«Неужели… Нет. Нет, нет и нет, оставь надежду. Дура, дура… — Она схватила голову руками и стиснула что было сил. — Это невозможно, немыслимо, это сон, это бред, мороки и видения… Наверное, я сошла с ума», — решила она.
— Назад, — уже с угрозой повторил всё тот же голос в коридоре.
Ялка снова вздрогнула, зажмурилась и принялась грызть кулаки.
— Santa Maria de Compostella… — ошеломленно выдохнул кто-то (Ялке показалось, Родригес) и забормотал молитву.
— Он мокрый, — зачем-то сказал кто-то из пришлых испанцев.
— Сам вижу, — ответил ему другой.
— Это он? — вполголоса спросил Хосе.
— Определённо.
— Да не может быть! Это, наверное, какой-нибудь монах. Похож просто.
— Говорю тебе — он, лопни мои глаза! Эй, Хосе, ты куда? Хосе, ты что, боишься привидений?
— Ничего я не боюсь! Я пойду принесу алебарду…
Тут тишину нарушил преувеличенно бодрый голос Антонио:
— Что тут происходит? Эт-то что ещё за хрень? Ещё одна фламандская гадюка? Hola, ты откуда тут взялся?
— Антонио, погоди… — попытался образумить приятеля Санчес.
— Сколько их тут у вас подвизалось на службе? — бесновался испанец, продолжая себя накручивать. — Сами справиться не можете? Сальватор, Фабио, вы видели, откуда он сюда пролез?
— Нет. Не иначе, там ещё один проход… или окно.
— Нет там прохода, а окно не открывается… Антонио, послушай…
— Эй! — не дослушав, снова закричал испанец. — Ты кто? Монах? Конверс? Ещё один послушник? По какому праву носишь бороду? А? Брось оружие и отвечай, когда с тобой разговаривает дворянин из Кадиса!
Однако обладатель знакомого голоса (девушка сейчас даже в мыслях боялась назвать его по имени) и не подумал выполнить его требование.
— Иди сюда, — спокойно сказал он. — Ты хотел, чтоб тебе открыли эту дверь? Так подойди и открой, если сможешь… «дворянин из Кадиса».
И он разразился потоком слов на щёлкающем наваррском наречии, и слова эти, наверно, были столь обидны, что испанец взревел и очертя голову бросился в атаку. Воспоследовала стычка, столь ужасная, что прежняя, в сравнении с ней, теперь казалась Ялке дружеской потасовкой. Рёв, топот, звон клинков, удары, хрипы, вопли и проклятия раненых слились воедино. Но через минуту шум как будто стих и отдалился, словно бой переместился в караулку или дальше. Но этот голос…
— Что же это? — бормотала девушка. — Что ж это такое?..
Она сидела и дрожала, костяшки пальцев кровоточили, и, когда кто-то окликнул её да вдобавок ещё дёрнул за рубище, не смогла сдержать испуганного визга.
— Кукушка, тихо! Умоляю: тихо!
Ялка развернулась и завизжала опять, увидев подле себя на полу чью-то голову.
— Да тихо же! — взмолилась голова. — Это я! Я… Ох ты…
Что у тебя с волосами?
Голова была большая, грушевидная, лохматая и — что самое страшное вполне себе живая: моргала, двигалась и даже говорила. В окно заглядывала молодая луна, в её призрачном свете не сразу удалось распознать, что голова не ежит на земле, но торчит из земли, точнее из тёмной земляной дыры на месте старого крысиного хода. То был Карел-с-крыши.
— Т-ты? — Девушка едва сумела взять себя в руки. От… откуда ты в-взялся?
— Некогда рассказывать, время дорого! — прошипел Карел, наконец обратил внимание на отдалённый шум и грохот, наклонил голову и прислушался. — Это там чего такое?
— Д-д… д-драка, — еле вымолвила Ялка. Её всю трясло. — Драка?! — изумился Карел, и его широкая физиономия расплылась в улыбке. — Ну и ну! Вот повезло так повезло! Давай скорее лезь за мной, пока они не видят. Но т-т… там…— возразила она и попыталась показать рукой. — Там…
— Не время спорить! Хочешь здесь остаться? Лезь, а то застукают! Чёрт, что там у тебя гремит? Ты что… прикована?!
При этих словах Ялка вдруг снова осознала весь ужас своего положения, ощутила холод браслетов, колючую власяницу на теле, выбритую голову и содрогнулась. Как ни странно, это помогло ей вернуться к реальной жизни и хоть немного, но успокоиться. Карел подоспел как нельзя вовремя.
— Н-нет… только цепь на ногах… — Ползти можешь? Могу.
Так ползи! Или крысы зря старались? Скорее, некогда болтать!
С этими словами Карел развернулся, как пловец в воде, и исчез — только мелькнули ноги в полосатых носках. Ялка обернулась на дверь. Сквозь щели в толстых досках багровели взблески факелов, в дверную щель тянуло дымом. Никакого другого движения в коридоре не ощущалось и не слышалось. Драка, если продолжалась, продолжалась где-то на дворе. Она взглянула на провал под ногами. Крысиный ход…
«Хотим/помогаем, человек/девочка. Подданные трудятся…»
— Поздно, — пробормотала она, обращаясь к голосу, который всё ещё звучал у неё в ушах. — Слишком поздно, Лис… Прости меня, пожалуйста…
По щекам её бежали слёзы.
Но промедление грозило смертью. Ни слова более не говоря, она спустилась в тёмную сырую глубину, сжалась там и загремела кандалами, разворачиваясь головой вперёд. Совсем недавно, часа не прошло, её пугала пустота огромной комнаты и собственная в ней ничтожность. Теперь ей предстояла пытка, полностью обратная. Свет померк, холодная земля объяла девушку со всех сторон. Некоторое время перед взором её плавали круги, какие-то фигуры, знаки и петроглифы, затем глаза сделались бесполезны. Земля ещё не до конца оттаяла, в ноздри били запахи воды и разложения. Где-то впереди, как крот, пыхтел и копошился Карел. Остановился, обернулся: «Ну? Чего ты?» Ялка сглотнула, нащупала перед собой проход и, превозмогая дурноту, стала протискиваться вперёд в вонючей тесноте, изо всех сил помогая себе локтями и коленями и думая только о том, как уберечь живот.
О голове она уже не думала.
Повозка гистрионов выехала из Брюгге ранним утром. С серого неба сыпался снежок — колючие холодные шарики, похожие на сахарную крупку. Последние дня два стояли холода, кукольник даже подумывал отложить поездку, дабы понапрасну не морозиться, но Йост его отговорил. Во-первых, их искали. В трактире при гостинице, где итальянца угораздило остановиться, теперь всегда торчали сыщики, вещи оттуда удалось вынести только с большими предосторожностями, да и то сундуки пришлось отдать хозяйке за молчание и доставленное беспокойство. Она не возражала. Во-вторых, на холоде стражники ленились и производили не досмотр, а недосмотр, налегали на вино и становились более сговорчивыми. И наконец, в-третьих, у музыкантов были свои резоны выехать в такую рань, и их меньше всего интересовало мнение господина Карла и его малолетних помощников. Поэтому ещё затемно к дому оружейника подогнали крытый возок, запряжённый мулицей, куда сгрузили пожитки, и до восхода покинули город, отдав в воротах поросячий окорок и две бутылки водки. Досмотр занял бы ещё меньше времени, когда бы стражники не прицепились к восседающей на задке повозки маленькой фигурке, с ног до головы закутанной в суконный плащ и тёмную вуаль.
— Разрешение на выезд есть?
— А как же! Вот, извольте.
Стражники приняли бумагу с печатью, повертели её так и этак, переглянулись, почесали в затылке и решили позвать офицера. Фриц нервничал, сжимая-разжимая кулаки, кукольник заметил это и положил ладонь ему на плечо. Наконец показался десятник, изрядно пьяный и в дурном настроении, словно его оторвали от игры в тот момент, когда шёл фарт. Он взял документ, мельком глянул на печать, бросил такой же беглый взгляд на куклу и мутным взором уставился на её владельца.
— А, это вы. Как вас… э-э…
— Моё имя Каспар, — представился Карл Барба. — Доктор Каспар Арно.
Разрешение было совершенно подлинным. Перед выездом Карл Барба за компанию с поэтом и одним из музыкантов разработали детальный план. Для начала подкупили парочку чиновников. Куклу оформили как заказ правителя одного отдалённого герцогства, название которого и имя правителя Карл-баас прямо там же выдумал. По легенде, кукла была сделана для подраставшего наследника. Карл и Йост, вдохновясь тремя бутылками красного, сочинили на этот счёт целую историю. Карл Барба превратился в доктора Каспара Арно, всемирно известного механика и кукольных дел мастера, а Фриц — в его помощника и ученика. Имя выбрали с таким расчётом, чтобы в случае оговорки можно было поправиться, не вызвав подозрений (оба начинались на «Ка»). Карл Барба после долгих размышлений и сомнений решился сбрить свою роскошную бороду, под которой, когда он это сделал, обнаружилась круглая и весьма добродушная физиономия. Часть бороды пошла на волосы для куклы — их пришлось обесцветить и выкрасить. Однако в чём соль, Фриц сумел понять лишь перед самым выездом. Чтоб план не дал осечку, Барба затеял подлог: вчерашним днём он вместе Йостом уже ездил к городским воротам, прихватив с собою куклу, но нарочно «забыл» разрешение. Конечно, их не выпустили, но кукла привлекла всеобщее внимание.
— Что за девка?
— Где? А, это… Это кукла, господа, всего лишь кукла.
— Кукла, говоришь? А ну, разверни. Разверни, разверни, не замёрзнет. А то ищем мы тут одного… тоже с куклами.
— Как прикажете.
Он распахнул плащ, поднял вуаль, и взорам стражников действительно предстала кукла, обликом до изумления похожая на бледную девочку в розовом платьице, тополевых башмачках и кружевном чепце, из-под которого выбивались голубые кудряшки.
Челюсти у всех дружно отвисли.
— О-па…
— Эва…
— Гм.
— Ого!
Воцарилась тишина.
— Ни хрена себе! — наконец сказал кто-то, выразив общее мнение.
— Осторожнее, signores, осторожнее! — вежливо потребовал Барба, когда со всех сторон потянулись грязные пальцы, и пояснил: — Не лапайте: воск! Можете случайно повредить.
Мантия учёного, очки и важный вид, который Барба на себя напустил, сделали своё дело — перечить ему не стали и позвали десятника. Чтобы не было претензий, Барба сам постучал пальцем по груди и спинке кукольной девочки, извлекая звук сухого дерева, а напоследок оторвал и приставил обратно деревянную голову. «Тьфу ты, господи прости, вздрогнули и закрестились стражники, один даже сплюнул. С тем его отпустили, и Барба повернул назад. В тот день ему хотелось, чтоб его запомнили. Своего он добился, и сегодня была вторая попытка. Уже, разумеется, без куклы.
— Даём премьеру! — сказал он.
На тележке не было особых мест, чтоб спрятаться, осмотр её не занял много времени, к мальчишке претензий тоже не возникло, оставшуюся часть повозки занимали инструменты музыкантов и припасы. Сундук был набит маломерными кукольными тряпками, стражники небрежно их поворошили и отстали.
Десятник сосредоточенно изучал бумагу.
— А не известен ли вам, — как бы между прочим сказал он, — некий кукольник по имени Карл, или Карло, что давал недавно представления на площади перед церковью?
— Карло? — равнодушно и с оттенком грубого высокомерия переспросил Барба. — Не имею чести знать такого. Я доктор механики, моя специальность — точные махины, фокусы, kunststiick, а не пустая балаганная потреба. А в чём дело?
Игра его сделала бы честь театральному трагику. Фриц сидел как на иголках — взгляд водянистых глаз десятника уже два раза останавливался на нём, но всякий раз ненадолго. Музыканты в ожидании переминались чуть поодаль у ворот, делая вид, что они тут ни при чём, кутались в плащи и передавали друг другу бутылку. Йост на козлах сохранял олимпийское спокойствие. Фриц закрыл глаза, скрестил в кармане пальцы и замер, рисуя перед мысленным взором багровую рожу десятника. «Только бы пронесло. Только бы пронесло…» твердил он про себя. Спину обдавало холодом. Рука под браслетом чесалась. Десятник сложил ладони на животе.
— Э-э… Покажите-ка мне ещё раз эту вашу… Охота посмотреть. Пожалуйста. — Карл-баас с готовностью приоткрыл плащ.
Некоторое время десятник молча созерцал бледное восковое личико, карминовые губки, пронзительные синие глаза и такие же синие волосы, потом сделал знак, что можно укрывать обратно.
— Страсть как похожа на мою младшенькую; покойную, — признался он. — Волосы бы потемнее — и точь-в-точь моя Матильда, как живая. Мороз по коже. Экий вы мастак! На кой она нужна, такая здоровенная?
Карл Баас выпрямился, поправил очки и наклонился к стражнику.
— Важный заказ! — доверительно сообщил он, прикрывшись ладонью.
— Понимаю. Понимаю, закивал десятник, возвращая документ. — Э-э… А что у ей в нутре?
— Она ещё не доделана, — торопливо сказал новоявленный «доктор механики», укутывая своё детище и опуская вуаль. — А внутри… всё как в часах — пружины, шестерни… мехи… — Он сунул десятнику кошелёк. — Вот, это вам. Извольте, так сказать, принять. За причинённое беспокойство.
Десятник шумно вздохнул, обдав сидящих в повозке винными парами, спрятал кошелёк в карман, подозвал караульного и жестом приказал ему пропустить повозку.
— Какого чёрта! — заорал он. — Вы что, глаза пропили?
Стражник растерялся.
— Дык ведь это… волосы…
— Да мало ли, у кого какие волосы! Нам приказано искать каких-то оборванцев — бородатого урода с ниточным дергунчиком и его девчонку в синьке, а не почтенного доктора и куклу, пусть даже с голубыми волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Назад, — уже с угрозой повторил всё тот же голос в коридоре.
Ялка снова вздрогнула, зажмурилась и принялась грызть кулаки.
— Santa Maria de Compostella… — ошеломленно выдохнул кто-то (Ялке показалось, Родригес) и забормотал молитву.
— Он мокрый, — зачем-то сказал кто-то из пришлых испанцев.
— Сам вижу, — ответил ему другой.
— Это он? — вполголоса спросил Хосе.
— Определённо.
— Да не может быть! Это, наверное, какой-нибудь монах. Похож просто.
— Говорю тебе — он, лопни мои глаза! Эй, Хосе, ты куда? Хосе, ты что, боишься привидений?
— Ничего я не боюсь! Я пойду принесу алебарду…
Тут тишину нарушил преувеличенно бодрый голос Антонио:
— Что тут происходит? Эт-то что ещё за хрень? Ещё одна фламандская гадюка? Hola, ты откуда тут взялся?
— Антонио, погоди… — попытался образумить приятеля Санчес.
— Сколько их тут у вас подвизалось на службе? — бесновался испанец, продолжая себя накручивать. — Сами справиться не можете? Сальватор, Фабио, вы видели, откуда он сюда пролез?
— Нет. Не иначе, там ещё один проход… или окно.
— Нет там прохода, а окно не открывается… Антонио, послушай…
— Эй! — не дослушав, снова закричал испанец. — Ты кто? Монах? Конверс? Ещё один послушник? По какому праву носишь бороду? А? Брось оружие и отвечай, когда с тобой разговаривает дворянин из Кадиса!
Однако обладатель знакомого голоса (девушка сейчас даже в мыслях боялась назвать его по имени) и не подумал выполнить его требование.
— Иди сюда, — спокойно сказал он. — Ты хотел, чтоб тебе открыли эту дверь? Так подойди и открой, если сможешь… «дворянин из Кадиса».
И он разразился потоком слов на щёлкающем наваррском наречии, и слова эти, наверно, были столь обидны, что испанец взревел и очертя голову бросился в атаку. Воспоследовала стычка, столь ужасная, что прежняя, в сравнении с ней, теперь казалась Ялке дружеской потасовкой. Рёв, топот, звон клинков, удары, хрипы, вопли и проклятия раненых слились воедино. Но через минуту шум как будто стих и отдалился, словно бой переместился в караулку или дальше. Но этот голос…
— Что же это? — бормотала девушка. — Что ж это такое?..
Она сидела и дрожала, костяшки пальцев кровоточили, и, когда кто-то окликнул её да вдобавок ещё дёрнул за рубище, не смогла сдержать испуганного визга.
— Кукушка, тихо! Умоляю: тихо!
Ялка развернулась и завизжала опять, увидев подле себя на полу чью-то голову.
— Да тихо же! — взмолилась голова. — Это я! Я… Ох ты…
Что у тебя с волосами?
Голова была большая, грушевидная, лохматая и — что самое страшное вполне себе живая: моргала, двигалась и даже говорила. В окно заглядывала молодая луна, в её призрачном свете не сразу удалось распознать, что голова не ежит на земле, но торчит из земли, точнее из тёмной земляной дыры на месте старого крысиного хода. То был Карел-с-крыши.
— Т-ты? — Девушка едва сумела взять себя в руки. От… откуда ты в-взялся?
— Некогда рассказывать, время дорого! — прошипел Карел, наконец обратил внимание на отдалённый шум и грохот, наклонил голову и прислушался. — Это там чего такое?
— Д-д… д-драка, — еле вымолвила Ялка. Её всю трясло. — Драка?! — изумился Карел, и его широкая физиономия расплылась в улыбке. — Ну и ну! Вот повезло так повезло! Давай скорее лезь за мной, пока они не видят. Но т-т… там…— возразила она и попыталась показать рукой. — Там…
— Не время спорить! Хочешь здесь остаться? Лезь, а то застукают! Чёрт, что там у тебя гремит? Ты что… прикована?!
При этих словах Ялка вдруг снова осознала весь ужас своего положения, ощутила холод браслетов, колючую власяницу на теле, выбритую голову и содрогнулась. Как ни странно, это помогло ей вернуться к реальной жизни и хоть немного, но успокоиться. Карел подоспел как нельзя вовремя.
— Н-нет… только цепь на ногах… — Ползти можешь? Могу.
Так ползи! Или крысы зря старались? Скорее, некогда болтать!
С этими словами Карел развернулся, как пловец в воде, и исчез — только мелькнули ноги в полосатых носках. Ялка обернулась на дверь. Сквозь щели в толстых досках багровели взблески факелов, в дверную щель тянуло дымом. Никакого другого движения в коридоре не ощущалось и не слышалось. Драка, если продолжалась, продолжалась где-то на дворе. Она взглянула на провал под ногами. Крысиный ход…
«Хотим/помогаем, человек/девочка. Подданные трудятся…»
— Поздно, — пробормотала она, обращаясь к голосу, который всё ещё звучал у неё в ушах. — Слишком поздно, Лис… Прости меня, пожалуйста…
По щекам её бежали слёзы.
Но промедление грозило смертью. Ни слова более не говоря, она спустилась в тёмную сырую глубину, сжалась там и загремела кандалами, разворачиваясь головой вперёд. Совсем недавно, часа не прошло, её пугала пустота огромной комнаты и собственная в ней ничтожность. Теперь ей предстояла пытка, полностью обратная. Свет померк, холодная земля объяла девушку со всех сторон. Некоторое время перед взором её плавали круги, какие-то фигуры, знаки и петроглифы, затем глаза сделались бесполезны. Земля ещё не до конца оттаяла, в ноздри били запахи воды и разложения. Где-то впереди, как крот, пыхтел и копошился Карел. Остановился, обернулся: «Ну? Чего ты?» Ялка сглотнула, нащупала перед собой проход и, превозмогая дурноту, стала протискиваться вперёд в вонючей тесноте, изо всех сил помогая себе локтями и коленями и думая только о том, как уберечь живот.
О голове она уже не думала.
Повозка гистрионов выехала из Брюгге ранним утром. С серого неба сыпался снежок — колючие холодные шарики, похожие на сахарную крупку. Последние дня два стояли холода, кукольник даже подумывал отложить поездку, дабы понапрасну не морозиться, но Йост его отговорил. Во-первых, их искали. В трактире при гостинице, где итальянца угораздило остановиться, теперь всегда торчали сыщики, вещи оттуда удалось вынести только с большими предосторожностями, да и то сундуки пришлось отдать хозяйке за молчание и доставленное беспокойство. Она не возражала. Во-вторых, на холоде стражники ленились и производили не досмотр, а недосмотр, налегали на вино и становились более сговорчивыми. И наконец, в-третьих, у музыкантов были свои резоны выехать в такую рань, и их меньше всего интересовало мнение господина Карла и его малолетних помощников. Поэтому ещё затемно к дому оружейника подогнали крытый возок, запряжённый мулицей, куда сгрузили пожитки, и до восхода покинули город, отдав в воротах поросячий окорок и две бутылки водки. Досмотр занял бы ещё меньше времени, когда бы стражники не прицепились к восседающей на задке повозки маленькой фигурке, с ног до головы закутанной в суконный плащ и тёмную вуаль.
— Разрешение на выезд есть?
— А как же! Вот, извольте.
Стражники приняли бумагу с печатью, повертели её так и этак, переглянулись, почесали в затылке и решили позвать офицера. Фриц нервничал, сжимая-разжимая кулаки, кукольник заметил это и положил ладонь ему на плечо. Наконец показался десятник, изрядно пьяный и в дурном настроении, словно его оторвали от игры в тот момент, когда шёл фарт. Он взял документ, мельком глянул на печать, бросил такой же беглый взгляд на куклу и мутным взором уставился на её владельца.
— А, это вы. Как вас… э-э…
— Моё имя Каспар, — представился Карл Барба. — Доктор Каспар Арно.
Разрешение было совершенно подлинным. Перед выездом Карл Барба за компанию с поэтом и одним из музыкантов разработали детальный план. Для начала подкупили парочку чиновников. Куклу оформили как заказ правителя одного отдалённого герцогства, название которого и имя правителя Карл-баас прямо там же выдумал. По легенде, кукла была сделана для подраставшего наследника. Карл и Йост, вдохновясь тремя бутылками красного, сочинили на этот счёт целую историю. Карл Барба превратился в доктора Каспара Арно, всемирно известного механика и кукольных дел мастера, а Фриц — в его помощника и ученика. Имя выбрали с таким расчётом, чтобы в случае оговорки можно было поправиться, не вызвав подозрений (оба начинались на «Ка»). Карл Барба после долгих размышлений и сомнений решился сбрить свою роскошную бороду, под которой, когда он это сделал, обнаружилась круглая и весьма добродушная физиономия. Часть бороды пошла на волосы для куклы — их пришлось обесцветить и выкрасить. Однако в чём соль, Фриц сумел понять лишь перед самым выездом. Чтоб план не дал осечку, Барба затеял подлог: вчерашним днём он вместе Йостом уже ездил к городским воротам, прихватив с собою куклу, но нарочно «забыл» разрешение. Конечно, их не выпустили, но кукла привлекла всеобщее внимание.
— Что за девка?
— Где? А, это… Это кукла, господа, всего лишь кукла.
— Кукла, говоришь? А ну, разверни. Разверни, разверни, не замёрзнет. А то ищем мы тут одного… тоже с куклами.
— Как прикажете.
Он распахнул плащ, поднял вуаль, и взорам стражников действительно предстала кукла, обликом до изумления похожая на бледную девочку в розовом платьице, тополевых башмачках и кружевном чепце, из-под которого выбивались голубые кудряшки.
Челюсти у всех дружно отвисли.
— О-па…
— Эва…
— Гм.
— Ого!
Воцарилась тишина.
— Ни хрена себе! — наконец сказал кто-то, выразив общее мнение.
— Осторожнее, signores, осторожнее! — вежливо потребовал Барба, когда со всех сторон потянулись грязные пальцы, и пояснил: — Не лапайте: воск! Можете случайно повредить.
Мантия учёного, очки и важный вид, который Барба на себя напустил, сделали своё дело — перечить ему не стали и позвали десятника. Чтобы не было претензий, Барба сам постучал пальцем по груди и спинке кукольной девочки, извлекая звук сухого дерева, а напоследок оторвал и приставил обратно деревянную голову. «Тьфу ты, господи прости, вздрогнули и закрестились стражники, один даже сплюнул. С тем его отпустили, и Барба повернул назад. В тот день ему хотелось, чтоб его запомнили. Своего он добился, и сегодня была вторая попытка. Уже, разумеется, без куклы.
— Даём премьеру! — сказал он.
На тележке не было особых мест, чтоб спрятаться, осмотр её не занял много времени, к мальчишке претензий тоже не возникло, оставшуюся часть повозки занимали инструменты музыкантов и припасы. Сундук был набит маломерными кукольными тряпками, стражники небрежно их поворошили и отстали.
Десятник сосредоточенно изучал бумагу.
— А не известен ли вам, — как бы между прочим сказал он, — некий кукольник по имени Карл, или Карло, что давал недавно представления на площади перед церковью?
— Карло? — равнодушно и с оттенком грубого высокомерия переспросил Барба. — Не имею чести знать такого. Я доктор механики, моя специальность — точные махины, фокусы, kunststiick, а не пустая балаганная потреба. А в чём дело?
Игра его сделала бы честь театральному трагику. Фриц сидел как на иголках — взгляд водянистых глаз десятника уже два раза останавливался на нём, но всякий раз ненадолго. Музыканты в ожидании переминались чуть поодаль у ворот, делая вид, что они тут ни при чём, кутались в плащи и передавали друг другу бутылку. Йост на козлах сохранял олимпийское спокойствие. Фриц закрыл глаза, скрестил в кармане пальцы и замер, рисуя перед мысленным взором багровую рожу десятника. «Только бы пронесло. Только бы пронесло…» твердил он про себя. Спину обдавало холодом. Рука под браслетом чесалась. Десятник сложил ладони на животе.
— Э-э… Покажите-ка мне ещё раз эту вашу… Охота посмотреть. Пожалуйста. — Карл-баас с готовностью приоткрыл плащ.
Некоторое время десятник молча созерцал бледное восковое личико, карминовые губки, пронзительные синие глаза и такие же синие волосы, потом сделал знак, что можно укрывать обратно.
— Страсть как похожа на мою младшенькую; покойную, — признался он. — Волосы бы потемнее — и точь-в-точь моя Матильда, как живая. Мороз по коже. Экий вы мастак! На кой она нужна, такая здоровенная?
Карл Баас выпрямился, поправил очки и наклонился к стражнику.
— Важный заказ! — доверительно сообщил он, прикрывшись ладонью.
— Понимаю. Понимаю, закивал десятник, возвращая документ. — Э-э… А что у ей в нутре?
— Она ещё не доделана, — торопливо сказал новоявленный «доктор механики», укутывая своё детище и опуская вуаль. — А внутри… всё как в часах — пружины, шестерни… мехи… — Он сунул десятнику кошелёк. — Вот, это вам. Извольте, так сказать, принять. За причинённое беспокойство.
Десятник шумно вздохнул, обдав сидящих в повозке винными парами, спрятал кошелёк в карман, подозвал караульного и жестом приказал ему пропустить повозку.
— Какого чёрта! — заорал он. — Вы что, глаза пропили?
Стражник растерялся.
— Дык ведь это… волосы…
— Да мало ли, у кого какие волосы! Нам приказано искать каких-то оборванцев — бородатого урода с ниточным дергунчиком и его девчонку в синьке, а не почтенного доктора и куклу, пусть даже с голубыми волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98