И нечего дёргать меня по пустякам! Печать в порядке? В порядке. Бумаги в порядке? В порядке.
— Это не те куклы, которые вы ищете, — заверил его Карл Барба.
На краткий миг повисла пауза. Фриц замер, ногти его впились в ладони. «Только бы пронесло. Только бы пронесло…»
— Это не те куклы, которых мы ищем, — наконец согласился стражник. — Проезжайте.
Йост тронул вожжи, животина поплелась вперёд, и повозка, грохоча, проследовала в городские ворота. Никто из стражников не посмотрел ей вслед, а если даже и посмотрел, не обратил внимания на лёгкий стынущий парок, который поднимался от закутанной в суконный плащ фигурки, будто та дышала.
Никто, кроме «доктора Каспара».
— Дыши в рукав, девочка, а то увидят, — распорядился он уголком рта.
— Да, господин Карабас, — пискнула Октавия и уткнулась носом в воротник.
— Меня зовут Каспар. И вообще — пока молчи! Хм… «бородатого урода»… надо же…
Фриц разжал кулаки и перевёл дух. Его трясло, на руке под браслетом образовалась воспалённая полоска. Он поймал взгляд девочки, та улыбнулась ему. Приключение, похоже, её нисколько не испугало. Сил двигаться не было. Фриц сидел и вспоминал, как прятали в тележке — в сундуке и под сиденьем — разобранную на части настоящую куклу, как итальянец больше часа накладывал девочке на лицо сначала воск, а после — пудру и румяна, а она хихикала и жаловалась, что кожа чешется. Из-за корсета она едва могла ходить — его сделали двойным, а между слоями запрятали монеты; в повозку её отнесли на руках.
— Если б я знал, что с вами будет столько возни, нашёл бы кого-нибудь другого, — то ли в шутку, то ль всерьёз поругался Йост. — Проще взять куклу, а тебя оставить в городе. Не вздумай только свалиться в канал: пойдёшь ко дну не хуже того испанца…
Потянулись марши, пустоши, полоски вспаханной земли, редкие заросли орешника и дрока. Музыканты почти сразу нагнали повозку и теперь шли пообочь, изредка перебрасываясь репликами, пока не отдалились от городских ворот на достаточное расстояние. Снег уже стаял, на дороге проглянули камни. Теплело медленно. Час был ранний, все прятали носы и руки, зевали, а Октавия и вовсе уснула. Некоторое время они ехали вдоль канала, потом дорога сделала поворот, и повозка загрохотала по мосту. Здесь опять возникли небольшие формальности со сбором пошлины, но музыканты всё уладили. За разговорами, руганью и разбирательством никто не обращал внимания на сам канал с его лодками и баржами — все думали только о том, как поскорее с этим покончить и двинуться дальше. И напрасно: зрелище того стоило. В конце концов, не каждый день можно без опаски наблюдать, как по узкому каналу, с бурунами, прёт на вёслах крутобокая норманнская ладья.
Обитель смахивала на переполошенный курятник. Двор переполняли суета и беготня. К тому моменту, когда Иоганн и Золтан добежали до ворот, странноприимный дом уже горел и зарево освещало всё вокруг. Монахи, которые поначалу только бестолково метались, орали и кружились на месте, теперь организовались и таскали воду из пруда. Мимо Золтана как раз пробежал какой-то конверс, неся ведро; Хагг проводил его взглядом и поднял голову.
Вход был охвачен огнём. Изнутри не доносилось ни звука, в стёклах отражалось пламя, из всех щелей шёл дым. Пол полыхал, но стены, кажется, ещё не занялись. Монахи притащили топоры и крючья, намереваясь высадить окно, тушить внутри, но подоспевшие палач с подручным их остановили:
— Что вы делаете, стойте! Будет тяга, там всё вспыхнет! Заливайте так!
Окно комнаты, где содержали пленницу, было узкое и находилось высоко, вылезти через него было невозможно, да никто и не пытался. Жива ли девушка, мертва или лежит без чувств — оставалось лишь гадать. Сквозь дырочки на месте битых стёкол сочились струйки дыма. От близости огня скукоживало веки. Свинец оконных переплётов уже плавился.
— Что делать, Иоганн?
— Не знаю… Надо потушить огонь, там будет видно. Может быть, она ещё жива. Сейчас притащат лестницу, попробуем заглянуть в окно. Эй! Там есть ещё вёдра?
Пока они стояли и соображали, чем помочь, из темноты на них выпрыгнул какой-то незнакомый солдат. Он был без шлема, мокрый, с дикими глазами, весь в крови, в разодранной рубахе, от которой несло вином и гарью; борода его была опалена, физиономию пересекал багровый шрам. В руке он сжимал короткий пехотный палаш с гардой в виде буквы «S» — такой же обычно висел на поясе у Санчеса или Родригеса. Самих же Санчеса с Родригесом, а также прочих испанцев из отряда Киппера было не видать. Палаш был окровавлен.
— А ты кто?! — закричал солдат, завидев «палача с помощником». — Поди сюда и отвечай, а не то, клянусь Христовой кровью, я тебе сейчас все потроха пущу! Ну?!
Золтан рассерженно выпрямился и потряс своим длинным мечом, который прихватил с собой и который всё ещё был в ножнах.
— Я палач! — заявил он. — Меня звать Людгер, а не знаешь — не ори! Вот моё орудие, а это — мой помощник. Что здесь случилось? Отчего пожар?
Объяснение вполне устроило испанца. Во всяком случае, палаш он опустил.
— Где padre Себастьяно?
— Что? — переспросил Иоганес, прежде чем Хагг успел открыть рот.
— Себастьян где?! — прокричал испанец и для наглядности перекрестился. — Ваш священник. Где он? Вы его видели?
Он всё время орал, словно не мог нормально говорить — при каждом слове срывался на крик. Хагг поморщился и стал оглядываться.
— Нет, мы его не видели! — прокричал он в ответ. — Что произошло?
Солдат тоже зачем-то оглянулся, посмотрел на палаш, будто увидел его впервые, потом — на свою ладонь, вытер о штаны одну руку, другую и сплюнул.
— Тебе не понять, — бросил он и вознамерился бежать куда-то дальше.
— Вы что, дрались? — Золтан вцепился испанцу в рукав, рванул и развернул лицом к себе. — Где женщина? Что с женщиной? Говори!
— Да пошёл ты к дьяволу со своей девкой! — Кнехт ударил его по руке. Пот заливал ему глаза, он стёр его, размазывая копоть, плюнул и заругался: — Проклятая ведьма! Из-за таких вот баб нормальные парни и калечат друг друга. Тьфу!
— Она жива?
— А я знаю?! Мы к ней не заходили. Наверное, сгорела вместе с домом, туда ей и дорога. Caramba! Это всё тот рыжий дьявол. Это он не пустил нас.
Золтан, ошеломлённый, отступил на два шага.
— Какой ещё рыжий дьявол? — с подозрением спросил он.
— Откуда мне знать? — Испанец потряс клинком и оглянулся на пожар; затылок и спина его были выпачканы мелом. — Она призвала его, а может, это он пришёл за ней, Антонио полез в драку… А этот парень — дьявол, сущий дьявол, просто бестия с дубинкой! Санчес сказал он колдун. Он разбросал нас, как котят, и вышиб мозги сначала Тони, а потом Тото, а нас было пятеро здоровых мужиков, и это если не считать тех двоих ублюдков у дверей! Пока мы хватали протазаны, его и след простыл. Мы нашли только трёх монахов, и все трое уже были без памяти. Ты тоже его видел? А? Где он? Ты его видел? Отвечай!
— Нет! Я его не видел!
— Тогда чего ты мне морочишь голову? — Солдат заскрежетал зубами. — Прочь с дороги! Он где-то здесь! Прочь, а то башку прошибу!
— Стой! Помоги тушить!
— Убирайся к дьяволу!..
И испанец затерялся среди мечущихся фигур.
Тем временем объединённые усилия монахов возымели успех — огонь стал утихать и вскоре погас. Небо затянули облака, луна светила слабо. Принесли факелы и фонари. Отовсюду тянуло дымом, монахи выискивали и заливали последние очажки пламени в прошлогодней траве. По счастью, огонь не успел охватить крышу. У дома сгорело крыльцо, пострадали фасад и коридор, дотла сгорела караулка, но основная часть строения уцелела. Монахи переминались на пороге, не решаясь войти, кто-то тихо молился. Золтан по многолетней привычке оглядел толпу и различил в ней брата-келаря и двух его помощников, а также кузнеца Жеана и Бертольда. Чуть поодаль замер полоумный Смитте: он созерцал пожарище и улыбался, как эгинская статуя. Поймав взгляд Золтана, толстяк помахал ему рукой. Золтан вздрогнул и поспешно отвернулся.
Первым его порывом было войти, но он сдержался. Минуты ничего не решали, и почему-то в глубине души он чувствовал, что уж никак не должен идти первым. Тем паче к месту катастрофы шёл брат Себастьян. Он выглядел усталым, измождённым. Вряд ли инквизитор принимал участие в тушении пожара, но последние события, конечно, выбили его из колеи. Золтан был готов поставить золотой против гроша: доминиканец в этот вечер не ложился. Немногим лучше выглядел его помощник, юный Томас. Рядом обнаружились испанцы — злые, возбуждённые и очень грязные; их было только трое: Мануэль, Родригес и Хосе-Фернандес. Позади всех, обходя сгоревшие проплешины и взбаламученные лужи, шагал аббат Микаэль. Все расступились, чтобы дать им пройти. Отсюда, сквозь окошко и дверной проём, виднелись развороченная комната, остатки мебели, спёкшиеся бутылки и два мёртвых, обгорелых до неузнаваемости тела на полу у входа в коридор.
— Кто-нибудь входил? — нарушил молчание брат Себастьян.
— Нет ещё, — сказал Родригес. Говорил он сдавленно, не отрывая взгляда от сгоревших тел. Кончики его усов обвисли, он всё время их грыз.
Себастьян посмотрел на аббата, из чистой вежливости испрашивая разрешения. Тот кивнул. После недавнего переполоха его спокойствие казалось просто невероятным, все невольно им прониклись. Перешёптывания смолкли, кто-то оглушительно чихнул и вытер нос, и наступила тишина.
— Там всё сгорело, будьте осторожнее, — рассудительно сказал аббат. — Это может быть опасным.
— Стены целы, остальное не важно, — отрезал испанец и двинулся вперёд. Он шествовал, как исполнял какой-то ритуал. Лицо его было мрачно-торжественным.
Солдаты, Томас и брат келарь с факелами двинулись следом. Золтан и Иоганес Шольц сочли возможным пойти с ними, и пошли, не встретив возражений. Все прочие, включая аббата, остались ждать снаружи.
Внутри было темно и душно. В воздухе ещё клубился дым, все сразу стали кашлять. Факелы, потрескивая, распространяли свет и смоляную копоть. Отважно переступив через оба трупа, Себастьян, помедлив, всё же пропустил вперёд Хосе и Мануэля. В таком порядке члены маленького отряда миновали выход на второй этаж, прошли глухим коридором и там, у запертых дверей, остановились, глядя вниз.
У самого порожка мордой в пол валялся Санчес — голова повёрнута, рот приоткрыт, глаза закатились, скрюченные пальцы процарапали бороздки в земляном полу, возле руки — тесак. Когда перевернули тело, обнаружилась единственная рана — справа на груди, не очень даже и глубокая. Ожогов не было. Он полз, пока был жив, но дым лишил его сознания, и испанец задохнулся. Пол был залит кровью и усыпан кусками штукатурки; в одной из луж лежал погасший факел. На стене, чуть выше уровня пола, там, куда ещё тянулась мёртвая рука Алехандро Эскантадеса, кровью была выведена большая буква «Z».
Родригес опустился возле Санчеса на одно колено, взял друга за руку, потрогал пульс, пощупал ему шею, обвёл взглядом своих спутников и безнадёжно покачал головой.
— Мёртв, — с горечью произнёс он и встал. — Он мёртв, — вздохнул. — Эх, Санчо, Санчо… Как же ты…
— Дайте свет! — распорядился Себастьян.
Снаружи зашумели, и вскоре позади уже толпились монахи. Ему поднесли факел. Дверь была нетронута, с той стороны царила тишина — ни шороха, ни звука.
— Ключ, — потребовал инквизитор.
Аркебузир Гонсалес только развёл руками. Я потерял его, — сказал он.
— Ломайте дверь.
Принесли молот и выбили замок, после чего заскрипели петли, и взорам присутствующих открылся тёмный зев дверного проёма. Все замерли. Свет факела выхватил убогое пространство маленькой каморки — низкий свод, неровный грязный пол, пустые стены и узкое окно под потолком. Больше в келье ничего не было.
Ничего и никого.
Монахи зашумели, стали переглядываться и попятились. Толпа пришла в коловращение: каждый хотел посмотреть на пустую келью, а посмотрев — немедля выйти вон. Что до Золтана, то он почувствовал одновременно облегчение и полную растерянность. Он никак не мог взять в толк, что здесь произошло. Три смерти и упоминание «рыжего дьявола» подействовали на него как ушат холодной воды, и Золтан был уверен, что исчезновение девушки из-под замка — звено в этой цепочке странностей и жутковатых совпадений. То, что для прочих стало мигом ужаса, для Хагга сделалось мгновением торжества: он ощущал преувеличенную бодрость, сердце его билось в ритме доброго галопа, голова была ясной, как никогда. Тем временем все шумно выдохнули и закрестились, даже Иоганн и Золтан. Аббат тем временем заметил толкотню, нахмурился и осадил любопытных.
Брат Себастьян повернулся к Мануэлю.
— Как это понимать? — потребовал он объяснений.
— Я… я не знаю, padre. — Мануэль Гонсалес избегал монашеского взгляда. — Ключ всё время был при мне, но в драке… Мы посадили девку в келью, я закрыл замок и неотлучно находился рядом, я всё время был на страже, даже по нужде не отлучался! Я… я не знаю.
— Кто сегодня караулил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Это не те куклы, которые вы ищете, — заверил его Карл Барба.
На краткий миг повисла пауза. Фриц замер, ногти его впились в ладони. «Только бы пронесло. Только бы пронесло…»
— Это не те куклы, которых мы ищем, — наконец согласился стражник. — Проезжайте.
Йост тронул вожжи, животина поплелась вперёд, и повозка, грохоча, проследовала в городские ворота. Никто из стражников не посмотрел ей вслед, а если даже и посмотрел, не обратил внимания на лёгкий стынущий парок, который поднимался от закутанной в суконный плащ фигурки, будто та дышала.
Никто, кроме «доктора Каспара».
— Дыши в рукав, девочка, а то увидят, — распорядился он уголком рта.
— Да, господин Карабас, — пискнула Октавия и уткнулась носом в воротник.
— Меня зовут Каспар. И вообще — пока молчи! Хм… «бородатого урода»… надо же…
Фриц разжал кулаки и перевёл дух. Его трясло, на руке под браслетом образовалась воспалённая полоска. Он поймал взгляд девочки, та улыбнулась ему. Приключение, похоже, её нисколько не испугало. Сил двигаться не было. Фриц сидел и вспоминал, как прятали в тележке — в сундуке и под сиденьем — разобранную на части настоящую куклу, как итальянец больше часа накладывал девочке на лицо сначала воск, а после — пудру и румяна, а она хихикала и жаловалась, что кожа чешется. Из-за корсета она едва могла ходить — его сделали двойным, а между слоями запрятали монеты; в повозку её отнесли на руках.
— Если б я знал, что с вами будет столько возни, нашёл бы кого-нибудь другого, — то ли в шутку, то ль всерьёз поругался Йост. — Проще взять куклу, а тебя оставить в городе. Не вздумай только свалиться в канал: пойдёшь ко дну не хуже того испанца…
Потянулись марши, пустоши, полоски вспаханной земли, редкие заросли орешника и дрока. Музыканты почти сразу нагнали повозку и теперь шли пообочь, изредка перебрасываясь репликами, пока не отдалились от городских ворот на достаточное расстояние. Снег уже стаял, на дороге проглянули камни. Теплело медленно. Час был ранний, все прятали носы и руки, зевали, а Октавия и вовсе уснула. Некоторое время они ехали вдоль канала, потом дорога сделала поворот, и повозка загрохотала по мосту. Здесь опять возникли небольшие формальности со сбором пошлины, но музыканты всё уладили. За разговорами, руганью и разбирательством никто не обращал внимания на сам канал с его лодками и баржами — все думали только о том, как поскорее с этим покончить и двинуться дальше. И напрасно: зрелище того стоило. В конце концов, не каждый день можно без опаски наблюдать, как по узкому каналу, с бурунами, прёт на вёслах крутобокая норманнская ладья.
Обитель смахивала на переполошенный курятник. Двор переполняли суета и беготня. К тому моменту, когда Иоганн и Золтан добежали до ворот, странноприимный дом уже горел и зарево освещало всё вокруг. Монахи, которые поначалу только бестолково метались, орали и кружились на месте, теперь организовались и таскали воду из пруда. Мимо Золтана как раз пробежал какой-то конверс, неся ведро; Хагг проводил его взглядом и поднял голову.
Вход был охвачен огнём. Изнутри не доносилось ни звука, в стёклах отражалось пламя, из всех щелей шёл дым. Пол полыхал, но стены, кажется, ещё не занялись. Монахи притащили топоры и крючья, намереваясь высадить окно, тушить внутри, но подоспевшие палач с подручным их остановили:
— Что вы делаете, стойте! Будет тяга, там всё вспыхнет! Заливайте так!
Окно комнаты, где содержали пленницу, было узкое и находилось высоко, вылезти через него было невозможно, да никто и не пытался. Жива ли девушка, мертва или лежит без чувств — оставалось лишь гадать. Сквозь дырочки на месте битых стёкол сочились струйки дыма. От близости огня скукоживало веки. Свинец оконных переплётов уже плавился.
— Что делать, Иоганн?
— Не знаю… Надо потушить огонь, там будет видно. Может быть, она ещё жива. Сейчас притащат лестницу, попробуем заглянуть в окно. Эй! Там есть ещё вёдра?
Пока они стояли и соображали, чем помочь, из темноты на них выпрыгнул какой-то незнакомый солдат. Он был без шлема, мокрый, с дикими глазами, весь в крови, в разодранной рубахе, от которой несло вином и гарью; борода его была опалена, физиономию пересекал багровый шрам. В руке он сжимал короткий пехотный палаш с гардой в виде буквы «S» — такой же обычно висел на поясе у Санчеса или Родригеса. Самих же Санчеса с Родригесом, а также прочих испанцев из отряда Киппера было не видать. Палаш был окровавлен.
— А ты кто?! — закричал солдат, завидев «палача с помощником». — Поди сюда и отвечай, а не то, клянусь Христовой кровью, я тебе сейчас все потроха пущу! Ну?!
Золтан рассерженно выпрямился и потряс своим длинным мечом, который прихватил с собой и который всё ещё был в ножнах.
— Я палач! — заявил он. — Меня звать Людгер, а не знаешь — не ори! Вот моё орудие, а это — мой помощник. Что здесь случилось? Отчего пожар?
Объяснение вполне устроило испанца. Во всяком случае, палаш он опустил.
— Где padre Себастьяно?
— Что? — переспросил Иоганес, прежде чем Хагг успел открыть рот.
— Себастьян где?! — прокричал испанец и для наглядности перекрестился. — Ваш священник. Где он? Вы его видели?
Он всё время орал, словно не мог нормально говорить — при каждом слове срывался на крик. Хагг поморщился и стал оглядываться.
— Нет, мы его не видели! — прокричал он в ответ. — Что произошло?
Солдат тоже зачем-то оглянулся, посмотрел на палаш, будто увидел его впервые, потом — на свою ладонь, вытер о штаны одну руку, другую и сплюнул.
— Тебе не понять, — бросил он и вознамерился бежать куда-то дальше.
— Вы что, дрались? — Золтан вцепился испанцу в рукав, рванул и развернул лицом к себе. — Где женщина? Что с женщиной? Говори!
— Да пошёл ты к дьяволу со своей девкой! — Кнехт ударил его по руке. Пот заливал ему глаза, он стёр его, размазывая копоть, плюнул и заругался: — Проклятая ведьма! Из-за таких вот баб нормальные парни и калечат друг друга. Тьфу!
— Она жива?
— А я знаю?! Мы к ней не заходили. Наверное, сгорела вместе с домом, туда ей и дорога. Caramba! Это всё тот рыжий дьявол. Это он не пустил нас.
Золтан, ошеломлённый, отступил на два шага.
— Какой ещё рыжий дьявол? — с подозрением спросил он.
— Откуда мне знать? — Испанец потряс клинком и оглянулся на пожар; затылок и спина его были выпачканы мелом. — Она призвала его, а может, это он пришёл за ней, Антонио полез в драку… А этот парень — дьявол, сущий дьявол, просто бестия с дубинкой! Санчес сказал он колдун. Он разбросал нас, как котят, и вышиб мозги сначала Тони, а потом Тото, а нас было пятеро здоровых мужиков, и это если не считать тех двоих ублюдков у дверей! Пока мы хватали протазаны, его и след простыл. Мы нашли только трёх монахов, и все трое уже были без памяти. Ты тоже его видел? А? Где он? Ты его видел? Отвечай!
— Нет! Я его не видел!
— Тогда чего ты мне морочишь голову? — Солдат заскрежетал зубами. — Прочь с дороги! Он где-то здесь! Прочь, а то башку прошибу!
— Стой! Помоги тушить!
— Убирайся к дьяволу!..
И испанец затерялся среди мечущихся фигур.
Тем временем объединённые усилия монахов возымели успех — огонь стал утихать и вскоре погас. Небо затянули облака, луна светила слабо. Принесли факелы и фонари. Отовсюду тянуло дымом, монахи выискивали и заливали последние очажки пламени в прошлогодней траве. По счастью, огонь не успел охватить крышу. У дома сгорело крыльцо, пострадали фасад и коридор, дотла сгорела караулка, но основная часть строения уцелела. Монахи переминались на пороге, не решаясь войти, кто-то тихо молился. Золтан по многолетней привычке оглядел толпу и различил в ней брата-келаря и двух его помощников, а также кузнеца Жеана и Бертольда. Чуть поодаль замер полоумный Смитте: он созерцал пожарище и улыбался, как эгинская статуя. Поймав взгляд Золтана, толстяк помахал ему рукой. Золтан вздрогнул и поспешно отвернулся.
Первым его порывом было войти, но он сдержался. Минуты ничего не решали, и почему-то в глубине души он чувствовал, что уж никак не должен идти первым. Тем паче к месту катастрофы шёл брат Себастьян. Он выглядел усталым, измождённым. Вряд ли инквизитор принимал участие в тушении пожара, но последние события, конечно, выбили его из колеи. Золтан был готов поставить золотой против гроша: доминиканец в этот вечер не ложился. Немногим лучше выглядел его помощник, юный Томас. Рядом обнаружились испанцы — злые, возбуждённые и очень грязные; их было только трое: Мануэль, Родригес и Хосе-Фернандес. Позади всех, обходя сгоревшие проплешины и взбаламученные лужи, шагал аббат Микаэль. Все расступились, чтобы дать им пройти. Отсюда, сквозь окошко и дверной проём, виднелись развороченная комната, остатки мебели, спёкшиеся бутылки и два мёртвых, обгорелых до неузнаваемости тела на полу у входа в коридор.
— Кто-нибудь входил? — нарушил молчание брат Себастьян.
— Нет ещё, — сказал Родригес. Говорил он сдавленно, не отрывая взгляда от сгоревших тел. Кончики его усов обвисли, он всё время их грыз.
Себастьян посмотрел на аббата, из чистой вежливости испрашивая разрешения. Тот кивнул. После недавнего переполоха его спокойствие казалось просто невероятным, все невольно им прониклись. Перешёптывания смолкли, кто-то оглушительно чихнул и вытер нос, и наступила тишина.
— Там всё сгорело, будьте осторожнее, — рассудительно сказал аббат. — Это может быть опасным.
— Стены целы, остальное не важно, — отрезал испанец и двинулся вперёд. Он шествовал, как исполнял какой-то ритуал. Лицо его было мрачно-торжественным.
Солдаты, Томас и брат келарь с факелами двинулись следом. Золтан и Иоганес Шольц сочли возможным пойти с ними, и пошли, не встретив возражений. Все прочие, включая аббата, остались ждать снаружи.
Внутри было темно и душно. В воздухе ещё клубился дым, все сразу стали кашлять. Факелы, потрескивая, распространяли свет и смоляную копоть. Отважно переступив через оба трупа, Себастьян, помедлив, всё же пропустил вперёд Хосе и Мануэля. В таком порядке члены маленького отряда миновали выход на второй этаж, прошли глухим коридором и там, у запертых дверей, остановились, глядя вниз.
У самого порожка мордой в пол валялся Санчес — голова повёрнута, рот приоткрыт, глаза закатились, скрюченные пальцы процарапали бороздки в земляном полу, возле руки — тесак. Когда перевернули тело, обнаружилась единственная рана — справа на груди, не очень даже и глубокая. Ожогов не было. Он полз, пока был жив, но дым лишил его сознания, и испанец задохнулся. Пол был залит кровью и усыпан кусками штукатурки; в одной из луж лежал погасший факел. На стене, чуть выше уровня пола, там, куда ещё тянулась мёртвая рука Алехандро Эскантадеса, кровью была выведена большая буква «Z».
Родригес опустился возле Санчеса на одно колено, взял друга за руку, потрогал пульс, пощупал ему шею, обвёл взглядом своих спутников и безнадёжно покачал головой.
— Мёртв, — с горечью произнёс он и встал. — Он мёртв, — вздохнул. — Эх, Санчо, Санчо… Как же ты…
— Дайте свет! — распорядился Себастьян.
Снаружи зашумели, и вскоре позади уже толпились монахи. Ему поднесли факел. Дверь была нетронута, с той стороны царила тишина — ни шороха, ни звука.
— Ключ, — потребовал инквизитор.
Аркебузир Гонсалес только развёл руками. Я потерял его, — сказал он.
— Ломайте дверь.
Принесли молот и выбили замок, после чего заскрипели петли, и взорам присутствующих открылся тёмный зев дверного проёма. Все замерли. Свет факела выхватил убогое пространство маленькой каморки — низкий свод, неровный грязный пол, пустые стены и узкое окно под потолком. Больше в келье ничего не было.
Ничего и никого.
Монахи зашумели, стали переглядываться и попятились. Толпа пришла в коловращение: каждый хотел посмотреть на пустую келью, а посмотрев — немедля выйти вон. Что до Золтана, то он почувствовал одновременно облегчение и полную растерянность. Он никак не мог взять в толк, что здесь произошло. Три смерти и упоминание «рыжего дьявола» подействовали на него как ушат холодной воды, и Золтан был уверен, что исчезновение девушки из-под замка — звено в этой цепочке странностей и жутковатых совпадений. То, что для прочих стало мигом ужаса, для Хагга сделалось мгновением торжества: он ощущал преувеличенную бодрость, сердце его билось в ритме доброго галопа, голова была ясной, как никогда. Тем временем все шумно выдохнули и закрестились, даже Иоганн и Золтан. Аббат тем временем заметил толкотню, нахмурился и осадил любопытных.
Брат Себастьян повернулся к Мануэлю.
— Как это понимать? — потребовал он объяснений.
— Я… я не знаю, padre. — Мануэль Гонсалес избегал монашеского взгляда. — Ключ всё время был при мне, но в драке… Мы посадили девку в келью, я закрыл замок и неотлучно находился рядом, я всё время был на страже, даже по нужде не отлучался! Я… я не знаю.
— Кто сегодня караулил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98