Когда Майкл появился на лестнице, крики
прекратились; однако тишина длилась недолго. Новая волна визга ударилась о
мраморные стены Оперы, и мужчины и женщины в элегантных нарядах
перепрыгивали через перила, как матросы с торпедированного линкора. Майкл
прыжком одолел последние шесть ступенек, лапы его при приземлении
заскользили по зеленому мрамору, и бородатый аристократ с тросточкой
слоновой кости побледнел и завалился назад, на его брюках спереди стало
расплываться мокрое пятно.
Майкл понесся дальше, мощь и возбуждение пели в его крови. Сердце у
него ровно качало кровь, легкие вздымались как мехи, мышцы работали как
стальные пружины. Он щелкал челюстями справа и слева, распугивая тех, кто
остолбенел и не мог двинуться. Затем пролетел через последнее фойе,
расчистив тропу среди визга, и выскочил наружу. Он проскользнул под брюхом
у лошади, везшей экипаж, она встала на дыбы и, обезумев, затанцевала.
Майкл оглянулся через плечо; за ним бежало несколько человек, но
напуганная лошадь кинулась прямо на них, и они рассеялись, спасаясь от ее
лягающих копыт.
Раздался новый визг: изношенных тормозов и покрышек, трущихся о
камень. Майкл глянул перед собой и увидел пару огней, летевших на него. Не
мешкая, он оттолкнулся от земли и взмыл над бампером и капотом автомобиля.
В то же мгновение он увидел за стеклом два изумленных лица и, тут же
оттолкнувшись от верха, приземлился на другой стороне и помчался прочь
через Проспект Оперы.
- Боже мой! - разинул рот Мышонок, когда "Ситроен" задрожал от
резкого останова. Он посмотрел на Габи. - Что это?
- Не знаю.
Она была ошеломлена, и ее голова, казалось, была полна ржавых
шестеренок. Она увидела людей, высыпавших из здания Оперы, среди них
несколько немецких офицеров, и сказала:
- Едем!
Мышонок нажал на акселератор, рывком развернул автомобиль и рванул
прочь от Оперы, оставив после себя хлопок и облако голубого дыма, как
последний салют.
9
Шел третий час ночи, когда Камилла услышала стук в дверь. Она села в
постели, мгновенно проснувшись, полезла под подушку и вытащила
смертоносный пистолет "Вальтер". Затем прислушалась; стук повторился,
более настойчиво. Не гестапо, рассудила она; те стучат топором, а не
костяшками пальцев. Но взяла пистолет с собой, когда зажгла керосиновую
лампу и пошла в длинной белой ночной сорочке к двери. Она чуть не
столкнулась с Мышонком; маленький человечек стоял в проходе, испуганно
глядя широко раскрытыми глазами. Она приложила палец к губам, когда он
хотел было что-то сказать, а затем прошла мимо него к двери. Что за
безумная пошла жизнь! - сердито подумала она. Ей с трудом удалось двадцать
минут назад уложить спать потрясенную горем девицу - дурной бритт позволил
убить себя и Адама, - а теперь она наталкивается на этого нацистского
психа! Из такого можно выкрутиться только чудом, но Жанна д'Арк давно уже
обратилась в прах.
- Кто это? - спросила Камилла, притворяясь, что охрипла спросонья.
Сердце у нее колотилось, а палец держался на курке.
- Зеленые глаза, - сказал человек с другой стороны.
Ни одна рука в Париже не отпирала дверь так скоро.
Майкл стоял с запавшими глазами, на щеках и подбородке темная щетина.
На нем были коричневые парусиновые штаны, на пару размеров меньше, чем
требовалось, и белая рубашка, рассчитанная на полного мужчину. На ногах
были темно-синие носки, но ботинок не было. Он шагнул в помещение, мимо
Камиллы, стоявшей с открытым ртом. Мышонок словно бы подавился. Майкл тихо
закрыл за собой дверь и запер ее.
- Задание, - сказал он, - выполнено.
- О, - сказал кто-то, задыхаясь от спешки. В проеме двери в спальню
стояла Габи, с бледным лицом и красными кругами вокруг глаза. На ней все
еще было новое голубое платье, теперь бесформенное и сильно смятое.
- Ты... умер. Я видела, как ты... принял яд.
- Он не подействовал, - сказал Майкл.
Он прошел мимо них, мышцы его были как у избитого и болели, а голову
ломило от тупой боли: все это - последствия превращения. Он подошел в
кухне к тазу с водой и ополоснул лицо, потом взял яблоко и стал его
грызть. Камилла, Габи и Мышонок, как три тени, проследовали за ним.
- Я получил сведения, - сказал он, когда зубы его сгрызли яблоко до
сердцевины; это сыграло роль чистки зубов и удалило остатки запекшийся
крови. - Но их недостаточно.
Он взглянул на Камиллу, его зеленые глаза блеснули в свете лампы.
- Я обещал Мышонку, что доставлю его в Берлин. У меня тоже есть
причины попасть туда. Вы нам поможете?
- Девушка сказала, что видела, как вас окружили нацисты, - сказала
ему Камилла. - Если даже цианид не подействовал, от них-то вы как
избавились? - Глаза у нее сузились: невозможно, чтобы этот человек сейчас
стоял здесь. Невозможно!
Он, не мигая, уставился на нее.
- Я был проворнее, чем они. - Она хотела продолжить расспросы, но не
знала, о чем. Куда подевалась та одежда, в которой он ушел отсюда? Она
посмотрела на его украденные штаны и рубашку. - Мне пришлось переодеться,
- сказал он спокойным и внушающим доверие голосом. - Немцы гнались за
мной. Я взял одежду, висевшую на веревке.
- Я не... - Она посмотрела на его босые ноги. Он покончил с яблоком,
бросил огрызок в мусорное ведро и достал другое. - Я не понимаю! - Габи
просто смотрела на него, ее чувства были все еще в смятении. Мышонок
сказал:
- Эй! Мы слышали про это по радио! Говорили, что в здание Оперы
попала собака и устроила сущий ад! Мы тоже видели ее! Прямо над нашим
автомобилем! Разве не так? - подтолкнул он Габи.
- Да. Я видела.
- Сведения, которые я получил этим вечером, - сказал Майкл Камилле, -
нужно проверить. Для нас крайне важно как можно скорее попасть в Берлин.
Вы можете помочь нам в этом?
- Это... слишком сложно. Я не уверена, что могу...
- Можете, - сказал он. - Нам понадобится новая одежда. Удостоверения
личности, если сможете достать. И следует согласовать с Эхо, чтобы она
встретила меня в Берлине.
- Я не имею полномочий, чтобы...
- Я даю вам полномочия. Мы с Мышонком направляемся в Берлин как можно
скорее. Согласовывайте с кем угодно. Делайте все, что ни придется. Но
доставьте нас туда. Поняли?
Он слегка улыбнулся, показывая зубы.
От его улыбки ей стало не по себе.
- Да, - сказала она. - Поняла.
- Постойте. А как насчет меня? - Габи наконец стряхнула с себя
оцепенение. Она ступила вперед и тронула за плечо Майкла, желая
удостовериться, что это действительно он. Так оно и было; ее рука сжала
его за локоть. - Я поеду в Берлин с тобой.
Он посмотрел в ее красивые глаза, и его улыбка смягчилась.
- Нет, - мягко сказал он. - Ты едешь на запад, обратно туда, где у
тебя хорошо знакомая работа, которую ты делаешь отлично.
Она хотела было протестовать, но Майкл приложил палец к ее губам.
- Ты сделала для меня все, что могла. Но сама ты к востоку от Парижа
не выживешь, а я не могу все время быть тебе охраной.
Он заметил, что под ногтем пальца, прижатого ко рту Габи, запеклась
кровь, и быстро убрал его.
- Единственная причина, почему я беру с собой его, в том, что я
заключил с ним сделку.
- Да уж, точно заключил, - пропищал Мышонок.
- И я ее выполню. Но в одиночку я всегда действую лучше. Ты
понимаешь? - спросил он Габи.
Конечно, она не понимала. Пока. Но со временем она должна понять;
когда война окончится, и она повзрослеет, станет матерью, а там, где землю
когда-то давили гусеницы немецкого танка, у нее будет виноградник, на
обязательно поймет. И будет рада тому, что Майкл Галатин дал ей будущее.
- Когда мы сможем уехать? - Майкл переключился на Камиллу, чей мозг
лихорадочно прорабатывал варианты путешествия из Парижа к больному сердцу
Рейха.
- Через неделю. Это самое ранее, когда я смогу вывезти вас отсюда.
- Четыре дня, - сказал он ей и подождал, пока она не кивнула со
вздохом.
Домой! - подумал Мышонок, у которого от возбуждения закружилась
голова. - Я еду домой!
Это самая распроклятая кутерьма, в какую я когда-либо попадала в
своей жизни, подумала Камилла. Габи потонула в противоречиях; ее тянуло к
чудом избежавшему смерти мужчине, который был перед ней, но она любила
свою страну. А у Майкла было две заботы. Одна была о Берлине, а другой
была фраза, ключ к тайне: "Стальной Кулак".
В спальне, когда свечи догорали, Габи легла на постель из гусиного
пуха. Майкл склонился над ней и поцеловал в губы. Они на время прильнули
друг к другу горячими губами, а потом Майкл предпочел раскладушку и лег
поразмыслить о дальнейшем.
Ночь продолжалась, рассвет начал окрашивать небо розовыми отблесками
пламени.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. БЕРСЕРКЕР
1
Моя рука! - испуганно подумал Михаил, садясь на своей постели из
сена. Что с моей рукой?
Во мраке подвала белого дворца он чувствовал, как его правую руку
дергает и жжет, будто вместо крови по ее артериям течет жидкий огонь.
Боль, разбудившая его, усиливалась, распространяясь от предплечья на
плечо. Пальцы его скручивало, выворачивало, и Михаил стиснул зубы, чтобы
сдержать крик. Он схватил себя за запястье, потому что пальцы у него
судорожно дергались, и собрал их в кулак; ему были слышны тихие слабые
потрескивания, с каждым из них в него будто бы вонзался еще один
болезненный укол. Лицо у него покрылось потом. Он не осмеливался плакать,
потому что его бы высмеяли. В следующие мучительные секунды кисть руки у
него стала искривляться и менять форму, превращаясь в причудливую темную
штуку на его запястье, белом и дергавшемся. Боль доводила его до крика, но
все, что могло выдавить его горло, был всхлип. Из мякоти на его руке
образовались полоски черной шерсти, они обволокли запястье и предплечье
Михаила подобно ленточкам. Пальцы с хрустящими звуками уходили внутрь
суставов, костяшки меняли форму. Михаил раскрыл рот, готовый заорать, рука
его была покрыта черной шерстью, а там, где у него были пальцы, появились
кривые когти и мягкие розовые подушечки. Волна черной шерсти поднялась
вверх по предплечью, охватила локоть, и Михаил понял, что в следующий
момент ему надо бы вскочить и бежать с криком к Ренате.
Но момент прошел, а он не шевельнулся. Черная шерсть заструилась,
стала уходить назад в мякоть, отдавая саднящей колющей болью, а пальцы
опять затрещали и удлинились. Кривые когти убрались под кожу, оставляя
человеческие ногти. Поверхность руки изменилась, стала белой, как луна, и
пальцы повисли странными мясистыми отростками. Боль уменьшилась, потом
исчезла. Все это продолжалось, наверное, секунд пятнадцать.
Михаил вобрал в себя воздух и едва всхлипнул.
- Превращение, - сказал Виктор, сидевший на корточках в футах семи от
мальчика. - Оно к тебе приближается.
Два больших истекающих кровью зайца лежали на камнях возле него.
Михаил вскочил, ошеломленный. Голос Виктора сразу же разбудил Никиту,
Франко и Олесю, которые спали, свернувшись калачиками, поблизости. Поля,
ум которой все еще был слаб после смерти Белого, зашевелилась на подстилке
из сена и открыла глаза. Позади Виктора стояла Рената, которая бдительно
следила за всеми эти три дня, с той самой поры, когда он ушел выслеживать
того, кто убил брата Поли. Виктор встал, величественный в своих покрытых
снежной коркой одеждах, высеченные погодой морщины и складки на его
бородатом лице блестели от таявшего снега. Огонь едва теплился, дожирая
остатки сосновых веток.
- Пока вы спите, - сказал он им, - по лесу гуляет смерть.
Виктор собрал их в кружок, дыхание его было заметно в холодном
воздухе. Кровь зайцев уже замерзла.
- Берсеркер, - сказал он.
- Что? - Франко встал, неохотно отделяясь от теплой беременной Олеси.
- Берсеркер, - говорил Виктор. - Волк, который убивает из-за любви к
убийству. Тот, который зарезал Белого. - Он посмотрел на Полю своими
янтарными глазами; она все еще была отравлена печалью и оставалась
совершенно безучастной ко всему. - Волк, который убивает из-за любви к
убийству, - сказал он. - Я нашел его след примерно в двух верстах к северу
отсюда. Он - огромный, весит, наверное, пудов пять. Он двигался к северу
ровным скоком, поэтому я смог проследить его следы.
Виктор сел на колени у слабого огонька и стал греть руки. Лицо его
омывали трепетавшие розовые огоньки.
- Он очень ловкий. Каким-то образом он учуял меня, и мне пришлось
быть все время внимательным, стараться, чтобы ветер всегда дул мне в лицо.
Он не собирался позволить мне обнаружить его логово;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
прекратились; однако тишина длилась недолго. Новая волна визга ударилась о
мраморные стены Оперы, и мужчины и женщины в элегантных нарядах
перепрыгивали через перила, как матросы с торпедированного линкора. Майкл
прыжком одолел последние шесть ступенек, лапы его при приземлении
заскользили по зеленому мрамору, и бородатый аристократ с тросточкой
слоновой кости побледнел и завалился назад, на его брюках спереди стало
расплываться мокрое пятно.
Майкл понесся дальше, мощь и возбуждение пели в его крови. Сердце у
него ровно качало кровь, легкие вздымались как мехи, мышцы работали как
стальные пружины. Он щелкал челюстями справа и слева, распугивая тех, кто
остолбенел и не мог двинуться. Затем пролетел через последнее фойе,
расчистив тропу среди визга, и выскочил наружу. Он проскользнул под брюхом
у лошади, везшей экипаж, она встала на дыбы и, обезумев, затанцевала.
Майкл оглянулся через плечо; за ним бежало несколько человек, но
напуганная лошадь кинулась прямо на них, и они рассеялись, спасаясь от ее
лягающих копыт.
Раздался новый визг: изношенных тормозов и покрышек, трущихся о
камень. Майкл глянул перед собой и увидел пару огней, летевших на него. Не
мешкая, он оттолкнулся от земли и взмыл над бампером и капотом автомобиля.
В то же мгновение он увидел за стеклом два изумленных лица и, тут же
оттолкнувшись от верха, приземлился на другой стороне и помчался прочь
через Проспект Оперы.
- Боже мой! - разинул рот Мышонок, когда "Ситроен" задрожал от
резкого останова. Он посмотрел на Габи. - Что это?
- Не знаю.
Она была ошеломлена, и ее голова, казалось, была полна ржавых
шестеренок. Она увидела людей, высыпавших из здания Оперы, среди них
несколько немецких офицеров, и сказала:
- Едем!
Мышонок нажал на акселератор, рывком развернул автомобиль и рванул
прочь от Оперы, оставив после себя хлопок и облако голубого дыма, как
последний салют.
9
Шел третий час ночи, когда Камилла услышала стук в дверь. Она села в
постели, мгновенно проснувшись, полезла под подушку и вытащила
смертоносный пистолет "Вальтер". Затем прислушалась; стук повторился,
более настойчиво. Не гестапо, рассудила она; те стучат топором, а не
костяшками пальцев. Но взяла пистолет с собой, когда зажгла керосиновую
лампу и пошла в длинной белой ночной сорочке к двери. Она чуть не
столкнулась с Мышонком; маленький человечек стоял в проходе, испуганно
глядя широко раскрытыми глазами. Она приложила палец к губам, когда он
хотел было что-то сказать, а затем прошла мимо него к двери. Что за
безумная пошла жизнь! - сердито подумала она. Ей с трудом удалось двадцать
минут назад уложить спать потрясенную горем девицу - дурной бритт позволил
убить себя и Адама, - а теперь она наталкивается на этого нацистского
психа! Из такого можно выкрутиться только чудом, но Жанна д'Арк давно уже
обратилась в прах.
- Кто это? - спросила Камилла, притворяясь, что охрипла спросонья.
Сердце у нее колотилось, а палец держался на курке.
- Зеленые глаза, - сказал человек с другой стороны.
Ни одна рука в Париже не отпирала дверь так скоро.
Майкл стоял с запавшими глазами, на щеках и подбородке темная щетина.
На нем были коричневые парусиновые штаны, на пару размеров меньше, чем
требовалось, и белая рубашка, рассчитанная на полного мужчину. На ногах
были темно-синие носки, но ботинок не было. Он шагнул в помещение, мимо
Камиллы, стоявшей с открытым ртом. Мышонок словно бы подавился. Майкл тихо
закрыл за собой дверь и запер ее.
- Задание, - сказал он, - выполнено.
- О, - сказал кто-то, задыхаясь от спешки. В проеме двери в спальню
стояла Габи, с бледным лицом и красными кругами вокруг глаза. На ней все
еще было новое голубое платье, теперь бесформенное и сильно смятое.
- Ты... умер. Я видела, как ты... принял яд.
- Он не подействовал, - сказал Майкл.
Он прошел мимо них, мышцы его были как у избитого и болели, а голову
ломило от тупой боли: все это - последствия превращения. Он подошел в
кухне к тазу с водой и ополоснул лицо, потом взял яблоко и стал его
грызть. Камилла, Габи и Мышонок, как три тени, проследовали за ним.
- Я получил сведения, - сказал он, когда зубы его сгрызли яблоко до
сердцевины; это сыграло роль чистки зубов и удалило остатки запекшийся
крови. - Но их недостаточно.
Он взглянул на Камиллу, его зеленые глаза блеснули в свете лампы.
- Я обещал Мышонку, что доставлю его в Берлин. У меня тоже есть
причины попасть туда. Вы нам поможете?
- Девушка сказала, что видела, как вас окружили нацисты, - сказала
ему Камилла. - Если даже цианид не подействовал, от них-то вы как
избавились? - Глаза у нее сузились: невозможно, чтобы этот человек сейчас
стоял здесь. Невозможно!
Он, не мигая, уставился на нее.
- Я был проворнее, чем они. - Она хотела продолжить расспросы, но не
знала, о чем. Куда подевалась та одежда, в которой он ушел отсюда? Она
посмотрела на его украденные штаны и рубашку. - Мне пришлось переодеться,
- сказал он спокойным и внушающим доверие голосом. - Немцы гнались за
мной. Я взял одежду, висевшую на веревке.
- Я не... - Она посмотрела на его босые ноги. Он покончил с яблоком,
бросил огрызок в мусорное ведро и достал другое. - Я не понимаю! - Габи
просто смотрела на него, ее чувства были все еще в смятении. Мышонок
сказал:
- Эй! Мы слышали про это по радио! Говорили, что в здание Оперы
попала собака и устроила сущий ад! Мы тоже видели ее! Прямо над нашим
автомобилем! Разве не так? - подтолкнул он Габи.
- Да. Я видела.
- Сведения, которые я получил этим вечером, - сказал Майкл Камилле, -
нужно проверить. Для нас крайне важно как можно скорее попасть в Берлин.
Вы можете помочь нам в этом?
- Это... слишком сложно. Я не уверена, что могу...
- Можете, - сказал он. - Нам понадобится новая одежда. Удостоверения
личности, если сможете достать. И следует согласовать с Эхо, чтобы она
встретила меня в Берлине.
- Я не имею полномочий, чтобы...
- Я даю вам полномочия. Мы с Мышонком направляемся в Берлин как можно
скорее. Согласовывайте с кем угодно. Делайте все, что ни придется. Но
доставьте нас туда. Поняли?
Он слегка улыбнулся, показывая зубы.
От его улыбки ей стало не по себе.
- Да, - сказала она. - Поняла.
- Постойте. А как насчет меня? - Габи наконец стряхнула с себя
оцепенение. Она ступила вперед и тронула за плечо Майкла, желая
удостовериться, что это действительно он. Так оно и было; ее рука сжала
его за локоть. - Я поеду в Берлин с тобой.
Он посмотрел в ее красивые глаза, и его улыбка смягчилась.
- Нет, - мягко сказал он. - Ты едешь на запад, обратно туда, где у
тебя хорошо знакомая работа, которую ты делаешь отлично.
Она хотела было протестовать, но Майкл приложил палец к ее губам.
- Ты сделала для меня все, что могла. Но сама ты к востоку от Парижа
не выживешь, а я не могу все время быть тебе охраной.
Он заметил, что под ногтем пальца, прижатого ко рту Габи, запеклась
кровь, и быстро убрал его.
- Единственная причина, почему я беру с собой его, в том, что я
заключил с ним сделку.
- Да уж, точно заключил, - пропищал Мышонок.
- И я ее выполню. Но в одиночку я всегда действую лучше. Ты
понимаешь? - спросил он Габи.
Конечно, она не понимала. Пока. Но со временем она должна понять;
когда война окончится, и она повзрослеет, станет матерью, а там, где землю
когда-то давили гусеницы немецкого танка, у нее будет виноградник, на
обязательно поймет. И будет рада тому, что Майкл Галатин дал ей будущее.
- Когда мы сможем уехать? - Майкл переключился на Камиллу, чей мозг
лихорадочно прорабатывал варианты путешествия из Парижа к больному сердцу
Рейха.
- Через неделю. Это самое ранее, когда я смогу вывезти вас отсюда.
- Четыре дня, - сказал он ей и подождал, пока она не кивнула со
вздохом.
Домой! - подумал Мышонок, у которого от возбуждения закружилась
голова. - Я еду домой!
Это самая распроклятая кутерьма, в какую я когда-либо попадала в
своей жизни, подумала Камилла. Габи потонула в противоречиях; ее тянуло к
чудом избежавшему смерти мужчине, который был перед ней, но она любила
свою страну. А у Майкла было две заботы. Одна была о Берлине, а другой
была фраза, ключ к тайне: "Стальной Кулак".
В спальне, когда свечи догорали, Габи легла на постель из гусиного
пуха. Майкл склонился над ней и поцеловал в губы. Они на время прильнули
друг к другу горячими губами, а потом Майкл предпочел раскладушку и лег
поразмыслить о дальнейшем.
Ночь продолжалась, рассвет начал окрашивать небо розовыми отблесками
пламени.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. БЕРСЕРКЕР
1
Моя рука! - испуганно подумал Михаил, садясь на своей постели из
сена. Что с моей рукой?
Во мраке подвала белого дворца он чувствовал, как его правую руку
дергает и жжет, будто вместо крови по ее артериям течет жидкий огонь.
Боль, разбудившая его, усиливалась, распространяясь от предплечья на
плечо. Пальцы его скручивало, выворачивало, и Михаил стиснул зубы, чтобы
сдержать крик. Он схватил себя за запястье, потому что пальцы у него
судорожно дергались, и собрал их в кулак; ему были слышны тихие слабые
потрескивания, с каждым из них в него будто бы вонзался еще один
болезненный укол. Лицо у него покрылось потом. Он не осмеливался плакать,
потому что его бы высмеяли. В следующие мучительные секунды кисть руки у
него стала искривляться и менять форму, превращаясь в причудливую темную
штуку на его запястье, белом и дергавшемся. Боль доводила его до крика, но
все, что могло выдавить его горло, был всхлип. Из мякоти на его руке
образовались полоски черной шерсти, они обволокли запястье и предплечье
Михаила подобно ленточкам. Пальцы с хрустящими звуками уходили внутрь
суставов, костяшки меняли форму. Михаил раскрыл рот, готовый заорать, рука
его была покрыта черной шерстью, а там, где у него были пальцы, появились
кривые когти и мягкие розовые подушечки. Волна черной шерсти поднялась
вверх по предплечью, охватила локоть, и Михаил понял, что в следующий
момент ему надо бы вскочить и бежать с криком к Ренате.
Но момент прошел, а он не шевельнулся. Черная шерсть заструилась,
стала уходить назад в мякоть, отдавая саднящей колющей болью, а пальцы
опять затрещали и удлинились. Кривые когти убрались под кожу, оставляя
человеческие ногти. Поверхность руки изменилась, стала белой, как луна, и
пальцы повисли странными мясистыми отростками. Боль уменьшилась, потом
исчезла. Все это продолжалось, наверное, секунд пятнадцать.
Михаил вобрал в себя воздух и едва всхлипнул.
- Превращение, - сказал Виктор, сидевший на корточках в футах семи от
мальчика. - Оно к тебе приближается.
Два больших истекающих кровью зайца лежали на камнях возле него.
Михаил вскочил, ошеломленный. Голос Виктора сразу же разбудил Никиту,
Франко и Олесю, которые спали, свернувшись калачиками, поблизости. Поля,
ум которой все еще был слаб после смерти Белого, зашевелилась на подстилке
из сена и открыла глаза. Позади Виктора стояла Рената, которая бдительно
следила за всеми эти три дня, с той самой поры, когда он ушел выслеживать
того, кто убил брата Поли. Виктор встал, величественный в своих покрытых
снежной коркой одеждах, высеченные погодой морщины и складки на его
бородатом лице блестели от таявшего снега. Огонь едва теплился, дожирая
остатки сосновых веток.
- Пока вы спите, - сказал он им, - по лесу гуляет смерть.
Виктор собрал их в кружок, дыхание его было заметно в холодном
воздухе. Кровь зайцев уже замерзла.
- Берсеркер, - сказал он.
- Что? - Франко встал, неохотно отделяясь от теплой беременной Олеси.
- Берсеркер, - говорил Виктор. - Волк, который убивает из-за любви к
убийству. Тот, который зарезал Белого. - Он посмотрел на Полю своими
янтарными глазами; она все еще была отравлена печалью и оставалась
совершенно безучастной ко всему. - Волк, который убивает из-за любви к
убийству, - сказал он. - Я нашел его след примерно в двух верстах к северу
отсюда. Он - огромный, весит, наверное, пудов пять. Он двигался к северу
ровным скоком, поэтому я смог проследить его следы.
Виктор сел на колени у слабого огонька и стал греть руки. Лицо его
омывали трепетавшие розовые огоньки.
- Он очень ловкий. Каким-то образом он учуял меня, и мне пришлось
быть все время внимательным, стараться, чтобы ветер всегда дул мне в лицо.
Он не собирался позволить мне обнаружить его логово;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97