В смысле, кормил. И поил тоже." Но остывшие после долгого пути пирожки и холодный чай царевичу не показались достаточно привлекательной перспективой, и он тут же к мысленному проекту решительно добавил переносную русскую печь и повариху к ней.
Несколько больше сомнений вызвало возможное наличие нужного чуланчика, который все-таки был принят в конце концов с той поправкой, что при перелете над населенными пунктами он будет закрываться челядинцем-разносчиком.
"А все же, если целый день лететь, а то и несколько, то скучновато может быть," – нашел царевич новый изъян в своем детище. – "Пожалуй, надо там будет держать скоморохов команду, песельников и сказителя с гуслями. И запас продуктов и для них тоже. Тогда клети нужны будут, хоть как крути... И людская. Хм, тогда места еще побольше надо. Да это у меня уже целая изба получается! Хотя, ну и что, что изба.
Очень даже и хорошо это. И назову я ее тогда... Назову я ее... Как бы это ее половчее назвать... Чевой-то не придумывается. Ну, да ладно. Потом придумаю."
Но тут сомнение закралось в голову Ивана, и он встревожено и озабоченно заскреб в затылке. "А если волшебство откажет в воздухе? Тогда что? Ага! Придумал! Надо управляющему повыше летать приказать, а всем пассажирам метлы выдавать, как у бабок-ежек, перед началом полета, чтобы в случае чего они на них сели – и пошел через дверь по одному!"
Услужливое воображение Ивана нарисовало ему самого себя с помелом промеж ног на пороге стремительно несущегося книзу его неопознанного летающего объекта, а рядом – необъятного как Родина, бледного, с выпученными глазами боярина Бориса, старейшего Думы, с метлой и супругой своей Федосеею в вытянутых трясущихся руках. Нет. Что-то во всем этом было неправильно, и царевич с раздражением вымарал эту картину из мыслей. "Не будем об этом. Подумаем лучше, как же я все-таки ее назову. "Летающий дом"? "Изба летающая"? "Летный дворец"? Во! Есть! Назову-ка я ее "Изба самолетная"! Такое даже королевичу Елисею не снилось, хотя, если быть справедливым, то на странице тысяча четыреста пятнадцатой... А вообще-то, нет. Все равно не то. Вот. А делать такие, окромя как царским казенным заводам, запретить, а за полет золотом платить. Тем, кто согласится," – и, поразмыслив над этим предложением, честный Иван со вздохом добавил: "Да только какой же дурак по своей воле туда полезет. Ну, разве только мы, витязи Лукоморья..."
* * *
На закате караван приземлился на лесной полянке, заложив предварительно такой вираж, что расслабившийся и ничего не подозревающий царевич едва не вылетел из ненавистной бочкотары головой вниз. Впрочем, сама посадка прошла на удивление мягко, и о том, что они уже сели Иван догадался только тогда, когда через край заглянула слегка взлохмаченная голова Серого и изрекла: "Приехали. Конечная." Радостного события не смогла испортить даже привычно перевернувшаяся бочка, и Иван с наслаждением растянулся на восхитительно мягкой и душистой траве во весь рост, обняв руками земной шар. "А снится нам трава, трава у до-ома..." – в экстазе зазвучали в голове с детства знакомые строки, внезапно приобревшие совершенно новое, глубокое значение, а блаженная (идиотская) улыбка, расплывшись, заняла все доступное место на измученном угрозами приближения морской болезни лице Ивана.
Идиллическая картина возвращения блудного сына к матери-земле была прозаически нарушена воткнувшимся у самого царского носа топором.
Вслед за топором к царевичу вразвалку приблизились его новые сапоги.
Иван обиженно поднял вопрошающий взгляд.
– Я иду на охоту, Ярославна готовит ужин, а тебе остается хворост, – изложил суть дела Волк. – Возражения, поправки есть?
Было ли это из-за наступающих сумерек, или на самом деле, но Ивану показалось, что цвет лица Волка тоже несколько далек от идеального. Возможно, это объясняло и необычную краткость отрока.
Иван подумал, отрицательно качнул головой и стал медленно и осторожно принимать положение "на четвереньках", и только после этого – "стоя вертикально, плюс-минус десять градусов в любой данный промежуток времени". Минут через пять, после того, как он уже смог твердо занять позицию под углом в девяносто градусов к поверхности земли, он рискнул наклониться, подобрал топор и неестественно твердым шагом направился в лес.
В лесу было тихо и прохладно, пахло грибами и сыростью, а зарождающиеся из ниоткуда молочные клубы тумана придавали всему оттенок нереальности. Понятия пространства и времени теряли здесь свои традиционные значения, растекаясь и перемешиваясь с туманом. "Как во сне," – подумалось царевичу, – "когда хочешь рассмотреть поподробнее что-нибудь, но стоит приглядеться, как все расплывается перед глазами, ускользает, и видишь, что на самом деле там ничего нет, и не было..."
Что такое хворост, царский сын представлял весьма смутно, но у него создавалось такое впечатление, что это каким-то образом имеет отношение к деревьям, а раз ему был выдан топор, то значит этот хворост или очень большой, и его придется измельчать прежде чем собрать, или это все-таки какая-то часть дерева, и его придется сперва от него отделить. И в том, и в другом случае этот хворост должен был быть чем-то специфическим, а иначе его просто нарубили (насобирали?) бы прямо у полянки. Оставалось только вычислить, что же это именно такое, где его берут, и приступить к выполнению задачи – отошедший от дневных полетных испытаний желудок вежливо, но настойчиво стал напоминать, что вообще-то сейчас уже время ужина.
Иван продолжал двигаться вперед, раздвигая перед собой жиденькую поросль и туман, доходившие ему до пояса, и беспомощно окидывая взглядом окружающий его лес. Ничего такого, при виде чего сразу стало бы понятно, что это именно хворост, и ни что иное, на глаза по-прежнему не попадалось. И несмотря на титанические усилия припомнить что-либо подобное из приключений лукоморских витязей, на ум ничего адекватного не приходило. Каждый раз, когда королевичу Елисею случалось ночевать одному в лесу, ему или попадалась избушка (с разбойниками, с Бабой-Ягой, с красной девицей, с тремя поросятами и так далее), или на весьма удобной (без признаков сырости и тумана) полянке уже горел готовый костер, разожженный предусмотрительными путниками (разбойниками, Бабой-Ягой, красной девицей, тремя поросятами). В принципе, разбойник, Баба-Яга (она же красна девица) и три поросенка (в багаже) были в наличии, но все равно так, как у Елисея, почему-то никак не получалось.
Несколько раз Иван пробовал начинать что-то рубить или на ощупь собирать под ногами, но каждый раз перед ним вставал неразрешимый вопрос – а хворост ли это?, и он в растерянности прекращал всякую деятельность.
Так прошло еще полчаса. И царевич наконец решился. Отчаянно размахивая топором, он обрубил все ветки на высоте человеческого роста на первой попавшейся не-елке и не-березе за какие-то сорок минут, сгреб их в охапку, развернулся и направился к лагерю.
Быстро темнело. Туман густел с каждым шагом, становясь все материальнее и по плотности уже напоминая взбитые сливки или воздушный крем. "Откуда же он берется?" – размышлял Иван, безуспешно стараясь отвлечься от мыслей о том, что Ярославна приготовит на ужин. Насколько хорошей была успеваемость юного наследника престола по литературе, истории и географии, настолько жалкими были его познания в естественных науках. Они не казались ему такими же увлекательными, как его любимые дисциплины, а практического применения умению отличать липу от осины или знакомству с анатомией майского жука лукоморский витязь Иван не находил, и поэтому вызубренные по принципу "сдать и забыть" знания не задерживались в монаршей голове надолго.
Вообще-то, Ванюша был никогда не против подпитать свою эрудицию чем-нибудь интересным или полезным, но не такой ценой.
Теперь он понял, откуда берется туман.
Туман берется из реки, которая на данный момент неторопливо просачивалась в его сапоги.
Когда он уходил из лагеря, никакой воды, кроме как в глиняном кувшине в багаже, поблизости не было.
Значит, он заблудился.
Опять.
Сейчас молочно-белые и такие же прозрачные клубы тумана поднялись еще выше и накрыли царевича с головой. Недолго думая, он начал звать на помощь, но с таким же успехом он мог кричать в подушку – звук затухал еще при выходе изо рта, и Ивану начинало казаться, что он попросту оглох.
"Главное – не паниковать," – приказал он сам себе, нащупывая на всякий случай за поясом рукоятку топора. Хоть он оказался там, где и должен быть. Медленно ступая задом наперед, царевич выбрался из воды на берег и остановился. Немного подумав, он бросил охапку веток на землю, сложил ладони рупором и снова заорал: "А-уууууууууу!". И в этот раз ему почудилось, что откуда-то издалека (или не очень?) до него долетел ответный крик.
Иван не поверил своим ушам, набрал полную грудь воздуха пополам с туманом и взревел: "Сергий!!! Ярославна!!!"
В реке что-то испуганно булькнуло, а справа тут же донесся ровный сильный женский голос. Слов было не разобрать, и из-за тумана было даже похоже, что женщина как будто пела, но Ванюша сразу понял, что это Ярославна его ищет, и не разбирая дороги (не то чтобы эта дорога вообще была, или имелась возможность ее разобрать) он бросился в направлении голоса. Из головы его вылетели все мысли, как будто их там и сроду не было, а осталась одно только непреодолимое желание как можно скорее добраться до источника этого божественного голоса в тумане, туда, где его ждало спасение, блаженство, радость... счастье... забвение... забвение... забвение...
Голова его кружилась, и он уже не понимал, где он находится, где вода, земля, небо, лес, туман – да и какая разница! – он летел на крыльях восторга, в голове у него был такой же туман, и он ощущал себя одним целым с ним, с ночью, с рекой, – он был счастлив, и счастье переполняло его, и ему хотелось срочно поделится им с кем-нибудь, пока оно не разорвало его на кусочки, но и тогда он бы был счастлив как никогда в своей короткой жизни, потому что он слышал этот неземной голос и приближался к нему с каждым взмахом крыльев.
О-го-го-го-го-го-го! Я лечу-у-у-у!!! Смотрите все – я лечу!!! ЛЕЧУ!!! Смотрите! Скорее смотрите – Ярославна, Серый, я л...
Чьи-то сильные руки обхватили его вокруг талии, волшебный голос умолк, очарование мгновенно растаяло, и Иванушка с ужасом обнаружил, что стоит по пояс в холодной воде, а от человека, прижимающего его к себе, исходит мощный запах водорослей и рыбы.
Царевич внезапно почувствовал, что желудок его превратился в огромный комок льда, а сердце, пропустив удар, оторвалось от насиженного места и пребольно ухнуло в правую пятку.
Русалка.
Иван вспомнил все. Русалки – зеленые женщины с рыбьими хвостами, которые пением заманивают по ночам одиноких глупых доверчивых путников в воду и там их топят. Или душат? Или обгладывают заживо? Или все и одновременно?...
Стоп. Я знаю, что делать. На странице девяносто восьмой, где королевич Елисей вот также ночью встретился с кровавой водяницей на проклятом болоте один на один, он смог спастись, орудуя...
Как будто прочитав мысли царевича, или саму книгу, русалка одним плавным скользящим движением вынула топор из-за кушака своей добычи и рассеяно кинула куда-то себе за спину. Звука падения Иван так и не услышал. Или туман поглотил его, или топор улетел так далеко...
Первая версия нравилась ему гораздо больше.
– Милана, плыви сюда, я с поклевкой, – когда русалка не пела, голос ее был властным, низким и с хрипотцой.
Значит, их было двое. Как минимум.
– Кто попался? – донесся откуда-то справа похожий голос, но понежнее.
– Лопух, – русалка пожала плечами. – Добыча моя, значит, тебе разделывать. Как договаривались.
– А я и не спорю, – обладательница второго голоса выступила из тумана по пояс в воде. Смутные очертания женской фигуры проступили лишь когда она приблизилась к ним почти вплотную, и снова в ноздри ударил резкий запах водорослей и рыбы.
Вторая русалка провела холодной рукой Ивану по лицу.
– Какой хорошенький...
Иван тихо порадовался, что сейчас ночь, причем туманная, и не видно, как он дико покраснел.
– Только не проси меня его оставить, – голос первой русалки звучал ворчливо, но непреклонно.
– Ну почему, Русана, пусть немножко поживет у нас, я буду за ним смотреть и...
– Нет-нет, и не упрашивай, – отрезала та, кого называли Русаной. – В прошлый раз ты так же говорила, обещала за ним ухаживать, убираться, а в итоге все пришлось делать мне, и в конце концов он все равно объелся червями и сдох. Только добро переводишь. Поплыли.
Все это время в душе царевича за доминирующую позицию боролись ужас и изумление. И теперь, пока они все еще были заняты, мутузя друг друга, на первый план, откуда ни возьмись, выскользнул здравый смысл и в немногих словах обрисовал Ивану его ближайшее будущее. В соответствии с продолжительностью будущего, многих слов ему просто не понадобилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Несколько больше сомнений вызвало возможное наличие нужного чуланчика, который все-таки был принят в конце концов с той поправкой, что при перелете над населенными пунктами он будет закрываться челядинцем-разносчиком.
"А все же, если целый день лететь, а то и несколько, то скучновато может быть," – нашел царевич новый изъян в своем детище. – "Пожалуй, надо там будет держать скоморохов команду, песельников и сказителя с гуслями. И запас продуктов и для них тоже. Тогда клети нужны будут, хоть как крути... И людская. Хм, тогда места еще побольше надо. Да это у меня уже целая изба получается! Хотя, ну и что, что изба.
Очень даже и хорошо это. И назову я ее тогда... Назову я ее... Как бы это ее половчее назвать... Чевой-то не придумывается. Ну, да ладно. Потом придумаю."
Но тут сомнение закралось в голову Ивана, и он встревожено и озабоченно заскреб в затылке. "А если волшебство откажет в воздухе? Тогда что? Ага! Придумал! Надо управляющему повыше летать приказать, а всем пассажирам метлы выдавать, как у бабок-ежек, перед началом полета, чтобы в случае чего они на них сели – и пошел через дверь по одному!"
Услужливое воображение Ивана нарисовало ему самого себя с помелом промеж ног на пороге стремительно несущегося книзу его неопознанного летающего объекта, а рядом – необъятного как Родина, бледного, с выпученными глазами боярина Бориса, старейшего Думы, с метлой и супругой своей Федосеею в вытянутых трясущихся руках. Нет. Что-то во всем этом было неправильно, и царевич с раздражением вымарал эту картину из мыслей. "Не будем об этом. Подумаем лучше, как же я все-таки ее назову. "Летающий дом"? "Изба летающая"? "Летный дворец"? Во! Есть! Назову-ка я ее "Изба самолетная"! Такое даже королевичу Елисею не снилось, хотя, если быть справедливым, то на странице тысяча четыреста пятнадцатой... А вообще-то, нет. Все равно не то. Вот. А делать такие, окромя как царским казенным заводам, запретить, а за полет золотом платить. Тем, кто согласится," – и, поразмыслив над этим предложением, честный Иван со вздохом добавил: "Да только какой же дурак по своей воле туда полезет. Ну, разве только мы, витязи Лукоморья..."
* * *
На закате караван приземлился на лесной полянке, заложив предварительно такой вираж, что расслабившийся и ничего не подозревающий царевич едва не вылетел из ненавистной бочкотары головой вниз. Впрочем, сама посадка прошла на удивление мягко, и о том, что они уже сели Иван догадался только тогда, когда через край заглянула слегка взлохмаченная голова Серого и изрекла: "Приехали. Конечная." Радостного события не смогла испортить даже привычно перевернувшаяся бочка, и Иван с наслаждением растянулся на восхитительно мягкой и душистой траве во весь рост, обняв руками земной шар. "А снится нам трава, трава у до-ома..." – в экстазе зазвучали в голове с детства знакомые строки, внезапно приобревшие совершенно новое, глубокое значение, а блаженная (идиотская) улыбка, расплывшись, заняла все доступное место на измученном угрозами приближения морской болезни лице Ивана.
Идиллическая картина возвращения блудного сына к матери-земле была прозаически нарушена воткнувшимся у самого царского носа топором.
Вслед за топором к царевичу вразвалку приблизились его новые сапоги.
Иван обиженно поднял вопрошающий взгляд.
– Я иду на охоту, Ярославна готовит ужин, а тебе остается хворост, – изложил суть дела Волк. – Возражения, поправки есть?
Было ли это из-за наступающих сумерек, или на самом деле, но Ивану показалось, что цвет лица Волка тоже несколько далек от идеального. Возможно, это объясняло и необычную краткость отрока.
Иван подумал, отрицательно качнул головой и стал медленно и осторожно принимать положение "на четвереньках", и только после этого – "стоя вертикально, плюс-минус десять градусов в любой данный промежуток времени". Минут через пять, после того, как он уже смог твердо занять позицию под углом в девяносто градусов к поверхности земли, он рискнул наклониться, подобрал топор и неестественно твердым шагом направился в лес.
В лесу было тихо и прохладно, пахло грибами и сыростью, а зарождающиеся из ниоткуда молочные клубы тумана придавали всему оттенок нереальности. Понятия пространства и времени теряли здесь свои традиционные значения, растекаясь и перемешиваясь с туманом. "Как во сне," – подумалось царевичу, – "когда хочешь рассмотреть поподробнее что-нибудь, но стоит приглядеться, как все расплывается перед глазами, ускользает, и видишь, что на самом деле там ничего нет, и не было..."
Что такое хворост, царский сын представлял весьма смутно, но у него создавалось такое впечатление, что это каким-то образом имеет отношение к деревьям, а раз ему был выдан топор, то значит этот хворост или очень большой, и его придется измельчать прежде чем собрать, или это все-таки какая-то часть дерева, и его придется сперва от него отделить. И в том, и в другом случае этот хворост должен был быть чем-то специфическим, а иначе его просто нарубили (насобирали?) бы прямо у полянки. Оставалось только вычислить, что же это именно такое, где его берут, и приступить к выполнению задачи – отошедший от дневных полетных испытаний желудок вежливо, но настойчиво стал напоминать, что вообще-то сейчас уже время ужина.
Иван продолжал двигаться вперед, раздвигая перед собой жиденькую поросль и туман, доходившие ему до пояса, и беспомощно окидывая взглядом окружающий его лес. Ничего такого, при виде чего сразу стало бы понятно, что это именно хворост, и ни что иное, на глаза по-прежнему не попадалось. И несмотря на титанические усилия припомнить что-либо подобное из приключений лукоморских витязей, на ум ничего адекватного не приходило. Каждый раз, когда королевичу Елисею случалось ночевать одному в лесу, ему или попадалась избушка (с разбойниками, с Бабой-Ягой, с красной девицей, с тремя поросятами и так далее), или на весьма удобной (без признаков сырости и тумана) полянке уже горел готовый костер, разожженный предусмотрительными путниками (разбойниками, Бабой-Ягой, красной девицей, тремя поросятами). В принципе, разбойник, Баба-Яга (она же красна девица) и три поросенка (в багаже) были в наличии, но все равно так, как у Елисея, почему-то никак не получалось.
Несколько раз Иван пробовал начинать что-то рубить или на ощупь собирать под ногами, но каждый раз перед ним вставал неразрешимый вопрос – а хворост ли это?, и он в растерянности прекращал всякую деятельность.
Так прошло еще полчаса. И царевич наконец решился. Отчаянно размахивая топором, он обрубил все ветки на высоте человеческого роста на первой попавшейся не-елке и не-березе за какие-то сорок минут, сгреб их в охапку, развернулся и направился к лагерю.
Быстро темнело. Туман густел с каждым шагом, становясь все материальнее и по плотности уже напоминая взбитые сливки или воздушный крем. "Откуда же он берется?" – размышлял Иван, безуспешно стараясь отвлечься от мыслей о том, что Ярославна приготовит на ужин. Насколько хорошей была успеваемость юного наследника престола по литературе, истории и географии, настолько жалкими были его познания в естественных науках. Они не казались ему такими же увлекательными, как его любимые дисциплины, а практического применения умению отличать липу от осины или знакомству с анатомией майского жука лукоморский витязь Иван не находил, и поэтому вызубренные по принципу "сдать и забыть" знания не задерживались в монаршей голове надолго.
Вообще-то, Ванюша был никогда не против подпитать свою эрудицию чем-нибудь интересным или полезным, но не такой ценой.
Теперь он понял, откуда берется туман.
Туман берется из реки, которая на данный момент неторопливо просачивалась в его сапоги.
Когда он уходил из лагеря, никакой воды, кроме как в глиняном кувшине в багаже, поблизости не было.
Значит, он заблудился.
Опять.
Сейчас молочно-белые и такие же прозрачные клубы тумана поднялись еще выше и накрыли царевича с головой. Недолго думая, он начал звать на помощь, но с таким же успехом он мог кричать в подушку – звук затухал еще при выходе изо рта, и Ивану начинало казаться, что он попросту оглох.
"Главное – не паниковать," – приказал он сам себе, нащупывая на всякий случай за поясом рукоятку топора. Хоть он оказался там, где и должен быть. Медленно ступая задом наперед, царевич выбрался из воды на берег и остановился. Немного подумав, он бросил охапку веток на землю, сложил ладони рупором и снова заорал: "А-уууууууууу!". И в этот раз ему почудилось, что откуда-то издалека (или не очень?) до него долетел ответный крик.
Иван не поверил своим ушам, набрал полную грудь воздуха пополам с туманом и взревел: "Сергий!!! Ярославна!!!"
В реке что-то испуганно булькнуло, а справа тут же донесся ровный сильный женский голос. Слов было не разобрать, и из-за тумана было даже похоже, что женщина как будто пела, но Ванюша сразу понял, что это Ярославна его ищет, и не разбирая дороги (не то чтобы эта дорога вообще была, или имелась возможность ее разобрать) он бросился в направлении голоса. Из головы его вылетели все мысли, как будто их там и сроду не было, а осталась одно только непреодолимое желание как можно скорее добраться до источника этого божественного голоса в тумане, туда, где его ждало спасение, блаженство, радость... счастье... забвение... забвение... забвение...
Голова его кружилась, и он уже не понимал, где он находится, где вода, земля, небо, лес, туман – да и какая разница! – он летел на крыльях восторга, в голове у него был такой же туман, и он ощущал себя одним целым с ним, с ночью, с рекой, – он был счастлив, и счастье переполняло его, и ему хотелось срочно поделится им с кем-нибудь, пока оно не разорвало его на кусочки, но и тогда он бы был счастлив как никогда в своей короткой жизни, потому что он слышал этот неземной голос и приближался к нему с каждым взмахом крыльев.
О-го-го-го-го-го-го! Я лечу-у-у-у!!! Смотрите все – я лечу!!! ЛЕЧУ!!! Смотрите! Скорее смотрите – Ярославна, Серый, я л...
Чьи-то сильные руки обхватили его вокруг талии, волшебный голос умолк, очарование мгновенно растаяло, и Иванушка с ужасом обнаружил, что стоит по пояс в холодной воде, а от человека, прижимающего его к себе, исходит мощный запах водорослей и рыбы.
Царевич внезапно почувствовал, что желудок его превратился в огромный комок льда, а сердце, пропустив удар, оторвалось от насиженного места и пребольно ухнуло в правую пятку.
Русалка.
Иван вспомнил все. Русалки – зеленые женщины с рыбьими хвостами, которые пением заманивают по ночам одиноких глупых доверчивых путников в воду и там их топят. Или душат? Или обгладывают заживо? Или все и одновременно?...
Стоп. Я знаю, что делать. На странице девяносто восьмой, где королевич Елисей вот также ночью встретился с кровавой водяницей на проклятом болоте один на один, он смог спастись, орудуя...
Как будто прочитав мысли царевича, или саму книгу, русалка одним плавным скользящим движением вынула топор из-за кушака своей добычи и рассеяно кинула куда-то себе за спину. Звука падения Иван так и не услышал. Или туман поглотил его, или топор улетел так далеко...
Первая версия нравилась ему гораздо больше.
– Милана, плыви сюда, я с поклевкой, – когда русалка не пела, голос ее был властным, низким и с хрипотцой.
Значит, их было двое. Как минимум.
– Кто попался? – донесся откуда-то справа похожий голос, но понежнее.
– Лопух, – русалка пожала плечами. – Добыча моя, значит, тебе разделывать. Как договаривались.
– А я и не спорю, – обладательница второго голоса выступила из тумана по пояс в воде. Смутные очертания женской фигуры проступили лишь когда она приблизилась к ним почти вплотную, и снова в ноздри ударил резкий запах водорослей и рыбы.
Вторая русалка провела холодной рукой Ивану по лицу.
– Какой хорошенький...
Иван тихо порадовался, что сейчас ночь, причем туманная, и не видно, как он дико покраснел.
– Только не проси меня его оставить, – голос первой русалки звучал ворчливо, но непреклонно.
– Ну почему, Русана, пусть немножко поживет у нас, я буду за ним смотреть и...
– Нет-нет, и не упрашивай, – отрезала та, кого называли Русаной. – В прошлый раз ты так же говорила, обещала за ним ухаживать, убираться, а в итоге все пришлось делать мне, и в конце концов он все равно объелся червями и сдох. Только добро переводишь. Поплыли.
Все это время в душе царевича за доминирующую позицию боролись ужас и изумление. И теперь, пока они все еще были заняты, мутузя друг друга, на первый план, откуда ни возьмись, выскользнул здравый смысл и в немногих словах обрисовал Ивану его ближайшее будущее. В соответствии с продолжительностью будущего, многих слов ему просто не понадобилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116