Сердце билось размеренно и ровно, а в горле пересохло от страшного, прямо-таки ужасающего предчувствия беды. Настоящей. Непоправимой. Ах, Итель, Итель… Знать бы, что ты задумала – прекрасная и бессмертная. К чему идёшь и чего вот-вот достигнешь?..
В комнате царила тишина, нарушаемая лишь треском догорающих в камине дров, сладким сопением мальчишек и тихим звуком поцелуя. Тактичный эльф предпочёл не оглядываться. Ему, уже переступившему рубеж бытия в несколько веков, многие загадки людских сердец открывались ещё тогда, когда и сами люди о них не ведали. Это ведь для человека, живущего несколько десятилетий, мир полон тайн. А для бессмертного секретов очень мало. И, конечно, чем старше и умудрённей становишься, тем скучнее с первого взгляда читать в людских глазах то, на понимание чего у человека уйдут часы, дни, месяцы или даже годы…
Торой, может быть, только сейчас осознал, что невзрачная любопытная ведьма давно и прочно обосновалась в его сердце, а вот Алех понял это ещё тогда, на поливаемой дождём улице. И теперь ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть как над головами влюблённых медленно и застенчиво крадутся друг к дружке две их магических сущности – зелёный болотный светляк и победительно сияющий лепесток белого пламени.
Эльф улыбнулся. Оконное стекло всё же отразило, как две разнородных Силы примериваются для более близкого знакомства. Мол, что же это – наши хозяева обнимаются, а нам и дела нет? Вот лепесток белого пламени, рея в воздухе, подплыл к недоверчивому зелёному светляку ещё на чуть, а потом белое и изумрудное сияния, вздрагивая и искрясь, свились между собой, словно бесплотные нити. Одна волшебная сущность льнула к другой, словно проверяя – желанна ли, родна ли?
По-прежнему не решаясь обернуться, Алех тихонько кашлянул. Слава Силам Древнего Леса! Его услышали. У ведьмочки премило заполыхали уши, а вот Торой поглядел с досадой.
– Я приношу свои извинения, но, к сожалению, вынужден покинуть вас. Пойду в свои покои, всё же надо выспаться после эдакой ночки. – Эльф отвесил самый светский поклон и прошествовал к дверям.
Стоит ли говорить, что одного короткого взгляда, вскользь брошенного на двух влюблённых, Алеху хватило, дабы понять – эти двое тоже незамедлительно удалятся в какой-нибудь покойчик, но, конечно же, вовсе не для того, чтобы спать. В истинности подобного предположения эльф готов был поклясться собственными ушами.
* * *
Люция лежала, свернувшись калачиком, словно котёнок – такая же маленькая, беззащитная и трогательная. Одну руку она подсунула под мягкую подушку, а другой надёжно прижимала к себе скомканное одеяло. В результате этих узурпаторских действий Торой оказался и вовсе раздет, но не мёрз. Он удобно устроился на боку и обнимал тихо сопящую ведьму. Та приютилась в колыбели его рук и жалась голой спиной к тёплому мужскому телу.
Маг улыбнулся и подумал – всё-таки прав был Золдан, говоря наперснику, что любовь человек выбирает не рассудком, но сердцем. Только вот разве мог юный и вздорный ученик допустить, что слова эти окажутся самой истиной? Но, разумеется, жизнь в очередной раз ткнула сомневающегося носом в свою странную и не всегда логичную правду. Вот и выбрало сердце, и полюбило. И не смутил его даже голос разума, который поначалу твердил было, что магу и ведьме ни в чём не найти согласия.
А ведь чего только Торой не натерпелся от вздорной колдуньи – и обманула, и предала, и околдовала, и приворожить пыталась… Да потом сама же спасла и выходила… И вот ведь ирония судьбы, не смутившееся приворотным колдовством сердце вдруг само поняло – без хитро-наивной, гневливой и обидчивой Люции не жизнь ему, а страдание. И всё бы хорошо, если не опустошение Гелинвира да грядущее пришествие древней колдуньи! А так мечталось сцапать вожделенное счастье в охапку и утащить прочь от магии, зеркал… Утащить куда-нибудь, где людей поменьше, да наслаждаться, смаковать в одиночку, никого не подпуская.
«Дожил, рассуждаю совсем, как Итель, – повеселился про себя маг, – Алех говорил, она тоже мечтала скрыться с мужем где-нибудь в глубинке и спокойно жить-коротать свой век».
Он вздохнул и задумчиво поцеловал шелковистое худое плечико Люции. Колдунка прижалась к волшебнику ещё плотнее, а он уже унёсся мыслями далеко-далеко, возвращаясь к рассказу эльфа.
Надо же, казалось бы, столько лет прошло, ан, нет, всплывают-таки давно знакомые имена и люди. Точнее нелюди.
Йонех.
Вот же старый конь! И вправду – борозды не испортит, но и новую не вспашет – всё те же интриги, всё та же тяга к власти, прежняя беспринципность да жестокость… И подумать страшно – отправил на смерть собственного ученика! Того, кого растил и пестовал! Того, кто стал едва ли не сыном! Хотя, чего с них взять, с этих эльфов… Вон ведь, пожертвовал Йонех невестки, равнодушно рискнул жизнью собственного отпрыска (пускай и слабоумного) да ещё и новорожденным потомком. А потом даже попытался умертвить помощничка блистательной махинации – Тороя. И ведь, если бы не Лита…
Да, у Йонеха была богатая предательствами и обманами жизнь. Торою в припадке гневных воспоминаний даже сладко помечталось – мол, вот бы прервать её окончательно и бесповоротно, в отместку за все гадости. Хотя, к чему теперь? И так остался остроухий ни с чем – без Силы, без влияния, без власти. А это для него, пожалуй, станет пострашнее самой мучительной смерти.
Тут, наверное, можно было бы даже порадоваться, да только кроме Йонеха пострадали ещё сотни и тысячи людей. Как им жить без привычной магии? Как лечить скот, если придёт из диких земель неизвестный лекарям мор? Как сохранять посевы в скупое на дожди лето? Как получать диковинные снадобья, заглядывать в прошлое и будущее, оберегать свои границы и противостоять первородному колдовству? Что теперь ждёт государства с разом обессиленными армиями? Как властителям уберечь подданных от паники, как предотвратить восстания, как угомонить воспрянувших колдунов и простых бандитов, которых теперь уже не изловишь при помощи магии? Очень, очень безрадостное будущее маячит впереди, а сдержать поднимающуюся волну бедствий можно только сильной уверенной рукой, безжалостно и жестоко.
А ещё хотелось знать, что при всём этом на уме у Ители? Зачем она руками кхалаев убила старика Баруза и семью Илана, зачем расправилась с магами? Да, много смертей взяла на свою совесть красавица Фиалка. Как-то отмоется теперь? Ведь непохожа по рассказам Алеха на жестокую душегубку, и вот, на тебе, разошлась почище Аранхольда и того же Йонеха. К чему только? Что нужно хитрой и очень сильной колдунье? Или есть у зеркала ещё какая-то загадка, ещё какой-то запас гадостей? От одной этой мысли по спине волшебника поползли мурашки. Ай, да Итель… Ай, да ведьма. Нагнала такого страху, какого и сотня сильнейших магов не смогла бы вселить…
Торой ещё думал о злокозненной колдунье, но мысли становились всё более вязкими и тягучими, терялись в сладкой дремоте, уплывали, ускользали, меркли – волшебник, словно по крутой ледяной горке, скатился в мир сновидений. Впервые за многие годы ему приснилась Тьянка – такая же вертлявая и ловкая непоседа – большеглазая и остроносая. А ведь Торой думал, что вовсе позабыл её проказливые черты!..
Как давно это было… Чернокнижие, некромантия, обряд Зара, на который маг и пошёл-то ради того, чтобы перешагнуть таинственный рубеж, заглянуть в Мир Скорби, увидеть подругу детства да попрощаться с ней, навсегда отпустив из памяти и сердца. А ещё попросить прощения за то, что его – надёжного друга и защитника – не оказалось рядом в тот самый момент, когда надо было спасти из холодных цепких объятий смерти.
В сегодняшнем сне – точь-в-точь как тогда, во время обряда – Тьянка вышла из чернильной темноты, просияла лучезарной улыбкой, беспечно почесала острый кончик вздёрнутого носа и сказала на просьбу о прощении то же, что и много лет назад:
– Глупый. А ведь смерти и нет вовсе. Есть иные рубежи, куда шагнёшь и подивишься.
Торой попытался ухватить подружку за локоть, и ему это даже удалось – пальцы скользнули по тёплой шелковистой руке. Но девчонка вывернулась, взметнув тяжёлой косой, и спросила капризно, как спрашивала всегда, когда собиралась осадить задавалу-магика:
– Ну? Чего припиявился?
– Как шагнёшь? – Спросил взрослый Торой в своём сне.
Этот вопрос казался ему особенно важным.
– Как шагнёшь? – Повторил волшебник.
И подруга, которая так навсегда и осталась девчонкой пятнадцати лет, ответила на столь нелюбимом чародеем просторечье:
– Ты ж некромант. Поди, и сам знаешь. Есть тайные двери, которые открыть не всякому по силам.
Он ни единого слова, ничегошеньки из сказанного не понял и в отчаянье крикнул:
– Постой! Объясни!
Но Тьянка лишь пожала плечами, подивившись его непроходимой бестолковости, и поспешила куда-то, подобрав обтрёпанный подол простенького платья. Побежала прямо в непроглядную беспамятную черноту, растворяясь в ней, пропадая… Но всё-таки сжалилась, крикнула из неведомого далёка:
– Топай, топай, да девчонку свою блюди! Любовь, она ведь не только на дары щедра, но и на откуп.
Он проснулся в поту.
* * *
Старая Ульна поднялась как всегда ранёхонько, ещё и коров в поле не выгнали. Вся деревня спала, а её – дряхлую – словно демоны какие погнали с сонного ложа. И снова бабка неспешно оделась, снова пошла на кухню, снова налила себе топлёного молока с золотисто-коричневой жирной пенкой, взяла сладкий пирожок и села у окна. На столе перед ней в нарядной чистой миске тихо мерцал неземной огонёк.
Экая благодать с этим послушным светляком! Хоть до поздней ночи делай дела – чини ли одёжу, пряди ли пряжу, вяжи ли, вышивай ли – всё светло, как днём, и горит он исправно, и слова человеческого слушается. Вся деревня радуется этакому дару. Ульна отхлебнула молока и улыбнулась – знать бы, как там волшебник со своей девонькой? Добрались до Гелинвира? Вызнали, чего там приключилось?
Нежный рассвет подрумянил небо, а дождя, словно и не бывало. Ещё чуть и начнёт просыпаться деревня, сноха пойдёт доить коров, огольцы поведут кормилиц на выпас и начнутся каждодневные хлопоты.
И, конечно, бабка была права. Лишь повыше поднялось солнце – ожил дом, загудела деревня, запели петухи, заскрипели ворота, замычали коровы. И казалось, должен был этот день стать одним из многих, но не стал.
Солнце ещё не поднялось в зенит, когда вошли в деревню странники. И только глупец не распознал бы их одёжи – чёрных хитонов, страшных татуировок на руках, пронзительных взглядов. Пришлецы появились со стороны поля, оттуда же, откуда давеча пришёл волшебник с девушкой и мальчишкой, словно шли они по чётко оставленному магом и его спутниками следу.
Не встретить чужаков было нельзя, слишком уж могущественными и грозными они казались, несмотря на свою молодость. Общим числом путников явилось полдюжины, все молчаливые и с виду спокойные, но глаза у многих – холоднее студёной водицы Зелёного Озера. И, хотя незнакомые странники по всему видно с раннего утра ехали верхом, лошади их были свежи и полны сил.
Двое из пришлых оказались близнецами, едва ли не юношами, и среди прочих смотрелись самыми безобидными. Да только даже эта безобидность мнилась обманчивой. Остальные колдуны были менее приметны, но взгляды у всех настороженные, колючие. Так смотрят люди, не ждущие от других ни добра, ни участия. Ульне неожиданно, против всякого благоразумия, стало жалко диковинных пришлецов. Это какой же была их короткая, молодая жизнь, если каждый теперь эдак враждебно и люто щерился?
Пуще же всего прочего среди прибывших выделялся воин с обожжённым лицом и щедрой проседью в русых волосах. Его Ульна особенно испугалась – могучие руки от самых кончиков пальцев покрывала затейливая вязь татуировки, рисунок исчезал под домотканой рубахой и снова возникал уже из-под ворота, скользил по шее к подбородку и затылку, лизал изуродованную ожогом кожу, словно чёрное пламя.
Однако самой первой, верхом на красивом гнедом скакуне, ступила на деревенскую улицу молодая девица – красивая, будто из сказки. Держалась она осанисто и горделиво, а ехала поперёд своих спутников так, что даже грозный воин почтительно отставал от неё на несколько шагов. Высыпавшие к тому времени на улицу деревенские сочли за благо отвесить красавице поясной поклон. Девица с достоинством спешилась и поклонилась в ответ. Ульна же подивилась лицу диковинной гости – было оно прекрасным, даже совершенным, но каким-то… беспокойным, словно снедала пришелицу страшная неумолимая болезнь.
– Через вашу ли деревню держал путь волшебник с девушкой и мальчиком? – спросила красавица и голос её, чистый и нежный, прозвенел, словно бубенец.
Деревенские начали переглядываться – кто смелый, кто ответит? Тут бы старосту вытолкать, да и шагнул он уже, вот только можно ли говорить правду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
В комнате царила тишина, нарушаемая лишь треском догорающих в камине дров, сладким сопением мальчишек и тихим звуком поцелуя. Тактичный эльф предпочёл не оглядываться. Ему, уже переступившему рубеж бытия в несколько веков, многие загадки людских сердец открывались ещё тогда, когда и сами люди о них не ведали. Это ведь для человека, живущего несколько десятилетий, мир полон тайн. А для бессмертного секретов очень мало. И, конечно, чем старше и умудрённей становишься, тем скучнее с первого взгляда читать в людских глазах то, на понимание чего у человека уйдут часы, дни, месяцы или даже годы…
Торой, может быть, только сейчас осознал, что невзрачная любопытная ведьма давно и прочно обосновалась в его сердце, а вот Алех понял это ещё тогда, на поливаемой дождём улице. И теперь ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть как над головами влюблённых медленно и застенчиво крадутся друг к дружке две их магических сущности – зелёный болотный светляк и победительно сияющий лепесток белого пламени.
Эльф улыбнулся. Оконное стекло всё же отразило, как две разнородных Силы примериваются для более близкого знакомства. Мол, что же это – наши хозяева обнимаются, а нам и дела нет? Вот лепесток белого пламени, рея в воздухе, подплыл к недоверчивому зелёному светляку ещё на чуть, а потом белое и изумрудное сияния, вздрагивая и искрясь, свились между собой, словно бесплотные нити. Одна волшебная сущность льнула к другой, словно проверяя – желанна ли, родна ли?
По-прежнему не решаясь обернуться, Алех тихонько кашлянул. Слава Силам Древнего Леса! Его услышали. У ведьмочки премило заполыхали уши, а вот Торой поглядел с досадой.
– Я приношу свои извинения, но, к сожалению, вынужден покинуть вас. Пойду в свои покои, всё же надо выспаться после эдакой ночки. – Эльф отвесил самый светский поклон и прошествовал к дверям.
Стоит ли говорить, что одного короткого взгляда, вскользь брошенного на двух влюблённых, Алеху хватило, дабы понять – эти двое тоже незамедлительно удалятся в какой-нибудь покойчик, но, конечно же, вовсе не для того, чтобы спать. В истинности подобного предположения эльф готов был поклясться собственными ушами.
* * *
Люция лежала, свернувшись калачиком, словно котёнок – такая же маленькая, беззащитная и трогательная. Одну руку она подсунула под мягкую подушку, а другой надёжно прижимала к себе скомканное одеяло. В результате этих узурпаторских действий Торой оказался и вовсе раздет, но не мёрз. Он удобно устроился на боку и обнимал тихо сопящую ведьму. Та приютилась в колыбели его рук и жалась голой спиной к тёплому мужскому телу.
Маг улыбнулся и подумал – всё-таки прав был Золдан, говоря наперснику, что любовь человек выбирает не рассудком, но сердцем. Только вот разве мог юный и вздорный ученик допустить, что слова эти окажутся самой истиной? Но, разумеется, жизнь в очередной раз ткнула сомневающегося носом в свою странную и не всегда логичную правду. Вот и выбрало сердце, и полюбило. И не смутил его даже голос разума, который поначалу твердил было, что магу и ведьме ни в чём не найти согласия.
А ведь чего только Торой не натерпелся от вздорной колдуньи – и обманула, и предала, и околдовала, и приворожить пыталась… Да потом сама же спасла и выходила… И вот ведь ирония судьбы, не смутившееся приворотным колдовством сердце вдруг само поняло – без хитро-наивной, гневливой и обидчивой Люции не жизнь ему, а страдание. И всё бы хорошо, если не опустошение Гелинвира да грядущее пришествие древней колдуньи! А так мечталось сцапать вожделенное счастье в охапку и утащить прочь от магии, зеркал… Утащить куда-нибудь, где людей поменьше, да наслаждаться, смаковать в одиночку, никого не подпуская.
«Дожил, рассуждаю совсем, как Итель, – повеселился про себя маг, – Алех говорил, она тоже мечтала скрыться с мужем где-нибудь в глубинке и спокойно жить-коротать свой век».
Он вздохнул и задумчиво поцеловал шелковистое худое плечико Люции. Колдунка прижалась к волшебнику ещё плотнее, а он уже унёсся мыслями далеко-далеко, возвращаясь к рассказу эльфа.
Надо же, казалось бы, столько лет прошло, ан, нет, всплывают-таки давно знакомые имена и люди. Точнее нелюди.
Йонех.
Вот же старый конь! И вправду – борозды не испортит, но и новую не вспашет – всё те же интриги, всё та же тяга к власти, прежняя беспринципность да жестокость… И подумать страшно – отправил на смерть собственного ученика! Того, кого растил и пестовал! Того, кто стал едва ли не сыном! Хотя, чего с них взять, с этих эльфов… Вон ведь, пожертвовал Йонех невестки, равнодушно рискнул жизнью собственного отпрыска (пускай и слабоумного) да ещё и новорожденным потомком. А потом даже попытался умертвить помощничка блистательной махинации – Тороя. И ведь, если бы не Лита…
Да, у Йонеха была богатая предательствами и обманами жизнь. Торою в припадке гневных воспоминаний даже сладко помечталось – мол, вот бы прервать её окончательно и бесповоротно, в отместку за все гадости. Хотя, к чему теперь? И так остался остроухий ни с чем – без Силы, без влияния, без власти. А это для него, пожалуй, станет пострашнее самой мучительной смерти.
Тут, наверное, можно было бы даже порадоваться, да только кроме Йонеха пострадали ещё сотни и тысячи людей. Как им жить без привычной магии? Как лечить скот, если придёт из диких земель неизвестный лекарям мор? Как сохранять посевы в скупое на дожди лето? Как получать диковинные снадобья, заглядывать в прошлое и будущее, оберегать свои границы и противостоять первородному колдовству? Что теперь ждёт государства с разом обессиленными армиями? Как властителям уберечь подданных от паники, как предотвратить восстания, как угомонить воспрянувших колдунов и простых бандитов, которых теперь уже не изловишь при помощи магии? Очень, очень безрадостное будущее маячит впереди, а сдержать поднимающуюся волну бедствий можно только сильной уверенной рукой, безжалостно и жестоко.
А ещё хотелось знать, что при всём этом на уме у Ители? Зачем она руками кхалаев убила старика Баруза и семью Илана, зачем расправилась с магами? Да, много смертей взяла на свою совесть красавица Фиалка. Как-то отмоется теперь? Ведь непохожа по рассказам Алеха на жестокую душегубку, и вот, на тебе, разошлась почище Аранхольда и того же Йонеха. К чему только? Что нужно хитрой и очень сильной колдунье? Или есть у зеркала ещё какая-то загадка, ещё какой-то запас гадостей? От одной этой мысли по спине волшебника поползли мурашки. Ай, да Итель… Ай, да ведьма. Нагнала такого страху, какого и сотня сильнейших магов не смогла бы вселить…
Торой ещё думал о злокозненной колдунье, но мысли становились всё более вязкими и тягучими, терялись в сладкой дремоте, уплывали, ускользали, меркли – волшебник, словно по крутой ледяной горке, скатился в мир сновидений. Впервые за многие годы ему приснилась Тьянка – такая же вертлявая и ловкая непоседа – большеглазая и остроносая. А ведь Торой думал, что вовсе позабыл её проказливые черты!..
Как давно это было… Чернокнижие, некромантия, обряд Зара, на который маг и пошёл-то ради того, чтобы перешагнуть таинственный рубеж, заглянуть в Мир Скорби, увидеть подругу детства да попрощаться с ней, навсегда отпустив из памяти и сердца. А ещё попросить прощения за то, что его – надёжного друга и защитника – не оказалось рядом в тот самый момент, когда надо было спасти из холодных цепких объятий смерти.
В сегодняшнем сне – точь-в-точь как тогда, во время обряда – Тьянка вышла из чернильной темноты, просияла лучезарной улыбкой, беспечно почесала острый кончик вздёрнутого носа и сказала на просьбу о прощении то же, что и много лет назад:
– Глупый. А ведь смерти и нет вовсе. Есть иные рубежи, куда шагнёшь и подивишься.
Торой попытался ухватить подружку за локоть, и ему это даже удалось – пальцы скользнули по тёплой шелковистой руке. Но девчонка вывернулась, взметнув тяжёлой косой, и спросила капризно, как спрашивала всегда, когда собиралась осадить задавалу-магика:
– Ну? Чего припиявился?
– Как шагнёшь? – Спросил взрослый Торой в своём сне.
Этот вопрос казался ему особенно важным.
– Как шагнёшь? – Повторил волшебник.
И подруга, которая так навсегда и осталась девчонкой пятнадцати лет, ответила на столь нелюбимом чародеем просторечье:
– Ты ж некромант. Поди, и сам знаешь. Есть тайные двери, которые открыть не всякому по силам.
Он ни единого слова, ничегошеньки из сказанного не понял и в отчаянье крикнул:
– Постой! Объясни!
Но Тьянка лишь пожала плечами, подивившись его непроходимой бестолковости, и поспешила куда-то, подобрав обтрёпанный подол простенького платья. Побежала прямо в непроглядную беспамятную черноту, растворяясь в ней, пропадая… Но всё-таки сжалилась, крикнула из неведомого далёка:
– Топай, топай, да девчонку свою блюди! Любовь, она ведь не только на дары щедра, но и на откуп.
Он проснулся в поту.
* * *
Старая Ульна поднялась как всегда ранёхонько, ещё и коров в поле не выгнали. Вся деревня спала, а её – дряхлую – словно демоны какие погнали с сонного ложа. И снова бабка неспешно оделась, снова пошла на кухню, снова налила себе топлёного молока с золотисто-коричневой жирной пенкой, взяла сладкий пирожок и села у окна. На столе перед ней в нарядной чистой миске тихо мерцал неземной огонёк.
Экая благодать с этим послушным светляком! Хоть до поздней ночи делай дела – чини ли одёжу, пряди ли пряжу, вяжи ли, вышивай ли – всё светло, как днём, и горит он исправно, и слова человеческого слушается. Вся деревня радуется этакому дару. Ульна отхлебнула молока и улыбнулась – знать бы, как там волшебник со своей девонькой? Добрались до Гелинвира? Вызнали, чего там приключилось?
Нежный рассвет подрумянил небо, а дождя, словно и не бывало. Ещё чуть и начнёт просыпаться деревня, сноха пойдёт доить коров, огольцы поведут кормилиц на выпас и начнутся каждодневные хлопоты.
И, конечно, бабка была права. Лишь повыше поднялось солнце – ожил дом, загудела деревня, запели петухи, заскрипели ворота, замычали коровы. И казалось, должен был этот день стать одним из многих, но не стал.
Солнце ещё не поднялось в зенит, когда вошли в деревню странники. И только глупец не распознал бы их одёжи – чёрных хитонов, страшных татуировок на руках, пронзительных взглядов. Пришлецы появились со стороны поля, оттуда же, откуда давеча пришёл волшебник с девушкой и мальчишкой, словно шли они по чётко оставленному магом и его спутниками следу.
Не встретить чужаков было нельзя, слишком уж могущественными и грозными они казались, несмотря на свою молодость. Общим числом путников явилось полдюжины, все молчаливые и с виду спокойные, но глаза у многих – холоднее студёной водицы Зелёного Озера. И, хотя незнакомые странники по всему видно с раннего утра ехали верхом, лошади их были свежи и полны сил.
Двое из пришлых оказались близнецами, едва ли не юношами, и среди прочих смотрелись самыми безобидными. Да только даже эта безобидность мнилась обманчивой. Остальные колдуны были менее приметны, но взгляды у всех настороженные, колючие. Так смотрят люди, не ждущие от других ни добра, ни участия. Ульне неожиданно, против всякого благоразумия, стало жалко диковинных пришлецов. Это какой же была их короткая, молодая жизнь, если каждый теперь эдак враждебно и люто щерился?
Пуще же всего прочего среди прибывших выделялся воин с обожжённым лицом и щедрой проседью в русых волосах. Его Ульна особенно испугалась – могучие руки от самых кончиков пальцев покрывала затейливая вязь татуировки, рисунок исчезал под домотканой рубахой и снова возникал уже из-под ворота, скользил по шее к подбородку и затылку, лизал изуродованную ожогом кожу, словно чёрное пламя.
Однако самой первой, верхом на красивом гнедом скакуне, ступила на деревенскую улицу молодая девица – красивая, будто из сказки. Держалась она осанисто и горделиво, а ехала поперёд своих спутников так, что даже грозный воин почтительно отставал от неё на несколько шагов. Высыпавшие к тому времени на улицу деревенские сочли за благо отвесить красавице поясной поклон. Девица с достоинством спешилась и поклонилась в ответ. Ульна же подивилась лицу диковинной гости – было оно прекрасным, даже совершенным, но каким-то… беспокойным, словно снедала пришелицу страшная неумолимая болезнь.
– Через вашу ли деревню держал путь волшебник с девушкой и мальчиком? – спросила красавица и голос её, чистый и нежный, прозвенел, словно бубенец.
Деревенские начали переглядываться – кто смелый, кто ответит? Тут бы старосту вытолкать, да и шагнул он уже, вот только можно ли говорить правду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79