В руках мага оказалась самая заурядная старая тарелка, размером с две растопыренных мужских ладони – бортики невысокие, рисунок выцветший, незатейливый – какие-то убогие завитушки. Видать, блюдо было металлическое, просто покрытое сверху особой глазурью. Такая посуда стоила сущие медяки и потому являлась крайне недолговечной. Вот и эта тарелка возраст имела самый неопределённый, то ли сто лет, то ли год. Эмаль по краешкам обколота, кое-где отбитые за время верной службы кусочки были и вовсе непростительно велики. Места сколов приобрели ржавый темно-коричневый цвет, собственно и вся тарелка была покрыта тонкой коричневой сеточкой трещин – словом, ужас, что такое.
– На! – Ведьма швырнула скатанный из тянучки шарик на тарелку, ловко покачала блюдо в руках, чтобы комок покатился вдоль низкого бортика, и отдала всю эту странность Торою.
– Скажи, кого хочешь видеть, и мысленно представь. – Зло приказала она.
– А что это? – По-прежнему недоумевая, спросил волшебник, брезгливо отбрасывая на хвою шарик из тянучки.
– Это? Не видишь что ли? Тарелка.
Чародей нахмурился и ехидно произнёс, почтительно склонившись к блюду:
– Что ж, хочу увидеть Ихвель. – И сразу же насмешливо перевёл взгляд на ведьму.
– Хочешь, так смотри. – Буркнула она и отвернулась.
Не понимая внезапной обиды спутницы, маг перевёл взгляд на блюдо.
И тут же очень близко увидел перед собой лицо Ихвели – испуганное и виноватое. На левой скуле колдуньи расцветало багровое пятно пощёчины.
Илан взвизгнул от восторга и навалился на локоть мага, чтобы получше разглядеть то, что показывало блюдо. Взрослый этому не воспрепятствовал, поскольку буквально окаменел от потрясения. Меж тем, действие в блюде разворачивалось – получившая оплеуху ведьма развернулась и бросилась бежать, выскочила из какого-то шатра, понеслась по лужайке. Вот промелькнули два одинаковых лица – близнецы-чернокнижники. И снова на переднем плане спина Ихвели, несущейся, Сила знает куда – видимо в близлежащий лесок, выплеснуть злость.
– Что это… – Прохрипел Торой, жадно вглядываясь в изображение.
Надо сказать, картинка была нечёткая, по краям (видимо из-за сколов на блюде) размытая, да ещё и вся покрытая никуда не исчезнувшей паутиной трещин.
– А звук где? – Невпопад спросил маг и порывисто ослабил ворот сорочки.
– Нету звука. – Сварливо и зло ответила Люция. – Блюдо это, а не хрустальный шар. Звук ему ещё подавай…
И она пренебрежительно фыркнула.
Торой вцепился в тарелку и жадно следил за разворачивающимся действом. Впрочем, действо было наискучнейшим – Ихвель прибежала на опушку леса и принялась орать от злости (точнее, беззвучно открывать рот), распугивая птицу и дичь вёрст на сто вокруг. Не без приятности в сердце волшебник подумал, что чаще всего в этих воплях наверняка слышится именно его имя. Закончив пугать своим ором окрестных белок, ведьма взялась яростно топать ногами. Дивное зрелище…
Наконец, Торою прискучило наблюдать за однообразным представлением. Волшебник уже хотел попросить тарелку показать что-нибудь ещё, как изображение само собой погасло – эмаль снова стала непрозрачной и грязно-белой, а вместо Ихвели проявились дурацкие завитушки.
– Люция, – выдохнул волшебник, – и всё это время ты молчала??? У тебя была такая… такая… штука и ты молчала?!
В ответ на его возмущение колдунка только насупилась и буркнула:
– А когда было сказать-то? То от чернокнижников убегаем, то от смерти тебя спасаю, то от ведьмы прячемся, то бурю останавливаем, то вы с Иланом языками чешете – слова не вставишь. Когда говорить?
Он ударил кулаком по пружинистой хвое, на которой сидел:
– Уж, ради этого могла бы найти секунду! Я тебе рассказал всё без утайки, а ты…
Маг даже побледнел от злости, и Илан, испугавшись за няньку, вцепился в его руку.
– Хватит на меня орать. – Сухо отчеканила ведьма. – Ишь, разошёлся. Думаешь, рассказал мне о своих видениях и я тебе всё выложу на блюдечке с голубой каёмочкой?
Лишнее упоминание о блюдечке прозвучало в высшей степени цинично. Чародей, словно разгневанный аспид, зашипел сквозь зубы:
– Я надеялся – откровенность в обмен на откровенность, уважение – в ответ на уважение, но видимо и вправду – волшебник да ведьма взаимоисключающие понятия! Ты такая же вероломная, как все твои товарки!
Люция вскочила на ноги, не вытерпев оскорбления:
– Да ты, ты… Ты вообще!.. Только издеваешься надо мной постоянно!
– Когда? Когда я над тобой издевался? – Уже не на шутку начал выходить из себя маг, совершенно забыв, что изначально предмет ссоры был совсем иным.
– А хотя бы сегодня! Когда я Ульне траву заговоренную отдала, ты что себе под нос пробормотал? – И она передразнила Тороя, – «Надеюсь, наша милая Люция ничего не перепутала, а то вместо исцеления суставов старушка покроется леопардовой шерстью».
В глазах ведьмы полыхнула недобрая искра. Девчонка была слишком упряма и горда, а потому не любила, когда кто-то вот так – носом – тыкал её в горькую правду жизни и собственную неумелость.
Девушка гневно топнула ногой (совсем как недавно Ихвель где-то на далёкой опушке). И, конечно, как это всегда бывает, всплеск сильных эмоций сам собой породил отголосок колдовской силы – над левым плечом лесной колдуньи с готовностью вспыхнул, злобно переливаясь, болотный огонёк. Он всем своим видом выражал полную решимость вступить в битву с грубияном и невеждой, осмелившимся обидеть хозяйку. Ну? Кто тут хочет схлопотать?
Разумеется, вреда от этого огонька никакого, по-хорошему его можно было бы сравнить, ну, к примеру со слезами или смехом – самая обычная освобождённая эмоция, только колдовского свойства.
Торой неуверенно покосился направо и увидел, как к его плечу точно так же стекает из ниоткуда язычок ослепительно белого пламени. В отличие от болотного сгустка Силы он не переливался и не трепетал свирепыми сполохами, а горел ровно и безмятежно. Однако становилось ясно, если какая зелёная нечисть и рванёт к его волшебнику, бита она за то будет нещадно. Ага, и такое тоже бывало – когда сталкиваются две чужеродных Силы, запросто может получиться эдакий магический пинок или подножка.
Как и следовало ожидать, трусоватый ведьмин огонёк отпрянул, но воинственности своей не утратил, и даже отчаянно замерцал, выказывая тем самым презрение к неприятелю. Торою подумалось, что, будь зелёный светляк человеком, он бы, наверное, корчил сейчас противнику гнусные рожи. А так вон – только мигает. Впрочем, волшебный язычок белого пламени в ответ на оскорбление лишь ярче вспыхнул, будто ногой топнул: «Ух, я тебя!..» Зелёный же светляк продолжил вздорно мерцать и переливаться – нарочно, что ли злил?
– Стоп! – Крикнул Торой, поняв, что сам спровоцировал пустую перебранку и ненужные всплески Силы, напав на Люцию с обвинениями. – Стоп! Мы вообще-то про блюдо говорили!
И он схватил с земли злосчастную тарелку:
– Просто объясни, почему ты молчала? Мы могли бы не убегать, могли бы давно выяснить, что там за ведьма такая и чего приключилось в Гелинвире…
Говорил он уже спокойнее и белый огонёк сам собою погас. Болотный светляк, успокоенный ровным голосом волшебника и некоторой попыткой хозяйки взять себя в руки, тоже растворился в воздухе мерцающими зелёными искрами.
– Больно ты шустрый. – Осекла чародея Люция. – Так бы тебе всё и явилось. Много ты понимаешь в ведьмачьем колдовстве. Это блюдо моей наставнице по наследству перешло, и показать оно может только тех, кого ты хоть раз видел. А не всякую тварь по первому требованию.
Волшебник поник. И впрямь, размечтался, да и на девчонку зря накинулся, всё ж таки не дура она, коли знала бы о пользе тарелки, сама давно бы предложила ей воспользоваться, как-никак, интерес у них общий. А он – хорош гусь – разохотился увидеть всё, не сходя с места. Не бывает так. Даже в чернокнижии. Торой виновато вздохнул.
– Прости. Прости меня, Люция. – Он уверенно шагнул к обиженной ведьме и обнял её за подрагивающие плечи. – Не сердись. Обещаю, больше не стану над тобой насмехаться. Только давай, условимся, ты тоже не будешь преподносить сюрпризы, вроде этого.
Колдунка кивнула и ткнулась лбом в плечо волшебника. Очень скоро их обоих обняли маленькие, но не по-детски сильные руки Илана. Впрочем, идиллия с объятиями длилась весьма непродолжительное время. Торой отпустил ведьму (по справедливости сказать, с лёгким сожалением, которое не успел толком осознать), ведьма (с сожалением вполне осознанным) тоже отстранилась. Последним дал свободу примирившимся взрослым Илан. И тут же шмыгнул к блюду.
Однако маг быстро перехватил инициативу в свои руки.
– Значит, говоришь, нужно знать того, кого хочешь видеть? Так…
Он задумался. Выходит, вполне можно посмотреть на Алеха и… ну и на Гелинвир тоже!
– Торой… – Голос ведьмы прозвучал виновато и слабо. – Торой, тебе что, не рассказывали в детстве сказок?
Он встрепенулся:
– А при чём здесь…
– Ну как же! – Всплеснула руками колдунья, – Блюдце может показывать только любимых или тех, кто ими был. Я же говорю тебе, оно совершенно бесполезное. Храню в память о бабке, и потому, что старое очень. Да ещё, вдобавок ко всему, действует через раз. Теперь повторно можно будет воспользоваться не раньше, чем через седмицу.
Волшебник глупо посмотрел на девушку, а потом в сердцах плюнул себе под ноги:
– Ну и дрянь! – От души прокомментировал он.
С воплем: «Ты обещал надо мной не смеяться!», Люция выхватила древнюю реликвию из рук мага и безо всякого сожаления опустила колдовскую диковину ему на голову. Волшебник не успел увернуться. По полянке разнёсся гулкий стук, и несколько отбитых кусочков эмали отлетели на высохшую хвою. Но всё же старинная тарелка (как и вполне молодая голова мага) выдержала столь непочтительное отношение к своей персоне.
– Люция, ты чего? Убьёшь! – Торой отобрал у ведьмы древнее блюдо и спрятал его обратно в узелок. – Больно же.
Он потёр ушибленный лоб и хмыкнул, всё-таки редкий образчик вредности и вздорности достался ему в спутницы.
* * *
Дождь не перестал даже к ночи. Когда совсем стемнело, Торой зажёг над головами спутников яркий огонёк, слегка приглушив его сияние, чтобы оно не отражалось в лужах и не слепило лошадей. Лепесток белого пламени реял в дождливой пелене, рассеивая мрак шагов на пять вокруг. Выносливые деревенские лошадки снова бы охотно взяли резвую рысь, но утомлённые путешественники заставили их перейти на шаг. Послушные животные терпеливо брели вперёд, вытягивая крепкие ноги из размокшей земли. Лес был жуток – тёмный, полный шелеста дождя, странных звуков и скрипа тяжёлых ветвей. Однако путники оставались безмятежны – волшебник не относился к числу пугливых впечатлительных натур, Люция выросла в чаще, а мальчик…
Илан безмятежно спал, уютно прижавшись к Тороевой груди, «кошенька» в свою очередь тоже дрыхла, спрятавшись под плащом паренька. А когда чавканье грязи под копытами стало превращаться в сладкую колыбельную и для колдунки, девушка нарушила тишину, так сказать «во избежание»:
– Послушай, Торой, а как в Гелинвире отнесутся к тому, что ты… ну, что ты приедешь с ведьмой?
Она не спросила, отчего волшебник решил отвезти Илана именно в магическую столицу – и без того понятно – отчего. Потому вопрос о собственной будущности её волновал куда как сильнее. Всё же Илана в Гелинвире ждало надёжное укрытие, а вот, чем встретит город волшебников лесную колдунью, оставалось только гадать.
– Ну, я думаю, глупо ожидать тёплого приёма. Но, если тебя это утешит, меня там тоже встретят без объятий и поцелуев. Впрочем, на фоне случившихся событий, нам всё равно будут рады – в конце концов, мы привезём мальчика, который заинтересует Великий Магический Свет и сможем рассказать много нового о случившемся в Мираре и деревеньке Ульны. В любом случае, не бойся, в стенах Гелинвира не принято вершить суд над кем бы то ни было, кроме как над магами.
Ведьма вздохнула. Она не боялась суда, понимала, что не накинутся лучшие чародейные умы государств на глупую ведьму-неумёху, больно она им нужна.
– Я не суда боюсь, а… – Эти слова дались ей с трудом, Люция горько осеклась и поправила на голове мокрый капюшон, – ну…
Торой придержал своего конька и поравнялся с лошадкой спутницы, ступающей чуть позади. Мокрые животинки весело затрусили бок о бок, даже чавканье копыт слилось в единый звук.
– О, Сила Всемогущая… – Простонал волшебник, – Только не говори, что ты боишься общественного порицания. Милая моя, я бы в это поверил, если бы плохо тебя знал, но мы уже достаточно знакомы и я в курсе – ты достаточно заносчива, дабы не обращать внимания на эти глупости! Но, если и впрямь боишься, что волшебники станут бросать косые взгляды – успокойся, я никому не позволю насмехаться над своей спасительницей.
Из всей этой речи ведьма уловила только два слова: «милая моя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– На! – Ведьма швырнула скатанный из тянучки шарик на тарелку, ловко покачала блюдо в руках, чтобы комок покатился вдоль низкого бортика, и отдала всю эту странность Торою.
– Скажи, кого хочешь видеть, и мысленно представь. – Зло приказала она.
– А что это? – По-прежнему недоумевая, спросил волшебник, брезгливо отбрасывая на хвою шарик из тянучки.
– Это? Не видишь что ли? Тарелка.
Чародей нахмурился и ехидно произнёс, почтительно склонившись к блюду:
– Что ж, хочу увидеть Ихвель. – И сразу же насмешливо перевёл взгляд на ведьму.
– Хочешь, так смотри. – Буркнула она и отвернулась.
Не понимая внезапной обиды спутницы, маг перевёл взгляд на блюдо.
И тут же очень близко увидел перед собой лицо Ихвели – испуганное и виноватое. На левой скуле колдуньи расцветало багровое пятно пощёчины.
Илан взвизгнул от восторга и навалился на локоть мага, чтобы получше разглядеть то, что показывало блюдо. Взрослый этому не воспрепятствовал, поскольку буквально окаменел от потрясения. Меж тем, действие в блюде разворачивалось – получившая оплеуху ведьма развернулась и бросилась бежать, выскочила из какого-то шатра, понеслась по лужайке. Вот промелькнули два одинаковых лица – близнецы-чернокнижники. И снова на переднем плане спина Ихвели, несущейся, Сила знает куда – видимо в близлежащий лесок, выплеснуть злость.
– Что это… – Прохрипел Торой, жадно вглядываясь в изображение.
Надо сказать, картинка была нечёткая, по краям (видимо из-за сколов на блюде) размытая, да ещё и вся покрытая никуда не исчезнувшей паутиной трещин.
– А звук где? – Невпопад спросил маг и порывисто ослабил ворот сорочки.
– Нету звука. – Сварливо и зло ответила Люция. – Блюдо это, а не хрустальный шар. Звук ему ещё подавай…
И она пренебрежительно фыркнула.
Торой вцепился в тарелку и жадно следил за разворачивающимся действом. Впрочем, действо было наискучнейшим – Ихвель прибежала на опушку леса и принялась орать от злости (точнее, беззвучно открывать рот), распугивая птицу и дичь вёрст на сто вокруг. Не без приятности в сердце волшебник подумал, что чаще всего в этих воплях наверняка слышится именно его имя. Закончив пугать своим ором окрестных белок, ведьма взялась яростно топать ногами. Дивное зрелище…
Наконец, Торою прискучило наблюдать за однообразным представлением. Волшебник уже хотел попросить тарелку показать что-нибудь ещё, как изображение само собой погасло – эмаль снова стала непрозрачной и грязно-белой, а вместо Ихвели проявились дурацкие завитушки.
– Люция, – выдохнул волшебник, – и всё это время ты молчала??? У тебя была такая… такая… штука и ты молчала?!
В ответ на его возмущение колдунка только насупилась и буркнула:
– А когда было сказать-то? То от чернокнижников убегаем, то от смерти тебя спасаю, то от ведьмы прячемся, то бурю останавливаем, то вы с Иланом языками чешете – слова не вставишь. Когда говорить?
Он ударил кулаком по пружинистой хвое, на которой сидел:
– Уж, ради этого могла бы найти секунду! Я тебе рассказал всё без утайки, а ты…
Маг даже побледнел от злости, и Илан, испугавшись за няньку, вцепился в его руку.
– Хватит на меня орать. – Сухо отчеканила ведьма. – Ишь, разошёлся. Думаешь, рассказал мне о своих видениях и я тебе всё выложу на блюдечке с голубой каёмочкой?
Лишнее упоминание о блюдечке прозвучало в высшей степени цинично. Чародей, словно разгневанный аспид, зашипел сквозь зубы:
– Я надеялся – откровенность в обмен на откровенность, уважение – в ответ на уважение, но видимо и вправду – волшебник да ведьма взаимоисключающие понятия! Ты такая же вероломная, как все твои товарки!
Люция вскочила на ноги, не вытерпев оскорбления:
– Да ты, ты… Ты вообще!.. Только издеваешься надо мной постоянно!
– Когда? Когда я над тобой издевался? – Уже не на шутку начал выходить из себя маг, совершенно забыв, что изначально предмет ссоры был совсем иным.
– А хотя бы сегодня! Когда я Ульне траву заговоренную отдала, ты что себе под нос пробормотал? – И она передразнила Тороя, – «Надеюсь, наша милая Люция ничего не перепутала, а то вместо исцеления суставов старушка покроется леопардовой шерстью».
В глазах ведьмы полыхнула недобрая искра. Девчонка была слишком упряма и горда, а потому не любила, когда кто-то вот так – носом – тыкал её в горькую правду жизни и собственную неумелость.
Девушка гневно топнула ногой (совсем как недавно Ихвель где-то на далёкой опушке). И, конечно, как это всегда бывает, всплеск сильных эмоций сам собой породил отголосок колдовской силы – над левым плечом лесной колдуньи с готовностью вспыхнул, злобно переливаясь, болотный огонёк. Он всем своим видом выражал полную решимость вступить в битву с грубияном и невеждой, осмелившимся обидеть хозяйку. Ну? Кто тут хочет схлопотать?
Разумеется, вреда от этого огонька никакого, по-хорошему его можно было бы сравнить, ну, к примеру со слезами или смехом – самая обычная освобождённая эмоция, только колдовского свойства.
Торой неуверенно покосился направо и увидел, как к его плечу точно так же стекает из ниоткуда язычок ослепительно белого пламени. В отличие от болотного сгустка Силы он не переливался и не трепетал свирепыми сполохами, а горел ровно и безмятежно. Однако становилось ясно, если какая зелёная нечисть и рванёт к его волшебнику, бита она за то будет нещадно. Ага, и такое тоже бывало – когда сталкиваются две чужеродных Силы, запросто может получиться эдакий магический пинок или подножка.
Как и следовало ожидать, трусоватый ведьмин огонёк отпрянул, но воинственности своей не утратил, и даже отчаянно замерцал, выказывая тем самым презрение к неприятелю. Торою подумалось, что, будь зелёный светляк человеком, он бы, наверное, корчил сейчас противнику гнусные рожи. А так вон – только мигает. Впрочем, волшебный язычок белого пламени в ответ на оскорбление лишь ярче вспыхнул, будто ногой топнул: «Ух, я тебя!..» Зелёный же светляк продолжил вздорно мерцать и переливаться – нарочно, что ли злил?
– Стоп! – Крикнул Торой, поняв, что сам спровоцировал пустую перебранку и ненужные всплески Силы, напав на Люцию с обвинениями. – Стоп! Мы вообще-то про блюдо говорили!
И он схватил с земли злосчастную тарелку:
– Просто объясни, почему ты молчала? Мы могли бы не убегать, могли бы давно выяснить, что там за ведьма такая и чего приключилось в Гелинвире…
Говорил он уже спокойнее и белый огонёк сам собою погас. Болотный светляк, успокоенный ровным голосом волшебника и некоторой попыткой хозяйки взять себя в руки, тоже растворился в воздухе мерцающими зелёными искрами.
– Больно ты шустрый. – Осекла чародея Люция. – Так бы тебе всё и явилось. Много ты понимаешь в ведьмачьем колдовстве. Это блюдо моей наставнице по наследству перешло, и показать оно может только тех, кого ты хоть раз видел. А не всякую тварь по первому требованию.
Волшебник поник. И впрямь, размечтался, да и на девчонку зря накинулся, всё ж таки не дура она, коли знала бы о пользе тарелки, сама давно бы предложила ей воспользоваться, как-никак, интерес у них общий. А он – хорош гусь – разохотился увидеть всё, не сходя с места. Не бывает так. Даже в чернокнижии. Торой виновато вздохнул.
– Прости. Прости меня, Люция. – Он уверенно шагнул к обиженной ведьме и обнял её за подрагивающие плечи. – Не сердись. Обещаю, больше не стану над тобой насмехаться. Только давай, условимся, ты тоже не будешь преподносить сюрпризы, вроде этого.
Колдунка кивнула и ткнулась лбом в плечо волшебника. Очень скоро их обоих обняли маленькие, но не по-детски сильные руки Илана. Впрочем, идиллия с объятиями длилась весьма непродолжительное время. Торой отпустил ведьму (по справедливости сказать, с лёгким сожалением, которое не успел толком осознать), ведьма (с сожалением вполне осознанным) тоже отстранилась. Последним дал свободу примирившимся взрослым Илан. И тут же шмыгнул к блюду.
Однако маг быстро перехватил инициативу в свои руки.
– Значит, говоришь, нужно знать того, кого хочешь видеть? Так…
Он задумался. Выходит, вполне можно посмотреть на Алеха и… ну и на Гелинвир тоже!
– Торой… – Голос ведьмы прозвучал виновато и слабо. – Торой, тебе что, не рассказывали в детстве сказок?
Он встрепенулся:
– А при чём здесь…
– Ну как же! – Всплеснула руками колдунья, – Блюдце может показывать только любимых или тех, кто ими был. Я же говорю тебе, оно совершенно бесполезное. Храню в память о бабке, и потому, что старое очень. Да ещё, вдобавок ко всему, действует через раз. Теперь повторно можно будет воспользоваться не раньше, чем через седмицу.
Волшебник глупо посмотрел на девушку, а потом в сердцах плюнул себе под ноги:
– Ну и дрянь! – От души прокомментировал он.
С воплем: «Ты обещал надо мной не смеяться!», Люция выхватила древнюю реликвию из рук мага и безо всякого сожаления опустила колдовскую диковину ему на голову. Волшебник не успел увернуться. По полянке разнёсся гулкий стук, и несколько отбитых кусочков эмали отлетели на высохшую хвою. Но всё же старинная тарелка (как и вполне молодая голова мага) выдержала столь непочтительное отношение к своей персоне.
– Люция, ты чего? Убьёшь! – Торой отобрал у ведьмы древнее блюдо и спрятал его обратно в узелок. – Больно же.
Он потёр ушибленный лоб и хмыкнул, всё-таки редкий образчик вредности и вздорности достался ему в спутницы.
* * *
Дождь не перестал даже к ночи. Когда совсем стемнело, Торой зажёг над головами спутников яркий огонёк, слегка приглушив его сияние, чтобы оно не отражалось в лужах и не слепило лошадей. Лепесток белого пламени реял в дождливой пелене, рассеивая мрак шагов на пять вокруг. Выносливые деревенские лошадки снова бы охотно взяли резвую рысь, но утомлённые путешественники заставили их перейти на шаг. Послушные животные терпеливо брели вперёд, вытягивая крепкие ноги из размокшей земли. Лес был жуток – тёмный, полный шелеста дождя, странных звуков и скрипа тяжёлых ветвей. Однако путники оставались безмятежны – волшебник не относился к числу пугливых впечатлительных натур, Люция выросла в чаще, а мальчик…
Илан безмятежно спал, уютно прижавшись к Тороевой груди, «кошенька» в свою очередь тоже дрыхла, спрятавшись под плащом паренька. А когда чавканье грязи под копытами стало превращаться в сладкую колыбельную и для колдунки, девушка нарушила тишину, так сказать «во избежание»:
– Послушай, Торой, а как в Гелинвире отнесутся к тому, что ты… ну, что ты приедешь с ведьмой?
Она не спросила, отчего волшебник решил отвезти Илана именно в магическую столицу – и без того понятно – отчего. Потому вопрос о собственной будущности её волновал куда как сильнее. Всё же Илана в Гелинвире ждало надёжное укрытие, а вот, чем встретит город волшебников лесную колдунью, оставалось только гадать.
– Ну, я думаю, глупо ожидать тёплого приёма. Но, если тебя это утешит, меня там тоже встретят без объятий и поцелуев. Впрочем, на фоне случившихся событий, нам всё равно будут рады – в конце концов, мы привезём мальчика, который заинтересует Великий Магический Свет и сможем рассказать много нового о случившемся в Мираре и деревеньке Ульны. В любом случае, не бойся, в стенах Гелинвира не принято вершить суд над кем бы то ни было, кроме как над магами.
Ведьма вздохнула. Она не боялась суда, понимала, что не накинутся лучшие чародейные умы государств на глупую ведьму-неумёху, больно она им нужна.
– Я не суда боюсь, а… – Эти слова дались ей с трудом, Люция горько осеклась и поправила на голове мокрый капюшон, – ну…
Торой придержал своего конька и поравнялся с лошадкой спутницы, ступающей чуть позади. Мокрые животинки весело затрусили бок о бок, даже чавканье копыт слилось в единый звук.
– О, Сила Всемогущая… – Простонал волшебник, – Только не говори, что ты боишься общественного порицания. Милая моя, я бы в это поверил, если бы плохо тебя знал, но мы уже достаточно знакомы и я в курсе – ты достаточно заносчива, дабы не обращать внимания на эти глупости! Но, если и впрямь боишься, что волшебники станут бросать косые взгляды – успокойся, я никому не позволю насмехаться над своей спасительницей.
Из всей этой речи ведьма уловила только два слова: «милая моя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79