Мальчишка лежал на широкой спине смирной кобылки, доверчиво прижимаясь щекой к тёплой шее животного.
Никогда в жизни юной ведьме не было так тяжело. Она шла, увязая в сугробах, волокла за собой бесчувственного мужчину, пыталась сморгнуть слёзы отчаяния и тихо всхлипывала. Через каждые тридцать шагов Люция останавливалась, чтобы хоть как-то перевести дух и заодно оглянуться на Тороя – жив ли? Маг был бледен, голова безжизненно моталась из стороны в сторону.
Девушка вспотела насквозь, от разгорячённого тела валил пар, так что даже зябкие сиреневые сумерки больше не могли заморозить тянущую свою ношу ведьму. В полумраке она ковыляла вперёд, иногда наклоняясь, чтобы закинуть в рот пригоршню снега и утолить жажду. Лошади покорно брели рядом и время от времени неодобрительно косились на упрямую колдунью. Она в свою очередь косилась на них, умирая от досады – у неё было ДВА коня и всё же приходилось самой брести по сугробам и тащить бесчувственное тело, упираясь изо всех сил. Пот тёк по лбу и вискам, струился по спине, платье вымокло насквозь и липло к телу. Только ноги совершенно окоченели и промокли, а каждый шаг давался путём неимоверного усилия. Ведьма всхлипывала, смахивала с лица солёную влагу и брела дальше. Ей казалось, что каждый новый шаг станет последним – вот-вот, ещё немного и она умрёт от усталости. Умрёт прямо в сугробе. Слёзы упрямства и злости катились из глаз, они смешивались с потом, капали с подбородка и, словно переливчатый бисер падали в снег.
Люция знала – она не упадёт и не умрёт. Она дойдёт до сторожки, как бы то ни было – добредёт, доковыляет, доползёт, дотащится!
* * *
Когда сторожка и впрямь вынырнула из сумерек, остатки сил разом покинули ведьму. Девушка рухнула в сугроб и зарыдала, сминая руками снег. Она дошла! Пару раз ей, правда, приходилось возвращаться, потому что Торой сползал с ткани, а уставшая колдунья затуманенным усталостью рассудком не замечала этого и успевала пройти несколько десятков шагов, прежде чем понимала, что её ноша стала заметно легче. И вот сейчас у Люции болело всё – плечи, рёбра, спина, ноги, руки… Потому-то вид угрюмой сторожки, до которой ведьма уже не чаяла добраться, стал последней каплей. Колдунья лежала и глухо рыдала, оплакивая свою судьбу – она всё-таки дошла. Теперь оставалось самое малое – протащиться последние три десятка шагов. Но как раз на это-то сил и не осталось. Сторожка – низенький приземистый домик – казалась чем-то недостижимым, невероятным.
Кое-как Люция снова поднялась на ноги, ухватилась за углы плаща и бросила измученное усталостью тело в последний отчаянный переход. Теперь колдунья не видела ничего, кроме сторожки – тёмный домик с заснеженными бревенчатыми стенами стоял перед глазами, затмевая собой всё. Ведьма тащилась до порога едва ли не четверть часа. Наконец, она бросила свою ношу и, спотыкаясь, из последних сил кинулась к двери. Впрочем, про себя девушка уже решила, что дверь будет заперта и придётся разбивать маленькое окно да пытаться протиснуться внутрь утомительным способом, но… Видимо, иногда бывают чудеса. Дверь оказалась открыта. Причём открыта настолько, что внутрь сторожки уже намело достаточно снега.
Колдунья щёлкнула над головой окоченевшими израненными пальцами, и болотный огонёк послушно просиял, окрасив сугробы изумрудом. Это ведь только в лесных сумерках более или менее светло от снега и не разгоравшейся зари, а вот в тёмном домике без неверного колдовского сияния уж точно не обойтись. С переливающимся огоньком над головой ведьма шмыгнула внутрь. Внутри сторожка оказалась вполне обжитой. Очаг, конечно, оказался холоден и чёрен, видимо погас ещё накануне, но в остальном… Впрочем, времени оглядываться у Люции не было. Распахнув дверь настежь, девушка снова вышла на улицу. Здесь она кое-как стащила Илана с кобылицы. Однако в последний момент ослабшие ноги и руки подвели – ведьма вместе с ребёнком рухнула в снег. Всё же она смогла подняться и чуть ли не волоком втащить мальчишку в домик, где, не особенно церемонясь, уложила его на лавку и снова побрела на улицу – на этот раз за Тороем.
Приволочь в дом мужчину оказалось, конечно, посложнее – Люция уже вымоталась до такой степени, что, как ей казалось, не смогла бы поднять и еловой иголки. Но всё-таки привитое бабкой упрямство сделало своё дело – ведьма втащила Тороя в сторожку, ругаясь сквозь стиснутые зубы. Разумеется, она не смогла поднять его даже на низкий деревянный топчан и устроила прямо на полу – возле очага.
После этого Люция упала рядом, не в силах более делать что-либо ещё.
«Сейчас я отдышусь, поднимусь на ноги и разожгу огонь, сейчас, ещё немного…», – уговаривала себя девушка, а сама потихоньку уплывала в сладкий сон. Из этого сна ведьму вырвал резкий скрип распахнутой ветром двери. Люция подскочила, как ужаленная. К счастью, она спала не больше пары минут. Ведьма точно это знала, поскольку ещё не успела озябнуть на сквозняке. Кляня себя, на чём свет стоит, колдунья с болезненным оханьем поднялась на ноги. Это же надо – чуть было не заснула в холодном доме, с гуляющей туда-сюда дверью, в мокрых башмаках… Да ведь, если бы не этот скрип, то в таком холоде, взмокшая после долгого пути – заснула бы мертвецким сном навсегда… И спутников бы своих загубила.
Новый страх поднял ведьму на ноги. Следовало притащить хоть каких-то дровишек. Измученная Люция опять побрела на улицу. К счастью, у неё хватило ума заглянуть за сторожку. И, о чудо! Сбоку, заботливо укрытая куском заснеженной рогожи нашлась маленькая поленница. Ведьма едва не разрыдалась от счастья. Набрать огромную охапку дров сил уже не было, четыре замёрзших поленца, едва не выпадающие из ослабших рук – вот и всё, что смогла взять ведьма. Пошатываясь, она побрела обратно в дом. Люция зло втягивала ноги из сугробов и ругалась с полным знанием дела, совершенно не стесняясь в выражениях. Если бы её слышал Торой, он бы восхитился. Даже поскитавшийся по свету маг и тот не знал доброй половины всех произнесенных колдуньей слов.
* * *
Торой с трудом разлепил сомкнутые веки, сознание ещё плыло, а тело совершенно не подчинялось. Кто-то заботливо приподнял его голову и поднёс к губам ложку с горячим травяным отваром. Волшебник кое-как открыл глаза и увидел перед собой сосредоточенное осунувшееся лицо Люции. Девушка осторожно влила в мага снадобье. Торой сделал несколько глотков, после чего глаза против воли снова начали слипаться. Сквозь дурманное забытьё маг покорно пил всё, чем его потчевала ведьма. Травяные отвары, которыми она его лечила, были терпкими и горькими, но от них становилось легче – отступала боль, а тело сковывала дремотная истома.
Маг ещё заметил, что откуда-то тянуло даже не теплом – настоящим жаром яростно пылающего очага, слышался треск поленьев. Торой хотел было спросить, как он и его спутница оказались под защитой четырёх стен, но, разумеется, не смог.
А в следующий раз он очнулся уже менее больным. Во всяком случае, сумел сам приподняться на локте, выпить целую чашку неведомого питья, проглотить кусочек вяленого мяса и снова кануть в сон, даже не успев толком оглядеться и уж, тем более, что-то спросить.
* * *
Люция же, когда Торой первый раз осмысленно посмотрел на неё, едва сдержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях. Про себя ведьма уже решила, что маг не оправится. Она, конечно, сварила для него несколько укрепляющих снадобий из подручных травок, что нашлись в узелке, да доброй порции заклинаний, что отыскались в памяти. И всё-таки, когда волшебник впервые смог разлепить веки и даже что-то попытался пробормотать, Люция почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Так радоваться ей не приходилось ни разу. Прошли уже сутки с той поры, как она притащила мага в сторожку, за эти сутки она с грехом пополам поила его отваром, который он глотал, даже не приходя в сознание.
После изнурительного путешествия, ведьма, скрепя сердце даже отважилась раздеть волшебника. Конечно, прежде чем решиться на эдакий смелый поступок, девчонка некоторое время расхаживала по сторожке кругами, собираясь с духом. Как ни крути, а дело предстояло ответственное. С одной стороны, подумаешь, ерунда какая – раздеть человека. Вот только, человека – одно дело, а совсем другое – пускай обессилевшего и полумёртвого, но всё-таки мага… Ну как не разберётся со сна, примет за тать или воровку какую, да развеет в прах? Так, на всякий случай, чтобы помирать не мешала. Мало ли чего ему в бреду примерещится?
Девчонка стояла над волшебником и напряжённо морщила лоб, раздумывая, следует ли так рисковать собой. Решающим же аргументом в пользу раздевания мага стал сам маг. Вид его был настолько жалок, что ведьма поневоле уверилась – в этаком состоянии Торой не то, что развеять её, а и просто оттолкнуть не сможет. Вон, свернулся калачиком, скрючился себе и еле дышит, облепленный мокрой одёжей.
Кое-как Люция всё-таки подступилась к бесчувственному телу, подбадривая себя тем, что оставлять волшебника в подобном непотребном виде попросту нельзя. Болотный огонёк со свойственным ему любопытством спустился с потолка и замаячил над головой хозяйки, мешаясь и сопереживая. Ведьма зло зашипела и отмахнулась от светляка, словно от назойливой мухи:
– А ну пошёл прочь! Разбудишь ещё!
Огонёк послушно отпрянул и гневно задрожал в сторонке – надо же хозяйка предпочла ему – верному другу – какого-то подозрительного помирающего мужика! Но Люции не было дела до обиженного светляка. Вот ещё! Девчонка сосредоточенно стягивала с мага одежду, косясь в полглаза на крепкое мужское тело… А ничего – ладный волшебник ей достался.
Сама не понимая отчего, ведьма вдруг смутилась, совсем как тогда, на выезде из Мирара, когда задевала ногой стремя тороевой лошадки. Ну и, конечно, колдунка отчаянно боялась, что Торой, когда (или если) очнётся, взгреет её за учинённое самоуправство со всей яростью. «Только попробуй!», – пробормотала Люция сквозь зубы и продолжила своё бесстыдное дело. «Я тебе тут жизнь спасаю, дураку такому!» И Люция, исполненная решимости, рванула на себя штаны волшебника, едва не оторвав их вместе с ногами.
Но Торой не очнулся, и не взгрел её. Он только свернулся калачиком под одеялом и, по-прежнему бледный, как смерть, не открыл глаз. Одежду его ведьма кое-как развесила возле очага вместе со своей, чтобы просушить. Пока мокрое платье сохло, колдунья ходила в единственной нашедшейся в узелке вязаной тунике клотильдиного мужа. Одёжка была ей велика и доставала едва ли не до середины голеней. Это вполне устраивало девушку, и она щеголяла так по сторожке безо всякого стеснения. Всё равно единственные двое мужчин, которые могли её увидеть в столь непотребном виде, дрыхли, ни на что не обращая внимания.
Надо сказать, после всех перипетий Люция так и не смогла выспаться. Ей, конечно, хотелось провалиться в безмятежный сон, но ведьма боялась, что заснёт очень надолго и тогда Торой, лишённый поддержки отварами и заклинаниями, просто преставится. Поэтому колдунья спала вполглаза, приказав болотному огоньку будить себя каждые полчаса. Огонёк, конечно, не знал, что такое полчаса и потому будил хозяйку тогда, когда вздумается – то есть каждый раз, когда чего-нибудь пугался, то свиста ветра в трубе, то треска полена в очаге. Но, в общем-то, этого было достаточно для того, чтобы у ведьмы не получалось толком отдохнуть, и, чтобы она могла поить едва живого мага снадобьями.
* * *
Волшебник выплыл из сна легко, безболезненно и впервые за последние пробуждения не почувствовал себя немощным умирающим калекой. Мало того, жутко хотелось есть. Он, конечно, ещё был достаточно слаб, но не настолько, чтобы не суметь встать. Когда Торой пошевелился, зелёный болотный огонёк, что висел аккурат под потолком комнаты, резво взвился и спикировал куда-то вниз.
Трусливый изумрудный шарик с разлёту впечатался в щёку Люции, однако ничего этим не добился. Девушка спала, свернувшись калачиком на низеньком топчане. Вид у неё был изнурённый и несчастный. Вместо платья на юной колдунье оказалось надето нечто бесформенное. Ведьма зябко поджимала голые ножки, пытаясь во сне укрыть их подолом своего странного одеяния. Только приглядевшись получше, Торой узнал таки в чудном наряде тунику Клотильдиного мужа.
Чародей ещё рассматривал свою утомлённую спутницу, когда болотный огонёк, разобиженный тем, что хозяйка его так беззастенчиво игнорирует, пошёл на второй круг. Переливающийся шарик взмыл к потолку, залился оскорблённо-ярким сиянием и снова устремился вниз.
Торой, сам не осознавая, что делает, резко выбросил вперёд руку и тут же с удивлением увидел, как своенравный сгусток ведьминой силы замер в воздухе и обиженно приглушил сияние. Вот, мол, тебе, раз не пускаешь меня к хозяйке, сиди, как дурак, в темноте. Торой хмыкнул. Надо же, у него получилось остановить чужую волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Никогда в жизни юной ведьме не было так тяжело. Она шла, увязая в сугробах, волокла за собой бесчувственного мужчину, пыталась сморгнуть слёзы отчаяния и тихо всхлипывала. Через каждые тридцать шагов Люция останавливалась, чтобы хоть как-то перевести дух и заодно оглянуться на Тороя – жив ли? Маг был бледен, голова безжизненно моталась из стороны в сторону.
Девушка вспотела насквозь, от разгорячённого тела валил пар, так что даже зябкие сиреневые сумерки больше не могли заморозить тянущую свою ношу ведьму. В полумраке она ковыляла вперёд, иногда наклоняясь, чтобы закинуть в рот пригоршню снега и утолить жажду. Лошади покорно брели рядом и время от времени неодобрительно косились на упрямую колдунью. Она в свою очередь косилась на них, умирая от досады – у неё было ДВА коня и всё же приходилось самой брести по сугробам и тащить бесчувственное тело, упираясь изо всех сил. Пот тёк по лбу и вискам, струился по спине, платье вымокло насквозь и липло к телу. Только ноги совершенно окоченели и промокли, а каждый шаг давался путём неимоверного усилия. Ведьма всхлипывала, смахивала с лица солёную влагу и брела дальше. Ей казалось, что каждый новый шаг станет последним – вот-вот, ещё немного и она умрёт от усталости. Умрёт прямо в сугробе. Слёзы упрямства и злости катились из глаз, они смешивались с потом, капали с подбородка и, словно переливчатый бисер падали в снег.
Люция знала – она не упадёт и не умрёт. Она дойдёт до сторожки, как бы то ни было – добредёт, доковыляет, доползёт, дотащится!
* * *
Когда сторожка и впрямь вынырнула из сумерек, остатки сил разом покинули ведьму. Девушка рухнула в сугроб и зарыдала, сминая руками снег. Она дошла! Пару раз ей, правда, приходилось возвращаться, потому что Торой сползал с ткани, а уставшая колдунья затуманенным усталостью рассудком не замечала этого и успевала пройти несколько десятков шагов, прежде чем понимала, что её ноша стала заметно легче. И вот сейчас у Люции болело всё – плечи, рёбра, спина, ноги, руки… Потому-то вид угрюмой сторожки, до которой ведьма уже не чаяла добраться, стал последней каплей. Колдунья лежала и глухо рыдала, оплакивая свою судьбу – она всё-таки дошла. Теперь оставалось самое малое – протащиться последние три десятка шагов. Но как раз на это-то сил и не осталось. Сторожка – низенький приземистый домик – казалась чем-то недостижимым, невероятным.
Кое-как Люция снова поднялась на ноги, ухватилась за углы плаща и бросила измученное усталостью тело в последний отчаянный переход. Теперь колдунья не видела ничего, кроме сторожки – тёмный домик с заснеженными бревенчатыми стенами стоял перед глазами, затмевая собой всё. Ведьма тащилась до порога едва ли не четверть часа. Наконец, она бросила свою ношу и, спотыкаясь, из последних сил кинулась к двери. Впрочем, про себя девушка уже решила, что дверь будет заперта и придётся разбивать маленькое окно да пытаться протиснуться внутрь утомительным способом, но… Видимо, иногда бывают чудеса. Дверь оказалась открыта. Причём открыта настолько, что внутрь сторожки уже намело достаточно снега.
Колдунья щёлкнула над головой окоченевшими израненными пальцами, и болотный огонёк послушно просиял, окрасив сугробы изумрудом. Это ведь только в лесных сумерках более или менее светло от снега и не разгоравшейся зари, а вот в тёмном домике без неверного колдовского сияния уж точно не обойтись. С переливающимся огоньком над головой ведьма шмыгнула внутрь. Внутри сторожка оказалась вполне обжитой. Очаг, конечно, оказался холоден и чёрен, видимо погас ещё накануне, но в остальном… Впрочем, времени оглядываться у Люции не было. Распахнув дверь настежь, девушка снова вышла на улицу. Здесь она кое-как стащила Илана с кобылицы. Однако в последний момент ослабшие ноги и руки подвели – ведьма вместе с ребёнком рухнула в снег. Всё же она смогла подняться и чуть ли не волоком втащить мальчишку в домик, где, не особенно церемонясь, уложила его на лавку и снова побрела на улицу – на этот раз за Тороем.
Приволочь в дом мужчину оказалось, конечно, посложнее – Люция уже вымоталась до такой степени, что, как ей казалось, не смогла бы поднять и еловой иголки. Но всё-таки привитое бабкой упрямство сделало своё дело – ведьма втащила Тороя в сторожку, ругаясь сквозь стиснутые зубы. Разумеется, она не смогла поднять его даже на низкий деревянный топчан и устроила прямо на полу – возле очага.
После этого Люция упала рядом, не в силах более делать что-либо ещё.
«Сейчас я отдышусь, поднимусь на ноги и разожгу огонь, сейчас, ещё немного…», – уговаривала себя девушка, а сама потихоньку уплывала в сладкий сон. Из этого сна ведьму вырвал резкий скрип распахнутой ветром двери. Люция подскочила, как ужаленная. К счастью, она спала не больше пары минут. Ведьма точно это знала, поскольку ещё не успела озябнуть на сквозняке. Кляня себя, на чём свет стоит, колдунья с болезненным оханьем поднялась на ноги. Это же надо – чуть было не заснула в холодном доме, с гуляющей туда-сюда дверью, в мокрых башмаках… Да ведь, если бы не этот скрип, то в таком холоде, взмокшая после долгого пути – заснула бы мертвецким сном навсегда… И спутников бы своих загубила.
Новый страх поднял ведьму на ноги. Следовало притащить хоть каких-то дровишек. Измученная Люция опять побрела на улицу. К счастью, у неё хватило ума заглянуть за сторожку. И, о чудо! Сбоку, заботливо укрытая куском заснеженной рогожи нашлась маленькая поленница. Ведьма едва не разрыдалась от счастья. Набрать огромную охапку дров сил уже не было, четыре замёрзших поленца, едва не выпадающие из ослабших рук – вот и всё, что смогла взять ведьма. Пошатываясь, она побрела обратно в дом. Люция зло втягивала ноги из сугробов и ругалась с полным знанием дела, совершенно не стесняясь в выражениях. Если бы её слышал Торой, он бы восхитился. Даже поскитавшийся по свету маг и тот не знал доброй половины всех произнесенных колдуньей слов.
* * *
Торой с трудом разлепил сомкнутые веки, сознание ещё плыло, а тело совершенно не подчинялось. Кто-то заботливо приподнял его голову и поднёс к губам ложку с горячим травяным отваром. Волшебник кое-как открыл глаза и увидел перед собой сосредоточенное осунувшееся лицо Люции. Девушка осторожно влила в мага снадобье. Торой сделал несколько глотков, после чего глаза против воли снова начали слипаться. Сквозь дурманное забытьё маг покорно пил всё, чем его потчевала ведьма. Травяные отвары, которыми она его лечила, были терпкими и горькими, но от них становилось легче – отступала боль, а тело сковывала дремотная истома.
Маг ещё заметил, что откуда-то тянуло даже не теплом – настоящим жаром яростно пылающего очага, слышался треск поленьев. Торой хотел было спросить, как он и его спутница оказались под защитой четырёх стен, но, разумеется, не смог.
А в следующий раз он очнулся уже менее больным. Во всяком случае, сумел сам приподняться на локте, выпить целую чашку неведомого питья, проглотить кусочек вяленого мяса и снова кануть в сон, даже не успев толком оглядеться и уж, тем более, что-то спросить.
* * *
Люция же, когда Торой первый раз осмысленно посмотрел на неё, едва сдержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях. Про себя ведьма уже решила, что маг не оправится. Она, конечно, сварила для него несколько укрепляющих снадобий из подручных травок, что нашлись в узелке, да доброй порции заклинаний, что отыскались в памяти. И всё-таки, когда волшебник впервые смог разлепить веки и даже что-то попытался пробормотать, Люция почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Так радоваться ей не приходилось ни разу. Прошли уже сутки с той поры, как она притащила мага в сторожку, за эти сутки она с грехом пополам поила его отваром, который он глотал, даже не приходя в сознание.
После изнурительного путешествия, ведьма, скрепя сердце даже отважилась раздеть волшебника. Конечно, прежде чем решиться на эдакий смелый поступок, девчонка некоторое время расхаживала по сторожке кругами, собираясь с духом. Как ни крути, а дело предстояло ответственное. С одной стороны, подумаешь, ерунда какая – раздеть человека. Вот только, человека – одно дело, а совсем другое – пускай обессилевшего и полумёртвого, но всё-таки мага… Ну как не разберётся со сна, примет за тать или воровку какую, да развеет в прах? Так, на всякий случай, чтобы помирать не мешала. Мало ли чего ему в бреду примерещится?
Девчонка стояла над волшебником и напряжённо морщила лоб, раздумывая, следует ли так рисковать собой. Решающим же аргументом в пользу раздевания мага стал сам маг. Вид его был настолько жалок, что ведьма поневоле уверилась – в этаком состоянии Торой не то, что развеять её, а и просто оттолкнуть не сможет. Вон, свернулся калачиком, скрючился себе и еле дышит, облепленный мокрой одёжей.
Кое-как Люция всё-таки подступилась к бесчувственному телу, подбадривая себя тем, что оставлять волшебника в подобном непотребном виде попросту нельзя. Болотный огонёк со свойственным ему любопытством спустился с потолка и замаячил над головой хозяйки, мешаясь и сопереживая. Ведьма зло зашипела и отмахнулась от светляка, словно от назойливой мухи:
– А ну пошёл прочь! Разбудишь ещё!
Огонёк послушно отпрянул и гневно задрожал в сторонке – надо же хозяйка предпочла ему – верному другу – какого-то подозрительного помирающего мужика! Но Люции не было дела до обиженного светляка. Вот ещё! Девчонка сосредоточенно стягивала с мага одежду, косясь в полглаза на крепкое мужское тело… А ничего – ладный волшебник ей достался.
Сама не понимая отчего, ведьма вдруг смутилась, совсем как тогда, на выезде из Мирара, когда задевала ногой стремя тороевой лошадки. Ну и, конечно, колдунка отчаянно боялась, что Торой, когда (или если) очнётся, взгреет её за учинённое самоуправство со всей яростью. «Только попробуй!», – пробормотала Люция сквозь зубы и продолжила своё бесстыдное дело. «Я тебе тут жизнь спасаю, дураку такому!» И Люция, исполненная решимости, рванула на себя штаны волшебника, едва не оторвав их вместе с ногами.
Но Торой не очнулся, и не взгрел её. Он только свернулся калачиком под одеялом и, по-прежнему бледный, как смерть, не открыл глаз. Одежду его ведьма кое-как развесила возле очага вместе со своей, чтобы просушить. Пока мокрое платье сохло, колдунья ходила в единственной нашедшейся в узелке вязаной тунике клотильдиного мужа. Одёжка была ей велика и доставала едва ли не до середины голеней. Это вполне устраивало девушку, и она щеголяла так по сторожке безо всякого стеснения. Всё равно единственные двое мужчин, которые могли её увидеть в столь непотребном виде, дрыхли, ни на что не обращая внимания.
Надо сказать, после всех перипетий Люция так и не смогла выспаться. Ей, конечно, хотелось провалиться в безмятежный сон, но ведьма боялась, что заснёт очень надолго и тогда Торой, лишённый поддержки отварами и заклинаниями, просто преставится. Поэтому колдунья спала вполглаза, приказав болотному огоньку будить себя каждые полчаса. Огонёк, конечно, не знал, что такое полчаса и потому будил хозяйку тогда, когда вздумается – то есть каждый раз, когда чего-нибудь пугался, то свиста ветра в трубе, то треска полена в очаге. Но, в общем-то, этого было достаточно для того, чтобы у ведьмы не получалось толком отдохнуть, и, чтобы она могла поить едва живого мага снадобьями.
* * *
Волшебник выплыл из сна легко, безболезненно и впервые за последние пробуждения не почувствовал себя немощным умирающим калекой. Мало того, жутко хотелось есть. Он, конечно, ещё был достаточно слаб, но не настолько, чтобы не суметь встать. Когда Торой пошевелился, зелёный болотный огонёк, что висел аккурат под потолком комнаты, резво взвился и спикировал куда-то вниз.
Трусливый изумрудный шарик с разлёту впечатался в щёку Люции, однако ничего этим не добился. Девушка спала, свернувшись калачиком на низеньком топчане. Вид у неё был изнурённый и несчастный. Вместо платья на юной колдунье оказалось надето нечто бесформенное. Ведьма зябко поджимала голые ножки, пытаясь во сне укрыть их подолом своего странного одеяния. Только приглядевшись получше, Торой узнал таки в чудном наряде тунику Клотильдиного мужа.
Чародей ещё рассматривал свою утомлённую спутницу, когда болотный огонёк, разобиженный тем, что хозяйка его так беззастенчиво игнорирует, пошёл на второй круг. Переливающийся шарик взмыл к потолку, залился оскорблённо-ярким сиянием и снова устремился вниз.
Торой, сам не осознавая, что делает, резко выбросил вперёд руку и тут же с удивлением увидел, как своенравный сгусток ведьминой силы замер в воздухе и обиженно приглушил сияние. Вот, мол, тебе, раз не пускаешь меня к хозяйке, сиди, как дурак, в темноте. Торой хмыкнул. Надо же, у него получилось остановить чужую волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79