Да и не посмел бы лихой человек так открыто в деревню приходить, ещё и безоружным. И потом, разве лихие люди с девками да детьми странствуют?
Старуха в последний раз смерила молодца взглядом покрасневших слезящихся глаз и кое-как поднялась со скамьи. Оперлась о кривую клюку, другую руку отвела за согбенную спину и лишь после этого с достоинством ответила:
– Ладного здравия, милок. А как же не принять? Примет. – И добавила, – Я и приму.
Тем временем девушка и мальчик тоже подошли к завалинке. Девчуха поклонилась и строго посмотрела на мальчика, тот сразу же поспешно сказал:
– Здравствуй, бабушка.
– И тебе здравия, милок.
Ульна снова оглядела честную компанию. Н-да, чудны, чудны…
Девушка-то, не чета спутнику – замухрышечка невзрачная, а вот глаза красивые – добрые глаза, прозрачные, цвета воды в Зелёном Озере. Небось, как глянул чернявенький в глаза-то, так и утонул, оно и понятно – истинная красота, она не в телесной стати. Но старуха тут же укорила себя за резвость мысли. Поправив на голове платок, Ульна поманила путников за собой и резво заковыляла к дому, переваливаясь на кривых ногах.
– Идёмте, идёмте, родимые, – Обернулась она к застывшим в нерешительности пришлым.
И уж, конечно, от цепкого старушечьего взгляда не утаилось то, как одетая в обноски девчуха взяла чернявого молодца за руку, словно ища заступы, и как молодец, сам того, должно быть, не заметив, крепко сжал худую ладошку. Ульна отвернулась и засеменила вперёд, н-да, ну и путнички – безлошадные, безоружные, одетые так, словно от пожара бежали, добра-то всего – тощий узелок, да ещё и не сердешные друзья. Пока. Ульна беззубо улыбнулась собственным мыслям и вздохнула – вроде длинную жизнь прожила, а всё ж тки мало этого. Ещё бы землю потоптать, скинув годков пятьдесят… Побродить вот так по свету с милым другом.
Тут надо сказать, что, когда незнакомая старуха обернулась, Люции отчего-то примерещилось, будто она очень уж похожа на умершую наставницу. Сердце болезненно сжалось, а дрогнувшая рука сама собой вцепилась в ладонь Тороя. Ведьма даже не заметила, как вкогтилась в мага едва ли не с отчаянием. А потом зыбкая тень пышного куста сирени скользнула по бабкиному лицу, и странный морок рассеялся. Согбенная старушка же отвернулась и заковыляла к дому, стуча палкой по утоптанной земле.
А на залитом солнцем крыльце сидела пятнистая трёхцветная кошка-подросток и со знанием дела умывала пушистую мордочку. Завидев чужаков, кошка отвлеклась, широко, со вкусом зевнула и тяжело упала на прогретые за день доски. Зажмуренный янтарный глаз внимательно скользнул по пришлым и закрылся.
Ульна усмехнулась. Кошка прижилась в доме дня четыре назад и с тех пор исправно предсказывала гостей. Не ошиблась и в этот раз. Вон, как морду намывала с самого утра, мало что не лоснится. А пушистая, с рыжим пятном в половину мордочки, снова блаженно зажмурилась и лениво перекатилась на другой бок.
* * *
Старая Ульна в полудрёме сидела на завалинке, облокотившись обеими руками о кривую клюку. Изредка она открывала морщинистые веки и смотрела на резвящуюся в траве приблудную кошечку-трёхцветку. В деревне стояла та особенная летняя тишина – властительница солнца и зноя – стрекочут кузнечики, шелестит могучей кроной старая яблоня, время от времени нет-нет да прогорланит хриплую песню петух. Молодёжь недавно уехала в поле – настала пора перевозить высохшее сено на сеновалы. Вот вернутся, и рассыплется благодатное умиротворение на крики, смех, скрип телег, храп коней, да перестук вил.
Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания – льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучался каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.
Илан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Илана в прохладной прозрачной воде едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.
Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята – зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.
Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой – примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался до крайности не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно – поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой – ну его, пускай себе хмурится.
Но волшебник всего-навсего поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. «Чего это он?» – озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.
Илан шмыгнул за волшебником. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.
А вот внучок зеркальщика тихой сапой скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Илану, и прогонять не стал, однако, вопреки надеждам, волшебного огонька в подарок не сотворил. Вместо этого со скучным выражением на лице шагнул прямиком к висящему аккурат между двух окон зеркалу.
Зеркало оказалось, хотя и большим – в человеческий рост, но плохоньким – по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а вот по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то, что бы очень сильно, но всё-таки. Илан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак – внук потомственного зеркальщика.
Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь, там, на речке, он, было подумал – померещилось… Всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.
Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания.
– Нет, я всё же прибью эту ведьму, – пробормотал маг, так и не определившись, как именно реагировать на неожиданное откровение.
С одной стороны его распирала такая тихая бессильная злость, что он едва сдерживался от зубовного скрежета, с другой стороны… С другой стороны какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары волшебнику не доводилось ни разу. Опять-таки очередная бесхитростная хитрость ведьмы застала его врасплох, то есть Люции снова удалось обвести чародея вокруг пальца и это при том, что однажды он уже попался на её удочку!
В итоге, отражением заклятья волшебник любовался около минуты, храня на лице самое растерянное выражение. Наконец, не смог более сдерживаться и позволил таки себе беззлобно хмыкнуть – вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась недогадливостью да усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств – всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная ворожба самая крепкая – действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
Конечно, развеять эти чары проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…
Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка ворожеи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что – не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…
Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то волшба ведьмы или мага, надолго оставляет след, иначе так бы и не узнал чародей о зловредных кознях своей непутёвой спутницы. Да, колдунка, доставшаяся магу в спутницы, являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов.
– Илан, – Волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, – приведи, пожалуйста, Люцию.
Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом – тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Ихвель (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
Маг задумался. А ведь он не единожды изучил внучка зеркальщика на способности к волшебству – в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Илане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это многое осложняло. Во всяком случае, ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Старуха в последний раз смерила молодца взглядом покрасневших слезящихся глаз и кое-как поднялась со скамьи. Оперлась о кривую клюку, другую руку отвела за согбенную спину и лишь после этого с достоинством ответила:
– Ладного здравия, милок. А как же не принять? Примет. – И добавила, – Я и приму.
Тем временем девушка и мальчик тоже подошли к завалинке. Девчуха поклонилась и строго посмотрела на мальчика, тот сразу же поспешно сказал:
– Здравствуй, бабушка.
– И тебе здравия, милок.
Ульна снова оглядела честную компанию. Н-да, чудны, чудны…
Девушка-то, не чета спутнику – замухрышечка невзрачная, а вот глаза красивые – добрые глаза, прозрачные, цвета воды в Зелёном Озере. Небось, как глянул чернявенький в глаза-то, так и утонул, оно и понятно – истинная красота, она не в телесной стати. Но старуха тут же укорила себя за резвость мысли. Поправив на голове платок, Ульна поманила путников за собой и резво заковыляла к дому, переваливаясь на кривых ногах.
– Идёмте, идёмте, родимые, – Обернулась она к застывшим в нерешительности пришлым.
И уж, конечно, от цепкого старушечьего взгляда не утаилось то, как одетая в обноски девчуха взяла чернявого молодца за руку, словно ища заступы, и как молодец, сам того, должно быть, не заметив, крепко сжал худую ладошку. Ульна отвернулась и засеменила вперёд, н-да, ну и путнички – безлошадные, безоружные, одетые так, словно от пожара бежали, добра-то всего – тощий узелок, да ещё и не сердешные друзья. Пока. Ульна беззубо улыбнулась собственным мыслям и вздохнула – вроде длинную жизнь прожила, а всё ж тки мало этого. Ещё бы землю потоптать, скинув годков пятьдесят… Побродить вот так по свету с милым другом.
Тут надо сказать, что, когда незнакомая старуха обернулась, Люции отчего-то примерещилось, будто она очень уж похожа на умершую наставницу. Сердце болезненно сжалось, а дрогнувшая рука сама собой вцепилась в ладонь Тороя. Ведьма даже не заметила, как вкогтилась в мага едва ли не с отчаянием. А потом зыбкая тень пышного куста сирени скользнула по бабкиному лицу, и странный морок рассеялся. Согбенная старушка же отвернулась и заковыляла к дому, стуча палкой по утоптанной земле.
А на залитом солнцем крыльце сидела пятнистая трёхцветная кошка-подросток и со знанием дела умывала пушистую мордочку. Завидев чужаков, кошка отвлеклась, широко, со вкусом зевнула и тяжело упала на прогретые за день доски. Зажмуренный янтарный глаз внимательно скользнул по пришлым и закрылся.
Ульна усмехнулась. Кошка прижилась в доме дня четыре назад и с тех пор исправно предсказывала гостей. Не ошиблась и в этот раз. Вон, как морду намывала с самого утра, мало что не лоснится. А пушистая, с рыжим пятном в половину мордочки, снова блаженно зажмурилась и лениво перекатилась на другой бок.
* * *
Старая Ульна в полудрёме сидела на завалинке, облокотившись обеими руками о кривую клюку. Изредка она открывала морщинистые веки и смотрела на резвящуюся в траве приблудную кошечку-трёхцветку. В деревне стояла та особенная летняя тишина – властительница солнца и зноя – стрекочут кузнечики, шелестит могучей кроной старая яблоня, время от времени нет-нет да прогорланит хриплую песню петух. Молодёжь недавно уехала в поле – настала пора перевозить высохшее сено на сеновалы. Вот вернутся, и рассыплется благодатное умиротворение на крики, смех, скрип телег, храп коней, да перестук вил.
Пришлый мальчик устроился на крыльце. Он ещё не обсох после купания – льняные вихры потемнели от воды и теперь матово блестели на солнце, а на сухих досках крыльца выцветали мокрые отпечатки босых ног. Паренёк, по всему видать, ждал возвращения старшего. Ждал с нетерпением, стало быть, мучался каким-то вопросом, который всё никак не решался задать. Ульна улыбнулась.
Илан и впрямь не находил себе места, так хотел поговорить с Тороем. Хотел, да всё никак не мог собраться с духом, а волшебник тем временем блаженствовал на речке. Отмыв Илана в прохладной прозрачной воде едва ли не до скрипа, он отправил мальчишку обратно в дом. Внучку зеркальщика не хотелось уходить, но взрослый, до крайности чем-то озадаченный, не разрешил остаться.
Люция, вот ведь досада, тоже оказалась занята – зацепилась языком со снохой Ульны Ланной и теперь копошилась в её сундуках, пытаясь найти себе подходящее платье. А уж это оказалось задачкой непростой, поскольку многодетная Ланна отличалась от худосочной колдуньи завидной пышнотелостью.
Именно поэтому, когда Торой, наконец, вернулся, ведьма всё ещё пряталась за старенькой лаковой ширмой – примеряла очередной необхватный наряд. Девушка хотела было спросить мнение спутника об одеянии, но волшебник оказался до крайности не расположен к беседам. Судя по мрачному выражению лица, властитель магических сил думал о чём-то малоприятном. А уж о чём именно – поди, угадай. Но рожу имел свирепую. Люция даже насторожилась, а потом махнула рукой – ну его, пускай себе хмурится.
Но волшебник всего-навсего поинтересовался у хозяйки, есть ли в доме достаточно большое зеркало, после чего по привычке злой и хмурый удалился в горницу. Впрочем, успел-таки напоследок полоснуть незадачливую ведьму таким пронзительным взглядом, что мигом развеял её спокойствие. Уставился, мало дыру не прожёг. «Чего это он?» – озадачилась девушка, но смятения своего не выдала, лишь заносчиво вздёрнула высокую бровь.
Илан шмыгнул за волшебником. Ну, словно привязанный! Колдунье даже немного досадно сделалось, что мальчишка так прикипел к человеку, которого знал неполные сутки. Впрочем, она быстро отвлеклась, поскольку Ланна достала из сундука очередной ворох нарядов.
А вот внучок зеркальщика тихой сапой скользнул следом за Тороем в горницу и устроился на покрытом узорчатым половичком сундуке. Маг подмигнул Илану, и прогонять не стал, однако, вопреки надеждам, волшебного огонька в подарок не сотворил. Вместо этого со скучным выражением на лице шагнул прямиком к висящему аккурат между двух окон зеркалу.
Зеркало оказалось, хотя и большим – в человеческий рост, но плохоньким – по краям в тёмных пятнах, тусклое, да ещё и слегка кривое. Нет, когда в центр смотришь, так вроде ещё ничего, а вот по бокам отражение вытягивалось и едва заметно расплывалось. Не то, что бы очень сильно, но всё-таки. Илан намётанным глазом это сразу приметил и даже поближе подошёл, так заинтересовался. Его пытливость была вполне объяснимой, как никак – внук потомственного зеркальщика.
Волшебник же, в отличие от паренька, столь внимательно изучал мерцающую гладь вовсе не из соображений праздного любопытства. Маг смотрел поверх своей головы и едва сдерживался, чтобы не разразиться на всю округу возмущёнными воплями. А ведь, там, на речке, он, было подумал – померещилось… Всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.
Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания.
– Нет, я всё же прибью эту ведьму, – пробормотал маг, так и не определившись, как именно реагировать на неожиданное откровение.
С одной стороны его распирала такая тихая бессильная злость, что он едва сдерживался от зубовного скрежета, с другой стороны… С другой стороны какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары волшебнику не доводилось ни разу. Опять-таки очередная бесхитростная хитрость ведьмы застала его врасплох, то есть Люции снова удалось обвести чародея вокруг пальца и это при том, что однажды он уже попался на её удочку!
В итоге, отражением заклятья волшебник любовался около минуты, храня на лице самое растерянное выражение. Наконец, не смог более сдерживаться и позволил таки себе беззлобно хмыкнуть – вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась недогадливостью да усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств – всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная ворожба самая крепкая – действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
Конечно, развеять эти чары проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…
Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка ворожеи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что – не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…
Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то волшба ведьмы или мага, надолго оставляет след, иначе так бы и не узнал чародей о зловредных кознях своей непутёвой спутницы. Да, колдунка, доставшаяся магу в спутницы, являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов.
– Илан, – Волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, – приведи, пожалуйста, Люцию.
Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом – тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Ихвель (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
Маг задумался. А ведь он не единожды изучил внучка зеркальщика на способности к волшебству – в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Илане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это многое осложняло. Во всяком случае, ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79