Она выжила и даже не утратила бессмертия. Зато навсегда потеряла молодость. Нет, конечно, не состарилась за считанные секунды, просто, её красота обрела человеческую тленность. Это прозвучит дико, но, полагаю, день, когда она избавилась от своей вечной молодости, стал для неё самым счастливым».
* * *
Алех замолчал, грустно глядя на угли догорающего камина. Трагичность рассказа заставила благоговейно присмиреть даже непоседливую торопыгу Люцию. Колдунка зябко поёжилась и поёрзала на подлокотнике Тороева кресла. Девушке не терпелось услышать продолжение рассказа, но она не решалась поторопить эльфа, которому каждое слово и без того давалось с трудом. А ведьмак, как назло, не спешил заново вести речь. Тороя это безмолвие, судя по всему, тоже устраивало, во всяком случае, он явно не торопился узнать продолжение. Маг обдумывал и взвешивал уже услышанное и, судя по насупленным бровям, мысли его были, ой, какие безрадостные.
Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате. Девушка подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака. Прозрачные краски рассвета струились в комнату, и Люция подивилась тому, как преобразился доселе неприглядный покой. А ведь в сиянии волшебного огонька он выглядел совершенно иначе – мрачнее что ли? Теперь же ведьма с удивлением отметила, что комната, на самом-то деле оказалась полукруглой! Стена с балконной дверью и окнами изящно изгибалась, что придавало покою необычайную прелесть. В свете восходящего солнца заиграла и шёлковая отделка на стенах, и обивка изысканной мебели, и утончённое мраморное кружево камина…
И только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они пустыми глазами смотрели в остывающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой и Люция, само собой, не выдержала.
– Так что было дальше? – Негромко спросила она, обернувшись к эльфу. – Вы смогли его оживить?
Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится – канул в пучину воспоминаний да и увяз в них, словно в трясине.
– Что? – Алех встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.
– Что было дальше, ну с Рогоном и Ителью? – Повторила колдунка свой вопрос.
Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.
* * *
«А теперь я расскажу вам, зачем Аранхольду понадобилась смерть Рогона. Интрига закрутилась в самых верхах Совета, её вдохновителем стал наставник Рогона эльф по имени Йонех. Его семья постепенно вырождалась, и он очень боялся утратить своё влияние, а потому рассудил, что было бы замечательно устранить конкурентов – других магов. А как устранить тех, кто мешает, но при этом самому публично не замараться? Ясное дело, состроить грамотную интригу, на которые мы – эльфы – те ещё мастера. И Йонех придумал изумительный ход – сделать всё руками других людей. Именно людей. Люди умрут, бессмертный останется и всего через какие-нибудь пятьдесят – семьдесят лет можно будет пожинать плоды, не опасаясь шантажа или подозрений.
Йонех рассудил так: если Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он – бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников – Аранхольд, ну, или Рогон. Но Рогону власть не нужна, поэтому он наверняка уступит бразды правления Аранхольду, а сам станет спокойно созидать – учить и учиться. Казалось бы, всё продумано. Но ведь мой друг мог и отказаться? На этот случай у находчивого волшебника тоже был придуман план – убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину. И выдать одного за другого.
Я вижу, эта новость смутила вас ещё сильнее, чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках у эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку и так далее, с каждым годом, с каждым веком становясь всё сильнее. И, конечно, они берегутся в условиях предельной секретности на крайний случай. Проще говоря, мы ждём удобного момента. Иногда не одно столетие.
У Йонеха имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание, прямо скажем, бесполезное – действует хотя и наверняка (ни за что не заподозришь), но очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому им стать – не получится. А потому Йонех ждал удобного момента, и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Человек такой Силы и авторитета рождается не каждое столетие. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, всё-таки перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Не вышло. Тогда-то его и убили.
Кстати, замечу, что воскрешение человека – очень длительное действо. А потому, пока в течение полугода Рогон приходил в себя, заново учился управлять своим телом и Силой, Арнхольд и Йонех натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, если бы я не пустил известие о том, что пламенный борец за равенство в магии – вовсе не настоящий Рогон. Часть ченохитонщиков в это поверили, поняли, что были обмануты и отступили – как бы ни показалось это удивительным магам из Совета, но на самом деле среди колдунов очень много таких, которые никогда не пойдут вразрез со своей совестью.
Что было потом, вы знаете – Совет выиграл войну, а на чернохитонщиков началась отчаянная травля. Йонех, вышел сухим из воды, даже отряхиваться не пришлось (а заодно всё-таки умертвил немало конкурентов). Аранхольд, сбросив личину, тоже остался не замаранным и даже удовлетворил свои амбиции, возглавив Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули, а сталась лишь беспринципная шушера… Власть он получил.
Рогона, я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Наш друг ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее, чем все мы. Такой же сильной, как Рогон. И впоследствии они всё же стали настоящими мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть того, ради кого жила, как бы далеко от неё он ни находился.
Ну, а потом, уже после низложения и долгих мучительных лет, когда наш друг пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал – пришёл черёд мести. Поскольку волшебник всегда готов отразить удар другого волшебника, Рогон расплатился со своими недругами другой монетой. С помощью Зен-Зина, Витама (ты видел его в повозке) и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. Только с Йонехом промашка и вышла – он сразу почувствовал неладное и предпочёл спрятаться до той поры, пока недоброжелатель не отойдёт в Мир Скорби. Мстить же его родне Рогон считал недостойным. Собственно, он бы, может, не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные делишки, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.
И, конечно, всю свою долгую жизнь, Рогон пытался разгадать тайну неведомого Зеркала, а также… твою, Торой. Он считал, будто вы с ним очень похожи, а потому всячески хотел сохранить тебя, в надежде на то, что кто-то, пускай и позже на века, осуществит его страстную мечту – объединит магию и колдовство. Мне не составило какого-то особенного труда попасть в Совет – волшебники меня не знали, а однокашники по пустыни к тому времени все уже умерли от старости. Вот только вашему покорному слуге пришлось навсегда отказаться от ведьмачества и заниматься исключительно волшебством. Скучное, надо сказать, занятие…»
* * *
Когда Алех замолчал, некоторое время молчали, осмысливая услышанное и Люция с Тороем. Первой нарушила молчание, конечно же, нетерпеливая ведьма.
– Послушай, Алех, ты ж говорил, что Итель начала стариться, а почему тогда тарелка показала её такой юной и цветущей? – По голосу чувствовалось, что колдунка никак не может признать в красавице Фиалке собственную наставницу, запомнившуюся ей морщинистой и беззубой.
Эльф грустно улыбнулся:
– Скажи мне, Люция, за что сожгли твою бабку?
Девушка захлопала глазами и сказала то, что уже однажды говорила Торою:
– Болтали, будто она стариков деревенских со свету сжила, мол, высохли те – одни мощи остались.
Бессмертный ведьмак кивнул:
– Конечно, высохли. Итель жила в дряхлой старости три сотни лет, после смерти Рогона она оставила детей (ни один из которых не унаследовал от неё Вечность) и пропала. Просто пропала. Ушла в чащу и не вернулась. Дети, не знавшие её тайны, решили, что она погибла или вовсе ушла умирать. Я долго искал её, хотя она за многие годы до этого запретила мне являться и видеть своё угасание… Какой женщине приятно покрываться морщинами, терять зубы и ловить на себе жалостливые взгляды вечно молодого друга юности? Я это понимал, а потому не смел нарушить запрет. После смерти Рогона, когда Фиалка исчезла, мне безумно хотелось отыскать её, попытаться хоть что-то исправить. Но она решила иначе. Я подумал, она покончила с собой, не выдержав потери. А она, оказывается, уединилась в дикой чаще, и, как всякий эльф, стала выжидать. И дождалась. Тебя, Торой.
Волшебник вздрогнул и уставился на эльфа. Но Алех невозмутимо продолжил:
– Она дождалась твоего рождения и восполнила то, что копила столетия – вернула себе молодость, поделившись дряхлостью со стариками окрестных деревень. Кстати говоря, могла бы убить десятка два юношей и девушек и вернуть себе юность куда быстрее, но рассудила человечнее – убила колдовством тех, кто своё уже пожил. – Он криво улыбнулся, понимая, насколько абсурдно в данном случае слово «человечнее». – Уверен, что старики высохли не только в соседней деревеньке, но и в парочке других.
Тут снова встряла Люция:
– Но ведь её сожгли! Сожгли!
Торой согласно кивнул, требуя разъяснения данной загадки или хотя бы достойного предположения. Алех не подкачал. Подняв с пола тарелку, он спокойно ответил:
– Чтобы родиться заново, нужно сначала умереть. Огонь – лишь часть колдовского ритуала. Итель старая и очень сильная ведьма. Самая сильная из всех ныне живущих. Разве для такой опасен костёр?
Уронив эти слова в тишину комнаты, эльф подошёл к окну и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. Торой по-прежнему сидел, уткнувшись лбом в ладонь, и пытался переварить все те новости, которые вот так, не глядя, выложил ему Алех. Наконец, маг неуверенно спросил:
– Послушай, я не понимаю одного – зачем Ители понадобилось убивать магов? Это что, месть?
Алех не обернулся, лишь заложил руки за спину и ответил:
– Нет. Это не месть. Что-то другое. Не знаю, что именно. Я не видел её более трёх сотен лет. И даже не уверен, что в своём одиночестве она сохранила здравый рассудок. Единственное, что мне известно наверняка – нам нужно готовиться к встрече.
Люция беспомощно посмотрела на Тороя, недоумевая – радоваться ей или горевать. Фиалка никак не связывалась в сознании девушки с бабкой. Или связывалась? Неужели не памятны больше неожиданно молодые глаза на старом сморщенном лице? Жена Рогона… Ведьма подошла к магу и, неожиданно для самой себя, вдруг спросила едва слышным шёпотом:
– Скажи, ты бы женился на настоящей ведьме, а?
Он смерил девушку серьёзным взглядом, в котором не было даже толики тепла, и ответил твёрдо и спокойно:
– Нет. Никогда.
Попытка придать лицу невозмутимость Люции не удалась, губы дрогнули, и пришлось поспешно отвернуться, чтобы скрыть неожиданно часто заморгавшие глаза.
– На настоящей ведьме – ни за что на свете. – Повторил негромко Торой и пояснил. – Я ведь уже нашёл себе ненастоящую. Тебя.
Колдунка подумала было, что момент для поцелуя выбран совершенно неудачный. Но потом, когда Торой осторожно повернул её за подбородок и коснулся губами губ, поняла – неудачных моментов для поцелуев не бывает.
* * *
Вишнёвая заря окрасила небо ликующим румянцем. Первые солнечные лучи лизнули макушки елей, скользнули сквозь кроны, заставили глянцевито заблестеть мокрые камни гелинвирских тротуаров. Где-то высоко в небе сиротливой грядой тянулись к северу истончившиеся, отдавшие влагу тучи. Утро обещало быть ярким и радостным.
Алех смотрел на зубчатую стену леса, на очистившийся горизонт, на сияющий восход, но не разделял с природой её веселья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
* * *
Алех замолчал, грустно глядя на угли догорающего камина. Трагичность рассказа заставила благоговейно присмиреть даже непоседливую торопыгу Люцию. Колдунка зябко поёжилась и поёрзала на подлокотнике Тороева кресла. Девушке не терпелось услышать продолжение рассказа, но она не решалась поторопить эльфа, которому каждое слово и без того давалось с трудом. А ведьмак, как назло, не спешил заново вести речь. Тороя это безмолвие, судя по всему, тоже устраивало, во всяком случае, он явно не торопился узнать продолжение. Маг обдумывал и взвешивал уже услышанное и, судя по насупленным бровям, мысли его были, ой, какие безрадостные.
Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате. Девушка подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака. Прозрачные краски рассвета струились в комнату, и Люция подивилась тому, как преобразился доселе неприглядный покой. А ведь в сиянии волшебного огонька он выглядел совершенно иначе – мрачнее что ли? Теперь же ведьма с удивлением отметила, что комната, на самом-то деле оказалась полукруглой! Стена с балконной дверью и окнами изящно изгибалась, что придавало покою необычайную прелесть. В свете восходящего солнца заиграла и шёлковая отделка на стенах, и обивка изысканной мебели, и утончённое мраморное кружево камина…
И только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они пустыми глазами смотрели в остывающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой и Люция, само собой, не выдержала.
– Так что было дальше? – Негромко спросила она, обернувшись к эльфу. – Вы смогли его оживить?
Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится – канул в пучину воспоминаний да и увяз в них, словно в трясине.
– Что? – Алех встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.
– Что было дальше, ну с Рогоном и Ителью? – Повторила колдунка свой вопрос.
Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.
* * *
«А теперь я расскажу вам, зачем Аранхольду понадобилась смерть Рогона. Интрига закрутилась в самых верхах Совета, её вдохновителем стал наставник Рогона эльф по имени Йонех. Его семья постепенно вырождалась, и он очень боялся утратить своё влияние, а потому рассудил, что было бы замечательно устранить конкурентов – других магов. А как устранить тех, кто мешает, но при этом самому публично не замараться? Ясное дело, состроить грамотную интригу, на которые мы – эльфы – те ещё мастера. И Йонех придумал изумительный ход – сделать всё руками других людей. Именно людей. Люди умрут, бессмертный останется и всего через какие-нибудь пятьдесят – семьдесят лет можно будет пожинать плоды, не опасаясь шантажа или подозрений.
Йонех рассудил так: если Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он – бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников – Аранхольд, ну, или Рогон. Но Рогону власть не нужна, поэтому он наверняка уступит бразды правления Аранхольду, а сам станет спокойно созидать – учить и учиться. Казалось бы, всё продумано. Но ведь мой друг мог и отказаться? На этот случай у находчивого волшебника тоже был придуман план – убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину. И выдать одного за другого.
Я вижу, эта новость смутила вас ещё сильнее, чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках у эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку и так далее, с каждым годом, с каждым веком становясь всё сильнее. И, конечно, они берегутся в условиях предельной секретности на крайний случай. Проще говоря, мы ждём удобного момента. Иногда не одно столетие.
У Йонеха имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание, прямо скажем, бесполезное – действует хотя и наверняка (ни за что не заподозришь), но очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому им стать – не получится. А потому Йонех ждал удобного момента, и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Человек такой Силы и авторитета рождается не каждое столетие. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, всё-таки перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Не вышло. Тогда-то его и убили.
Кстати, замечу, что воскрешение человека – очень длительное действо. А потому, пока в течение полугода Рогон приходил в себя, заново учился управлять своим телом и Силой, Арнхольд и Йонех натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, если бы я не пустил известие о том, что пламенный борец за равенство в магии – вовсе не настоящий Рогон. Часть ченохитонщиков в это поверили, поняли, что были обмануты и отступили – как бы ни показалось это удивительным магам из Совета, но на самом деле среди колдунов очень много таких, которые никогда не пойдут вразрез со своей совестью.
Что было потом, вы знаете – Совет выиграл войну, а на чернохитонщиков началась отчаянная травля. Йонех, вышел сухим из воды, даже отряхиваться не пришлось (а заодно всё-таки умертвил немало конкурентов). Аранхольд, сбросив личину, тоже остался не замаранным и даже удовлетворил свои амбиции, возглавив Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули, а сталась лишь беспринципная шушера… Власть он получил.
Рогона, я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Наш друг ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее, чем все мы. Такой же сильной, как Рогон. И впоследствии они всё же стали настоящими мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть того, ради кого жила, как бы далеко от неё он ни находился.
Ну, а потом, уже после низложения и долгих мучительных лет, когда наш друг пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал – пришёл черёд мести. Поскольку волшебник всегда готов отразить удар другого волшебника, Рогон расплатился со своими недругами другой монетой. С помощью Зен-Зина, Витама (ты видел его в повозке) и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. Только с Йонехом промашка и вышла – он сразу почувствовал неладное и предпочёл спрятаться до той поры, пока недоброжелатель не отойдёт в Мир Скорби. Мстить же его родне Рогон считал недостойным. Собственно, он бы, может, не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные делишки, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.
И, конечно, всю свою долгую жизнь, Рогон пытался разгадать тайну неведомого Зеркала, а также… твою, Торой. Он считал, будто вы с ним очень похожи, а потому всячески хотел сохранить тебя, в надежде на то, что кто-то, пускай и позже на века, осуществит его страстную мечту – объединит магию и колдовство. Мне не составило какого-то особенного труда попасть в Совет – волшебники меня не знали, а однокашники по пустыни к тому времени все уже умерли от старости. Вот только вашему покорному слуге пришлось навсегда отказаться от ведьмачества и заниматься исключительно волшебством. Скучное, надо сказать, занятие…»
* * *
Когда Алех замолчал, некоторое время молчали, осмысливая услышанное и Люция с Тороем. Первой нарушила молчание, конечно же, нетерпеливая ведьма.
– Послушай, Алех, ты ж говорил, что Итель начала стариться, а почему тогда тарелка показала её такой юной и цветущей? – По голосу чувствовалось, что колдунка никак не может признать в красавице Фиалке собственную наставницу, запомнившуюся ей морщинистой и беззубой.
Эльф грустно улыбнулся:
– Скажи мне, Люция, за что сожгли твою бабку?
Девушка захлопала глазами и сказала то, что уже однажды говорила Торою:
– Болтали, будто она стариков деревенских со свету сжила, мол, высохли те – одни мощи остались.
Бессмертный ведьмак кивнул:
– Конечно, высохли. Итель жила в дряхлой старости три сотни лет, после смерти Рогона она оставила детей (ни один из которых не унаследовал от неё Вечность) и пропала. Просто пропала. Ушла в чащу и не вернулась. Дети, не знавшие её тайны, решили, что она погибла или вовсе ушла умирать. Я долго искал её, хотя она за многие годы до этого запретила мне являться и видеть своё угасание… Какой женщине приятно покрываться морщинами, терять зубы и ловить на себе жалостливые взгляды вечно молодого друга юности? Я это понимал, а потому не смел нарушить запрет. После смерти Рогона, когда Фиалка исчезла, мне безумно хотелось отыскать её, попытаться хоть что-то исправить. Но она решила иначе. Я подумал, она покончила с собой, не выдержав потери. А она, оказывается, уединилась в дикой чаще, и, как всякий эльф, стала выжидать. И дождалась. Тебя, Торой.
Волшебник вздрогнул и уставился на эльфа. Но Алех невозмутимо продолжил:
– Она дождалась твоего рождения и восполнила то, что копила столетия – вернула себе молодость, поделившись дряхлостью со стариками окрестных деревень. Кстати говоря, могла бы убить десятка два юношей и девушек и вернуть себе юность куда быстрее, но рассудила человечнее – убила колдовством тех, кто своё уже пожил. – Он криво улыбнулся, понимая, насколько абсурдно в данном случае слово «человечнее». – Уверен, что старики высохли не только в соседней деревеньке, но и в парочке других.
Тут снова встряла Люция:
– Но ведь её сожгли! Сожгли!
Торой согласно кивнул, требуя разъяснения данной загадки или хотя бы достойного предположения. Алех не подкачал. Подняв с пола тарелку, он спокойно ответил:
– Чтобы родиться заново, нужно сначала умереть. Огонь – лишь часть колдовского ритуала. Итель старая и очень сильная ведьма. Самая сильная из всех ныне живущих. Разве для такой опасен костёр?
Уронив эти слова в тишину комнаты, эльф подошёл к окну и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. Торой по-прежнему сидел, уткнувшись лбом в ладонь, и пытался переварить все те новости, которые вот так, не глядя, выложил ему Алех. Наконец, маг неуверенно спросил:
– Послушай, я не понимаю одного – зачем Ители понадобилось убивать магов? Это что, месть?
Алех не обернулся, лишь заложил руки за спину и ответил:
– Нет. Это не месть. Что-то другое. Не знаю, что именно. Я не видел её более трёх сотен лет. И даже не уверен, что в своём одиночестве она сохранила здравый рассудок. Единственное, что мне известно наверняка – нам нужно готовиться к встрече.
Люция беспомощно посмотрела на Тороя, недоумевая – радоваться ей или горевать. Фиалка никак не связывалась в сознании девушки с бабкой. Или связывалась? Неужели не памятны больше неожиданно молодые глаза на старом сморщенном лице? Жена Рогона… Ведьма подошла к магу и, неожиданно для самой себя, вдруг спросила едва слышным шёпотом:
– Скажи, ты бы женился на настоящей ведьме, а?
Он смерил девушку серьёзным взглядом, в котором не было даже толики тепла, и ответил твёрдо и спокойно:
– Нет. Никогда.
Попытка придать лицу невозмутимость Люции не удалась, губы дрогнули, и пришлось поспешно отвернуться, чтобы скрыть неожиданно часто заморгавшие глаза.
– На настоящей ведьме – ни за что на свете. – Повторил негромко Торой и пояснил. – Я ведь уже нашёл себе ненастоящую. Тебя.
Колдунка подумала было, что момент для поцелуя выбран совершенно неудачный. Но потом, когда Торой осторожно повернул её за подбородок и коснулся губами губ, поняла – неудачных моментов для поцелуев не бывает.
* * *
Вишнёвая заря окрасила небо ликующим румянцем. Первые солнечные лучи лизнули макушки елей, скользнули сквозь кроны, заставили глянцевито заблестеть мокрые камни гелинвирских тротуаров. Где-то высоко в небе сиротливой грядой тянулись к северу истончившиеся, отдавшие влагу тучи. Утро обещало быть ярким и радостным.
Алех смотрел на зубчатую стену леса, на очистившийся горизонт, на сияющий восход, но не разделял с природой её веселья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79