Каллахэн двинулся вниз по лестнице. И все-таки Бену по-
требовалось собрать всю силу воли, чтобы следом за святым
отцом начать спуск в эту яму мертвецов.
Джимми вытащил из сумки фонарик и щелкнул выключателем.
Луч осветил пол, передвинулся на противоположную стену и
метнулся обратно. Ненадолго задержавшись на продолговатом
ящике, сноп света упал на стол.
- Вот,- сказал Джимми.- Смотрите.
Там оказался конверт из густо-желтой веленевой бумаги -
чистый, сияющий в мрачной тьме.
- Тут дело нечисто,- сказал отец Каллахэн.- Лучше не
трогать.
- Нет,- заговорил Марк, чувствуя сразу и облегчение, и
разочарование.- Его тут нет. Ушел. Это для нас. Небось, пол-
но всяких гадостей.
Бен шагнул вперед и взял конверт. Он дважды перевернул
его (в свете фонарика Джимми Марк разглядел, что у Бена дро-
жат пальцы), а потом вскрыл, разорвав. Внутри оказался один
листок - веленевая бумага, как и конверт. Джимми направил
фонарик на страницу, тесно исписанную изящным, паутинно-тон-
ким почерком. Читали все вместе, Марк - чуть медленнее про-
чих.
"4 октября.
Дорогие юные друзья!
Как чудесно, что вы заглянули ко мне!
Я никогда не питал отвращения к общению - оно составля-
ло одну из величайших радостей моей долгой и частенько оди-
нокой жизни. Приди вы вечером, я бы с огромным удовольствием
лично приветствовал вас. Однако, заподозрив, что вы предпоч-
тете явиться при свете дня, я счел за лучшее удалиться.
Оставляю вам небольшой знак своей признательности: там,
где я коротал дни, покуда не решил, что мне больше подойдет
иная квартира, находится весьма близкая и дорогая одному из
вас особа. Она очень мила, мистер Мирс - очень приятна на
вкус, если мне будет позволено маленькое "бон мо". Мне она
больше не нужна, и потому оставляю ее Вам для - как там у
вас говорится? - разминки перед главными событиями. Если хо-
тите, чтобы разжечь аппетит. Посмотрим, как Вам понравится
острая закуска перед той главной переменой блюд, какую Вы
ожидаете.
Мастер Питри, Вы ограбили меня: лишили самого верного и
находчивого слуги, какого я когда-либо знал. Вы косвенным
образом явились причиной моего участия в его уничтожении,
причиной того, что меня подвели собственные аппетиты. Несом-
ненно, Вы прокрались сюда за его спиной. Я доставлю себе
удовольствие заняться Вами лично. Но, думаю, в первую голо-
ву - Вашими родными. Сегодня... или завтра... или послезавтра
ночью. Затем - Ваша очередь. Но Вы войдете в мой храм, как
мальчик-певчий, кастратом.


433
А, отец Каллахэн... что же, они убедили Вас придти? Я так
и думал. Прибыв в Иерусалимов Удел, я следил за Вами из не-
которого отдаления - так хороший шахматист изучает игру про-
тивника. Хотя католическая церковь - не самый старинный мой
противник. На заре ее возникновения (когда последователи ва-
шей веры скрывались в римских катакомбах и рисовали на груди
рыб, чтобы отличать одного от другого) я был уже немолод.
Слабенькая кучка жеманно улыбающихся хлебоедов, благоговею-
щих перед овечьим спасителем... а я уже был силен! Обряды Ва-
шей церкви еще и не зачинались, а мои уже были древними. И
все же я оцениваю Вас должным образом. В добре я разбираюсь
не хуже, чем в зле. Я не пресытился.
И я одержу верх. "Как?" - спросите Вы.- "Разве не несет
Каллахэн символ Чистоты? Разве не ходит Каллахэн днем так
же, как ночью? Разве не существует дивных зелий и снадобий -
и языческих, и христианских - о которых мне и моим землякам
рассказал наш добрый друг, Мэтью Бэрк?" Да, да и еще раз да.
Но я живу на свете дольше Вашего. Я не змея, но отец змей.
И все-таки, скажете Вы, этого мало. Так и есть. В ито-
ге, "отец" Каллахэн, Вы сами погубите себя. Что Ваша вера?
Слабая и дряблая. Что Ваши проповеди любви? Предположения.
Только о бутылке толкуете Вы со знанием дела.
Милые друзья мои - мистер Мирс, мистер Коди, мастер
Питри, отец Каллахэн! Наслаждайтесь своим пребыванием здесь.
"Медок" превосходен - его специально доставил для меня по-
следний владелец этого дома, чьим обществом я никогда не был
в состоянии наслаждаться. Если, завершив предстоящий вам
труд, вы не потеряете вкуса к вину, прошу быть моими гостя-
ми. Мы еще увидимся лично, и тогда я каждого поздравлю в бо-
лее личной форме.
Пока же - прощайте.
БАРЛОУ"
Бен, дрожа, уронил письмо на стол. Он поглядел на ос-
тальных. Марк стоял, сжав кулаки, рот застыл в такой грима-
се, словно мальчик откусил от чего-то гнилого. Странно маль-
чишеское лицо Джимми было измученным и бледным. У отца До-
нальда Каллахэна горели глаза, а губы изогнулись книзу дро-
жащим луком.
Потом, один за другим, они подняли глаза на Бена.
- Пошли,- сказал он.
И вся четверка свернула за угол.

14.
Паркинс Джиллеспи стоял на крыльце кирпичного здания
муниципалитета, с мощным цейссовским биноклем у глаз, и тут
подъехал Нолли Гарднер в служебной машине. Нолли вылез, од-
новременно цепляя на место ремень и выбираясь с сиденья.
- В чем дело, Парк? - спросил он, поднимаясь по сту-
пенькам.
Паркинс молча отдал ему бинокль и ткнул мозолистым
пальцем в сторону дома Марстена. Нолли посмотрел. Он увидел
знакомый старый "паккард", перед которым стоял новый желто-

434
коричневый "бьюик". Чтобы разобрать регистрационный номер,
разрешения бинокля не хватало, и Нолли опустил его.
- Тачка доктора Коди, так?
- Да, сдается мне, что она самая,- Паркинс сунул в рот
"Пэлл-Мэлл" и чиркнул спичкой по кирпичной стене позади се-
бя.
- Первый раз вижу там не "паккард", а другую машину.
- Да, точно,- задумчиво протянул Паркинс.
- Думаешь, надо скатать взглянуть? - В словах Нолли за-
метно не хватало обычного энтузиазма. Гарднер был представи-
телем закона уже пять лет, но этот пост все еще не потерял
для него своего очарования.
- Нет,- отозвался Паркинс,- по мне, лучше оставить ее в
покое.- Он вытащил из жилетного кармана часы и щелкнул поца-
рапанной серебряной крышкой, как тормозной кондуктор, оста-
навливающий экспресс. Еще только 3:41. Он сверил часы с ча-
сами на башне городского вокзала, а потом сунул на место.
- Чего там вышло с Флойдом Тиббитсом и дитем Макдугал-
лов? - спросил Нолли.
- Не знаю.
- О,- сказал мигом зашедший в тупик Нолли. Паркинс
всегда был скуп на слова, но теперь достиг новых высот. Он
опять поднес бинокль к глазам: все по-прежнему.- Похоже, в
городе сегодня тихо,- сделал Нолли еще одну попытку завязать
разговор.
- Угу,- откликнулся Паркинс, окидывая взглядом выцвет-
ших голубых глазок парк и Джойнтер-авеню. И улица, и парк
были пустынны. Заметно недоставало мамаш, прогуливающих де-
тишек, и бездельников у Военного мемориала.
Нолли на последнем издыхании закинул удочку с той при-
манкой, на какую Паркинс неизменно клевал: погода.
- Чего-то хмурится,- сказал он.- К ночи будет дождь.
Паркинс изучил небо. Прямо над головой плыли барашки, а
на юго-западе собирались тучи.
- Да,- согласился он и выкинул окурок.
- Парк, да ты не приболел ненароком?
Паркинс Джиллеспи подумал.
- Не-а,- сказал он.
- Ну так в чем, черт дери, дело?
- Сдается мне,- сказал Джиллеспи,- что я усираюсь со
страху.
- Чего? - забарахтался в словах Нолли.- С чего это?
- Не знаю,- сказал Паркинс и забрал у него бинокль. Он
снова принялся разглядывать дом Марстена, а лишившийся дара
речи Нолли стоял рядом.

15.
Позади стола, на котором лежало письмо, подвал повернул
за угол, и они оказались в помещении, которое некогда служи-
ло винным погребом. "Хьюберт Марстен, должно быть, и впрямь
был бутлеггером," - подумал Бен. В подвале стояли покрытые
пылью и паутиной бочонки - маленькие и средние. Одну стену

435
закрывала стойка для бутылок, и кое-где из ромбовидных гнезд
еще выглядывали древние четвертьгаллонные посудины. Некото-
рые взорвались, и там, где когда-то тонкого ценителя вкуса
поджидало искристое бургундское, теперь устроил себе жилище
паук. Содержимое прочих бутылей, вне всяких сомнений, обра-
тилось в уксус - его острый запах витал в воздухе, мешаясь с
запахом медленного разрушения.
- Нет,- спокойно, констатируя факт, сказал Бен.- Не мо-
гу.
- Вы должны,- отозвался отец Каллахэн.- Я не говорю,
что это будет легко или к лучшему. Только, что вы должны.
- Не могу! - выкрикнул Бен, и на сей раз слова эхом от-
разились от стен подвала.
Посередке, на выхваченном из мрака фонариком Джимми
возвышении-помосте, неподвижно лежала Сьюзан. От плеч до
ступней девушку укрывало простое белое льняное полотно.
Приблизившись, они лишились дара речи. Слова поглотило изум-
ление. При жизни Сьюзан была веселой хорошенькой девчонкой,
где-то прозевавшей поворот к красоте (ошибившись, быть мо-
жет, всего несколькими дюймами). Не то, чтобы в ее чертах
чего-то недоставало. Нет, скорее причина заключалась в том,
как ровно, без волнений и удивительных событий текла ее
жизнь. Но теперь Сьюзан обрела красоту - угрюмую, мрачную
красоту.
Смерть не оставила на Сьюзан своих следов. Лицо сохра-
няло легкую краску, не знающие грима губы светились глубоким
красным тоном. Глаза были закрыты. Темные ресницы полосками
сажи лежали на щеках. Одна рука притулилась у бока, а вторая
легко прикрывала запястье первой. Кожа бледного лба была
безупречной, сливочной. И все же общим впечатлением была не
ангельская прелесть, а холодная, отчужденная красота. Что-то
в лице девушки неотчетливо, намеком, заставило Джимми вспом-
нить про молоденьких сайгонских девчонок (некоторым не было
и тринадцати), которые в переулках позади баров становились
перед солдатами на колени - не в первый и не в сотый раз.
Однако тех девчушек разрушало не зло, а просто слишком рано
пришедшее знание жизни. Перемена в лице Сьюзан была совер-
шенно иной... но какой, Джимми не сумел бы сказать.
Калахэн выступил вперед. Он надавил на левую сторону
упругой груди девушки.
- Сюда. В сердце.
- Нет,- повторил Бен.- Не могу.
- Будьте ее возлюбленным,- тихо проговорил отец Калла-
хэн.- А лучше - мужем. Вы не причините ей боли, Бен. Вы ос-
вободите ее. Больно будет только вам.
Бен немо смотрел на него. Марк достал из черной сумки
Джимми кол и держал, не говоря ни слова. Бен взял деревяшку
рукой, которая как будто бы растянулась на много миль.
Если я не буду думать о том, что делаю... может быть,
тогда...
Но не думать было бы невозможно. Бену в голову вдруг
пришла строчка из "Дракулы", развлекательного сочинения, ко-
торое напрочь перестало его развлекать. Когда Артур Холмвуд
столкнулся с такой же страшной задачей, Ван Хельсинг сказал

436
ему: "Прежде, чем попасть в воды радости, мы должны пройти
горькие воды."
Удастся ли хоть одному из них когда-нибудь вновь обрес-
ти радость?
- Уберите! - простонал он.- Не заставляйте меня...
Ответа не было.
Бен почувствовал, как лоб, щеки, подмышки взмокли от
холодного нездорового пота. Кол (четыре часа назад - простая
бейсбольная бита) словно бы напитался зловещей тяжестью, как
будто на нем сошлись невидимые и тем не менее титанические
силовые линии.
Он приподнял кол и приставил к груди Сьюзан - слева,
над последней застегнутой пуговкой блузки. На теле под ос-
трием образовалась ямочка, и Бен почувствовал, как уголок
рта нервно, неуправляемо задергался.
- Она живая,- проговорил он грубым, хриплым голосом -
Бен занял последнюю линию обороны.
- Нет,- неумолимо возразил Джимми.- Она Нежить, Бен.-
Это Джимми уже успел им продемонстрировать: обернул манжетку
тонометра вокруг неподвижной руки Сьюзан, подкачал воздух, и
они прочли на шкале: 00/00. Джимми приложил к груди девушки
стетоскоп, и каждый послушал тишину внутри грудной клетки.
В другую руку Бена тоже что-то вложили - он и через
много лет не мог вспомнить, кто это сделал. Молоток. Молоток
с дырчатой резиновой рукояткой. Головка в свете фонарика
блестела.
- Быстро,- сказал Каллахэн,- и выходите на свет. Ос-
тальное - наша забота.
Прежде, чем попасть в воды радости, мы должны пройти
горькие воды.
- Господи, прости меня,- прошептал Бен.
Он занес молоток и опустил его.
Молоток ударил точно по верхушке кола, и вверх по осине
передалась студенистая дрожь, которая будет преследовать Бе-
на во сне до конца его дней. Сьюзан распахнула большие голу-
бые глаза, словно причиной тому была сама сила удара. Из то-
го места, где кол проник в тело, изумительно ярким потоком,
заливая руки, рубаху, щеки Бена брызнула кровь. Подвал в
мгновение ока заполнил ее горячий медный запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65