Потом некоторое время не было ничего.
Совсем ничего.
... До половины уйдя в рыхлый холм, огромным крестом возвышался я над
сумрачной равниной, и тучи неслись по мглистому небу, цепляясь за мою
рукоять.
А по равнине двигалась странная процессия.
Блистающие и Придатки.
И как только кто-то из них проходил мимо моего холма -- я слышал Имена,
незнакомые мне, еле различимые в раскатах хриплого грома.
Придаток Артур Пендрагон и Блистающий меч Эскалибур, Придаток Тетра,
король фоморов, и Блистающий меч Орна, одноглазый Придаток Один и копье
Хунгнир; божественный Придаток Луг, искусный в ремеслах, и копье Ассал;
чернокожий лев Антара Абу-ль-Фаварис и меч аз-Зами, Сусаноо-но-Микото,
неистовый бог-Придаток ветра и морских стихий, и его Блистающий меч
Десять дланей...
Они шли и шли, и я уже не понимал, кто из них Блистающий, а кто --
Придаток; они шли, и гремел гром, и этому не было, не могло быть конца.
Этому не было даже начала.
Зигфрид и его меч Грам, Фрейр и меч Хундингсбана, Тор и боевой молот
Мьелльнир; Келтхайр, сын Утидира, и копье Луйн, Роланд и его меч
Дюрандаль, Магомет, пророк Божий, и его мичи -- Джуль Факар, что значит
"Пронзатель", Медхам, что значит "Острый", аль-Баттар, или "Рассекающий",
Хатей, или "Смертоносный", и еще два копья -- аль-Монсари и аль-Монсави...
И я проснулся, когда гром превратился в голос -- усталый, хриплый, слегка
севший, словно после долгого крика.
-- Будь проклят день, когда оружию стали давать имена! -- сказал тот голос.
5.
Проснувшись, я не помнил почти ничего, кроме голоса и его последних слов.
-- Приснится же такое...-- еле слышно лязгнул я, и в этот миг железная рука
коснулась моей рукояти. Рядом стоял Чэн, мотая отяжелевшей спросонья
головой и часто-часто моргая.
-- Приснится же такое...-- прошептал Чэн, становясь Чэном-Мной, и я еще раз
увидел глазами его памяти равнину, процессию; и услышал голос.
Чэну снился тот же сон. Только запомнил он больше.
-- Так, гулять... гулять...-- бормотал Чэн-Я, укрепляя ножны на поясе и
пробираясь к двери.-- На свежий воздух, в холодок...
Я-Чэн даже не сразу заметил, что почти дословно цитирую Обломка, а когда
заметил -- мы уже находились на улице и с удовольствием впитывали ночную
прохладу.
Некоторое время мы прогуливались возле главного входа, думая каждый о
своем. Я говорю -- "мы", потому что в первую же секунду
взаимопроникновения стало понятно -- Придаток Друдл рассказал Чэну почти
то же самое, что Детский Учитель поведал мне; и нам с Чэном совершенно
необязательно обмениваться узнанным для полноты картины.
Так что отошли друг от друга на шаг -- этот шаг был невидим никому, кроме
нас -- и вспоминали подробности ночного разговора.
Каждый сам по себе -- и в то же время вместе. Оказывается, "мы" ничуть не
хуже, чем "я" или даже "Я-Чэн"...
Неподалеку начинался чей-то сад, совершенно не огороженный, и там
оглушительно стрекотали цикады, заставляя вибрировать воздух. Я подумал,
что в моей воле бросить все и завтра же покинуть Кабир. Эмират велик, да и
дружественных земель немало -- и везде меня примут с радостью. Обзаведусь
новыми друзьями, ничем не буду интересоваться, никого не буду разыскивать,
никому не стану мстить, начну Беседовать вполсилы, чтоб не привлекать
лишнего внимания, а по ночам буду отводить душу с Заррахидом...
И никаких тебе забот -- ни личных, ни государственных! Уйдут видения
горящего Кабира, оборвет свой бег гнедой жеребец, и аль-Мутанабби, первый
Придаток на кабирском престоле, снова станет всего лишь именем на одной из
пластин латной перчатки. И все вокруг будут думать, что там, в перчатке есть
живая рука -- ну а что им останется думать?!
Ночь пахла персиками и рейханом, я счастливо улыбался и перемигивался со
звездами, прекрасно понимая, что никуда я не уеду, и, в конце концов, все в
этой жизни будет идти своим путем -- хочу я этого или не хочу.
Своим путем.
Путем Меча.
Только теперь до меня дошел смысл старинной поговорки: "Не мы идем по
пути, но Путь проходит через нас". Ведь если так -- можем ли мы уклониться,
отказаться, свернуть?
Вот я и свернул -- за угол, обходя Кобланов дом.
Через пару минут я и Чэн оказались на той самой глухой улочке, которую не
раз обозревали во время нашего невольного заточения. Ага, вот на этом самом
месте находился Гвениль, когда я из зарешеченного окошка кричал ему, чтобы
он срочно сообщил Шешезу о пленении несчастного Единорога; а потом Гвен
удалился в переулок...
-- А ведь мы предупреждали тебя, Наставник,-- донеслось из переулка.--
Упрямец ты, однако... был.
Это, наверное, Обломок опять что-то втолковывает Детскому Учителю.
Чуть ли не впервые реакция Чэна оказалась быстрее моей. Я еще только
понимал, что резкий скрипучий голос никак не может принадлежать Обломку,
а Чэн уже метнулся к угловому забору и, прикрываясь его тенью, мигом
оказался у поворота.
И тут, как по заказу, некая одинокая и взбалмошная тучка решила немного
поерзать по небу -- и клинок лунного света наискось полоснул по Кабиру,
высвечивая ближнюю к нам часть переулка.
И то, что происходило там.
... Прижавшись спиной к задней глухой стене чужого дома, стоял Придаток
Друдл, держа руку на эфесе Детского Учителя. Рядом с Наставником огибала
кушак Друдла гарда-лепесток Обломка. И я еще некстати подумал, что
плотный и приземистый Друдл сейчас напоминает тростниковую жабу,
ждущую очередного комара.
Все мое проклятое легкомыслие... не о том думаю, не о том!..
Напротив переминались с ноги на ногу двое Придатков. Первого из них я
узнал бы и в полной темноте, даже несмотря на троицу кинжалов-трезубцев за
его поясом. Усы-гарда кинжалов по форме изгиба ужасно напоминала
одностороннюю гарду Обломка, хотя в остроте тонких, хищно блестевших
лезвий сомневаться не приходилось.
Братья-Саи, приемные дети Шулмы; и их обманчиво нескладный угловатый
Придаток в темной, заправленной в холщовые штаны рубахе с широкими
развевающимися рукавами.
Я слегка задержал взгляд на Саях, с врожденным уменьем Блистающего
оценивая из внешний вид -- семь граней клинка, цельнокованного вместе с
двурогой изогнутой крестовиной, рукоять плотно обкручена грубой
веревочной спиралью и завершается простой круглой головкой.
Ни украшений, ни излишеств... ни ножен. Простота во всем. И баланс, должно
быть, отличный...
Раньше я подумал бы, что Саи попросту вышли из небогатого рода -- но это
раньше.
... Второй Придаток был невысок и гибок, вроде моего Чэна, и в нем
угадывалась кошачья грация и ловкость, которыми он, пожалуй, с успехом мог
бы восполнять недостаток веса или силы. Ножны, висевшие за его плечом,
пустовали -- а обнаженный Блистающий в правой руке и впрямь напоминал
сильно уменьшенного Но-дачи.
"Шото,-- догадался я.-- Маленький Шото. А где же остальные? Хотя... если Но-
дачи уехал в Мэйлань, то и остальные, скорей всего, разъехались по разным
городам, чтобы терроризировать эмират одновременно в нескольких местах. А
эти -- остались. Шешез говорил, что в Кабире в последнее время тихо...
странно! Эти остались -- и тихо?!"
-- Но велел нам тебя не трогать, Наставник,-- тягуче пропел Шото, и "Но"
получилось у него, как "Ноо".-- Впрочем, он уехал, а мы непослушные, знаешь
ли... Можно, мы тебя потрогаем, Наставник? Можно, я -- я сам! -- тебя слегка
потрогаю? Ты щекотки не боишься?..
К Обломку Шото не обращался, подчеркнуто игнорируя шута.
Братья-Саи хихикнули и отвели своего Придатка шагов на десять назад.
-- Это моя Беседа, Дзю,-- тихо и властно сказал Детский Учитель.-- Моя. Не
вмешивайся.
Он произнес это таким тоном, одновременно покидая ножны, что даже я, как
невидимый соглядатай, почувствовал -- это ЕГО Беседа.
Во всяком случае -- пока.
Шото коротко присвистнул и кинулся вперед.
6.
Они сошлись почти вплотную -- ни я, ни тем более Гвениль никогда не смогли
бы долго работать на такой дистанции -- и даже мне было сложно успевать
делить Беседу на отдельные фразы и оценивать смысл каждой.
Впрочем, "сложно" не значит "невозможно". И если бы я был не снаружи
Беседы, а внутри нее, то это происходило бы гораздо проще.
На первый взгляд Шото и Детский Учитель Беседовали очень похоже, в
основном полагаясь на короткие рубящие удары почти без замаха и ни разу не
ударяя дважды на одном и том же уровне. Только маленький ятаган бил
гораздо сильнее за счет центра тяжести, смещенного ближе к концу клинка (как
у любого Блистающего из рода ятаганов), а Шото с его серединным балансом
на два пальца от плоскости квадратной гарды не был столь подвержен инерции
удара.
Отчего и тратил значительно меньше сил на возвращение после промаха.
Фраза. Еще одна. Две фразы подряд, разрыв дистанции и пауза. Вопрос. Ответ.
Вопрос...
Постепенно я поймал нужный ритм, и следить за Беседой стало легче.
Вот тогда-то я и увидел главное.
Суть Беседы в глухом переулке спящего Кабира крылась не в том, что
Придаток Шото держал своего Блистающего двумя руками, а Друдл -- одной, и
впрямь став похожим на скачущую жабу с мелькающим языком-ятаганом
(взгляните на жабу с точки зрения комара, и вы поймете, что я хочу сказать!). И
не в том, что более легкий Шото не мог принять на себя всю мощь рубящего
ятагана, и его Придатку чаще приходилось уворачиваться, тогда как Друдл
упрямо лез вперед и Детский Учитель всякий раз оказывался на пути
визжащего Шото, заставляя того искать все новые лазейки в обороне
Наставника.
Нет, не это превратило Чэна в каменную статую, не это заставило меня
внутренне слиться с чужой Беседой, стараясь не пропустить ни одного
движения.
Просто сейчас в переулке Беседовали не Детский Учитель семьи Абу-Салим и
прошедший Шулму убийца-Шото. Это была Беседа непосредственно Кабира и
Шулмы. Беседа прошлого и настоящего, извечный спор мудрого Мунира и
гордого Масуда.
И Путь Меча был достаточно широк, чтобы вместить в себя и первое, и второе.
Ручей, некогда разделенный молнией надвое, вновь слился воедино -- и струя
враждовала со струей.
Я видел, как Наставник изо всех сил борется сам с собой, пытаясь сломать
воздвигнутую десятилетиями преграду Мастерства Контроля, помноженную на
навыки именно Детского Учителя! Уже трижды он мог пробить брешь в защите
Шото, и пробивал, и в последний момент судорожно отдергивался или
проходил впритирку к Придатку Шото -- в лучшем случае рассекая одежду.
Зато сам Шото не ограничивал себя ничем, работая исключительно на
поражение -- и при таком положении дел он обязательно рано или поздно
достанет тело Друдла!
Рано или поздно.
И останавливаться он не будет.
Шото не Беседовал. Он дрался. А Детский Учитель... он хотел драться. Он
страстно хотел этого, всей душой, всем существом! -- но его душа в последнюю,
самую важную секунду говорил: "Нет!"
"Фархада бы на его место!" -- еле успел подумать я, и тут случилось
непредвиденное.
То, на что никак не мог решиться Наставник, сумел сделать Придаток Друдл!
Когда маленький ятаган, чуть не плача от злости на себя самого, в очередной
раз отдернулся от незащищенного бедра Придатка Шото, не разрубив даже
полы халата -- Придаток Друдл с нечленораздельным криком вдруг прыгнул
вперед, едва не опрокинув Придатка Шото, и изо всех сил ударил того коленом
в низ живота.
Это было грубо и грязно, это противоречило всем канонам и основам Беседы,
вместе взятым, и это было как нельзя кстати. Разумеется, кстати отнюдь не для
Придатка Шото, взвывшего от боли и согнувшегося пополам.
И вот что удивительно -- если от мастерства Наставника я испытывал немалое
удовольствие, то поступок Друдла просто привел меня в восторг. Правда,
несколько животный восторг...
Отчего мне тут же стало неловко.
Детский Учитель просвистел возле открытой для атаки головы Придатка
Шото, смахнув прядь волос и так и не сумев заставить себя повторить удар
Фархада, расколовший череп взбесившегося чауша -- и один свист наложился
на другой.
Зрители не выдержали, становясь участниками.
Сай Первый на две трети вошел под правую ключицу Друдла. Шут охнул,
пальцы его разжались, и Детский Учитель звякнул о булыжник мостовой.
Угловатый Придаток братьев-Саев стоял на прежнем месте, но в руке его уже
покачивался рукоятью вверх Сай Второй, готовый в броске последовать за
братом.
-- Я ж тебе сто раз твердил, Шото,-- проскрипел Сай Первый, пока халат
Друдла вокруг него набухал, пропитываясь кровью,-- не лезь в герои, не
нарывайся без нужды. А тебе все забава... Ну что я Но сказал бы, если бы этот
придурок твоего Придатка попортил бы?! Ладно, заканчивай...
-- С-скотина! -- злобно прошипел Шото, и...
... Время -- очень странная штука. Чэну понадобилось всего пять прыжков,
чтобы оказаться в гуще событий, и за эти считанные мгновения успело
произойти многое, о чем гораздо дольше рассказывать, чем оно заняло времени
на самом деле.
Видимо, время бывает настоящее и ненастоящее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74