! Значит, так --
или вы без воплей объясняете мне, в чем дело, или -- клянусь клинками
Повитухи Масуда! -- я...
Договаривать мне не пришлось. Упоминание о клинках пришлось как нельзя
кстати -- Дзюттэ и Детский Учитель мигом угомонились.
-- Ты что?! -- с некоторым испугом брякает Обломок.-- И впрямь дурак... Кто ж
такими именами ночью бросается?! Я думал, дурнее меня никого нет, а
оказывается...
Тьфу ты, пропасть! Оказывается -- не оказывается... я в запале имена Повитух
перепутал. Хотел Мунира вспомнить, а мне на клинок Масуд подвернулся!
Даже в темноте я вижу -- нет, скорее чувствую -- как они переглядываются.
Конечно! Во-первых, если дурак-Единорог такими именами бросается, то он их
наверняка знает. Спрашивается -- откуда? Предположить, что от Придатков --
нет уж, Дзюттэ, конечно, тоже дурак, но не сумасшедший. И потом -- может, я с
умыслом Масуда, Повитуху Тусклых, помянул? Мало ли...
-- Ладно,-- наконец решается Детский Учитель,-- начистоту так начистоту. От
Кабира до Мэйланя сколько дней пути?э
Он что, в Мэйлань собрался? Родичей моих проведать?
-- Недели три,-- отвечаю,-- с лишком. И коней не жалеть. А если с караваном, не
спеша -- так и поболе будет. А что?
-- Ничего. А от Мэйланя до Кулхана?
Кулхан -- это пески на северо-востоке от Вэя, окраины Мэйланя. Я и не был-то
там ни разу... ведь по-мэйланьски "кул-хан" -- "плохие пески".
И не просто, а очень плохие.
-- Ну... не знаю. Дня три, если тропы выучить. Или кого-нибудь их Охотничьих
ножей в проводники взять.
-- А если наобум?
-- Тогда -- неделю. Или вообще не доберешься.
-- Так... Ну а если через Кулхан насквозь пройти и взять еще севернее? Там что?
Ишь, заглянул! Я и не слыхал, чтоб кто-нибудь в этакие дебри забирался...
зыбучка там, если верить слухам. То есть это в Кулхане зыбучка, а за ним...
-- Ничего,-- отвечаю.-- Конец света. Восьмой ад Хракуташа, где Ушастый
демон У плохих Придатков перековывает.
-- Да? -- вмешивается Обломок.-- А нам сказали, что там Шулма.
-- Какая еще Шулма? Кто сказал?
-- Друг твой один,-- невесело хихикает Обломок.-- Близкий Длинный такой,
слабо изогнутый, рукоять чуть ли не в полклинка, а гарды и нет-то почти. Руки
Придаткам рубить любит.
-- Но-дачи?!
-- Он самый... Ну что, Наставник, рассказывай...
И Наставник рассказал.
4.
По словам Детского Учителя, дней за десять до того, как произошло первое
убийство в Хаффе на открытом турнире, к нему пришли гости.
Но-дачи пришел, потом еще один Блистающий, очень похожий на Но-дачи, но
совсем маленький, не больше самого Детского Учителя; и трое странных
кинжалов с узким граненым клинком и длинными острыми усами выгнутой
гарды, отчего сами кинжалы сильно напоминали трезубцы, снятые с древка.
(Вспомнил я турнир, кинжалы эти вспомнил, как они Но от меня да Чэна
беспамятных уводили; голос их скрипучий вспомнил, Придатка нескладного,
одного на троих -- и не сказал я ничего, только кистью качнул Детскому
Учителю семьи Абу-Салим: продолжай, мол...)
... Говорил, в основном, Но-дачи. Остальные молчали. Плохо как-то молчали. С
вызовом. Короткий Блистающий сперва даже имени своего не назвал, а по виду
его род определить не выходило. Кинжалы-трезубцы велели звать их Саями, а
больше ничего не добавили.
Вот и звал их Учитель про себя: Сай Первый, Сай Второй и Сай Третий.
Только речь в первую очередь не о них.
Если верить Но-дачи -- а он сперва произвел на Детского Учителя (как и на
меня) весьма неплохое впечатление -- так вот, Но-дачи будто бы был моим
земляком, и нелегкая как-то занесла его в Кулхан.
Что он там искал -- неизвестно, и Детский Учитель решил не заострять на этом
внимания. Мало ли куда вздумается отправиться молодому Блистающему? -- а
Но-дачи был, похоже, лет на тридцать моложе меня. Почему на тридцать?
Когда я уезжал из Мэйланя, муаровый узор на клинках был темным, но все
вокруг поговаривали, что скоро в моду светлый войдет, "лянь памор" по-
нашему. Мне при отъезде всего-навсего двадцать девять лет стукнуло, узор у
Но светлый, чистый "лянь памор", а узор при рождении образуется. Сходится?
Ладно. В этом деле многое на веру придется брать. Возьмем, и дальше пойдем.
Короче, Но-дачи ухитрился пройти Кулхан. У Придатка его на воду то ли
чутье, то ли везенье было -- два раза на заброшенные колодцы натыкался, и еще
раз на конного Придатка, застигнутого песчаной бурей. Фляга у покойника
нашлась, небольшая, но на два дня пути хватило.
Коня у них в первую же неделю бешеный варан сожрал, так Придаток пешком
шел, Но-дачи на плече нес и сушеную варанятину жевал в отместку за коня, что
ли...
Нес, нес и вынес. На свою голову.
... Убили его, Придатка этого. Пески насквозь прошел, гнилую воду по капле
цедил, когда варанов не стало -- змей на солнце вялил... и все для того, чтоб у
первого же дерева, кривого да чахлого, прирезали его, как скотину.
Три копья ждали у этого дерева. Три легких копья неизвестного рода и три
ножа. Ну, и три Придатка на низкорослых косматых лошадках.
Только молчали они, и копья эти, и ножи -- молчали, сколько Но-дачи не
кричал им издали. И еще дух от них шел... нехороший. Будто и не Блистающие
они вовсе, а так -- вещь.
Вещь неразумная. Мертвая.
Или почти мертвая.
Или даже и не жившая никогда.
Так что когда Придаток Но-дачи из последних сил добежал до ожидающих --
один из всадников глянул на него искоса, наклонился, вынул безразличный нож
и деловито перерезал горло покорителю Кулхана.
Как ветку срезал. Равнодушно так, спокойно, без злобы.
И вытер неживой клинок о шкуру лошади.
Знай Но-дачи заранее то, что он тогда лишь начал узнавать; умей он в тот миг
то, чему нескоро обучился -- не спешил бы он к всадникам. И так, неспешно,
всех девятерых положил бы рядком у того же дерева. Три копья, три ножа, три
Придатка.
В пыль.
(Вот в это я поверил сразу).
... Увезли его. Приторочили к седлу и увезли. И очень скоро выяснил Но-дачи,
что вокруг него лежит Шулма, и живущие здесь Придатки зовут себя
шулмусами; а еще узнал, что нет в Шулме Блистающих.
Оружие есть. Вещь неразумная, для убийства созданная.
А убивали в Шулме немало. Род на род, племя на племя, то набег, то распря.
Так что работы железу хватало.
Брезжило что-то в местных клинках, словно фитиль мокрый свечной горел --
вспыхнет, погаснет, снова вспыхнет, зашипит, затрещит и плюется во все
стороны. Чадит, а не светит.
Вещь не вещь, тварь не тварь. Но и не Блистающие.
Дикие Лезвия. Совсем-совсем дикие.
Без легенд и сказок. Без красоты вымысла.
Как есть. По-настоящему.
... Не всех пришлых Придатков в Шулме резали. А тех, что из-за Кулхана
явились -- тех вообще берегли и, в отличие от других рабов, даже на тяжелые
работы не ставили.
И кормили не впроголодь. Это Придатку Но-дачи просто не повезло отчего-то.
Не глянулся он шулмусам-заставщикам, что ли?
Чего уж теперь гадать...
А вот Блистающих у пришельцев отбирали. Оружие то есть, с точки зрения
шулмусов. И хранили пленных Блистающих в почетном шатре.
У каждого уважающего себя племени -- а племен, себя не уважающих, не было в
бескрайней Шулме -- имелся такой шатер.
Знатное жилье! На отдельной повозке возили, трех белых коней запрягали да
трех гнедых -- это когда на новое место откочевывали. А вот когда на стоянках
разбивали, то сверкал и искрился шатер золотыми полосами переплетающихся
цветов и узоров, искусно вышитых по зеленому бархату; них шатра
натягивался на массивные колья красного металла, покрытые тончайшим
чеканом работы неведомых златоделов.
Вроде бы и небогата ремеслами кочевая Шулма, а вот поди ж ты!..
В шатре том и познакомился Но-дачи с братьями-Саями, хмурыми и
неразговорчивыми, и с другими Блистающими, невесть какими путями
попавшими в Шулму. Только не сразу понял Но, почему одни Блистающие в
шатре на белой, как снег, кошме лежат, а другие -- на пунцовой.
Как по крови плывут.
... Долго понимать не пришлось. Поначалу соседей спрашивал -- те, что с белой
кошмы, и сами ничего не знали или делали вид, что не знали, а те, которые с
пунцовой -- отмалчивались.
Вскоре все выяснилось само собой.
По большим местным праздникам, шесть-семь раз в год (как турниры в
Кабире!) устраивало племя общий той. Скачки, пляски, песни, козлодрание,
котлы сорокаведерные мясным паром кипят, маленькие Придатки-шулмусики с
головы да ног бараньим жиром да кислым каймаком перемазаны. А в
последний день тоя звали какого-нибудь раба-Придатка -- и непременно
выбирать оружие по руке.
С белой кошмы.
А потом ставили их обоих -- Придатка с Блистающим -- против бойца-
шулмуса.
И в ладоши хлопали -- начинайте, дескать!
Вот так хлопнули однажды и для Но-дачи. И для рослого темнокожего
Придатка -- дубанец, наверное! -- что уверенно поднял Но с белой кошмы.
(Еще бы! -- подумал я.-- Они там, в Дубане, и без того на двуручниках
помешаны, прочие роды обижаются... ну да ладно, не о том сейчас речь...)
Истосковавшийся по Беседам Но-дачи начал ее радостно и красиво -- благо
Придаток попался сообразительный. Три стремительных дуги прочертил в
воздухе тяжелый клинок, и слетела верхушка шулмусского малахая из лисьего
меха, забился на полынном ветру распоротый рукав чекменя, рассыпались
костяные украшения с лопнувшего шнурка на жилистой шее...
А кривая сабля-клыч не сказала в ответ ни слова. Шагнул шулмус, и узкий
клинок просто и грубо погрузился в живот нового Придатка Но-дачи. Темная
кожа посерела, будто пеплом подернулась, гулко забили барабаны -- и вновь
остался Но-дачи один.
В шатре. На белой кошме.
А за шатром хлопали в ладоши и счастливо взвизгивали довольные шулмусы.
Как же -- такая победа!
Даже обнаженное оружие, которым размахивали жители Шулмы, что-то
азартно бормотало, захлебываясь пьяным весельем -- да только невнятной была
речь шулмусских клинков, одышливо присвистывали копья, заикались на
взмахе метательные ножи...
Ну и что? Зато могли то, чего не могли Блистающие Верхнего Вэя, Кабирского
эмирата, Омелы Кименской, древнего Мэйланя, Лоулеза, Дубана, Хаффы,
Хакаса...
Шулма -- могла!
Видел Но-дачи По уменью Беседовать один Блистающий дюжины здешних
сабель стоит. Стоить-то, конечно, стоит, но вот в чем беда: через себя не
переступишь, а уменьем убийства не перекрыть!
Разве что...
Отлежался Но на кошме, отмолчался, и месяца через два, на очередном тое, с
другого конца подойти решил.
Пять раз выбивал он боевой топор из рук одноглазого шулмуса-поединщика,
пять раз кричал топору: "Опомнись, брат!.."
Не докричался. Глухо ухал топор, как птица ночная -- и все. А затягивание боя
считалось среди шулмусов уловками Гэнтэра, лукавого божка коров и
конокрадов, недостойными настоящего мужчины. Зароптали зрители, мелькнул
в воздухе волосяной аркан, рухнул хрипящий Придаток, роняя Но-дачи...
... Очнулся Но на кошме.
Белой.
Долго думал большой меч, долго себя наизнанку выворачивал, долго копил в
себе скудные крохи решимости; и накопил. После третьего боя, короткого и
страшного, отнесли его с почетом на пунцовую кошму и всю ночь выли вокруг
Но по-праздничному.
Никогда не забудет двуручный Но-дачи, Блистающий Мэйланя, как снял он с
плеч свою первую голову.
Вот ведь как выходит -- и чужая голова своей стать может, когда снимешь ее с
хозяина.
А Придатка, что в тот памятный день Но-дачи держал, в племя приняли. На
одного шулмуса больше стало. Молодец!..
Еще бы не молодец... И себя спас, и Но-дачи. Ведь если какой Блистающий с
белой кошмы за год так крови и не попробует -- приносили неудачника в
жертву Желтому богу Мо, разломав на три части и утопив в священном
водоеме.
Все дно -- в обломках. Гнилых, ржавых.
Кладбище, как есть кладбище. Братская могила.
А так -- хорошо. С пунцовой кошмы на праздничные бои лишь три раза в год
берут. И то -- против новеньких. Тех, что Беседуют. По-старинке. Как
привыкли в Мэйлане, Кабире, Хаффе...
Вот поэтому и не рассказывают новичкам, за какие-такие дела с кошмы на
кошму перекладывают.
... Год прошел. Второй прошел. Третий начался.
И как-то ночью вошли в шатер, переступив через удавленного стража, девять
Придатков -- из тех, что в разное время были в племя приняты. А у шатра
восемнадцать коней землю копытом рыли -- девять заседланных, девять -- в
заводе, под вьюки.
Взяли Придатки с пунцовой кошмы одиннадцать Блистающих -- троих
братьев-Саев, Но-дачи, потом похожего на Но маленького Шото... еще шесть
клинков, проверенных Шулмой...
И -- только пыль взвивалась за беглецами. Утром кинулась Шулма вдогон --
куда там! У ближайшего табуна табунщик пополам рассечен -- видно, впрок
праздничная наука пошла! -- кони на земле бьются с сухожилиями
перерезанными, плачут детскими голосами. Пока на дальний выпас пешком,
пока...
... Прошли они Кулхан. Семеро -- из девяти Придатков. Девять -- из
одиннадцати Блистающих.
И четыре лошади.
Прошли. Обратно. Зная, что там, за песками, далеко, есть на земле место такое
-- Шулма.
И земля им тесной показалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74