! Я смутно подозревал, что в том, что могло бы меня хоть
немного утешить, крылось что-то темное и страшное -- едва ли не худшее, чем
уже случившееся.
-- Чэн, я не понимаю, что происходит! Как... как может держащий оружие
пойти на такое?! Ранить, искалечить, а тем более -- убить! За что? И -- зачем?!
Это не прибавит к его имени ни гордости, ни почета, да и само имя придется
вечно скрывать! Я не понимаю... не могу понять... не могу!..
Она закрыла лицо ладонями, и слезой блеснул бриллиант в перстне на
безымянном пальце правой руки. Руки. Правой... О Изначальный кузнец
Джангар, неужели я навечно обречен с завистью смотреть на чужие руки?! Даже
если это руки любимой девушки...
Руки... и я успокаивающе погладил Чин по плечу уцелевшей рукой.
-- Не плачь, девочка. Люди, опозорившие свое право держать оружие, не стоят
самой крохотной из твоих слезинок. Нет, не пугайся, я говорю не о себе.
Возможно, я заслуживаю сочувствия или жалости, но позора нет на мне, и
прошу тебя не жалей Чэна из Анкоров Вэйских! Потому что может прийти день
-- и я стану недостоин жалости, но стану достоин позора. И в этот день
перестанет саднить моя кисть, оставшаяся там, на турнирном поле. И
созревший виноград моей жизни станет в этот проклятый день багряным и
горьким вином завершения...
Ладони Чин медленно разошлись в стороны, и она совершенно по-детски
уставилась на меня во все глаза -- но недетскими были испуг и надежда в этом
взгляде.
А я все пытался понять -- что же я сейчас наговорил ей?! Слишком сумбурно все
получилось, слишком порывисто и нелепо... Искренне говорил ты, Чэн Анкор
Однорукий, но словно и не ты говорил... вернее, не только ты...
Кто говорил вместе со мной? Чьи слова походили на язык древних поэм
безумного Масуда ан-Назри?
Кто предвидел страшное?..
... Хватит. Пора расслабиться.
-- А сейчас, благородная госпожа, позвольте вас пригласить? -- и я плавно
махнул обрубком в тот угол, где стояло наше оружие.
Продолжение нас самих.
-- Почту за честь, Высший Чэн. Но...
-- Никаких "но", госпожа! Кто, кроме вас и лучше вас, может мне вернуть
прежнее умение?
Чин внимательно поглядела на меня и молча кивнула.
И мы пошли к оружию.
Единорог словно бы сам скользнул в мою левую руку. И все же... Я никак не
мог избавиться от чувства неполноценности. И заранее понимал -- ничего не
получится.
Поддаваться мне Чин не станет -- я сразу же увижу и почувствую это. А в
полную силу...
К тому же меня все время подмывало перебросить меч в правую руку.
И я сознавал -- в какой-то момент, когда сознание уступает место мастерству, я
не выдержу.
Переброшу.
2.
... Силуэт всадницы уже давно растворился в лиловых сумерках Кабира, а я все
стоял у распахнутого окна, смотрел ей вслед и слышал -- нет, не цокот копыт по
булыжнику, но мелодичный перезвон оружия, звучавший, когда соприкасались
мой Единорог и Волчья Метла Чин. Только в сегодняшнем танце я оказался
слишком неуклюжим кавалером -- и звон выходил не таким радостным, как
прежде, срываясь зачастую на болезненное дребезжание...
Да и звучал-то он недолго. Мало того, что острие пики дважды замирало
вплотную к моей груди -- в довершение всего Чин удалось выбить
взвизгнувший Дан Гьен из моей левой руки, а такого до сих пор не случалось
никогда.
Никогда раньше.
Никогда...
Грустный вышел танец. Для обоих -- грустный. Теперь-то я знал...
Знал, что отныне мой удел -- грубая проза. Потому что поэзия поющего клинка
мне более недоступна.
И Чин тоже поняла это. Не могла не понять. Не думаю, что сейчас ей намного
легче, чем мне.
Впрочем...
Я стоял у окна и смотрел в сумерки, поглотившие маленькую Чин, которую
родные и близкие друзья иногда называли Черный Лебедь Хакаса.
Я был ее очень близким другом.
Улетай, лебедь...
3.
... Фальгрим явно задался целью всерьез споить меня. Он был излишне весел и
многословен, нарочито громко шутил (а голос у Беловолосого и так -- о-го-го!),
постоянно подливал мне вина и изо всех сил старался не смотреть на мою
укороченную правую руку, прятавшуюся в провисшем рукаве халата.
За последние три дня я в полной мере успел оценить деликатность моих
знакомых. Все были прекрасно осведомлены о руке бедного Чэна Анкора и все
старались на нее не смотреть.
И я в том числе.
Только никому это не удавалось.
И мне -- в том числе.
-- Наливай! -- бросил я просиявшему Фальгриму.-- Ах, судьбы наши бренные,
кто был -- того уж нет... Подымем чаши пенные, как говорил поэт!..
Поднимать чашу можно любой рукой. И я пил, пил -- заливая кровью
виноградной лозы дорогой полосатый халат и мечтая опьянеть до
беспамятства.
И -- не опьянел. А посему слушал последние новости Кабира в громогласном
исполнении своего приятеля -- о предстоящей помолвке племянника эмира
Дауда, Кемаля аль-Монсора Абу-Салим и благородной госпожи Масако Тодзи;
о приемах и балах; о госте города -- Эмрахе ит-Башшаре из Харзы, которому
ехидный и острый на язык шут эмира Друдл Муздрый успел прицепить кличку
Конский Клещ, и кличка действительно пристала к бедному Эмраху, как тот
самый клещ к конской...-- Фальгрим смеялся долго и со вкусом, после чего
продолжил: о купеческом караване из Бехзда, принесшем совсем уж несуразные
слухи; о...
Фальгрим все не умолкал, но я уже плохо слушал его, хотя это было и не очень-
то вежливо. Два имени засели у меня в голове. Эмарх ит-Башшар из Харзы и
Друдл Муздрый -- шут, которого многие считали советником эмира Дауда.
Впрочем, одно другого не исключало.
Я вспоминал странное поведение харзийца во время нашей первой встречи у
башни Аль-Кутуна и после нее, вспоминал многозначительные намеки Друдла,
обильно сдобренные нахальством... Оба они безусловно что-то знали -- что-то,
что отнюдь не помешало бы знать и мне!
Что?
Хотя... Я невольно покосился на болтающийся рукав. Что мне с этого знания,
каким бы оно ни было? Все знание мира не стоило пяти обычных крепких
пальцев...
Фальгрим перехватил мой взгляд -- и осекся на середине фразы. Понял -- зря,
все зря. Зря пытался развеселить, отвлечь, напоить... Не казни себя,
Беловолосый, не ты в этом виноват. А я и так благодарен тебе уже за саму
попытку.
Лицо молодого лорда Лоулезского стало серьезным и суровым. Сейчас он был
чем-то похож на собственный двуручный меч-эспадон Гвениль, стоявший
позади Фальгрима у стены рядом с моим Единорогом. На мгновение мне даже
показалось, что и мечи тоже беседуют друг с другом -- разве что вина не пьют.
... Откуда у меня такие мысли? Спьяну, что ли? -- так хмель меня сегодня не
берет...
-- Извини меня, Чэн,-- неожиданно тихо заговорил Фальгрим, и его
приглушенный бас напомнил мне рокотание отдаленного грома.-- Я понимаю,
каково тебе сейчас... а если не понимаю, то догадываюсь. Когда б я не проиграл
ту проклятую рубку...
Он помолчал, двигая по столу свою опустевшую чашу. Чеканный дракон из
серебра, обвивавший ее, подмигивал мне кровавым глазом.
-- В Кабире поговаривают, что ты хотел свести счеты с жизнью,-- глухо
пророкотал далекий гром.-- Я рад, что ты не сделал этого...
-- Я еще сведу счеты,-- криво усмехнулся я.-- Только не с жизнью. Вернее, не со
своей жизнью.
Фальгрим непонимающе посмотрел на меня и потянулся за узкогорлым
кувшином.
Я и сам-то не очень себя понимал. Может быть, во мне проснулась кровь моих
вспыльчивых предков из варварского Вэя, гибких и опасных, как клинки.
Кровь...
Алая кровь на зеленой траве.
-- Гонец от солнцеподобного эмира Кабирского Дауда Абу-Салима! --
возвестил объявившийся в дверях слуга -- низкорослый крепыш с двумя
боевыми серпами-камами за поясом.
-- Проси,-- махнул рукой Фальгрим, обрадованный тем, что столь скользкий и
болезненный разговор был внезапно прерван.
Как ни странно, я тоже испытал облегчение. Кто утверждал, что больные
любят говорить о своих болезнях? Или просто я -- не больной?..
А какой я? Здоровый?!
Этого гонца я не помнил, но одевался он точно так же, как и любой гулям
эмира -- праздничный чекмень темно-синего сукна, подпоясанный алым
кушаком, островерхая шапка с косицей гонца, остроносые ичиги на ногах... Ну,
и непременный ятаган за кушаком.
И сам присланный гулям был так же бородат и черноволос, с тем же орлиным
профилем, что и все гонцы эмира. Выращивают их специально для Дауда, что
ли?..
-- Великий эмир Кабира приглашает Фальгрима, лорда Лоулезского, к себе во
дворец. Сегодня вечером состоится помолвка досточтимого Кемаля аль-
Монсора Абу-Салим с благородной госпожой Масако Тодзи.
Гонец отбарабанил все это заученной скороговоркой, потом заметил меня -- я
еще при его появлении отошел к окну,-- и поспешил продолжить:
-- Вас, Высший Чэн Анкор, великий эмир также приглашает на торжество.
Посланный к вам гулям не застал вас дома...
Он запнулся и неожиданно закончил:
-- А из вашего дворецкого слова не вытащишь...
Я сдержанно кивнул.
Когда двери закрылись за гонцом, отосланным на кухню, Фальгрим посмотрел
в окно, обнаружил за ним то же, что и я -- близкий к угасанию день -- и перевел
взгляд на меня.
-- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то
темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься...
Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья...
4.
Пышная суета празднества, на которое мы с Фальгримом слегка опоздали,
сразу же закружила меня, действительно давая возможность ненадолго
забыться -- и я с радостью окунулся в этот шумный водоворот, сверкающий
шитьем одежд, ослепительными улыбками, полировкой клинков и чаш с
искристым вином.
Я с искренней радостью приветствовал знакомых, стараясь не обращать
внимания на бросаемые украдкой сочувственные взгляды; я раскланивался с
дамами, говоря один комплимент за другим; я даже шутил, я был почти весел,
суматоха лиц и приветствий вытеснила из головы тяжелые мысли -- чего не
смог сделать хмель вина, сделал хмель праздника...
Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все -- как
прежде, и я сам -- прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа
общества... и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного
тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом,
не было неба, падающего на турнирное поле...
Не было!..
... Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем дело,
всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.
Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера. Гости
уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые зурначи со
своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом -- и теперь в кругу
остались двое.
Племянник эмира Кемаль аль-Монсор -- не по возрасту мощный и крепко
сбитый юноша -- и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода
Тодзи.
И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи
Масако, и тяжелого ятагана -- в руках Кемаля.
В руках...
Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца в честь
помолвки.
Наконец они поклонились друг другу: аль-Монсор -- с неторопливым
достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи -- низко и почтительно,
тоже с улыбкой, но чуть лукавой.
А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым движением
взлетела вверх, описывая двойной круг вплотную к замершему Кемалю.
Замершему -- да не совсем. Трижды раздавался чистый звон металла -- это
стремительный ятаган аль-Монсора слегка изменял траекторию клинка
нагинаты. И тут же сам Кемаль сорвался с места -- и жених с невестой
закружились по залу в звонком, блистающем танце под пронзительные вскрики
зурны и низкий ропот чанга.
Это было -- Искусство.
Настоящее.
Дважды мелькало гибкое древко, и мерцающее лезвие нагинаты проходило
впритирку к шелковой кабе Кемаля; и дважды пылающий полумесяц ятагана
касался вышитой повязки, стягивавшей под грудью узорчатое кимоно госпожи
Масако.
Через некоторое время упал на пол разрубленный пояс, и взвихрились
освобожденные полы халата аль-Монсора -- но в тот же миг одна из прядей
черных волос Масако плавно легла ей на плечо и сползла вниз по широкому
рукаву.
Жених и невеста улыбнулись друг другу, и танец продолжился. Некоторые
гости, не выдержав, начали присоединяться, и зал наполнился звоном и
топотом.
Прекрасная пара! Они были просто созданы друг для друга.
Как мы с Чин.
Раньше...
За моей спиной кто-то вежливо кашлянул.
Я обернулся. Передо мной стоял эмир Кабира Дауд Абу-Салим.
Собственной персоной.
-- Приветствую тебя, Высший Чэн Анкор,-- негромко произнес он, поглаживая
окладистую завитую бороду, лишь недавно начавшую седеть.-- За все время
празднества мы с тобой так и не успели отдать дань приличиям,
поприветствовав друг друга...
-- Прошу прощения, великий эмир, что я не успел это сделать первым,--
смиренно ответил я, склоняя голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74