Пауза. И тихо почему-то, словно весь турнир вымер.
-- Злю, значит -- надо,-- это уже Обломок, шут тупой.-- Злые -- они острее видят,
а добрые -- слепцы! Гвениль его только что под чужой удар подставил, до
проверки Мастерства Контроля, а этот Рог Мэйланьский... Добренькие мы все,
Наставник, по самую рукоять добренькие, не переучить нас...
И -- еле слышно во вновь возникшем гомоне -- чей-то скрипучий смешок.
3.
... испортили настроение, мерзавцы! Чуть Учителю сгоряча по-Беседовать не
предложил... И не то чтоб я его опасался или еще что-нибудь -- у такого и
выиграть почетно, и проиграть не зазорно -- а просто неловко на турнирном
поле препираться и Беседы случайные затевать.
И с кем? С Детским Учителем семьи Абу-Салим?! Не хватало еще с шутом на
площадку выйти, на потеху всему Кабиру... Расслабился, называется! Завелся с
первого взмаха, как вчера кованый...
-- Айе, Единорог! Оглох, что ли?!
Совсем рядом ударили в землю конские копыта, налетевший ветер принес с
собой запах звериного пота и кожаной сбруи, и сбоку от меня вырос Лунный
Кван-до, вонзив в землю наконечник основания древка.
Казалось, что щуплый и жилистый Придаток в юфтевой куртке по пояс и
штанах из плотно простеганной ткани, гарцуя на плохо объезженном коне,
уцепился с перепугу за ствол одинокого кипариса -- у которого вместо кроны
по ошибке выросло огромное лезвие с толстым шипастым обухом.
-- Ну, мэйланец, ты даешь! Тебя на твоей площадке уже битый час дожидаются!
Твой выход! Гвениль кривому двуручнику уступил, все тебя ищут...
Вот сколько себя в Кабире помню, всегда у Квана Придатки мелкие...
Что? Что он сказал?!
То, что Гвениль умудрился-таки проиграть заезжему Но-дачи, сразу оттеснило
на задний план все прочие мысли.
-- Как уступил? На чем?!
-- Да в самом конце... Их сперва, как ты ушел, на Мастерство Контроля трижды
проверяли -- и все в лучшем виде! У гранитной плиты, у натянутой струны, у
бычьего пузыря -- оба при ударе в полный размах вплотную останавливались!
После по горящей свечке срубили -- опять на равных... фитиль сняли, свеча
стоит. А там гость предложил гвозди в воздух кидать. Вот Гвен на втором
гвозде-то и срезался!..
Увлекшийся Кван все говорил и говорил, подробно перечисляя мельчайшие
подробности состязания в рубке, но я уже не слушал его, поймав себя на
странном и неприятном чувстве.
Очень странном и очень неприятном.
После проклятых слов шута поражение Гвениля стало приобретать для меня
довольно неожиданную окраску. Действительно ли опытный эспадон уступил
рубку, нарвавшись на более умелого Блистающего, или крылся в этом какой-то
тайный умысел? Вот и у Абу-Салимов он громче всех за турнир высказывался,
несмотря на предупреждения Шешеза да мои слова...
Стоп, Единорог, не дури... Гвениль-то, может, и громче других был, да только
твой голос последним получился, последним и решающим! И кто, как не ты сам,
минуту назад утверждал, что веришь эспадону, как себе?!
Верю. Да. И в Тусклых верю. И в то, что бред это все -- тоже верю. И в то, что
Тусклыми не сразу становятся. И...
Он, что-то много всякой-разной веры на одного Единорога!
И Придатка на улице Сом-Рукха, пополам разрубленного, тоже сам видел.
Впервые в жизни такое видел -- но понимаю, что в принципе многие из
Блистающих на это способны. Вон, тот же Кван или ятаган Шешез... Только я
ведь не вчера с наковальни! Кван, конечно, любого Придатка запросто бы
развалил -- да не так бы это после Кванова лезвия выглядело бы! И после
Шешеза не так...
А я или Заррахид -- нам проткнуть проще, хотя мы и рубить можем...
Двуручник там был, Тусклый или какой еще -- но двуручник, по повадке да
удару... и он же Шамшера ан-Имра ломал.
Чтоб тебе гарду сточили, Обломок тупомордый! До чего довел... в друзьях
сомневаюсь, думаю невесть о чем, дергаться скоро начну...
-- Ну ты ка -- дождя будешь ждать, из чистого-то неба?! -- возмутился Кван,
вскидываясь поперек конской холки.-- Догоняй!
И я послал Придатка Чэна вслед за удаляющимся конем.
Бегом.
Чтоб дурные мысли из себя выветрить.
4.
... Шум трибун отдалился, расплылись туманом силуэты тех, кто толпился у
самой площадки -- и мы остались один на один.
Я и Но-дачи.
Финальные Беседы турниров -- не место для досужих размышлений или
самокопания. Не место и не время. В эти недолгие мгновения собственное бытие
переживается особенно остро, и впору рассечь мир гордым выкриком: "Я есть!"
Воистину правы были древние, говоря, что в такие моменты "один меч сам
стоит спокойно против неба!.."
Против неба, в котором так же одиноко вспыхнул луч Но-дачи, пресекая все
лишние нити раздумий, еще тянувшиеся во мне.
Нет, это был уже не тот вежливо-самоуверенный Блистающий, которого совсем
недавно подводил ко мне Гвениль. Теперь он был внимателен и осторожен,
теперь его Придаток был босиком и крепко держал рукоять обеими руками,
вознося огромный клинок Но-дачи над головой, словно собираясь пронзить
облако.
Там он и замер, этот двуручник, который нравился мне все больше и больше,
замер странным шпилем над недвижным храмом его Придатка.
В Кабире такие вступления к Беседам были редкостью -- но я-то вырос не в
Кабире! И поэтому прекрасно знал, что неподвижность Но-дачи была своего
рода вызовом, который можно было принимать или не принимать.
Я принял.
Держась на расстоянии, делавшем невозможным удар без предварительного
подшагивания, я выскользнул из ножен и медленно провел правую руку
Придатка Чэна по дуге вниз, назад и вверх, указав острием на лицо Придатка
Но-дачи. Затем я внутренне напрягся -- и Придаток Чэн выставил вперед
пустую левую руку, одновременно поднимая левую ногу так, чтобы колено
очутилось почти у подбородка.
И напротив каменного храма с остроконечным куполом застыло изваяние
танцующей птицы Фэн с расправленными крыльями, правое из которых было
вдвое длиннее левого и сверкало на солнце.
Долгое стояние на одной ноге гораздо сложнее и утомительнее, чем на двух --
как стоял Придаток Но-дачи -- но я не допускал даже тени сомнения в исходе.
Слишком часто мы стояли вот так у себя во дворе, водрузив на поднятое колено
Придатка Чэна пиалу с горячим вином, и я уже напрочь забыл те времена,
когда вино в конце концов расплескивалось.
Молчали онемевшие трибуны, солнце неспешно двигалось по небосводу от
зенита к западу, росли наши тени на земле -- а мы все стояли, и только когда
шпиль над храмом слегка дрогнул и покачнулся, я позволил птице-Чэну
победно всплеснуть крыльями и встать на обе ноги.
После чего на меня обрушилась двуручная молния.
Уходя от первого столкновения и разрывая дистанцию до относительно
безопасной, я уже понимал, что Но-дачи будет теперь действовать только
наверняка. Проиграв состязание в неподвижности и памятуя о разрезанных
ремешках сандалий, он не позволит себе ничего спорного, ничего лишнего,
ничего...
Ну что ж, я был рад за него. За него и за себя.
Значит, приходило время для того, что было фамильным умением прямых мечей
Дан Гьенов моей семьи. Время для того, за что я и отличал род Анкоров
Вэйских, предпочитая его любым другим Придаткам.
Придаток Но-дачи стремительно прыгнул вперед, сам Но-дачи взметнулся над
его правым плечом -- и на миг остановился, не понимая, что происходит.
Придаток Чэн смеялся.
Он смеялся, радостно и искренне, а потом протянул пустую левую руку перед
собой и принялся шарить в воздухе, словно пытаясь нащупать что-то,
невидимое никому, кроме него.
И нащупал.
... Но-дачи не двигался с места, и кончик его клинка подрагивал в опасливом
нетерпении.
Пальцы Придатка Чэна побарабанили по опять же невидимой полке и
сомкнулись, образовывая разорванное кольцо -- как если бы в них оказалась
круглобокая чашка.
... Босые ноги Придатка Но-дачи нетерпеливо переступили на месте, подминая
хрусткую траву, но сам Но-дачи не изменил своего положения.
Я опустился до земли, приняв самое безвольное положение, чуть ли не упираясь
острием в невесть откуда взявшийся камешек.
... и Но-дачи, не выдержав, ударил.
Он ударил неотвратимо, как атакующая кобра, он был уверен в успехе и,
демонстрируя высочайшее для двуручника Мастерство Контроля, остановился
точно вплотную к голове все еще смеющегося Придатка Чэна.
Вернее, вплотную к тому месту, где только что была голова Придатка Чэна.
Потому что Придаток Чэн одновременно с ударом поднес бесплотную чашку к
губам и отклонился назад, вливая в себя ее содержимое. Так что голова его
отодвинулась ровно на четверть длины клинка Но-дачи, и этого вполне
хватило.
В то же время Придаток Чэн неловко взмахнул правой рукой, удерживая
равновесие -- а в этой правой руке совершенно случайно был я.
И мой клинок легко уперся в подмышечную впадину Придатка Но-дачи.
В Беседах Блистающих, особенно в финале турниров, судьи не нужны. Поэтому
Но-дачи понял все, что должен был понять. Понял -- и ударил на полную длину
клинка, сокращая дистанцию до безысходной и держась по-прежнему на уровне
головы моего Придатка. И мне даже показалось, что на этот раз Но-дачи мог
бы и не успеть остановиться -- хотя, конечно, такое могло только
примерещиться.
Но содержимое невидимой чашки ударило в голову Придатка Чэна быстрее,
чем разозленный неудачей двуручный меч.
И Придаток Чэн упал на колени. Пьяные Придатки плохо держатся на ногах --
вот он и не удержался. А я небрежно пощекотал живот Придатка Но-дачи,
после чего устало лег на плечо Придатка Чэна.
Обалдевший Но-дачи повел своего Придатка назад, пытаясь разобраться в
происходящем, но Придаток Чэн хрипло заорал, протестуя -- и кувыркнулся
вслед, собираясь продолжить.
Вновь ударила с неба в землю слабо изогнутая молния Но-дачи -- и вновь заря.
Придаток Чэн не сумел довести кувырок до конца, неуклюже завалившись на
землю еще в середине переката, и Но-дачи вонзился в землю на полклинка
левее.
Я по дороге зацепил босую пятку Придатка Но-дачи -- и вдруг остановился,
пораженный неожиданной догадкой.
Но-дачи вонзился в землю. Но он не мог этого сделать!
Не мог!
Он же предполагал, что в этом месте окажется Придаток Чэн... И, значит,
должен был остановиться выше земли, над телом, а не в нем!..
Нельзя думать во время Бесед. Нельзя...
-- Извини,-- свистнул Но-дачи, резко опускаясь почти вплотную к навершию
моей рукояти.-- Мне действительно жаль...
И я ощутил, что сжимавшие меня пальцы умирают.
Нет.
Уже мертвы.
А рядом упирался в багровую траву обрубком правой руки Придаток Чэн, и
немой вопрос бился в его трезвых глазах.
-- Ты же... ты же не Тусклый?! -- это было все, что мог прошептать я, теряя
сознание от мертвой хватки коченеющих пальцев.
-- Извини...
-- Скорее. Но! Не медли!..-- прозвучал совсем рядом странно знакомый
скрипучий голос, и я еще успел увидеть троицу совершенно одинаковых
Блистающих, коротких и похожих на трезубец без древка; и все трое
размещались за поясом тощего нескладного Придатка... они звали Но-дачи,
торопя его, не давая мне договорить, узнать, понять -- почему?!
А потом я перестал их видеть -- и двуручного Но-дачи, и кинжалы-трезубцы с
одинаковыми голосами, и солнце, тусклое и горячее, как...
Потому что пришла темнота.
ПОСТСКРИПТУМ
... А трибуны поначалу ничего не поняли.
Когда веселый Чэн Анкор, наследный ван Мэйланя, начинает по обыкновению
притворяться пьяным, и легкий прямой меч в его руке снует проворней иглы в
пальцах лучшей вышивальщицы Кабира -- зрители на трибунах замирают от
восторга, и кто способен уследить за непредсказуемостью движений
улыбчивого Чэна, понять истинную причину, поверить в небывалое?!
А те, кто способен был уследить, кто сумел понять, кто готов был поверить --
увы, не оказалось их в первых рядах толпы, в конце концов ринувшейся на
поле... захлестнуло их рокочущей волной, смяло и разметало в разные стороны.
Тем и страшна толпа, что тонешь в ней, расстворяешься, и не прорваться тебе,
не успеть, даже если и видишь ты больше прочих, и жгучий гнев клокочет в
твоей груди, подобно разъяренному огню в кузнечном горне!..
Где-то в самой гуще людского водоворота оглушающе свистел над головами
гигантский эспадон в мощной руке Фальгрима Беловолосого, лорда
Лоулезского, и зычный рев северянина едва не перекрывал многоголосье толпы:
-- Пустите! Пустите меня к нему! Да пустите же!..
И не было понятно, к кому именно рвется неистовый Фальгрим -- к невольной
жертве или вслед за бежавшим палачом.
Несся от восточных площадок незаседланный каурый трехлеток, на котором,
подобно безусому мальчишке-пастуху, пригнулся к конской шее сам эмир
Кабира Дауд Абу-Салим, и кривой ятаган на его боку безжалостно бил
животное по крупу, торопя, подстегивая, гоня...
Ужом проскальзывала между сдавленными телами белая туника Диомеда из
Кимены, и серповидный клинок-махайра неотступно следил за смуглым и
гибким Диомедом, вписываясь в еле заметные просветы, раздвигая
толкающихся людей, помогая кименцу протиснуться хоть на шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74