Наградой за мою роль в них было сознание того, что я делал больше и лучше
других, и другие члены коллектива видели это и ценили. Ничего, кроме
признания и справедливой оценки сделанного мною, я не хотел для себя.
Желание, чтобы кто-то видел, что я делаю, что я на самом деле из себя
представляю, чтобы кто-то справедливо оценил мое поведение и результаты моей
деятельности, стало одной из основных черт моего характера. В книге "Зияющие
высоты" я выразил это в "Молитве верующего безбожника". Тот факт, что в
реальности общественная оценка человека, как правило, не совпадает с его
сущностью, постоянно причинял мне страдания. Сначала я недоумевал по этому
поводу. Потом понял, что это есть закономерное явление. Но легче от такой
мысли не стало.

САМОВОСПИТАНИЕ
Я очень рано начал заниматься самовоспитанием. Разумеется, сначала я не
осознавал его, как таковое. Это было мальчишеское поведение, переросшее в
сознательное делание себя по определенным образцам. Приведу несколько
примеров. Мы устраивали соревнования, кто дольше выдержит щекотку или боль.
Я заставил себя держаться дольше других. Такая необычная тренировка
пригодилась мне впоследствии не раз. Однажды мы забрались в помещение, где
хранилась колхозная сметана и сливки, и съели чуть ли не все запасы,
предназначенные для сдачи государству. Нас, конечно, разоблачили. Родителей
оштрафовали, а нам устроили коллективную порку. Меня порол сам председатель
колхоза, считавший меня зачинщиком. Порол вожжами. Порол убежденно и, можно
сказать, с душой. Но я решил вытерпеть во что бы то ни стало, не просить
пощады и не выдавать настоящего зачинщика. И вытерпел. Из этого [52] я
извлек урок: боль ощущается не так остро, если имеешь твердое решение
выстоять.
В полях вокруг наших деревень построили вышки для геодезических
измерений. Подниматься на них можно было по лестницам, доступ к которым был
закрыт запертыми на замок дверями. Но на одной из "ног" вышек снаружи были
приколочены перекладины, по которым можно было забраться наверх. Мы
поспорили, что я смогу это сделать. Когда я начал подниматься, меня охватил
ужас. Но отступать было поздно. Внизу стояли ребята и девчонки. Если бы я не
полез до самого верха, меня засмеяли бы. Рухнула бы моя репутация. Пришлось
лезть до конца. Потом я лазил на все вышки в округе уже без особых усилий
над собой. Другой случай преодоления страха произошел, когда я учился в
четвертом классе. Точно так же на спор я ночью один пошел на кладбище. Хотя
я уже знал, что никакого Бога нет, было все равно жутко. Страшнее, чем лезть
на вышку. Я и на сей раз пересилил страх. С тех пор у меня не было ни одного
случая в жизни, чтобы я не преодолел чувство страха. И не было ни одного
поступка, который я совершил бы под влиянием страха.
С годами я стал заниматься самовоспитанием вполне сознательно, стараясь
следовать нравившимся мне литературным образцам. При этом моими героями
никогда не были дети. Это были всегда взрослые. И среди живых я не видел
образцов для подражания. Любопытно, что у меня никогда не появлялось желания
что-то иметь только по той причине, что это имел кто-то другой. Со временем
я возвел это в принцип: не подражать никому, не хотеть того, что имеют
другие, но что не есть необходимый элемент твоей имманентной жизни.
Я не считаю, что делал себя по наилучшим образцам и наилучшим образом. Я
не собираюсь конкурировать с другими в этом отношении. Я лишь констатирую
как факт, что имел перед собой какие-то образцы человека и начал делать себя
по ним еще в детстве. Потом и образцы эти отпали. И к проблеме самосоздания
я стал подходить творчески: я решил сотворить существо, какого не было ни в
реальности, ни в литературе.

[53]
КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ
Самым значительным событием в деревне в период моего детства была
коллективизация. В моем формировании и в моей судьбе она сыграла роль
огромную. Потому остановлюсь на ней несколько подробнее.
Когда число людей, занятых поисками истины, превышает некий допустимый
максимум, то в силу вступает закон: чем больше искателей истины, тем более
чудовищные заблуждения порождают эти поиски. В таких случаях люди стремятся
не столько к истине, сколько к удовлетворению своих личных целей за счет
темы. Истина оказывается делом второстепенным. Тема советской
коллективизации дает классический пример на этот счет. На эту тему написаны
тонны слов. Найти в них крупицу истины еще труднее, чем найти жемчужину в
навозной куче. Уже находясь в эмиграции, я пытался высказать о
коллективизации то, что пережил сам и видел своими глазами, на меня обрушили
самые нелепые и несправедливые обвинения, в их числе - обвинения в защите
сталинизма. И это делали в отношении человека, который в семнадцать лет
встал на путь антисталинизма и пострадал из-за этого! Хотел бы я знать, как
бы вели себя нынешние храбрые критики Сталина, если бы оказались в Советском
Союзе в 1939 году!
В силу особенностей, о которых я говорил выше, наш район был всей
предшествующей историей подготовлен к коллективизации. Думаю, что в этом
отношении он был типичен для России. Крестьяне не были собственниками земли.
Единоличность хозяйства заключалась лишь в том, что семья индивидуально
использовала отведенные ей участки земли. Землю нельзя было продать и даже
передать другим во временное пользование за плату. Революция ликвидировала
помещичье землевладение. Производительность крестьянского труда была низкая.
Продукты труда продавались лишь в исключительных случаях. Это не было
источником регулярного дохода. Многие работы выполнялись коллективно
(починка дорог, рытье прудов, сенокос). Коллективизация не была для крестьян
чем-то абсолютно новым и неожиданным. [54]
О колхозах стали говорить еще до того, как коллективизация началась
практически Неподалеку от нашей деревни возникла коммуна в духе идей
социалистов-утопистов. Она стала предметом насмешек и скоро развалилась. Так
что не любое насилие сверху могло быть принято массами крестьян. Если
колхозы и были насилием, как принято теперь думать, то это было насилие
особого рода: оно было формой организации добровольности. Иначе колхозы не
уцелели бы, несмотря ни на какие репрессии. Ведь и в основе закрепощения
крестьян в России в шестнадцатом и семнадцатом веках лежала добровольность.
Суть проблемы рабства состоит не в том, почему людей заставляют становиться
рабами, а в том, почему они позволяют превращать себя в рабов.
О колхозах говорили с насмешкой. Особенно потешались над тем, что якобы
вся деревня будет спать под одним одеялом и есть из одной чашки. Одна
доверчивая, но очень жадная старуха приобрела огромную ложку, дабы "не
упустить своего" из общей чашки. Но насмешки не помешали юмористам
единодушно и без эксцессов вступить в колхоз. Лишь немногие отказались.
Отказалась та жадная старуха, узнав, что общей чашки не будет. Отказался мой
дед и один из односельчан. Последний собрал пожитки, забрал семью и уехал в
Ленинград. Дом со всем хозяйством он просто бросил. Лошадь привязал на
станции к столбу. Такие поступки стали возможными потому, что потеря
хозяйства не превращалась в катастрофу, а при наличии возможности иметь
работу в городе не переживалась очень сильно.
Крестьяне отдали в колхоз лошадей, часть коров и овец, инвентарь,
хозяйственные постройки. Они продолжали пользоваться ими, но уже как
достоянием колхоза. Ликвидировали межи. Колхозу дали кое-какие машины.
Появились трактора. Одна из идей колхозов и состояла в том, что в условиях
единоличного хозяйства было невозможно использование машин. Хотя в конечном
итоге производительность колхозов оказалась низкой, государство получило
дешевую рабочую силу в городах за счет бегства и вербовок крестьян в города
и на стройки в отдаленных районах страны. Кроме того, государство получило
возможность выжимать из деревень [55] организованно и почти даром продукты
питания для городов и армии.
Существует устойчивое мнение, будто колхозы были выдуманы сталинскими
злодеями из чисто идеологических соображений. Это чудовищная нелепость. Идея
колхозов не есть идея марксистская. Она вообще не имеет ничего общего с
классическим марксизмом. Она не была привнесена в жизнь из-за теории. Она
родилась в самой практической жизни реального, а не воображаемого
коммунизма. Идеологию лишь использовали как средство оправдания своего
исторического творчества. Сейчас, когда история сделала свое дело, даже
советские вожди рассматривают сталинскую колхозную политику как ошибочную и
противопоставляют ей некий ленинский (и бухаринский) кооперативный план. Не
знаю, чего в этом больше - идиотизма или подлости. Ленинский кооперативный
план был совершенно невразумительный и нелепый. Ленин просто понятия не имел
о реальности коммунизма. Сталин уже не имел ленинских иллюзий. Он был
циничен. Но именно его цинизм больше отвечал исторической неизбежности, чем
все прочие программы. Одно дело - бумажные проекты. И другое дело - реальные
проблемы реальной страны. Я утверждаю, что низкая производительность труда и
другие критикуемые теперь явления колхозов были проявлением общих
закономерностей коммунистического социального строя, а не специфически
колхозных недостатков. Последние лишь усилили действие общих причин. В
колхозах сущность коммунизма обнаружилась в наиболее острой и заметной
форме. Дело не в ошибках Сталина. Дело в самом существе той реальности, в
которой действовал Сталин. Сталин делал ошибки, но не больше, чем Хрущев или
Брежнев.
Все "прелести" колхозной жизни сразу же обнаружили себя в жестокой и
вместе с тем в карикатурно усиленной форме: обезличка, бесхозяйственность,
моральная деградация, преступления, ничтожная плата за труд и прочие
общеизвестные явления привычного теперь советского образа жизни. Началось
такое бегство людей из деревень, какого еще не знала русская история. Многие
завербовывались на стройки на север и в Сибирь, лишь бы избавиться от
колхозов. Призванные в армию [56] ребята почти совсем не возвращались домой.
Деревни стали пустеть и исчезать с лица земли. В деревнях остались лишь
старики и семьи, которым некуда было бежать. В район стали переселяться люди
из других мест, в основном нищие и малограмотные. От прежней культуры не
осталось и следа. Началось безудержное пьянство и примитивное воровство.
Почти все оставшиеся в наших местах мужчины побывали председателями колхозов
и другими "начальничками", спились, попали в тюрьму. Когда я в 1946 году
попал в наш "медвежий угол", там почти совсем не осталось мужчин - погибли в
тюрьмах или на войне. Исторический скачок обошелся России дорого.
Мать вступила в колхоз по очень простой причине: с такой семьей жить в
городе было бы невозможно. Она избрала единственно правильную тактику:
растить детей и постепенно отправлять в Москву. Отец в колхоз не вступил,
поскольку считался постоянным жителем Москвы (имел московскую прописку и
жилплощадь). Матери пришлось проработать в колхозе шестнадцать лет. Только
русская женщина могла выдержать эти каторжные годы. Потому описания
сталинских лагерей на меня не произвели сильного впечатления: я видел и
пережил сам кое-что похуже.
Сестра Анна с двенадцати лет начала работать в колхозе наравне со
взрослыми. Я работал в колхозе каждое лето во время школьных каникул. Летом
1938 года я за два месяца заработал столько трудодней, сколько взрослые
зарабатывали за полгода. За это мне выдали два пуда овса. Но и это было
серьезным подспорьем семье.

ДОСТОИНСТВА КОЛХОЗОВ
Стоило мне только заикнуться о достоинствах колхозов, как мои слушатели и
читатели, привыкшие делить все на абсолютное зло и абсолютное добро, сразу
же усмотрели в этом апологетику сталинизма. Но реальный процесс жизни
многосторонен и противоречив. Его не сведешь к одной простой формуле. В нем
участвуют многие люди, имеющие различные интересы и находящиеся в различных
отношениях к происходящему. Кол[57] хозная жизнь имела не только недостатки,
но несомненные достоинства. Достоинства не абсолютные, а относительные. И
временные. Но все-таки достоинства, с точки зрения охваченных колхозами
людей. Люди освободились от тревог за хозяйство. Раньше они ночей не спали в
страхе, что из-за плохой погоды пропадет урожай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82