Но тогда ты вообще теряешь возможность сохранить свое суверенное
государство. Выход из этого противоречия я увидел в том, чтобы обеспечить
свою безопасность за счет профессиональных успехов. Такая возможность у меня
к этому времени открылась. Я опубликовал много книг и приобрел международную
известность. Меня уже не так-то просто было раздавить. В эти годы я вышел из
редколлегии журнала "Вопросы философии", потерял кафедру логики и был
исключен из экспертной комиссии Министерства высшего образования. И несмотря
на это, я все еще сохранял прочное положение за счет репутации в философских
и научных кругах в стране, а также за счет репутации в странах советского
блока и на Западе. Для стран советского блока я был своего рода образцом
свободы творчества: многие могли там делать нечто аналогичное, ссылаясь на
то, что это дозволено в Москве. В ГДР у меня даже сложилась солидная
логическая группа из моих бывших аспирантов. Там издавались мои
многочисленные книги, издававшиеся затем и в ФРГ. В 1971 году мне с женой
разрешили поездку в ГДР по личному приглашению моего бывшего ученика, друга
и соавтора Хорста Весселя, ставшего заведующим кафедрой логики в
университете.
[431]
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ
Принимая решение пробиваться за счет науки, я не думал о том, что тем
самым я вынуждаюсь на конфликт с самым сильным, самым неуязвимым, самым
замаскированным под благородство и самым беспощадным для меня врагом, - с
моей профессиональной средой. Я не думал о том, что, какие бы
сверхгениальные открытия я ни делал, без поддержки группы, кафедры, сектора,
института, учеников, соратников, государства я не смогу добиться признания
их в качестве моих открытий. Гений-одиночка, идущий в наше время против
многих тысяч своих коллег, организованных в группы, и так или иначе
устроившийся в данной области науки, не имеет никаких шансов на признание.
Это я особенно остро почувствовал уже после эмиграции, когда я лишился даже
видимой защиты в качестве гражданина великой державы. Это стало одним из
самых сильных разочарований в моей жизни. Но тогда, в шестидесятые годы, я
начал пробиваться в науке, игнорируя реальные социальные возможности. Кто
знает, стал бы я это делать или нет, если бы предвидел заранее тщетность
всех усилий в этом направлении. Эти усилия, однако, были оправданы хотя бы
уже тем, что я испытал радость творческого труда и творческих открытий.
Кроме того, я встал на путь, который привел меня к полному согласию с моими
жизненными принципами, - на путь открытого бунта против всего того, что
вызывало у меня нравственный и идейный протест в течение всей жизни.
Мой конфликт с коллегами начался не в силу моих идеологических воззрений
и не в силу черт моего характера. Я помогал им устраиваться на работу и в
аспирантуру, помогал им печатать их работы, писать статьи, в которых высоко
оценивал их вклад в науку (хотя на самом деле они не заслуживали этого). Я
никому из них не причинял зла, никому не помешал ни в чем. И все же я стал
для многих из них предметом ненависти. И все они приложили усилия к тому,
чтобы дискредитировать меня, распускать сплетни, клеветать, сочинять тайные
и явные доносы. Это произошло помимо моей воли и желания. Просто сам факт
моей деятельности и ее содержание вызвали такую реакцию. Сыграло роль [432]
также то, что я приобрел лестную репутацию в широких философских кругах, на
мои работы ссылались, мои статьи и книги издавались на Западе, мои студенты
и аспиранты были лучшими, печатались и добивались успехов. Назову наиболее
значительных из них: А. Ивин стал доктором, профессором, автором многих книг
и статей; X. Вессель стал профессором, заведующим кафедрой в университете в
Берлине (ГДР); Г. Смирнов; А. Федина; Л. Боброва; Г. Щеголькова; Е.
Сидоренко; Г. Кузнецов; В. Штельцнер (ГДР), К. Вуттих (ГДР). Их работы
печатались в многочисленных логических сборниках. Мой случай оказался
классической иллюстрацией для тех социальных закономерностей, которые я сам
обнаруживал в нашем обществе. Скоро я убедился в том, что эти законы
универсальны, имеют силу для аналогичных ситуаций и на Западе. Но из этого,
однако, не следовало то, что я должен был примириться с советским обществом.
Мои коллеги с особенным остервенением набросились на меня, когда я сразу
потерял три важные позиции и лишился поддержки в президиуме Академии наук и
в ЦК. Масла в огонь подлили публикации моих работ в странах советского блока
и приглашения на международные конгрессы и конференции. Анонимные и явные
доносы посыпались пачками во все учреждения, от которых что-то зависело по
отношению ко мне. Моим студентам и аспирантам стали чинить препятствия. Мои
ученики и соратники начали демонстративно меня предавать, боясь
неприятностей и думая выгадать от этого. Мне потом сотрудники КГБ
рассказывали, какие подлости в отношении меня делали те, кто прикидывался
доброжелателем. Мне еще никогда до сих пор не приходилось погружаться в
такую помойку подлостей, злобы, клеветы и прочих нормальных мерзостей
нормальной советской жизни, как в эти годы, причем благодаря усилиям людей,
считавшихся моральной и интеллектуальной элитой советской философии. Меня
перестали допускать даже на профессиональные встречи в моем институте и по
моей теме. В 1974 году меня избрали в Академию наук Финляндии, что в логике
было высоким признанием. Это вызвало бурю злобы в наших кругах. В результате
советского давления в Финскую академию немедленно избра[433] ли
вице-президента АН СССР Федосеева. В советской прессе сообщили, что Федосеев
был первым советским ученым, избранным в Финскую академию. Чтобы
опубликовать мою последнюю книгу по логике ("Логическая физика"), мне
пришлось пожертвовать гонораром и прибегнуть к трюку подмены рукописи.
Узнав, что написаны доносы, в которых книга оценивалась как враждебная
марксизму, я отказался даже от исправления бесчисленных опечаток в верстке,
лишь бы книга вышла в свет. Указание приостановить ее печатание вышло тогда,
когда книга уже была в продаже. И мне этого тоже не могли простить. Тем
более сразу же поступило предложение издать книгу по-английски. А немецкий
перевод (в ГДР) вышел уже через несколько месяцев. В 1974 году, как мне
передали знакомые из ЦК, там было принято решение "не создавать культа
Зиновьева" и прекратить публикацию моих работ.
Нападки на меня моих коллег, людей, в общем, трусливых и ничтожных, не
были бы такими явными и настойчивыми, если бы они не имели поддержки в
высших инстанциях власти. Фактически органы власти и власти в сфере
идеологии и философии предоставили моим коллегам свободу действий,
уполномочили их осуществить расправу надо мной. На Западе этот аспект
взаимоотношений власти и подвластного общества, а также взаимоотношений
индивида и общества совершенно незнаком или игнорируется. Непомерно
преувеличивается роль КГБ. А между тем инициатива расправы с непокорным
индивидом далеко не всегда исходит из КГБ и даже из ЦК. КГБ есть
исполнительный орган ЦК, а ЦК получает информацию о людях из их окружения,
из их коллективов, из их профессиональной среды. ЦК и КГБ лишь организуют и
направляют ту инициативу, которая исходит из окружения данного индивида,
подвергаемого давлению и наказанию. Я это испытал на собственном опыте и
видел это, наблюдая аналогичную ситуацию в отношении многих других. Мой
теоретический анализ фундаментальных социальных отношений показал
закономерность такого рода явлений.
Я десятки лет работал в области логики. Работал на виду. Тысячи людей
видели и понимали, что я делал значительное дело. Многие понимали ценность
делае[434] мого мною. Многие следовали за мною явно и многие заимствовали
без ссылок на меня. Многие кипели черной завистью. Но я имел официальную
защиту сверху и поддержку общественного мнения. Этого было мало для
официального взлета, но было достаточно, чтобы как-то жить и продолжать
дело. Но вот я потерял защиту сверху. И небольшая группа завистников,
отчасти сговариваясь и отчасти не сговариваясь, начала разрушать и
дискредитировать все то, что я сделал. На виду у всех. И безнаказанно. Никто
не вступился в мою защиту. Причем не из страха перед властями. Бояться было
нечего. А в силу своего положения, своей натуры. Друзья и ученики охотно и
молниеносно предали меня. Множество людей, понимавших значительность
сделанного мною, позволили небольшой инициативной кучке уничтожить в течение
кратчайшего срока результаты трудов десятков лет. И это без Сталина, без
ГУЛАГа, без распоряжений свыше, без реальных политических и идеологических
причин. Достаточно было лишить минимальной защиты человека, который делал
большое дело, выходящее за рамки способностей массы, как масса немедленно
приводила в действие свои рычаги расправы.
В моем конфликте с советским обществом самым удручающим было не то, что
мои усилия пошли прахом, - я привык мужественно переносить потери, - а то,
что мои усилия разбились из-за ничтожных обстоятельств и ничтожных людей.
Мои замыслы и результаты оказались в вопиющем несоответствии с теми силами,
которые им помешали. Удары мне наносили не грозные силы природы и общества,
не великаны-злодеи, а ничтожные житейские отношения и социальные карлики,
объединившие свои мелкие укусы. Я делал, как мне казалось, огромное дело. А
враг был незрим и ничтожен, но непобедим именно благодаря своей ничтожности
и неуловимости. На Западе я оказался в той же коммунальной среде и в том же
положении. Если все же я в чем-то и как-то "пророс", то это лишь благодаря
раздробленности и неоднородности Запада, а также благодаря тому, что интерес
к моему творчеству проявили люди, для которых я не был профессиональной
угрозой и конкуренцией. Об общей закономерности на этот счет все
предпочитают лицемерно помалкивать. Но, увы, она действу[435] ет с
неумолимой силой. Если бы только писатели решали, кого считать хорошим и
кого плохим писателем, кого печатать и кого нет, то в мире не было бы
Шекспира, Данте, Рабле, Бальзака, Толстого и вообще всех признанных ныне
гениев литературы. Если бы музыканты сами решали, кому быть признанным в
музыке, в мире не было бы Моцарта, Бетховена, Верди и вообще всех ныне
признанных гениев музыки. И так во всех сферах культуры. В наше время эта
закономерность действует с особой силой, так как мир оказался перенасыщенным
учеными, писателями, художниками, артистами и прочими представителями
культуры, и они в силу массовости приобрели большую власть над судьбой
собратьев по творчеству.
Складывается противоречивая ситуация. С одной стороны, чтобы власти
допустили твое существование, нужна какая-то поддержка со стороны
специалистов в твоей сфере деятельности, их мнение как экспертов, с которым
власти считаются. Но с другой стороны, нужно покровительство со стороны
властей, чтобы защитить тебя от твоих коллег, которые начинают чинить тебе
препятствия, если твоя деятельность выходит за рамки их контроля и
терпимости. Выход из этого противоречия зависит от твоей изворотливости.
Твое положение оказывается неустойчивым. Достаточно пустякового повода,
чтобы лишиться поддержки как со стороны коллег, так и со стороны властей.
Если власти и коллеги объединяются в своем намерении поставить предел твоей
активности, тебя не защитит никто и ничто.
РАДИ ЧЕГО
Вспоминать о судьбе моих логических исследований мне особенно больно.
Больше двадцати лет каторжного труда и творческих усилий пошли впустую. Как
будто этого вообще не было. Россия на мне продемонстрировала одно из самых
гнусных ее качеств: она готова пожертвовать интересами своей национальной
культуры, лишь бы раздавить своего верного и самоотверженного сына, который
дерзнул без ведома начальства и холуйствующего перед ним народа стать не
таким, как все. [436]
Может быть, случится так, что пройдут многие годы, появятся умные и
справедливые люди, которые будут в состоянии беспристрастно оценить, что
сделал я в логике сравнительно с предшественниками и современниками, и
сделают это. Они будут поражены тем, как мои современники обошлись с моими
логическими исследованиями. Наверное, перед ними встанет вопрос: как могло
случиться такое, что в мире, в котором были десятки тысяч специалистов в
логике и прилегающих к ней областях культуры, не просто игнорировали мой
вклад в логику, но приложили усилия к тому, чтобы этот вклад остался
незамеченным?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
государство. Выход из этого противоречия я увидел в том, чтобы обеспечить
свою безопасность за счет профессиональных успехов. Такая возможность у меня
к этому времени открылась. Я опубликовал много книг и приобрел международную
известность. Меня уже не так-то просто было раздавить. В эти годы я вышел из
редколлегии журнала "Вопросы философии", потерял кафедру логики и был
исключен из экспертной комиссии Министерства высшего образования. И несмотря
на это, я все еще сохранял прочное положение за счет репутации в философских
и научных кругах в стране, а также за счет репутации в странах советского
блока и на Западе. Для стран советского блока я был своего рода образцом
свободы творчества: многие могли там делать нечто аналогичное, ссылаясь на
то, что это дозволено в Москве. В ГДР у меня даже сложилась солидная
логическая группа из моих бывших аспирантов. Там издавались мои
многочисленные книги, издававшиеся затем и в ФРГ. В 1971 году мне с женой
разрешили поездку в ГДР по личному приглашению моего бывшего ученика, друга
и соавтора Хорста Весселя, ставшего заведующим кафедрой логики в
университете.
[431]
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ
Принимая решение пробиваться за счет науки, я не думал о том, что тем
самым я вынуждаюсь на конфликт с самым сильным, самым неуязвимым, самым
замаскированным под благородство и самым беспощадным для меня врагом, - с
моей профессиональной средой. Я не думал о том, что, какие бы
сверхгениальные открытия я ни делал, без поддержки группы, кафедры, сектора,
института, учеников, соратников, государства я не смогу добиться признания
их в качестве моих открытий. Гений-одиночка, идущий в наше время против
многих тысяч своих коллег, организованных в группы, и так или иначе
устроившийся в данной области науки, не имеет никаких шансов на признание.
Это я особенно остро почувствовал уже после эмиграции, когда я лишился даже
видимой защиты в качестве гражданина великой державы. Это стало одним из
самых сильных разочарований в моей жизни. Но тогда, в шестидесятые годы, я
начал пробиваться в науке, игнорируя реальные социальные возможности. Кто
знает, стал бы я это делать или нет, если бы предвидел заранее тщетность
всех усилий в этом направлении. Эти усилия, однако, были оправданы хотя бы
уже тем, что я испытал радость творческого труда и творческих открытий.
Кроме того, я встал на путь, который привел меня к полному согласию с моими
жизненными принципами, - на путь открытого бунта против всего того, что
вызывало у меня нравственный и идейный протест в течение всей жизни.
Мой конфликт с коллегами начался не в силу моих идеологических воззрений
и не в силу черт моего характера. Я помогал им устраиваться на работу и в
аспирантуру, помогал им печатать их работы, писать статьи, в которых высоко
оценивал их вклад в науку (хотя на самом деле они не заслуживали этого). Я
никому из них не причинял зла, никому не помешал ни в чем. И все же я стал
для многих из них предметом ненависти. И все они приложили усилия к тому,
чтобы дискредитировать меня, распускать сплетни, клеветать, сочинять тайные
и явные доносы. Это произошло помимо моей воли и желания. Просто сам факт
моей деятельности и ее содержание вызвали такую реакцию. Сыграло роль [432]
также то, что я приобрел лестную репутацию в широких философских кругах, на
мои работы ссылались, мои статьи и книги издавались на Западе, мои студенты
и аспиранты были лучшими, печатались и добивались успехов. Назову наиболее
значительных из них: А. Ивин стал доктором, профессором, автором многих книг
и статей; X. Вессель стал профессором, заведующим кафедрой в университете в
Берлине (ГДР); Г. Смирнов; А. Федина; Л. Боброва; Г. Щеголькова; Е.
Сидоренко; Г. Кузнецов; В. Штельцнер (ГДР), К. Вуттих (ГДР). Их работы
печатались в многочисленных логических сборниках. Мой случай оказался
классической иллюстрацией для тех социальных закономерностей, которые я сам
обнаруживал в нашем обществе. Скоро я убедился в том, что эти законы
универсальны, имеют силу для аналогичных ситуаций и на Западе. Но из этого,
однако, не следовало то, что я должен был примириться с советским обществом.
Мои коллеги с особенным остервенением набросились на меня, когда я сразу
потерял три важные позиции и лишился поддержки в президиуме Академии наук и
в ЦК. Масла в огонь подлили публикации моих работ в странах советского блока
и приглашения на международные конгрессы и конференции. Анонимные и явные
доносы посыпались пачками во все учреждения, от которых что-то зависело по
отношению ко мне. Моим студентам и аспирантам стали чинить препятствия. Мои
ученики и соратники начали демонстративно меня предавать, боясь
неприятностей и думая выгадать от этого. Мне потом сотрудники КГБ
рассказывали, какие подлости в отношении меня делали те, кто прикидывался
доброжелателем. Мне еще никогда до сих пор не приходилось погружаться в
такую помойку подлостей, злобы, клеветы и прочих нормальных мерзостей
нормальной советской жизни, как в эти годы, причем благодаря усилиям людей,
считавшихся моральной и интеллектуальной элитой советской философии. Меня
перестали допускать даже на профессиональные встречи в моем институте и по
моей теме. В 1974 году меня избрали в Академию наук Финляндии, что в логике
было высоким признанием. Это вызвало бурю злобы в наших кругах. В результате
советского давления в Финскую академию немедленно избра[433] ли
вице-президента АН СССР Федосеева. В советской прессе сообщили, что Федосеев
был первым советским ученым, избранным в Финскую академию. Чтобы
опубликовать мою последнюю книгу по логике ("Логическая физика"), мне
пришлось пожертвовать гонораром и прибегнуть к трюку подмены рукописи.
Узнав, что написаны доносы, в которых книга оценивалась как враждебная
марксизму, я отказался даже от исправления бесчисленных опечаток в верстке,
лишь бы книга вышла в свет. Указание приостановить ее печатание вышло тогда,
когда книга уже была в продаже. И мне этого тоже не могли простить. Тем
более сразу же поступило предложение издать книгу по-английски. А немецкий
перевод (в ГДР) вышел уже через несколько месяцев. В 1974 году, как мне
передали знакомые из ЦК, там было принято решение "не создавать культа
Зиновьева" и прекратить публикацию моих работ.
Нападки на меня моих коллег, людей, в общем, трусливых и ничтожных, не
были бы такими явными и настойчивыми, если бы они не имели поддержки в
высших инстанциях власти. Фактически органы власти и власти в сфере
идеологии и философии предоставили моим коллегам свободу действий,
уполномочили их осуществить расправу надо мной. На Западе этот аспект
взаимоотношений власти и подвластного общества, а также взаимоотношений
индивида и общества совершенно незнаком или игнорируется. Непомерно
преувеличивается роль КГБ. А между тем инициатива расправы с непокорным
индивидом далеко не всегда исходит из КГБ и даже из ЦК. КГБ есть
исполнительный орган ЦК, а ЦК получает информацию о людях из их окружения,
из их коллективов, из их профессиональной среды. ЦК и КГБ лишь организуют и
направляют ту инициативу, которая исходит из окружения данного индивида,
подвергаемого давлению и наказанию. Я это испытал на собственном опыте и
видел это, наблюдая аналогичную ситуацию в отношении многих других. Мой
теоретический анализ фундаментальных социальных отношений показал
закономерность такого рода явлений.
Я десятки лет работал в области логики. Работал на виду. Тысячи людей
видели и понимали, что я делал значительное дело. Многие понимали ценность
делае[434] мого мною. Многие следовали за мною явно и многие заимствовали
без ссылок на меня. Многие кипели черной завистью. Но я имел официальную
защиту сверху и поддержку общественного мнения. Этого было мало для
официального взлета, но было достаточно, чтобы как-то жить и продолжать
дело. Но вот я потерял защиту сверху. И небольшая группа завистников,
отчасти сговариваясь и отчасти не сговариваясь, начала разрушать и
дискредитировать все то, что я сделал. На виду у всех. И безнаказанно. Никто
не вступился в мою защиту. Причем не из страха перед властями. Бояться было
нечего. А в силу своего положения, своей натуры. Друзья и ученики охотно и
молниеносно предали меня. Множество людей, понимавших значительность
сделанного мною, позволили небольшой инициативной кучке уничтожить в течение
кратчайшего срока результаты трудов десятков лет. И это без Сталина, без
ГУЛАГа, без распоряжений свыше, без реальных политических и идеологических
причин. Достаточно было лишить минимальной защиты человека, который делал
большое дело, выходящее за рамки способностей массы, как масса немедленно
приводила в действие свои рычаги расправы.
В моем конфликте с советским обществом самым удручающим было не то, что
мои усилия пошли прахом, - я привык мужественно переносить потери, - а то,
что мои усилия разбились из-за ничтожных обстоятельств и ничтожных людей.
Мои замыслы и результаты оказались в вопиющем несоответствии с теми силами,
которые им помешали. Удары мне наносили не грозные силы природы и общества,
не великаны-злодеи, а ничтожные житейские отношения и социальные карлики,
объединившие свои мелкие укусы. Я делал, как мне казалось, огромное дело. А
враг был незрим и ничтожен, но непобедим именно благодаря своей ничтожности
и неуловимости. На Западе я оказался в той же коммунальной среде и в том же
положении. Если все же я в чем-то и как-то "пророс", то это лишь благодаря
раздробленности и неоднородности Запада, а также благодаря тому, что интерес
к моему творчеству проявили люди, для которых я не был профессиональной
угрозой и конкуренцией. Об общей закономерности на этот счет все
предпочитают лицемерно помалкивать. Но, увы, она действу[435] ет с
неумолимой силой. Если бы только писатели решали, кого считать хорошим и
кого плохим писателем, кого печатать и кого нет, то в мире не было бы
Шекспира, Данте, Рабле, Бальзака, Толстого и вообще всех признанных ныне
гениев литературы. Если бы музыканты сами решали, кому быть признанным в
музыке, в мире не было бы Моцарта, Бетховена, Верди и вообще всех ныне
признанных гениев музыки. И так во всех сферах культуры. В наше время эта
закономерность действует с особой силой, так как мир оказался перенасыщенным
учеными, писателями, художниками, артистами и прочими представителями
культуры, и они в силу массовости приобрели большую власть над судьбой
собратьев по творчеству.
Складывается противоречивая ситуация. С одной стороны, чтобы власти
допустили твое существование, нужна какая-то поддержка со стороны
специалистов в твоей сфере деятельности, их мнение как экспертов, с которым
власти считаются. Но с другой стороны, нужно покровительство со стороны
властей, чтобы защитить тебя от твоих коллег, которые начинают чинить тебе
препятствия, если твоя деятельность выходит за рамки их контроля и
терпимости. Выход из этого противоречия зависит от твоей изворотливости.
Твое положение оказывается неустойчивым. Достаточно пустякового повода,
чтобы лишиться поддержки как со стороны коллег, так и со стороны властей.
Если власти и коллеги объединяются в своем намерении поставить предел твоей
активности, тебя не защитит никто и ничто.
РАДИ ЧЕГО
Вспоминать о судьбе моих логических исследований мне особенно больно.
Больше двадцати лет каторжного труда и творческих усилий пошли впустую. Как
будто этого вообще не было. Россия на мне продемонстрировала одно из самых
гнусных ее качеств: она готова пожертвовать интересами своей национальной
культуры, лишь бы раздавить своего верного и самоотверженного сына, который
дерзнул без ведома начальства и холуйствующего перед ним народа стать не
таким, как все. [436]
Может быть, случится так, что пройдут многие годы, появятся умные и
справедливые люди, которые будут в состоянии беспристрастно оценить, что
сделал я в логике сравнительно с предшественниками и современниками, и
сделают это. Они будут поражены тем, как мои современники обошлись с моими
логическими исследованиями. Наверное, перед ними встанет вопрос: как могло
случиться такое, что в мире, в котором были десятки тысяч специалистов в
логике и прилегающих к ней областях культуры, не просто игнорировали мой
вклад в логику, но приложили усилия к тому, чтобы этот вклад остался
незамеченным?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82