[352]
АНЕКДОТЫ ХРУЩЕВСКИХ ЛЕТ
Уже в хрущевские годы начался расцвет советского анекдота. Я обращаю
внимание на советские анекдоты по двум причинам: 1) они точно и глубоко
отражают сущность общества; 2) они являются, пожалуй, одной из самых
значительных форм массового творчества советского общества. Анекдоты о
Хрущеве и о событиях его десятилетия отличаются от анекдотов о Сталине и
сталинском периоде тем, что все стало предметом насмешки. Но в этой насмешке
еще чувствовалась некоторая доля симпатии к Хрущеву и оптимизма. В
брежневские годы к насмешке прибавится презрение и пессимизм. Над Хрущевым
смеялись, но чуточку любя. Он был шутом, но не был таким ничтожеством, как
Брежнев. Приведу в качестве примера несколько анекдотов о Хрущеве.
Советский Союз посетила делегация западных бизнесменов и специалистов в
экономике и технике. Хрущев решил показать им новую фабрику. Он любил
хвастаться. "Производительность этой фабрики, - сказал он, - будет вдвое
выше, чем старых фабрик такого же типа. Более того, она будет выше, чем
производительность аналогичных фабрик на Западе!" Один из западных гостей
сказал, что производительность фабрики будет ниже, чем старых. Хрущев
возмутился и попросил объяснить, почему этот человек так думает. А последний
сказал, что на фабрике сделали всего один туалет, да и то на одного
человека, так что рабочие будут весь день простаивать в очереди в туалет.
При Хрущеве стала с большой силой обнаруживаться семейственность и
мафиозность власти. Советские люди шутили по этому поводу: не имей сто
рублей, а женись как Аджубей (А. Аджубей был зятем Хрущева). В США Хрущев со
свитой посетил квартиру рядового американца. "Здесь у нас спальня, -
объяснял американец, - здесь столовая, здесь гостиная, здесь детская
комната, здесь мой кабинет. А как в Советском Союзе устроена квартира,
господин Хрущев?" - "Так же, - ответил Хрущев, - только у нас нет
перегородок".
"Я хочу сообщить вам две новости, причем одну плохую, а другую хорошую, -
сказал Хрущев на съезде партии. - Кукуруза у нас растет плохо, поэтому в
этом [353] пятилетии трудящимся придется питаться дерьмом. Но зато дерьма,
товарищи, у нас будет в изобилии!"
Хрущев пообещал, что "нынешнее поколение будет жить при коммунизме",
понимая под коммунизмом общество изобилия, а под "нынешним поколением" -
молодежь. По этому поводу возник анекдот. "Как ты думаешь, доживем мы до
коммунизма?" - спрашивает один человек другого. "Мы-то не доживем, -
отвечает тот, - а детей вот жалко!"
"Почему после XX партийного съезда не было партийной чистки?" -
спрашивает один человек. "Чтобы не засорять ряды беспартийных", - отвечает
другой.
В хрущевские годы начал разрастаться бюрократический аппарат и
прекратились массовые репрессии. "Почему исчезли из продажи ондатровые
шапки?" - спрашивает один человек. "А потому, - отвечает другой, - что
чиновники размножаются в геометрической прогрессии, а ондатры - лишь в
арифметической. Причем отстрел чиновников после смерти Сталина прекратился".
В хрущевские годы предметом осмеяния стали все аспекты советского
общества и его истории.

БЫТ
Признаюсь, и я привносил в наши семейные отношения свою долю зла тем, что
часто участвовал в попойках, какие в то время были обычными. Скоро наша
совместная жизнь с женой стала настолько нестерпимой, что мне пришлось
покинуть семью. Это произошло в 1960 году. Снова началась моя бродячая
жизнь. Продолжалась она до ноября 1967 года, когда я впервые в жизни, будучи
уже международно известным ученым, получил однокомнатную квартиру, да и то
случайно. Значительную часть времени я все равно посвящал дочери. Мне
приходилось днем заботиться о дочери. Поэтому я снимал комнату поблизости.
На работе я стал старшим научным сотрудником и получил право посещать
институт лишь два раза в неделю. Считалось, что остальное время я работал в
библиотеке. В 1962 году я защитил докторскую диссертацию. Стал получать
довольно высокую зарплату. Кроме того, я работал по со[354] вместительству
(на половине ставки) как преподаватель институтов и, наконец, университета.
Так что финансовое положение мое стало по советским условиям более чем
благополучным. Я теперь смог больше давать денег родителям и сыну, с которым
стал более или менее регулярно встречаться. Себе я оставлял денег
необходимый минимум, возведя это в один из принципов жизни.
Годы скитаний способствовали выработке моих принципов жития. Я вновь свел
свое имущество к такому минимуму, что в случае перемены места жительства мог
все унести в руках. Единственное неудобство мне причиняли тяжелые гантели,
но я и их ухитрялся уносить с прочими вещами. Я не держал у себя дома
никаких книг, читая нужные мне книги в библиотеках и научных кабинетах.
Когда я познакомился с моей будущей женой Ольгой (в 1965 году) и мы по
какому-то делу зашли в снимавшуюся тогда мною комнатушку, она была потрясена
ее убожеством и не поверила, что это - жилье профессора, уже имевшего
мировую известность.
В эти годы скитаний я в избытке насмотрелся на то, как живут люди на
низших ступенях социальной иерархии. Очень многие истории в моих книгах суть
описания реальных случаев.
Я полностью перестал употреблять алкогольные напитки. Произошло это так.
Конец 1963 года был для меня особенно тяжелым в психологическом отношении.
Все предпосылки для перелома в моей личной жизни были уже налицо, но сам
перелом, как оказалось, тоже требовал времени и был болезненным. В это время
я пил водку особенно в больших количествах. В январе я почти полностью
перестал есть, выпивая в сутки иногда несколько бутылок водки. Спал раздетым
при открытом окне, но мне не было холодно. Потом вдруг наступило
протрезвление и абсолютная ясность в мыслях и намерениях. После этого
алкоголь даже в ничтожных дозах стал вызывать у меня отвращение. Возможно,
специалисты по алкоголизму имеют этому какое-то медицинское объяснение. Я же
в объяснении не нуждался. Просто перестал пить, и все. И странное дело, у
всех моих друзей и сослуживцев это вызвало недовольство и даже гнев. Меня
стали убеждать в том, что вредно пить много, но немного выпить - это полезно
для здоровья [355] и компании. Стали обвинять меня в том, что я, став
трезвенником, утратил былую тонкость ума и остроумие. Другие стали
распускать слухи, будто я начинаю делать служебную карьеру, будто ухожу на
работу не то в аппарат ЦК КПСС, не то в закрытое военное или кагэбэвское
учреждение. Чтобы как-то утихомирить противников моей трезвости, я сам
распустил слух, будто принял особое лекарство и теперь даже малая доза
алкоголя для меня может оказаться смертельной. Забавно, что некоторые
искушенные в этих делах алкоголики предложили научить меня, как избавиться
от этого лекарства и продолжать пить. Описание этой "техники" есть в моих
книгах. Кое-кто запомнил, когда (по моим словам) я принял антиалкогольное
лекарство, и ко времени окончания его действия пригласили меня отпраздновать
это событие грандиозной попойкой. Они были очень раздосадованы, когда я
отказался.
В больнице, в которой пытались лечить людей от алкоголизма, я
действительно был и получил от врача упомянутое лекарство. Но это было уже
после того, как я перестал пить. И лекарство я просто выбросил. Но врач
решил, что я вылечился благодаря его усилиям. Я спорить не стал. Потом
подарил ему мои книги. Он в своей книге описал мой случай как пример
эффективности его методов лечения. Я у него был единственным пациентом,
полностью излечившимся от алкоголизма.
Я начал вести здоровый, педантично упорядоченный, почти аскетический
образ жизни. Регулярно плавал в бассейне. Зимой лыжи. Летом - туристические
походы. Каждый день по нескольку раз гимнастика, причем с эспандерами и
гантелями. Строгий режим питания. Стал членом Дома ученых, в котором была
хорошая столовая. Через Дом ученых можно было также доставать путевки в дома
отдыха, причем я мог там отдыхать вместе с дочерью.
Все свои способности и силы я решил посвятить научной и педагогической
работе в области логики и методологии науки. Я почувствовал в себе
способности к этой деятельности и чисто творческую потребность реализовать
их. Эта деятельность приобрела для меня жизненно важное значение сама по
себе, независимо от [356] моих прошлых и настоящих интересов в отношении к
советскому обществу. У меня появились студенты и аспиранты, работавшие под
моим руководством и в духе моих идей. Они отнимали у меня массу времени. Я
уж не говорю о том, сколько времени и сил у меня отнимала моя научная
деятельность.

ПРОПОВЕДНИК
Хотя после хрущевского "переворота" мой антисталинизм утратил смысл, моя
деятельность как своего рода агитатора и пропагандиста не прекратилась. Она
лишь приняла проповеднический характер. Разговоры стали менее опасными. И
круг людей, с которыми я их вел, многократно расширился. Расширилась и
тематика разговоров. Она охватила все аспекты жизни общества и положения
человека в нем. Я стал проповедником наподобие моего литературного героя
Ивана Лаптева в книге "Иди на Голгофу". Моя реальная проповедническая
деятельность дала мне много материала также для книг "Зияющие высоты", "В
преддверии рая" и "Желтый дом".
Благодаря этой проповеднической деятельности я уже к концу хрущевского
периода в основных чертах выработал свою жизненную концепцию, кратко
выразившуюся формулой "Я есть государство", и более или менее четкий план
построения своего внутреннего суверенного государства. Я полностью в моих
разговорах с людьми преодолел марксизм. Не просто отверг, а именно
преодолел, сформулировав основы своей логико-философской и социологической
концепции. В бытовом отношении я оценил достоинства одиночества. Просыпаясь
утром, я говорил себе: как хорошо, что я один! В середине дня я не раз
говорил себе: как хорошо, что я один! Ложась спать, я говорил себе: как
хорошо, что я один! Это одиночество в огромной степени стимулировало мою
роль проповедника. Я выполнял свои служебные, сыновние и отцовские
обязанности. Но все мои силы и чувства поглощала интенсивная
интеллектуальная деятельность. При этом чем меньше практической выгоды и
признания мне сулили результаты моей дея[357] тельности, тем с большим
азартом я в нее погружался. Невозможно измерить, сколько времени и сил я
потратил, например, на логический анализ шахматной проблемы и на вычисление
коэффициента стабильности идеальной коммунистической социальной системы. А
такого рода проблем прошло через мою голову многие сотни.
Я занимался проповедническими импровизациями до 1974 года. Все мои
импровизации пропали безвозвратно. То, что я после 1974 года опубликовал в
своих литературных, социологических и публицистических работах, было лишь
одной из таких импровизаций. Причем я думаю, что это были далеко не лучшие
из моих импровизаций. С годами способность говорить и думать ослабевает. И
опубликовал я лишь незначительную часть из того, что прошло через мою голову
в течение более чем двадцати лет деятельности в качестве проповедника. Тот
факт, что я стал публичным (печатаемым) проповедником, явился результатом
чистой случайности. В мои намерения до 1974 года это вообще не входило.
Более того, встав на этот путь, я нарушил один из фундаментальных принципов
своего проповедничества: разбрасывать мысли, не претендуя на авторство,
видеть людей в лицо и не возвышаться над ними ни материально, ни в смысле
известности.

ПОТЕРЯ ИДЕАЛОВ
Подытожу кратко то, что я пережил к моменту хрущевского "переворота". В
ранней юности я увлекался социалистическими и коммунистическими утопиями
домарксистского периода. Под их влиянием я создал для себя идеал общества, в
котором я хотел бы жить, и идеал моего собственного поведения в этом
обществе. В этом идеальном обществе люди должны жить большими
коллективами-коммунами. Все богатства должны находиться в общем пользовании.
В личном пользовании человек должен иметь самый необходимый минимум. Все
свои силы и способности человек должен отдавать обществу через свою коммуну.
Он должен жить и трудиться на виду у членов своей коммуны, которые дол[358]
жны оценивать его поведение по самым высшим критериям справедливости. Этот
идеалистический коммунизм соответствовал моему положению, воспитанию и
личному характеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82