Раньше он был везде и во всем. Даже если неделями не выходил из мастерской, уезжал в Дориат, или отправлялся в скитания по Белерианду, уезжал в Оссирианд на несколько лет— он все равно был здесь. Каждый коридор напоминал о том, как, обвязавшись веревками они, четверо братьев, изучали показанные Тинголом пещеры, спускались в каменные колодцы и пролезали извилистыми трещинами; о том, как Инглор, склонившись над шелковой картой, чертил изображения этих ходов и накладывал одно на другое, чтобы показать, как пещеры сообщаются на разных уровнях; о том, как он, повязав голову платком и раздевшись до пояса, чтобы каменная крошка не набилась в волосы и за шиворот, вместе с гномами вырубал камень, расширяя и выравнивая своды… Он присутствовал здесь, в каждой зале, в каждом коридоре. Если не везде была приложена его рука, то везде — его разум и душа. Как горели его глаза, когда он водил их троих по этой, еще дикой и заросшей кустарником, котловине, которую приток Нарога проточил в известковых скалах… Как звучал его смех в пустых пещерах, выеденных водой, похожих на дырки в сыре… Как властны и вдохновенны были движения его руки, когда он рисовал на мокром песке у ручья: здесь будет то… а здесь — вот это… И умолкал, приглашая их поспорить, и они спорили, потому что невозможно было не загореться его страстью к будущему городу, а загоревшись, невозможно было не обрести свое видение… Тогда же и Турондо объявил, что будет строить город… О, Ородрет не сомневался, что город этот великолепен — Турондо показал себя прекрасным зодчим еще там, в Тирионе. Почти наверняка Гондолин — подобие Тириона… Но Нарготронд был не просто городом — это был их дом здесь; дом который спокойно можно покидать и куда хочется вернуться…
Пока там жил Финрод.
«Как глупо», — думал порой Ородрет. — «Его отлучки длились по несколько лет, мы не знали, где он и что с ним — но я его замещал, и мне было не в тягость. И никто не упрекал меня в том, что я — это не он. А теперь его нет всего полгода, мы до недавнего времени знали, что он жив и с ним все в порядке — и все-таки с самого начала было плохо…»
Когда Гвиндор передал ему ответ брата, он понял все. Финрод отрекся от Нарготронда. Пока это не было сказано, можно было тешить себя надеждой на возвращение к прежней жизни. Они попросят — и Инглор вернется. Теперь этой надежды больше не было. Как бы ни закончилось безумное предприятие брата, в Нарготронд он не вернется. А значит, придется привыкать к городу, из которого ушла его душа…
— Государь…
— Да, Гвиндор?
— Твоя просьба исполнена. Лорд Куруфин здесь. Правду сказать, он хотел этой встречи не меньше, чем ты.
— Я иду к нему.
Он взял с треножника венец и надел его на голову. Финрод, скорее всего, так не сделал бы. Финрод не нуждался в знаках своего королевского достоинства, когда хотел явить свою королевскую волю…
«Ты не Финрод», — сказал ему взгляд Гвиндора. Ородрет стиснул руки.
«Да, я не Финрод. Но будь я проклят, если это помешает мне поставить феаноринга на место!»
Он пошел в малую залу — одну из тех, что сообщались с залом королевского совета, куда лорды или барды удалялись на совещание при необходимости.
— Король Нарготронда, лорд Куруфин, — сказал Гвиндор впереди. И повторил: — Король Нарготронда.
Видимо, сын Феанора обнаглел до того, что не пожелал подняться навстречу. Но когда Ородрет вошел, он все-таки стоял, и сел только по знаку короля.
— Я вернулся от восточных границ, куда вызвал меня по просьбе короля Тингола благородный Даэрон, — сказал Ородрет. — Я встретился там с королем Дориата.
— Я пришел сюда, чтобы поговорить об этом, — с легким поклоном ответил Куруфин.
Он не преступал границ учтивости в разговорах с Ородретом, но все время пробовал их на прочность. Он был сыном Куруфинвэ Феанаро, которого называли (и по праву) величайшим мастером из эльдар. И именно Куруфин вместе с именем унаследовал и мастерство отца, и его пытливый, ненасытный ум, и, увы, его властность и неразборчивость в средствах. Феанор был старшим и любимейшим сыном Финвэ, короля нолдор; Арфин — третьим, и хотя отец любил всех своих детей, все же… Он не раз говорил, что не пережил бы гибели Феанора. И никогда не говорил так о других своих сыновьях и дочерях. Итак, Куруфин был четвертым сыном — но первого, самого старшего, известного, любимого; Ородрет — вторым, но — третьего, прославленного больше мудростью и миролюбием, нежели мастерством и доблестью. Как двоюродные братья они любили друг друга… По крайней мере, там, в Амане, пока тень не упала на те земли… Как потомки королевского рода, они соперничали — по крайней мере, здесь, в Эндорэ, куда они пришли, чтобы сражаться… Куруфин был старше, и по праву своего старшинства, по праву старшинства своего отца — должен был занимать более высокое положение. Необходимость подчиняться Ородрету раздражала его, и он этого не скрывал. Оказывая знаки учтивости, он словно бы делал одолжение: ладно, братец, поиграем в игру «Ты король», но ведь оба мы знаем, что к чему на самом-то деле…
— Король Дориата опечален, — сказал Ородрет, следя за лицом Куруфина. — Его постигло несчастье: принцесса Лютиэн бежала из Дориата, чтоб отыскать Берена Беоринга.
На лице Куруфина не отразилось ничего.
— Король Тингол полагает, что она может отправиться в Нарготронд. Он требует, чтобы мы выдали ее, как только она появится.
— Ах, он требует, — Куруфин усмехнулся.
— Кстати, как она себя чувствует?
— О ком ты?
— О королевне Лютиэн.
— Кто тебе сказал, что я знаю, как она себя чувствует?
Ородрет стиснул зубы. Куруфин в совершенстве владел искусством лгать, не говоря ни слова лжи.
— Куруфин, кто бы ни сказал мне, что она у вас — я это знаю доподлинно. Ты взял со своих вассалов клятву молчать, но кое-кто из них успел кое-что рассказать до того, как дал клятву. Поэтому не унижай себя притворством, а меня — обманом.
— Gwanur (51), — Куруфин поднялся из кресла и зашагал по комнате. — Поверь, если я что-то делаю, то ни в коей мере не затем, чтобы унизить тебя или кого бы то ни было. Подумай сам, в каком положении ты окажешься, если Тингол вынудил у тебя клятву вернуть ему дочь, а она всеми силами не желает этого возвращения. Кто-то из них станет тебе врагом: отец или дочь. А ведь оба они родня тебе. Нам же все равно, что испытывает к нам этот лесной король: большей вражды, чем уже есть, между нами быть не может.
— Может, — возразил Ородрет. — Между вами еще не дошло до крови.
— Но дойдет, если безумие беоринга и твоего брата каким-то чудом принесет ему Сильмарилл. Итак, нам незачем бояться ссоры с ним: мы и так в ссоре. И если бы королевна попросила у нас убежища, не разумно ли с нашей стороны было бы скрыть ее присутствие в Нарготронде даже от тебя? Ведь ты ничего не знал бы о том, что она здесь, а мы не обещали отцу выдать ее. Более того, если бы даже ты узнал, что она здесь, и потребовал бы от нас ее выдачи — мы бы не выполнили этого требования, потому что дали бы ей слово оберегать ее, а сыновья Феанора не разбрасываются своими словами.
— Слишком много «бы», gwanur. Тингол не вынуждал у меня этой клятвы, поэтому вам нечего бояться, что я выдам ее отцу. И прежде всего мне хотелось бы поговорить об этом с ней самой.
— Она у нас попросила убежища, — упрямо наклонив голову, сказал Куруфин.
Ородрет поднялся, чтобы не говорить с ним снизу вверх.
— Но здесь я король, — тихо сказал он. — И если вы хотите иметь какие-то сношения с другими королями втайне от меня, то лучше вам будет покинуть город и отправляться к своим братьям. Оставив здесь Лютиэн — потому что не вам, а мне она приходится родственницей.
«Ты не Финрод», — сказала ему усмешка Куруфина.
— Да, я не Финрод, — тихо, яростно проговорил он. — Но я от него получил корону и я заставлю всех, кто не желает ей подчиняться, либо признать мою власть и примириться со мной, либо покинуть мои владения. Если королевна Лютиэн сегодня не появится здесь и не скажет мне, что она действительно добровольно просила у вас убежища, я буду считать, что вы захватили ее обманом или силой, и предприму кое-что для ее освобождения.
Куруфин попытался поклоном скрыть свое изумление — и это удалось ему хуже, чем он думал.
— Сегодня вечером Лютиэн Тинувиэль придет сюда, — сказал он.
— Пусть она приходит в мастерскую Финрода, — попросил Ородрет.
* * *
— Кто ты?
Она не отвечала, да и не могла ответить — матовая теплота мрамора была лишь наваждением, созданным искусной рукой ваятеля…
— Одна из перворожденных, покидающих Воды Пробуждения.
Лютиэн обернулась на голос:
— Государь Ородрет…
Он вошел, на миг опустив голову — простая рабочая сорочка, рукава закатаны до локтей, кисти наскоро вымыты, но на предплечьях — следы шлифовального порошка.
От колен и ниже статуя была все еще не отшлифована.
— Я… не хотела отрывать тебя от работы. Прости, государь.
Он улыбнулся краем рта.
— Я ведь сам настоял на том, чтобы ты пришла именно сюда. Выпей со мной квенилас.
Лютиэн приняла его руку и прошла под арку, в нишу, где на столике дымился носатый кувшинчик с заваркой. В кресле сидела нолдэ, похожая на Ородрета — его дочь Финдуилас, которую Лютиэн помнила совсем юной. Она родилась не в Амане, ее матерью была женщина из народа Кирдана. Сведущая в чарах, жена Ородрета погибла, когда Саурон штурмовал Минас-Тирит и все, кто мог противостоять Силе, вышли на стены.
Сейчас Лютиэн увидела на плече Финдуилас маленькую серебряную брошь в виде арфы. Значит, дочь пошла по стопам матери и сделалась бардом. Это был замысел Финрода — барды Нарготронда, судьи между синдар и нолдор, а также в делах, которые касаются чар и вражеской скверны.
Поднявшись, Финдуилас поприветствовала гостью, потом, придерживая крышку кувшинчика, наполнила сначала чашку Лютиэн, потом чашку отца. Ответив на благодарности легким поклоном, удалилась.
— Ты виделся с моим отцом, государь Ородрет?
Светловолосый нолдо кивнул. Глаза его на миг подернулись печалью.
— Он в большом горе. Неужели все в самом деле из-за какого-то сна?
— Это был не просто сон, — Лютиэн сжала горячую чашку. — И мать моя это подтвердила. Берен и Финрод действительно в темнице. «Сейчас их жизни сплетены, и один зависит от другого, как если бы, связанные одной веревкой, они шли над пропастью. Но спасения для них я не вижу» — вот доподлинно ее слова.
Ородрет на миг закрыл лицо рукой.
— Я понимаю, почему ты бежала, — сказал он наконец, открыв лицо. — Берен и в самом деле был здесь.
— Расскажи мне! — Лютиэн была слишком захвачена новостью, чтобы возмущаться умолчанием сыновей Феанора.
— Он появился в конце весны, в канун Виниглоссэ. Рассказал о своих злоключениях, о том, как попал в Дориат, как встретил тебя и как твой отец потребовал Сильмарилла в обмен на твою руку… У него был какой-то замысел, но на совете никто не пожелал слушать его, едва лишь узнали про Сильмарилл. Тогда Финрод пришел в ярость и сказал, что если город не хочет слушать своего короля и предпочитает феанорингов — тогда и он отрекается от города. За ним пошли десятеро верных. Больше в городе мы их не видели.
— Но ведь это не все… — с надеждой промолвила Лютиэн.
— Не все… На протяжении лета до нас стали доходить слухи. Сначала мы узнали, что Фингон и Маэдрос заключили военный союз. Потом на северной оконечности Бретиля появились ватаги молодцов, называющих себя Бретильскими Драконами. После этого Финрод снова дал знать о себе, и я послал к нему Гвиндора с просьбой вернуться в город. Увы — он оказался тверд в своем намерении отказаться от короны. Однажды он и десятеро верных исчезли. Ты с тех пор — первая, кто принес нам о них весть.
— Увы, нерадостную.
— Ты еще не все знаешь. Твой отец заподозрил Галадриэль и Келеборна в помощи тебе и изгнал их.
— О! Они здесь?
— Они вместе с теми, кто им предан, ушли во владения Галадриэль, на востоке пределов Нарготронда. Совсем по соседству с лесом Бретиль. Тингол позволит им вернуться только когда с ними будешь ты. Он требовал от меня немедленной твоей выдачи, едва ты появишься в моих владениях. Говорил мне речи, которые я назвал бы дерзкими, услышь их не от брата своего деда. Я не давал ему никаких обещаний, ибо он настаивал на своем, и в то же время отказывался снять опалу с сестры… Он честил меня как нашалившего мальчишку — боюсь, что и я повел себя не лучшим образом…
— Что ты сказал ему?
— Ничего или почти ничего. Я сказал, что подожду, когда его рассудок возьмет верх над его скорбью, развернул коня и удалился.
Они долго молчали, глядя на статую.
— Он попросил меня закончить, — наконец сказал Ородрет. — Я не сразу решился… Приняться за работу означало бы признать, что он ушел навсегда.
Ородрет протянул руку к статуе, провел пальцами по воздуху, словно касаясь ее.
— Правда, красиво?
— Я не видела ничего лучше, — призналась Лютиэн.
— Он был равно одарен многими умениями — там, за морем. Но здесь, в Смертных Землях, именно этот дар открылся с пугающей силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Пока там жил Финрод.
«Как глупо», — думал порой Ородрет. — «Его отлучки длились по несколько лет, мы не знали, где он и что с ним — но я его замещал, и мне было не в тягость. И никто не упрекал меня в том, что я — это не он. А теперь его нет всего полгода, мы до недавнего времени знали, что он жив и с ним все в порядке — и все-таки с самого начала было плохо…»
Когда Гвиндор передал ему ответ брата, он понял все. Финрод отрекся от Нарготронда. Пока это не было сказано, можно было тешить себя надеждой на возвращение к прежней жизни. Они попросят — и Инглор вернется. Теперь этой надежды больше не было. Как бы ни закончилось безумное предприятие брата, в Нарготронд он не вернется. А значит, придется привыкать к городу, из которого ушла его душа…
— Государь…
— Да, Гвиндор?
— Твоя просьба исполнена. Лорд Куруфин здесь. Правду сказать, он хотел этой встречи не меньше, чем ты.
— Я иду к нему.
Он взял с треножника венец и надел его на голову. Финрод, скорее всего, так не сделал бы. Финрод не нуждался в знаках своего королевского достоинства, когда хотел явить свою королевскую волю…
«Ты не Финрод», — сказал ему взгляд Гвиндора. Ородрет стиснул руки.
«Да, я не Финрод. Но будь я проклят, если это помешает мне поставить феаноринга на место!»
Он пошел в малую залу — одну из тех, что сообщались с залом королевского совета, куда лорды или барды удалялись на совещание при необходимости.
— Король Нарготронда, лорд Куруфин, — сказал Гвиндор впереди. И повторил: — Король Нарготронда.
Видимо, сын Феанора обнаглел до того, что не пожелал подняться навстречу. Но когда Ородрет вошел, он все-таки стоял, и сел только по знаку короля.
— Я вернулся от восточных границ, куда вызвал меня по просьбе короля Тингола благородный Даэрон, — сказал Ородрет. — Я встретился там с королем Дориата.
— Я пришел сюда, чтобы поговорить об этом, — с легким поклоном ответил Куруфин.
Он не преступал границ учтивости в разговорах с Ородретом, но все время пробовал их на прочность. Он был сыном Куруфинвэ Феанаро, которого называли (и по праву) величайшим мастером из эльдар. И именно Куруфин вместе с именем унаследовал и мастерство отца, и его пытливый, ненасытный ум, и, увы, его властность и неразборчивость в средствах. Феанор был старшим и любимейшим сыном Финвэ, короля нолдор; Арфин — третьим, и хотя отец любил всех своих детей, все же… Он не раз говорил, что не пережил бы гибели Феанора. И никогда не говорил так о других своих сыновьях и дочерях. Итак, Куруфин был четвертым сыном — но первого, самого старшего, известного, любимого; Ородрет — вторым, но — третьего, прославленного больше мудростью и миролюбием, нежели мастерством и доблестью. Как двоюродные братья они любили друг друга… По крайней мере, там, в Амане, пока тень не упала на те земли… Как потомки королевского рода, они соперничали — по крайней мере, здесь, в Эндорэ, куда они пришли, чтобы сражаться… Куруфин был старше, и по праву своего старшинства, по праву старшинства своего отца — должен был занимать более высокое положение. Необходимость подчиняться Ородрету раздражала его, и он этого не скрывал. Оказывая знаки учтивости, он словно бы делал одолжение: ладно, братец, поиграем в игру «Ты король», но ведь оба мы знаем, что к чему на самом-то деле…
— Король Дориата опечален, — сказал Ородрет, следя за лицом Куруфина. — Его постигло несчастье: принцесса Лютиэн бежала из Дориата, чтоб отыскать Берена Беоринга.
На лице Куруфина не отразилось ничего.
— Король Тингол полагает, что она может отправиться в Нарготронд. Он требует, чтобы мы выдали ее, как только она появится.
— Ах, он требует, — Куруфин усмехнулся.
— Кстати, как она себя чувствует?
— О ком ты?
— О королевне Лютиэн.
— Кто тебе сказал, что я знаю, как она себя чувствует?
Ородрет стиснул зубы. Куруфин в совершенстве владел искусством лгать, не говоря ни слова лжи.
— Куруфин, кто бы ни сказал мне, что она у вас — я это знаю доподлинно. Ты взял со своих вассалов клятву молчать, но кое-кто из них успел кое-что рассказать до того, как дал клятву. Поэтому не унижай себя притворством, а меня — обманом.
— Gwanur (51), — Куруфин поднялся из кресла и зашагал по комнате. — Поверь, если я что-то делаю, то ни в коей мере не затем, чтобы унизить тебя или кого бы то ни было. Подумай сам, в каком положении ты окажешься, если Тингол вынудил у тебя клятву вернуть ему дочь, а она всеми силами не желает этого возвращения. Кто-то из них станет тебе врагом: отец или дочь. А ведь оба они родня тебе. Нам же все равно, что испытывает к нам этот лесной король: большей вражды, чем уже есть, между нами быть не может.
— Может, — возразил Ородрет. — Между вами еще не дошло до крови.
— Но дойдет, если безумие беоринга и твоего брата каким-то чудом принесет ему Сильмарилл. Итак, нам незачем бояться ссоры с ним: мы и так в ссоре. И если бы королевна попросила у нас убежища, не разумно ли с нашей стороны было бы скрыть ее присутствие в Нарготронде даже от тебя? Ведь ты ничего не знал бы о том, что она здесь, а мы не обещали отцу выдать ее. Более того, если бы даже ты узнал, что она здесь, и потребовал бы от нас ее выдачи — мы бы не выполнили этого требования, потому что дали бы ей слово оберегать ее, а сыновья Феанора не разбрасываются своими словами.
— Слишком много «бы», gwanur. Тингол не вынуждал у меня этой клятвы, поэтому вам нечего бояться, что я выдам ее отцу. И прежде всего мне хотелось бы поговорить об этом с ней самой.
— Она у нас попросила убежища, — упрямо наклонив голову, сказал Куруфин.
Ородрет поднялся, чтобы не говорить с ним снизу вверх.
— Но здесь я король, — тихо сказал он. — И если вы хотите иметь какие-то сношения с другими королями втайне от меня, то лучше вам будет покинуть город и отправляться к своим братьям. Оставив здесь Лютиэн — потому что не вам, а мне она приходится родственницей.
«Ты не Финрод», — сказала ему усмешка Куруфина.
— Да, я не Финрод, — тихо, яростно проговорил он. — Но я от него получил корону и я заставлю всех, кто не желает ей подчиняться, либо признать мою власть и примириться со мной, либо покинуть мои владения. Если королевна Лютиэн сегодня не появится здесь и не скажет мне, что она действительно добровольно просила у вас убежища, я буду считать, что вы захватили ее обманом или силой, и предприму кое-что для ее освобождения.
Куруфин попытался поклоном скрыть свое изумление — и это удалось ему хуже, чем он думал.
— Сегодня вечером Лютиэн Тинувиэль придет сюда, — сказал он.
— Пусть она приходит в мастерскую Финрода, — попросил Ородрет.
* * *
— Кто ты?
Она не отвечала, да и не могла ответить — матовая теплота мрамора была лишь наваждением, созданным искусной рукой ваятеля…
— Одна из перворожденных, покидающих Воды Пробуждения.
Лютиэн обернулась на голос:
— Государь Ородрет…
Он вошел, на миг опустив голову — простая рабочая сорочка, рукава закатаны до локтей, кисти наскоро вымыты, но на предплечьях — следы шлифовального порошка.
От колен и ниже статуя была все еще не отшлифована.
— Я… не хотела отрывать тебя от работы. Прости, государь.
Он улыбнулся краем рта.
— Я ведь сам настоял на том, чтобы ты пришла именно сюда. Выпей со мной квенилас.
Лютиэн приняла его руку и прошла под арку, в нишу, где на столике дымился носатый кувшинчик с заваркой. В кресле сидела нолдэ, похожая на Ородрета — его дочь Финдуилас, которую Лютиэн помнила совсем юной. Она родилась не в Амане, ее матерью была женщина из народа Кирдана. Сведущая в чарах, жена Ородрета погибла, когда Саурон штурмовал Минас-Тирит и все, кто мог противостоять Силе, вышли на стены.
Сейчас Лютиэн увидела на плече Финдуилас маленькую серебряную брошь в виде арфы. Значит, дочь пошла по стопам матери и сделалась бардом. Это был замысел Финрода — барды Нарготронда, судьи между синдар и нолдор, а также в делах, которые касаются чар и вражеской скверны.
Поднявшись, Финдуилас поприветствовала гостью, потом, придерживая крышку кувшинчика, наполнила сначала чашку Лютиэн, потом чашку отца. Ответив на благодарности легким поклоном, удалилась.
— Ты виделся с моим отцом, государь Ородрет?
Светловолосый нолдо кивнул. Глаза его на миг подернулись печалью.
— Он в большом горе. Неужели все в самом деле из-за какого-то сна?
— Это был не просто сон, — Лютиэн сжала горячую чашку. — И мать моя это подтвердила. Берен и Финрод действительно в темнице. «Сейчас их жизни сплетены, и один зависит от другого, как если бы, связанные одной веревкой, они шли над пропастью. Но спасения для них я не вижу» — вот доподлинно ее слова.
Ородрет на миг закрыл лицо рукой.
— Я понимаю, почему ты бежала, — сказал он наконец, открыв лицо. — Берен и в самом деле был здесь.
— Расскажи мне! — Лютиэн была слишком захвачена новостью, чтобы возмущаться умолчанием сыновей Феанора.
— Он появился в конце весны, в канун Виниглоссэ. Рассказал о своих злоключениях, о том, как попал в Дориат, как встретил тебя и как твой отец потребовал Сильмарилла в обмен на твою руку… У него был какой-то замысел, но на совете никто не пожелал слушать его, едва лишь узнали про Сильмарилл. Тогда Финрод пришел в ярость и сказал, что если город не хочет слушать своего короля и предпочитает феанорингов — тогда и он отрекается от города. За ним пошли десятеро верных. Больше в городе мы их не видели.
— Но ведь это не все… — с надеждой промолвила Лютиэн.
— Не все… На протяжении лета до нас стали доходить слухи. Сначала мы узнали, что Фингон и Маэдрос заключили военный союз. Потом на северной оконечности Бретиля появились ватаги молодцов, называющих себя Бретильскими Драконами. После этого Финрод снова дал знать о себе, и я послал к нему Гвиндора с просьбой вернуться в город. Увы — он оказался тверд в своем намерении отказаться от короны. Однажды он и десятеро верных исчезли. Ты с тех пор — первая, кто принес нам о них весть.
— Увы, нерадостную.
— Ты еще не все знаешь. Твой отец заподозрил Галадриэль и Келеборна в помощи тебе и изгнал их.
— О! Они здесь?
— Они вместе с теми, кто им предан, ушли во владения Галадриэль, на востоке пределов Нарготронда. Совсем по соседству с лесом Бретиль. Тингол позволит им вернуться только когда с ними будешь ты. Он требовал от меня немедленной твоей выдачи, едва ты появишься в моих владениях. Говорил мне речи, которые я назвал бы дерзкими, услышь их не от брата своего деда. Я не давал ему никаких обещаний, ибо он настаивал на своем, и в то же время отказывался снять опалу с сестры… Он честил меня как нашалившего мальчишку — боюсь, что и я повел себя не лучшим образом…
— Что ты сказал ему?
— Ничего или почти ничего. Я сказал, что подожду, когда его рассудок возьмет верх над его скорбью, развернул коня и удалился.
Они долго молчали, глядя на статую.
— Он попросил меня закончить, — наконец сказал Ородрет. — Я не сразу решился… Приняться за работу означало бы признать, что он ушел навсегда.
Ородрет протянул руку к статуе, провел пальцами по воздуху, словно касаясь ее.
— Правда, красиво?
— Я не видела ничего лучше, — призналась Лютиэн.
— Он был равно одарен многими умениями — там, за морем. Но здесь, в Смертных Землях, именно этот дар открылся с пугающей силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186