Видимо, после этого пала Завеса Мелиан, и Маблунг был вынужден усилить охрану границ.
Увы, это не помогло. Гномы Ногрода большой армией прорвались через пограничную стражу и прошли через Дориат как нож сквозь масло. Менегрот был захвачен, и Маблунг погиб и дверей сокровищницы. После этого гномы дочиста обобрали дворец и убрались восвояси прежде, чем собралось дориатское ополчение. Теперь синдар преследовали гномов, но не решались напасть, ибо тех было много больше, хотя и двигались они с грузом золота медленно. В лесу большие луки синдар давали им огромное преимущество, но на равнине — а гномы пересекали сейчас Эстолад — не было надежды подкрасться к гномам настолько близко, чтобы разить из луков наверняка, избегая гномьих самострелов. А на дальнем расстоянии луки были непригодны — доспехи Ногрода славились крепостью. Эльфы дважды пытались атаковать, но гномы разворачивали возы в круг и заставляли противника отступить с потерями.
…Вторая дверь вела в маленький зал, где брали воду — ручей тек по стене в каменную чашу. Дева с кувшином поклонилась своему королю — смертному, сыну смертного… Диор улыбнулся ей и толкнул ладонью третью дверь — в длинный извилистый коридор, ступенями ведущий вверх…
— Мы встретим их у Сарн Атрад, больше им переправиться негде, — сказал отец, когда вестник закончил рассказ и все взгляды обратились к человеку, которого многие считали по праву наследником Тингола. — Кто со мной — пусть будет готов в один день. Завтра мы выступаем.
Гонца, вопреки его просьбе, оставили спать в доме Берена и Лютиэн. «Куда ему с нами, на беднягу смотреть жалко», — сказал отец. Диор надел доспех, попрощался с Нимлот и детьми. Обняв жену напоследок, осторожно коснулся ее тяжелого живота.
— Я скоро вернусь, — сказал он. — Но если она успеет раньше, назови ее Эльвинг.
— А как же иначе, — улыбнулась Нимлот. — Мы же вместе ходили к тому водопаду, смотреть на звездные брызги.
Диор не мог не идти — от руки гномов погиб Галатиль, отец Нимлот и брат Келеборна. Самого Келеборна Берен решил не ждать, хотя и послал гонца к южным отрогам Эред Линдон: если властительные супруги успеют на битву, то успеют, а нет — так нет. Существенной помощи войску они все равно не могли оказать: их с лордом Келебримбором молодое княжество, основанное после гибели Нарготронда, было малочисленно.
Лютиэн утешала Нимлот в ее горе, таком понятном — ведь и ее родители отошли совсем недавно, и она до сих пор продолжала носить простые некрашеные одежды скорби. Диор, покидая жену, сомневался, принесет ли ей месть хоть какое-то утешение. У женщин врачевать душевные раны получалось лучше. А главное — Лютиэн могла доподлинно рассказать, как оно там… Впрочем, станет ли? И решится ли Нимлот расспрашивать ее? Диор пытался разговорить отца, когда был еще отроком — но Берен ограничился кратким «Хорошего мало».
Именно Нимлот тогда рассказала ему, как воскресшие отец и мать появились в Менегроте через год после своей смерти. Отец тоже любил об этом рассказывать — словно это было веселое приключение: «всю жизнь мечтал появиться на собственных поминках и послушать, что болтают»; и только от Нимлот Диор узнал о священном ужасе, охватившем эльфов, когда двое умерших живыми появились в пиршественном зале. Поначалу их приняли за мороков, и Берен, чтобы доказать, что это не так, взял со стола блюдо с рыбой и угостил Лютиэн, и ел сам, пригубил вина и разорвал на груди обветшавшую погребальную одежду, позволив Белегу коснуться его ран, которые выглядели только-только зарубцевавшимися и, по его словам, еще болели. Но когда эльфы удостоверились, что это в самом деле они и в самом деле живые, ужас их стал не меньше, а больше, ибо никогда и нигде Единый не являл так ясно Свою силу и волю. Никогда и нигде доселе умершие не возвращались живыми, а эльфы не делались Смертными. Ибо и мать стала Смертной, и к радости о ее возвращении из Мандоса примешалась горечь грядущей разлуки за порогом смерти.
Диор вырос с мыслью о том, что отец и мать умерли и воскресли до его рождения. Может быть, поэтому смерти он не боялся. Ни тогда, когда вместе с отцом отправлялся к Сарн Атрад, ни сейчас, когда — он знал это — шел ей навстречу.
…По пути к ним присоединились многие нандор — как и тогда, когда Берен повел их на север, отражать нападение орков после Битвы Бессчетных Слез. Но в самом конце, уже у брода Сарн Атрад, их ждал еще один союзник — эльфы почтительно держались на расстоянии от выступивших из-за деревьев и подобных деревьям высоких фигур, и лишь Берен подошел к ним близко, поклонился и громко сказал:
— Приветствую тебя, почтенный Древобород. Узнаешь ли ты меня или я сильно изменился со времени нашей последней встречи?
То древоподобное создание, что стояло впереди всех, пригнулось, чтобы лучше разглядеть собеседника и прогудело:
— Хмм! При нашей последней встрече ты сам не узнал меня, Убийца убийц. Ты изменился, хмм, да… Но глаза у тебя остались прежними. Кого ты ищешь здесь?
— Гномов из Ногрода, разоривших Дориат.
Высокое создание выпрямилось, тряхнув кроной волос.
— Так значит, мы снова союзники, — прогудело оно. — Гномы убили много деревьев, прокладывая гать через Сарн Атрад.
— Древобород, Пастырь деревьев, — Берен снова склонил голову. — Хочу просить тебя об одном.
— Говори. Не обещаю, что исполню, но всегда готов выслушать, ибо мы многим были тебе обязаны, когда ты убивал убийц в своем горном краю.
— Все свои долги ты уже отдал, когда спас мне жизнь, — сказал Берен. — И если я попрошу тебя, то не ради них, а ради Кементари, Подательницы жизни и супруги Аулэ.
— Ты знаешь, как просить, — недовольно сказало существо. — Говори же.
— Ты — ее дитя, а гномы — дети Аулэ. Я хочу решить дело миром, и прошу тебя: если гномий государь согласится, не преследуй гномов. Требуй от него возмещения ущерба, я поддержу тебя, но крови я проливать не хочу.
— Хммм… А если они не согласятся?
— Тогда они сами повинны в своей гибели и вы вольны делать с ними что пожелаете.
— Это не по душе мне, — Пастырь деревьев погладил зеленую бороду. — Ваш век слишком короток, и если этот король сдержит слово, его внук нарушит. Но ты просишь именем Кементари, и ради нее я согласен. Смотри же: если начнется битва, я буду думать о своем, и не стану спасать тебя.
— Быть посему. Госпожа Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, велела кланяться тебе, если встречу. — И Берен поклонился Пастырю Дерев в третий раз. Дети Кементари тоже ответили поклоном — и исчезли в лесу, стали как деревья среди деревьев.
Нандор были недовольны намерением Берена. Многие потеряли друзей и родных в дориатской резне, и всем было обидно за Тингола, сюзерена и доброго союзника. Но роптать никто не стал.
Войско укрылось в лесу и расположилось на ночлег, а утром следующего дня вернулся утомленный вестник, которого Берен послал к преследующим гномов дориатским синдар, когда выступал в поход. Он сказал, что гномы двигаются медленно и к полудню будут здесь, а эльфы Дориата, узнав, что нандор под водительством Берена выступили гномам навстречу, воспрянули духом и принялись сильнее досаждать «сплюснутому народцу».
— Значит, будут еще недовольные тем, что ты хочешь предложить мир, — сказал Диор.
— Не учи отца, — ответил Берен. — У кого больше права на месть, чем у твоей матери? А она готова простить.
— Она так сказала? — изумился Диор.
— Да. Но доброй воли только с одной стороны мало. Ты еще не слышал, что ответит на мое предложение Мельхар, так к чему заранее пугать меня недовольством эльфов?
— Ты думаешь, он откажет тебе?
— Я знаю, как искушает Сильмарилл.
Диор присмотрелся к отцу и увидел, как печальны его глаза и какие горькие складки залегли возле рта.
— Гномий король был тебе другом? — спросил он.
— Нет, просто приятелем. Но если ты думаешь, что приятеля убивать легче, то ошибаешься.
Больше они не говорили до самого конца сражения. Диор с небольшим отрядом тех, кто умел хорошо рубиться, занял такое место, откуда можно быстро выбежать на гать, закрывая противнику переправу.
…Когда коридор закончился, они оказались перед четвертой дверью — там стояли двое стражей с копьями и щитами. Отсюда, из этого зальчика, было два коридора — в зал Совета и в королевскую сокровищницу. Именно там смерть настигла Маблунга, именно по этому коридору он, сражаясь, отступал…
Солнце уже стояло в зените и бешено пекло, когда пыль выдала приближение гномов. Все приготовились.
Гномы начали переправляться и уже втащили первый воз на гать, проложенную второпях при наступлении, когда Берен вышел из своего укрытия и ступил на мост.
Увидев его, гномы остановились. Их предводитель в украшенных золотом доспехах, с золотым зубчатым обручем на шлеме, выступил вперед.
— Ты кто такой и почему заступил нам дорогу? — спросил он.
Берен снял шлем. Гномий король крякнул с досады.
— Ты еще больше стал похож на своего деда, — сказал он. — Проклятье. Я не хотел.
Берен промолчал.
— Слушай, я правда не хотел, — продолжал гном. — Эти двое, что уцелели, нарассказывали всяких страстей. Вроде бы Тингол убить их хотел. Взбудоражили весь народ. Пойми, это мои родичи. Не мог я так этого оставить.
— Тингол был моим тестем, — сказал Берен. — Маблунг был моим другом. Галатиль был моим свояком. Я тоже не могу этого так оставить, король Мельхар.
Гном печально вздохнул.
— Ну, и что мы будем делать? — спросил он. — Хочешь ты решить дело миром или кровью?
— А сам ты чего хочешь?
— Лучше, конечно, миром.
— Добро. Ты оставишь здесь всю добычу, которую взял в Дориате. Ты оставишь мне заложников и привезешь из Ногрода столько же золота и серебра, сколько захватил в Менегроте — из этого будет заплачена вира родичам убитых. Ты раз и навсегда запретишь гномам своего народа и всем вашим потомкам рубить деревья по эту сторону Синих Гор. И ты выдашь для наказания оставшихся убийц Тингола — потому что это их ложь привела к войне.
Гном долго чесал бороду, потом сказал:
— Согласен. Мы оставим здесь все эти возы и все, что несем на плечах. Я оставлю у тебя заложников и поеду собирать виру, и деревья мы рубить перестанем. Клянусь тебе в том, а если хочешь — напишу договор.
Берен тоже молчал какое-то время. Потом спросил:
— Отчего ты временами так морщишься, государь Мельхар?
— Да вот, — гном пожал плечами. — Старый стал… В боку колет…
— Колет, почтенный Мельхар? Или печет?
Глаза гнома заметались, а Берен спокойно продолжал:
— Я так думаю, все-таки печет. Да, почтенный Мельхар, старость не радость, уж я-то тебя понимаю. И потому то, что у тебя в поясной суме, ты тоже оставишь здесь.
Лицо гнома перекосилось.
— Нет! — крикнул он, запуская левую руку в суму. — Ты этого хочешь? Тебе придется взять это вместе с моей жизнью!
Он выхватил руку из сумы, и свет Сильмарилла многократно отразился и заиграл в других драгоценных камнях, которыми был отделан Наугламир.
— Мельхар, — сказал Берен, и Диор услышал горькую печаль в его голосе. — Если начнется бой, из вас не уцелеет никто.
Гном оглянулся, словно прикидывая, сколько противников будет ему противостоять. Он видел небольшой отряд мечников, вышедших на берег, едва Берен вступил в переговоры, и вряд ли заметил нандор, укрывшихся в кустах и меж деревьями, хотя не мог не догадываться о засаде. Но все равно противников было немного — большое войско уже выдало бы себя. А сзади наседали синдар — и Мельхар решил рискнуть.
— Давай так: бьемся один на один, насмерть. Если ты побеждаешь, мы принимаем твои условия. Если побеждаю я — твои воины пропустят нас с добычей.
— Если ты не примешь мир на моих условиях, — Берен обнажил меч, потому что Мельхар уже держал топор наизготовку, — то мы в любом случае будем биться насмерть, и перебьем всех. Оставь Сильмарилл, Мельхар. Ты еще можешь терпеть его жжение — значит, ты еще не погиб. Для тебя еще не поздно.
Мельхар, казалось, колебался какое-то время, потом сунул Наугламир за пояс.
— Мое имя — Азарах, — тихо сказал он.
Это было его истинное имя, а значит — он собирался биться насмерть и назвал его с тем, чтобы враги, победив, начертали это имя на могильном камне — или унесли в могилу с собой.
— У тебя не будет могильного камня, — ответил на это Берен. И противники сошлись в бою.
Большая секира в умелых руках — страшное оружие, а руки государя Мельхара никто не назвал бы неумелыми. Оба противника бились без щитов, и каждый стремился воспользоваться своим преимуществом — либо ростом и длиной клинка, либо силой и тяжестью. Когда-то Диор спросил отца: а кто победит, если силы противников равны? «Тот, кто прав», — не сомневаясь, ответил Берен.
Так это или нет — но именно Мельхар промедлил отразить выпад Нарсила — и повалился на колени, изумленно уставившись на дыру в животе, ровно под грудиной. Кровь била через рассеченную кольчугу, заливая Сильмарилл, как вино хлещет из развязанного меха, и Мельхар понял, что это конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Увы, это не помогло. Гномы Ногрода большой армией прорвались через пограничную стражу и прошли через Дориат как нож сквозь масло. Менегрот был захвачен, и Маблунг погиб и дверей сокровищницы. После этого гномы дочиста обобрали дворец и убрались восвояси прежде, чем собралось дориатское ополчение. Теперь синдар преследовали гномов, но не решались напасть, ибо тех было много больше, хотя и двигались они с грузом золота медленно. В лесу большие луки синдар давали им огромное преимущество, но на равнине — а гномы пересекали сейчас Эстолад — не было надежды подкрасться к гномам настолько близко, чтобы разить из луков наверняка, избегая гномьих самострелов. А на дальнем расстоянии луки были непригодны — доспехи Ногрода славились крепостью. Эльфы дважды пытались атаковать, но гномы разворачивали возы в круг и заставляли противника отступить с потерями.
…Вторая дверь вела в маленький зал, где брали воду — ручей тек по стене в каменную чашу. Дева с кувшином поклонилась своему королю — смертному, сыну смертного… Диор улыбнулся ей и толкнул ладонью третью дверь — в длинный извилистый коридор, ступенями ведущий вверх…
— Мы встретим их у Сарн Атрад, больше им переправиться негде, — сказал отец, когда вестник закончил рассказ и все взгляды обратились к человеку, которого многие считали по праву наследником Тингола. — Кто со мной — пусть будет готов в один день. Завтра мы выступаем.
Гонца, вопреки его просьбе, оставили спать в доме Берена и Лютиэн. «Куда ему с нами, на беднягу смотреть жалко», — сказал отец. Диор надел доспех, попрощался с Нимлот и детьми. Обняв жену напоследок, осторожно коснулся ее тяжелого живота.
— Я скоро вернусь, — сказал он. — Но если она успеет раньше, назови ее Эльвинг.
— А как же иначе, — улыбнулась Нимлот. — Мы же вместе ходили к тому водопаду, смотреть на звездные брызги.
Диор не мог не идти — от руки гномов погиб Галатиль, отец Нимлот и брат Келеборна. Самого Келеборна Берен решил не ждать, хотя и послал гонца к южным отрогам Эред Линдон: если властительные супруги успеют на битву, то успеют, а нет — так нет. Существенной помощи войску они все равно не могли оказать: их с лордом Келебримбором молодое княжество, основанное после гибели Нарготронда, было малочисленно.
Лютиэн утешала Нимлот в ее горе, таком понятном — ведь и ее родители отошли совсем недавно, и она до сих пор продолжала носить простые некрашеные одежды скорби. Диор, покидая жену, сомневался, принесет ли ей месть хоть какое-то утешение. У женщин врачевать душевные раны получалось лучше. А главное — Лютиэн могла доподлинно рассказать, как оно там… Впрочем, станет ли? И решится ли Нимлот расспрашивать ее? Диор пытался разговорить отца, когда был еще отроком — но Берен ограничился кратким «Хорошего мало».
Именно Нимлот тогда рассказала ему, как воскресшие отец и мать появились в Менегроте через год после своей смерти. Отец тоже любил об этом рассказывать — словно это было веселое приключение: «всю жизнь мечтал появиться на собственных поминках и послушать, что болтают»; и только от Нимлот Диор узнал о священном ужасе, охватившем эльфов, когда двое умерших живыми появились в пиршественном зале. Поначалу их приняли за мороков, и Берен, чтобы доказать, что это не так, взял со стола блюдо с рыбой и угостил Лютиэн, и ел сам, пригубил вина и разорвал на груди обветшавшую погребальную одежду, позволив Белегу коснуться его ран, которые выглядели только-только зарубцевавшимися и, по его словам, еще болели. Но когда эльфы удостоверились, что это в самом деле они и в самом деле живые, ужас их стал не меньше, а больше, ибо никогда и нигде Единый не являл так ясно Свою силу и волю. Никогда и нигде доселе умершие не возвращались живыми, а эльфы не делались Смертными. Ибо и мать стала Смертной, и к радости о ее возвращении из Мандоса примешалась горечь грядущей разлуки за порогом смерти.
Диор вырос с мыслью о том, что отец и мать умерли и воскресли до его рождения. Может быть, поэтому смерти он не боялся. Ни тогда, когда вместе с отцом отправлялся к Сарн Атрад, ни сейчас, когда — он знал это — шел ей навстречу.
…По пути к ним присоединились многие нандор — как и тогда, когда Берен повел их на север, отражать нападение орков после Битвы Бессчетных Слез. Но в самом конце, уже у брода Сарн Атрад, их ждал еще один союзник — эльфы почтительно держались на расстоянии от выступивших из-за деревьев и подобных деревьям высоких фигур, и лишь Берен подошел к ним близко, поклонился и громко сказал:
— Приветствую тебя, почтенный Древобород. Узнаешь ли ты меня или я сильно изменился со времени нашей последней встречи?
То древоподобное создание, что стояло впереди всех, пригнулось, чтобы лучше разглядеть собеседника и прогудело:
— Хмм! При нашей последней встрече ты сам не узнал меня, Убийца убийц. Ты изменился, хмм, да… Но глаза у тебя остались прежними. Кого ты ищешь здесь?
— Гномов из Ногрода, разоривших Дориат.
Высокое создание выпрямилось, тряхнув кроной волос.
— Так значит, мы снова союзники, — прогудело оно. — Гномы убили много деревьев, прокладывая гать через Сарн Атрад.
— Древобород, Пастырь деревьев, — Берен снова склонил голову. — Хочу просить тебя об одном.
— Говори. Не обещаю, что исполню, но всегда готов выслушать, ибо мы многим были тебе обязаны, когда ты убивал убийц в своем горном краю.
— Все свои долги ты уже отдал, когда спас мне жизнь, — сказал Берен. — И если я попрошу тебя, то не ради них, а ради Кементари, Подательницы жизни и супруги Аулэ.
— Ты знаешь, как просить, — недовольно сказало существо. — Говори же.
— Ты — ее дитя, а гномы — дети Аулэ. Я хочу решить дело миром, и прошу тебя: если гномий государь согласится, не преследуй гномов. Требуй от него возмещения ущерба, я поддержу тебя, но крови я проливать не хочу.
— Хммм… А если они не согласятся?
— Тогда они сами повинны в своей гибели и вы вольны делать с ними что пожелаете.
— Это не по душе мне, — Пастырь деревьев погладил зеленую бороду. — Ваш век слишком короток, и если этот король сдержит слово, его внук нарушит. Но ты просишь именем Кементари, и ради нее я согласен. Смотри же: если начнется битва, я буду думать о своем, и не стану спасать тебя.
— Быть посему. Госпожа Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, велела кланяться тебе, если встречу. — И Берен поклонился Пастырю Дерев в третий раз. Дети Кементари тоже ответили поклоном — и исчезли в лесу, стали как деревья среди деревьев.
Нандор были недовольны намерением Берена. Многие потеряли друзей и родных в дориатской резне, и всем было обидно за Тингола, сюзерена и доброго союзника. Но роптать никто не стал.
Войско укрылось в лесу и расположилось на ночлег, а утром следующего дня вернулся утомленный вестник, которого Берен послал к преследующим гномов дориатским синдар, когда выступал в поход. Он сказал, что гномы двигаются медленно и к полудню будут здесь, а эльфы Дориата, узнав, что нандор под водительством Берена выступили гномам навстречу, воспрянули духом и принялись сильнее досаждать «сплюснутому народцу».
— Значит, будут еще недовольные тем, что ты хочешь предложить мир, — сказал Диор.
— Не учи отца, — ответил Берен. — У кого больше права на месть, чем у твоей матери? А она готова простить.
— Она так сказала? — изумился Диор.
— Да. Но доброй воли только с одной стороны мало. Ты еще не слышал, что ответит на мое предложение Мельхар, так к чему заранее пугать меня недовольством эльфов?
— Ты думаешь, он откажет тебе?
— Я знаю, как искушает Сильмарилл.
Диор присмотрелся к отцу и увидел, как печальны его глаза и какие горькие складки залегли возле рта.
— Гномий король был тебе другом? — спросил он.
— Нет, просто приятелем. Но если ты думаешь, что приятеля убивать легче, то ошибаешься.
Больше они не говорили до самого конца сражения. Диор с небольшим отрядом тех, кто умел хорошо рубиться, занял такое место, откуда можно быстро выбежать на гать, закрывая противнику переправу.
…Когда коридор закончился, они оказались перед четвертой дверью — там стояли двое стражей с копьями и щитами. Отсюда, из этого зальчика, было два коридора — в зал Совета и в королевскую сокровищницу. Именно там смерть настигла Маблунга, именно по этому коридору он, сражаясь, отступал…
Солнце уже стояло в зените и бешено пекло, когда пыль выдала приближение гномов. Все приготовились.
Гномы начали переправляться и уже втащили первый воз на гать, проложенную второпях при наступлении, когда Берен вышел из своего укрытия и ступил на мост.
Увидев его, гномы остановились. Их предводитель в украшенных золотом доспехах, с золотым зубчатым обручем на шлеме, выступил вперед.
— Ты кто такой и почему заступил нам дорогу? — спросил он.
Берен снял шлем. Гномий король крякнул с досады.
— Ты еще больше стал похож на своего деда, — сказал он. — Проклятье. Я не хотел.
Берен промолчал.
— Слушай, я правда не хотел, — продолжал гном. — Эти двое, что уцелели, нарассказывали всяких страстей. Вроде бы Тингол убить их хотел. Взбудоражили весь народ. Пойми, это мои родичи. Не мог я так этого оставить.
— Тингол был моим тестем, — сказал Берен. — Маблунг был моим другом. Галатиль был моим свояком. Я тоже не могу этого так оставить, король Мельхар.
Гном печально вздохнул.
— Ну, и что мы будем делать? — спросил он. — Хочешь ты решить дело миром или кровью?
— А сам ты чего хочешь?
— Лучше, конечно, миром.
— Добро. Ты оставишь здесь всю добычу, которую взял в Дориате. Ты оставишь мне заложников и привезешь из Ногрода столько же золота и серебра, сколько захватил в Менегроте — из этого будет заплачена вира родичам убитых. Ты раз и навсегда запретишь гномам своего народа и всем вашим потомкам рубить деревья по эту сторону Синих Гор. И ты выдашь для наказания оставшихся убийц Тингола — потому что это их ложь привела к войне.
Гном долго чесал бороду, потом сказал:
— Согласен. Мы оставим здесь все эти возы и все, что несем на плечах. Я оставлю у тебя заложников и поеду собирать виру, и деревья мы рубить перестанем. Клянусь тебе в том, а если хочешь — напишу договор.
Берен тоже молчал какое-то время. Потом спросил:
— Отчего ты временами так морщишься, государь Мельхар?
— Да вот, — гном пожал плечами. — Старый стал… В боку колет…
— Колет, почтенный Мельхар? Или печет?
Глаза гнома заметались, а Берен спокойно продолжал:
— Я так думаю, все-таки печет. Да, почтенный Мельхар, старость не радость, уж я-то тебя понимаю. И потому то, что у тебя в поясной суме, ты тоже оставишь здесь.
Лицо гнома перекосилось.
— Нет! — крикнул он, запуская левую руку в суму. — Ты этого хочешь? Тебе придется взять это вместе с моей жизнью!
Он выхватил руку из сумы, и свет Сильмарилла многократно отразился и заиграл в других драгоценных камнях, которыми был отделан Наугламир.
— Мельхар, — сказал Берен, и Диор услышал горькую печаль в его голосе. — Если начнется бой, из вас не уцелеет никто.
Гном оглянулся, словно прикидывая, сколько противников будет ему противостоять. Он видел небольшой отряд мечников, вышедших на берег, едва Берен вступил в переговоры, и вряд ли заметил нандор, укрывшихся в кустах и меж деревьями, хотя не мог не догадываться о засаде. Но все равно противников было немного — большое войско уже выдало бы себя. А сзади наседали синдар — и Мельхар решил рискнуть.
— Давай так: бьемся один на один, насмерть. Если ты побеждаешь, мы принимаем твои условия. Если побеждаю я — твои воины пропустят нас с добычей.
— Если ты не примешь мир на моих условиях, — Берен обнажил меч, потому что Мельхар уже держал топор наизготовку, — то мы в любом случае будем биться насмерть, и перебьем всех. Оставь Сильмарилл, Мельхар. Ты еще можешь терпеть его жжение — значит, ты еще не погиб. Для тебя еще не поздно.
Мельхар, казалось, колебался какое-то время, потом сунул Наугламир за пояс.
— Мое имя — Азарах, — тихо сказал он.
Это было его истинное имя, а значит — он собирался биться насмерть и назвал его с тем, чтобы враги, победив, начертали это имя на могильном камне — или унесли в могилу с собой.
— У тебя не будет могильного камня, — ответил на это Берен. И противники сошлись в бою.
Большая секира в умелых руках — страшное оружие, а руки государя Мельхара никто не назвал бы неумелыми. Оба противника бились без щитов, и каждый стремился воспользоваться своим преимуществом — либо ростом и длиной клинка, либо силой и тяжестью. Когда-то Диор спросил отца: а кто победит, если силы противников равны? «Тот, кто прав», — не сомневаясь, ответил Берен.
Так это или нет — но именно Мельхар промедлил отразить выпад Нарсила — и повалился на колени, изумленно уставившись на дыру в животе, ровно под грудиной. Кровь била через рассеченную кольчугу, заливая Сильмарилл, как вино хлещет из развязанного меха, и Мельхар понял, что это конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186