Сборы были совсем короткими, а второе прощание, когда Лютиэн уже сидела в седле, а Келеборн и Галадриэль стояли на крыльце — всего два кивка да взмах руки.
Втроем они двигались в Дортонион — Лютиэн, Нимрос и Хуан. Она попросила юношу держаться в стороне от нахоженных дорог — на них было весьма оживленно. Горцы возвращались домой, и когда Лютиэн и Нимрос останавливались на ночлег, ветер порой доносил до них многоголосье протяжных песен с ближайшей стоянки.
Нимрос был отличным попутчиком, не пытавшимся ни чрезмерно оберегать Лютиэн, но и не забывавшим о ней. Они скакали самой скорой рысью, какую могла выдержать неопытная всадница — и это не очень утомляло лошадей. На девятый день пути с высоты перевала Анах перед ними открылся Дортонион.
Лютиэн не смогла не задержаться, чтобы посмотреть на эту землю. Какой она ее представляла себе, родину Берена? С северных границ Дориата были видны только белокрылые пики Эред Горгор, надменно возносящиеся над красными лавовыми холмами Нан-Дунгортэб. Конечно, весь Дортонион не мог быть таким — ни людям, ни эльфам не выжить среди ослепительных снегов. Берен сказал однажды, что любая дорога в его краю — это дорога вверх или вниз, и теперь Лютиэн видела эту дорогу — прилепившуюся к крутому склону, бегущую с него как ручей… А сами склоны поросли высокой травой, не знавшей косы, и по гребню одного из них большими скачками пронесся горный тур, так высоко вскинув голову, что порой казалось — его рога касаются крупа. Немного спустившись и свернув за один из многочисленных поворотов, Лютиэн увидела и остальное стадо — давешний тур стоял на гребне как страж, высматривая охотника, волка или снежного пардуса.
Здесь был самый простой и короткий путь из Нижнего Белерианда в Дортонион, и на этой дороге они никак не могли избегнуть встречи с людьми. Лютиэн узнавали, и она со смущением принимала знаки внимания от мужчин и женщин чужого народа.
— Что означает «алмардайн»? — спросила она Нимроса, поймав среди незнакомых слов часто повторяющееся.
— «Наивысшая». Княгиня.
«Ярнит» — это она поняла сама.
На одной из стоянок какая-то женщина подбежала к ней с младенцем на руках и протянула дитя. Лютиэн не понимала, что нужно сделать. Ребенок болен и она просит об исцелении? Но дитя не казалось больным или слабым. Крепкий чумазый мальчишка (рубашонка задралась до подмышек) такого роста и веса, какого эльфийский ребенок достигает в год, отчаянно сучащий кривыми ножками, страшно недовольный тем, что его оторвали от важного занятия — возни с камешками в пыли — и высказывающий это недовольство весьма громогласно.
— Благослови его, госпожа, — тихо подсказал Нимрос. — Это наследник семьи, первенец. Мы верим, что благословенный эльфийским королем ребенок в жизни удачлив.
— Но я не эльфийский король!
— Ты — эльфийская королевна, а они считают тебя своей княгиней. Подсади дитя к себе на седло.
Лютиэн приняла мальчика из рук его матери — и он тут же успокоился, увлеченный медным украшением в гриве ее коня — маленький месяц с привешенными на разноцветных нитках бронзовыми звездами. Лютиэн, придерживая малыша на седле одной рукой, второй выплела побрякушку из гривы и отдала ее вместе с малышом матери.
— Нет, о, нет! — воскликнула она, когда женщина поцеловала подол ее платья. — Поскачем вперед, Нимрос!
— Позволь мне спросить, госпожа моя — тебя это смущает? — спросил молодой бард, когда они отъехали довольно далеко.
— Да. Что-то подсказывает мне, что я не вправе принимать власть над этим народом — а значит, и те знаки внимания, что мне оказывают, принимать не вправе. Не раньше, чем Берен исполнит обещанное и сядет как князь в своем замке, а до тех пор — я только странница в этой земле. Если бы дело было лишь в том, чтобы приласкать ребенка и пожелать ему хорошей судьбы — я не сомневалась бы ни мгновения, но твои слова о благословении и вере смутили меня.
— Их нельзя осуждать, — опустил голову Нимрос. — Государь Финрод был для нас… не просто королем. Он был король истинный, праведный, обещанный нашим далеким предкам Голосом из Темоты — а этот Голос никогда не лжет. И вот теперь он погиб, положил жизнь за свободу народа, к которому по крови не принадлежал, но который принял под свою руку. Они переживают это как… я не могу тебе объяснить. И одновременно с этой вестью к ним приходит другая — что избранница нашего князя повергла самого Саурона, отомстив за смерть Государя, что она пришла к нам разделить нашу жизнь, что она… дана нам богами вместо него…
— Нимрос! — Лютиэн даже сдержала коня, так возмутилось ее сердце. — Но ты-то знаешь, что я прихожу только для того, чтобы уйти! Что Берен не остановится на своем пути, пока не совершится то, чему должно, а я должна быть с ним? Почему ты молчишь?
— Но что я могу сказать? Те одиннадцать, кто получил исцеление из твоих рук, рассказали своим семьям, как ты жила среди нас, и одно только прикосновение твоей ладони успокаивало боль… Как ты вышла на бой с Тху, как тебя слушается пес богов… Эти слова набрали силу лесного пожара в Бретиле, никто не может их остановить или оспорить. А сейчас ты едешь верхом, прекрасная как солнце в небе, в своем синем платье и в белом плаще… И кто не верил прежде, начинает верить сейчас. Ты приходишь в Дортонион как сама надежда, и кто я такой, чтобы отбирать у них надежду?
— О, Элберет! Ты бард, Нимрос — неужели ты не можешь найти правильные слова?
— Да, я бард, — Нимрос вздохнул. — Меня учил мой отец, и с одиннадцати лет я учусь у эльфов… Я многому у них научился — столь многому, что эльфийская мудрость и человеческая мудрость во мне уже не мирятся между собой. Я понимаю, что ты права, госпожа — но я не понимаю, как они могут быть неправы. Мы так долго скитались, и сражались под чужими знаменами, и просили о милости в чужой земле — и вот теперь мольбы наши оказались услышаны, и кровь лилась не напрасно: солнце снова поднялось над этими горами, и хотя у нас нет Короля — но есть Князь, и есть Королевна… По-человечески все правильно. Все так, как и должно быть. Но по-эльфийски — нет; потому что народ Беора через Сильмарилл присоединился к року Нолдор. Берен обязан сохранить союз с Маэдросом и положиться на добрую волю последнего, беорингам нет иного пути, кроме как победить или погибнуть вместе с нолдор — вот, что говорит мне эльфийская мудрость. Но еще глубже внутри меня, в самой тьме моего сердца, живет еще одно знание… Оно шепчет, что и эльфийская мудрость, и людская в этом деле никуда не годятся. И я боюсь этого голоса, потому что…
— Потому что он никогда не лжет? — подсказала Лютиэн.
Нимрос поднял на нее глаза, в которых промелькнуло что-то похожее на испуг, и без звука, одним выдохом сказал:
— Да.
— Скажи, Нимрос, — Лютиэн тихо стронула коня вперед. — Ты принадлежишь к Людям Древней Надежды?
— Нет. Я не знаюсь, остались ли они в живых. Последними, кого я знаю, были несколько саэндис, которые служат Эстэ и Ниэнне… но в войну их, наверное, истребили всех. Орки ненавидели их. О Древней Надежде я слышал только краем уха. Отец считает, что это бабская сказка, с горя придуманная отчаявшимися для утешения дураков. Единый не может сойти в этот мир. Да и незачем.
— А сам ты как думаешь?
— Не знаю.
Какое-то время они еще ехали медленно и молча. Затем Лютиэн спросила:
— Будут ли такие же почести оказываться мне в ближайших селениях.
— Полагаю, да, — кивнул Нимрос. — По всему Дортониону.
— Тогда я желаю проехать до Каргонда скрытно.
— Ты хочешь посетить Каргонд? Думаешь, ярн Берен все еще там?
— Я знаю, что его там нет, о бард людей, но мне необходимо попасть в Каргонд.
— Твоя воля. Поспешим же тогда, госпожа Соловушка — я знаю, где есть хэссамар, построенный еще при Сауроне для морготовых войск. Не дворец, достойный тебя, но ничего лучше поблизости не найти…
— Вперед, — Лютиэн сжала бока своего коня ногами, и тот, почувствовав посыл, перешел на легкий галоп. Далеко впереди каплей живого серебра носился по склону Хуан…

* * *
— Кто? — он ушам своим не поверил.
— Лютиэн Тинувиэль, дочь короля Тингола Серебряного Плаща, — повторил Нимрос. — Примешь ты ее, князь Роуэн Мар-Хардинг, или прикажешь уходить, как побирушке?
— Н-нет, — Хардинг сжал подлокотники своего кресла. — Проведи ее сюда, конечно же, проведи… Нельзя дочь Тингола держать на пороге, что бы там ни было…
Нимрос, разворачиваясь к двери, усмехнулся. Если бы Лютиэн Тинувиэль захотела пройти, не спрашивая позволения — она бы прошла, и никто не смог бы остановить ее.
Кроме Хардинга, в просторной комнате находились еще двое — Белвин, отец Нимроса, и Келлан, один из воевод.
— Твой мальчишка больно смел сделался, — проворчал Хардинг, чтобы скоротать тишину, в которой чувствовалась какая-то угроза. — Хозяином держится, вождем смотрит… Ты — отец, приструни его.
— Похоже, не сумею, — пожал плечами Белвин.
Нимрос вошел, шагнул в сторону от дверей, чтобы не загораживать их, и поклонился входящей.
У Хардинга захватило дух.
Прежде он видел эльфийских женщин — леди Нэрвен Галадриэль с ее маленькой свитой воительниц, жен, сестер и дочерей феанорингов в замке Химринг… Красота их и достоинство вроде бы не должны были бы смущать его… оказаться ему в новинку…
Но здесь!
Лютиэн была ниже ростом, чем женщины нолдор, и волосы ее, недавно остриженные, отросли только до шеи. Но от этого лицо казалось каким-то более ярким, словно луна без обрамления облаков. Белый платок, покрывавший голову и плечи, отброшен был за спину, и точеная, стройная шея королевны была горда, как башня, и два серых глаза девы — как бдительные дозорные с луками наготове. И Хардинг перед этими глазами проглотил все ни к чему не обязывающие слова показного гостеприимства. А вырвалось из его уст то, чего он никак не думал и не желал сказать:
— Я не хотел!
Королевна молчала.
Хардинг вытер лоб (что за проклятая жара свалилась на Дортонион!), потом почесал под воротником, пытаясь оттянуть время, чтобы найти и собрать потерянные слова — но это не помогло: совсем другие слова шли горлом — неудержимо, как у отравленного идет рвота или у раненого — кровь:
— Что я еще мог сделать? Сказать — «Иди с миром, а я сохраню для тебя твой престол»? К чему его хранить и для кого — если его не убьет Моргот, это сделают феаноринги!
Лютиэн молчала. Ее каменное спокойствие и неподвижность — руки сложены перед животом, голова вскинута и ни одна складка на платье не шелохнется! — язвили его сильнее, чем самая дерзкая речь.
— Он же думает только о себе! Кому еще, кроме него, нужен этот Сильмарилл? Разве ты и так не пришла сюда за ним? Если бы он подождал еще несколько дней, вы были бы вместе — ведь так?
Эльфийская дева молчала.
— Значит, не так, — рот Хардинга дернулся в кривой усмешке. — Значит, это твоя воля обрекла его на смерть. А о нас ты не подумала. Вы никогда о нас не думали — там, за своим зачарованным Поясом…
Он не выдержал, вскочил с кресла и прошелся взад-вперед, обойдя Лютиэн, но стараясь при этом не смотреть на нее. Наконец остановился у окна, развернулся и почти что выкрикнул:
— Если он и имел власть — то лишь потому что народ доверил ее роду Беора! Но он первым предал свой народ! Чего ради? Что такого он знал или слышал, чего мы не знали и не слышали? Голос из темноты? Это сказки старой Андрет! Я не знаю, верит он в них сам или просто обманывает всех нас. Наверное, верит, если отважился на вражду с сыновьями Феанора! Что нам оставалось делать? Они приютили нас в годы бедствий, а знаешь, кто хуже убийцы и вора? Предающий своего благодетеля! Кто осудит меня за то, что я сохранил благодетелю верность? Чей язык повернется?
Лютиэн молчала.
— Не смотри на меня так! — вспыхнул Роуэн. — Я… Я все что мог сделал! Думаешь, я не уговаривал его? Думаешь, я его выпер, чтобы забрать княжество? Ошибаешься — я даром ничего этого не хотел, я разве что в ногах у него не валялся, чтобы он перестал валять дурака, остался здесь и заключил союз с сыновьями Феанора! Я… я проклял его…
Снова слезы вскипели на глазах Хардинга, и он не смог их удержать. Отвернулся к окну, чтобы никто не видел этих слез.
— Я хотел остановить его. Думал — он испугается проклятия… Ты не понимаешь, как это страшно — когда место за тобой посыпают солью… Ты никогда не можешь вернуться… Я думал — это удержит его. Он же любит Дортонион. Не меньше, чем тебя, королевна. Теперь… Теперь он не вернется больше. О, что же я наделал!
Он развернулся, резко вытирая глаза рукавом — и увидел, что нет эльфийской девы и исчез Нимрос. Хардинг снова бросился к окну — и увидел, как эти двое сбегают по крыльцу и садятся в седло.
— Его кровь на нем самом! — последнее, что крикнул он Тинувиэль. — Я невиновен! Скажи, что я невиновен!
Огромный пес с облачно-серой спиной и белыми боками, вскочил и понесся впереди коней, задавая им скорость хода…

* * *
— Страшное место… — прошептал Нимрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186