Капюшон с нее упал, плащ распахнулся…
Она встала. Перед ней были всадники, эльфы, два десятка с небольшим. Одетые в охотничью одежду черного и красного цвета, с копьями и луками в руках. Лютиэн увидела у двоих переброшенную через седло добычу: окровавленные шкуры волков, почти таких же огромных, как поймавший ее белый пес.
Двое всадников, в богатых плащах, восседали на вороных конях чуть впереди всех. Нолдор…
Первый из них был красив. Лютиэн знала, что смертным все эльфы кажутся красивыми, хотя они и находят их красоту слишком женственной. Но этот был красив так, что любой эльф, не задумываясь, назвал бы его прекрасным. Очертания губ, в меру твердых, и глаз, в меру больших, ровного носа и высокого лба, бровей, подобных распластавшимся в прыжке соболям — все было таким, словно сам Феанор или даже Аулэ изваял это. Длинные черные волосы возле лба были собраны в две косы и охватывали голову как бы венком, а остальные густым водопадом сбегали на спину.
Второй был не столь хорош собой, но его живое, выразительное лицо таило огонь. Он был схож чертами лица с первым — Лютиэн поняла, что они братья. Но черты, дивно совершенные у первого, у второго были немного, самую малость, для глаза незаметную, несоразмерны. Глаза могли быть и побольше, нос — покороче, губы — не такие узкие. Может быть, дело в том, что он почти все время щурился и слегка улыбался?
— А я-то думал, зачем Хуан так сорвался с места, — усмехнулся он. — Неожиданная добыча.
Его выговор отдавал металлом, как у всех нолдор, даже у Галадриэль и Финрода поначалу.
— Кто ты, мальчик? — спросил тот, прекрасный. — Назови мне свое имя.
Свою ошибку он понял тут же. Спешился, прижал руку к груди и склонился перед Лютиэн.
— Прошу прощения, госпожа моя. Возможно, тебе легче будет назвать себя, если первым назовусь я. Ты, без сомнения, слышала обо мне и раньше: я — Келегорм, сын Феанора.
— О! — только и нашла что сказать Лютиэн.
— А это, — (второй тоже спешился), — брат мой Куруфин. Мы счастливы приветствовать… — он вопросительно поднял брови.
— Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, — сказала она, обрадованная встречей.
Она стремилась в Нарготронд — а ведь сыновья Феанора нашли приют именно в Нарготронде после разгрома в Браголлах! Учтивость и красота Келегорма заставили ее забыть о вражде синдар с домом Феанора.
Келегорм от удивления резко выпрямился, и брови его поднялись еще выше.
— Что же ты делаешь здесь одна, без свиты? Куда ты идешь? И кто, — он протянул руку к волосам Лютиэн, но не решился коснуться их, — так тяжко оскорбил тебя?
— Я иду в Нарготронд, — сказала Лютиэн. — Чтобы увидеться с Финродом или Ородретом. И свои волосы обрезала я сама.
— Я слыхал, что люди обрезают волосы в знак жалобы по умершему, — вмешался в разговор Куруфин. — Но впервые вижу эльфийскую деву, последовавшую этому обычаю.
— Считай это жалобой по живому, Куруфин Феаноринг, — Лютиэн взъерошила густую темную «шапочку» своих волос, и вдруг поняла, что это жест, появившийся у нее недавно, похож на жест Берена.
— Я думаю, нам следует продолжить разговор в тепле, за ужином и кубком эля, — сказал Куруфин, поднимаясь в седло.
Келегорм подержал стремя для Лютиэн, потом вскочил на коня позади нее. Всю дорогу он держался так, словно боялся потревожить ее грубым прикосновением и хотя бы дохнуть слишком близко к ней. Он был вовсе не так надмен, этот сын Феанора, как говорила о нем молва.
Кони понеслись галопом; охотничья дружина растянулась вереницей.
— Скажите, эльдар, известно ли вам что-то о Берене, сыне Барахира?
Вопрос услышали только Келегорм и Куруфин. Лютиэн показалось, что братья переглянулись.
— Что именно ты хочешь знать, королевна? — спросил Куруфин. — Мне известно, что он великий воин, молва о его подвигах дошла даже до Скрытого Города.
— Но был ли в Нарогарде он сам? Если вы знаете, то не мучайте меня — это недостойно таких благородных князей!
— Если бы я знал, где искать сына Барахира, я бы сказал тебе, — Куруфин натянул поводья и конь его свернул в сторону.
— Моего брата утомила охота, — извиняясь, сказал Келегорм. — Да и беседовать на полном скаку неудобно. Дай нам сначала добраться до города…
Лютиэн покусывала губы от нетерпения, но молчала. Спина ее скоро устала и Келегорм позволил ей откинуться к нему на грудь. Какое-то время спустя его конь перешел на рысь, а потом — на шаг…
— В чем дело, брат? — повернув коня, Куруфин подъехал к ним.
— Она спит, — третий сын Феанора поднял на брата глаза, до того обращенные на Лютиэн, и в них светилась неизъяснимая нежность.
— О, Элберет… — вырвалось у Куруфина. — Неужели ты…?
— Может быть, — прошептал Келегорм. — Может быть…
* * *
Лютиэн не помнила, как ее привезли в Нарготронд. Начала просыпаться, когда Келегорм нес ее вверх по какой-то лестнице. Почувствовав себя в сильных, уверенных руках, спросонья она позвала:
— Берен?
Услышав в ответ короткий вздох, похожий на стон, проснулась окончательно. Ни твердые, и при том нежные руки, ни щекотавшие ей лоб темные волосы Берену не принадлежали.
Огромный серо-белый пес шел по ступеням следом за хозяином. Увидев Лютиэн, он замахал хвостом, точно знаменем.
— Отпусти меня, лорд Келегорм. Я уже могу идти сама.
— Мы пришли, — Келегорм опустил ее на пол и раздвинул занавеси у входа в маленькую комнату.
Эту палату проточила в известняке вода. Промоину в потолке превратили в окно-колодец, заделав слюдой в узорном свинцовом переплете. Стены не украсили ни гобеленами, ни шкурами, потому что камень здесь был чудесных оттенков. Окаменелые раковины виднелись в нем, словно маленькие резные украшения; пол же был устелен соломой. На ложе под балдахином, на богатых покрывалах, лежала женская одежда, а на стене висела вещь дорогая и красивая: стеклянное зеркало размером с небольшой круглый щит.
— Не откажись быть моей гостьей, королевна, — сказал Келегорм. — Это — лучшая из малых комнат, отведенных нам и нашей свите.
— Почту за честь, — Лютиэн вошла и села в кресло. Пес, подойдя, тут же лег по правую руку, а Келегорм, опустившись на колено, начал расстегивать на гостье сапог.
— О, не нужно этого делать! Право же, я могу разуться сама…
— Позволь мне сегодня послужить тебе, — попросил феаноринг.
Не слушая дальнейших возражений, он разул Лютиэн и, подставив ей под ноги таз, налил туда теплой воды из медного кувшина. Усталые ноги Лютиэн погрузились в такую чудесную воду… Она старалась не смотреть на Келегорма, потому что была смущена до крайности: синдар позволяли себе так приближаться к женщине только если ухаживали за ней. Но, может быть, у нолдор — другие обычаи, и Келегорм проявляет не более чем учтивость и заботу?
— Ты стерла ноги, госпожа Соловушка, — он провел пальцами по содранным мозолям. — Сапоги тебе непривычны, а ты проделала в них долгий путь. Разве можно так истязать себя?
Сняв с плеча полотенце, он вытер ее ступни — так осторожно, как будто бы вытирал новорожденных детей. Потом подал ей чулки и мягкие сафьяновые башмаки — и отступил к двери.
— Откуда же ты бежала, и что было тому причиной? — спросил нолдо, но ответа не получил. Тогда он сменил предмет разговора: — Что ты желаешь сейчас — сначала отдохнуть и поесть или пойти в купальню прежде чем выйти к ужину?
Лютиэн страшно хотелось вымыться и переменить одежду.
— В купальню, лорд Келегорм.
— Я покажу тебе дорогу и прикажу накрывать стол. В трапезную тебя отведет Хуан.
Услышав свое имя, пес поднялся и ткнулся носом в руку девы. Она потрепала его за ухом. Сейчас уже казалось далеким и странным — как она могла принять такую красивую и благородную собаку за чудовище?
— На равнине Талат Дирнен стали появляться волколаки, — рассказывал Келегорм по пути к купальне. — Мы убили двух, а выследил их Хуан. Сейчас опасно ходить в одиночку даже вооруженному мужчине.
Лютиэн вдруг поняла, что, выйдя из Дориата, ни разу не боялась, что встретит орков или волков. Даже не думала о них — все ее мысли занимал Берен.
— Ты полагалась на чары своего плаща? — полюбопытствовал Келегорм.
— Скорее на судьбу и удачу, — призналась Тинувиэль.
Они спустились по лестнице и вышли на открытое место — в котловину, куда выходили окна, ворота домов и веранды Нарготронда. В сумерках уже горели огни факелов и фиалов, и Лютиэн ахнула при виде открывшегося ей великолепия.
По мраморной лестнице они спустились к реке, потом поднялись по берегу ручья в пещеру, где были купальни. Здесь Келегорм поклонился, прижав руку к груди, и передал Лютиэн чистое платье и полотенце.
— Я жду тебя к ужину, принцесса Лютиэн. Грязную одежду оставь на краю купальни, ее найдут.
Она выбрала маленькую круглую купальню, закрытую от других природной стеной. Хуан улегся у входа, спиной к ней, и не двигался, пока она, покончив с купанием и переодевшись, не тронула его за холку. Он тут же поднялся и, помахивая хвостом, прошествовал по мраморной лестнице обратно, но свернул не налево-наверх, а в другой проход — к трапезной.
Он шагал величаво и гордо. Шерсть его была длинной и темной на спине и загривке, снежно-белой и короткой на брюхе и морде; на груди же она росла так густо, что можно было спрятать руку. Хвост походил на опахало. Лапы у Хуана были длинные, но не как у борзой. Он был боец и сторож, а не загонщик. Лютиэн могла, не нагибаясь, опереться локтем о его спину, а голова его была почти на уровне ее головы. Более красивой и достойной собаки она в жизни не видела. То был не обычный пес — от него словно исходили свет и сила Амана, откуда он был родом.
В трапезной она думала встретить Ородрета, но там были только лорды феанорингов. Она поприветствовала сначала Келегорма и Куруфина, потом — тех, кого видела на охоте, а потом уже — всех остальных, и, приняв руку Келегорма, прошла на почетное место — во главе стола, между ним и братом.
— Если ты немного подкрепилась, расскажи нам о своих невзгодах, королевна, — сказал Куруфин, когда она съела немного мяса и хлеба. — Что привело тебя на равнину Талат Дирнен, что заставило покинуть родной край и пренебречь опасностями странствия?
Лютиэн не собиралась ничего скрывать, но ей не хотелось повторять рассказ дважды — для феанорингов и Ородрета.
— Я думала, король будет здесь, — сказала она.
— Он занят, — Келегорм положил на ее тарелку кусок пирога. — Если тебе тяжело говорить о своих страданиях, принцесса — не говори нам. Дождись встречи с ним.
— А когда я смогу с ним встретиться?
— Через день или два. Он сейчас где-то на восточной границе.
— О! — вырвалось у Лютиэн. — Возможно, это из-за меня…
Братья и их приближенные переглянулись.
— Мне и вправду лучше обо всем рассказать сейчас, — Лютиэн собралась с духом. — Месяц назад мне приснился страшный сон. Вещий сон. Приснилось, что Берен, сын Барахира, которого я избрала себе в мужья, попал в руки Жестокого и терпит страшные муки.
— О, Элберет! — вырвалось у одного из эльфов. Он хотел сказать что-то еще, но умолк под гневным взглядом Куруфина.
— Я хотела уйти искать Берена или хотя бы что-то дознаться о его судьбе. Но отец узнал об этом и заточил меня на вершине Хирилорна, великого бука перед дворцом. Недавно я бежала оттуда, свив из своих волос веревку и соткав из них волшебный сонный плащ.
— Ах, вот оно что… — задумчиво проговорил Келегорм.
— Что ж, отдохни пока у нас, королевна, — Куруфин осторожно, ободряюще коснулся ее руки. — Не бойся, мы не выдадим тебя отцу… да Тингол и не станет говорить с сыновьями Феанора. За это время наши разведчики или разведчики Ородрета, узнают что-нибудь о судьбе сына Барахира.
— У меня ничего нет, кроме благодарности. Примите хотя бы ее.
— Куруфин, — сказал старший брат. — Если Ородрет действительно поехал на переговоры с Тинголом, он может согласиться на требование Элу выдать его дочь едва та появится в Нарготронде. Может быть, нам лучше не говорить пока, что мы нашли принцессу?
— Какова на то будет воля принцессы? — улыбнулся Куруфин.
— О, если так — то лучше мне и в самом деле скрыть мое здесь присутствие. Если отец заставит Ородрета дать слово, тот ведь не сможет его нарушить…
— Решено, — Келегорм встал. — Слушайте все!
Трапезная затихла.
— Лютиэн Тинувиэль, королевна Дориата, отдается под нашу защиту и покровительство. Она не желает возвращаться к отцу, и поэтому, на случай, если Ородрета обяжут выдать ее, узнав о ее появлении в Нарогарде, мы должны скрыть от Ородрета ее присутствие, пока не узнаем, с чем он вернулся из этой поездки. За пределы этой трапезной не выйдет ни одна тайна.
— Будет так! — крикнули эльфы.
* * *
«Ты не Финрод…»
Он читал это в каждом взгляде, обращенном к нему. Слышал в каждом «Король…»
Или он просто слишком мнителен?
С уходом Финрода из города словно ушла его душа. Все было по-прежнему, и — все не так. Дело не в том, что Ородрет не справлялся с управлением — он справлялся; дело именно в том, что отсутствие Финрода очень болезненно чувствовалось всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Она встала. Перед ней были всадники, эльфы, два десятка с небольшим. Одетые в охотничью одежду черного и красного цвета, с копьями и луками в руках. Лютиэн увидела у двоих переброшенную через седло добычу: окровавленные шкуры волков, почти таких же огромных, как поймавший ее белый пес.
Двое всадников, в богатых плащах, восседали на вороных конях чуть впереди всех. Нолдор…
Первый из них был красив. Лютиэн знала, что смертным все эльфы кажутся красивыми, хотя они и находят их красоту слишком женственной. Но этот был красив так, что любой эльф, не задумываясь, назвал бы его прекрасным. Очертания губ, в меру твердых, и глаз, в меру больших, ровного носа и высокого лба, бровей, подобных распластавшимся в прыжке соболям — все было таким, словно сам Феанор или даже Аулэ изваял это. Длинные черные волосы возле лба были собраны в две косы и охватывали голову как бы венком, а остальные густым водопадом сбегали на спину.
Второй был не столь хорош собой, но его живое, выразительное лицо таило огонь. Он был схож чертами лица с первым — Лютиэн поняла, что они братья. Но черты, дивно совершенные у первого, у второго были немного, самую малость, для глаза незаметную, несоразмерны. Глаза могли быть и побольше, нос — покороче, губы — не такие узкие. Может быть, дело в том, что он почти все время щурился и слегка улыбался?
— А я-то думал, зачем Хуан так сорвался с места, — усмехнулся он. — Неожиданная добыча.
Его выговор отдавал металлом, как у всех нолдор, даже у Галадриэль и Финрода поначалу.
— Кто ты, мальчик? — спросил тот, прекрасный. — Назови мне свое имя.
Свою ошибку он понял тут же. Спешился, прижал руку к груди и склонился перед Лютиэн.
— Прошу прощения, госпожа моя. Возможно, тебе легче будет назвать себя, если первым назовусь я. Ты, без сомнения, слышала обо мне и раньше: я — Келегорм, сын Феанора.
— О! — только и нашла что сказать Лютиэн.
— А это, — (второй тоже спешился), — брат мой Куруфин. Мы счастливы приветствовать… — он вопросительно поднял брови.
— Лютиэн Тинувиэль, дочь Тингола, — сказала она, обрадованная встречей.
Она стремилась в Нарготронд — а ведь сыновья Феанора нашли приют именно в Нарготронде после разгрома в Браголлах! Учтивость и красота Келегорма заставили ее забыть о вражде синдар с домом Феанора.
Келегорм от удивления резко выпрямился, и брови его поднялись еще выше.
— Что же ты делаешь здесь одна, без свиты? Куда ты идешь? И кто, — он протянул руку к волосам Лютиэн, но не решился коснуться их, — так тяжко оскорбил тебя?
— Я иду в Нарготронд, — сказала Лютиэн. — Чтобы увидеться с Финродом или Ородретом. И свои волосы обрезала я сама.
— Я слыхал, что люди обрезают волосы в знак жалобы по умершему, — вмешался в разговор Куруфин. — Но впервые вижу эльфийскую деву, последовавшую этому обычаю.
— Считай это жалобой по живому, Куруфин Феаноринг, — Лютиэн взъерошила густую темную «шапочку» своих волос, и вдруг поняла, что это жест, появившийся у нее недавно, похож на жест Берена.
— Я думаю, нам следует продолжить разговор в тепле, за ужином и кубком эля, — сказал Куруфин, поднимаясь в седло.
Келегорм подержал стремя для Лютиэн, потом вскочил на коня позади нее. Всю дорогу он держался так, словно боялся потревожить ее грубым прикосновением и хотя бы дохнуть слишком близко к ней. Он был вовсе не так надмен, этот сын Феанора, как говорила о нем молва.
Кони понеслись галопом; охотничья дружина растянулась вереницей.
— Скажите, эльдар, известно ли вам что-то о Берене, сыне Барахира?
Вопрос услышали только Келегорм и Куруфин. Лютиэн показалось, что братья переглянулись.
— Что именно ты хочешь знать, королевна? — спросил Куруфин. — Мне известно, что он великий воин, молва о его подвигах дошла даже до Скрытого Города.
— Но был ли в Нарогарде он сам? Если вы знаете, то не мучайте меня — это недостойно таких благородных князей!
— Если бы я знал, где искать сына Барахира, я бы сказал тебе, — Куруфин натянул поводья и конь его свернул в сторону.
— Моего брата утомила охота, — извиняясь, сказал Келегорм. — Да и беседовать на полном скаку неудобно. Дай нам сначала добраться до города…
Лютиэн покусывала губы от нетерпения, но молчала. Спина ее скоро устала и Келегорм позволил ей откинуться к нему на грудь. Какое-то время спустя его конь перешел на рысь, а потом — на шаг…
— В чем дело, брат? — повернув коня, Куруфин подъехал к ним.
— Она спит, — третий сын Феанора поднял на брата глаза, до того обращенные на Лютиэн, и в них светилась неизъяснимая нежность.
— О, Элберет… — вырвалось у Куруфина. — Неужели ты…?
— Может быть, — прошептал Келегорм. — Может быть…
* * *
Лютиэн не помнила, как ее привезли в Нарготронд. Начала просыпаться, когда Келегорм нес ее вверх по какой-то лестнице. Почувствовав себя в сильных, уверенных руках, спросонья она позвала:
— Берен?
Услышав в ответ короткий вздох, похожий на стон, проснулась окончательно. Ни твердые, и при том нежные руки, ни щекотавшие ей лоб темные волосы Берену не принадлежали.
Огромный серо-белый пес шел по ступеням следом за хозяином. Увидев Лютиэн, он замахал хвостом, точно знаменем.
— Отпусти меня, лорд Келегорм. Я уже могу идти сама.
— Мы пришли, — Келегорм опустил ее на пол и раздвинул занавеси у входа в маленькую комнату.
Эту палату проточила в известняке вода. Промоину в потолке превратили в окно-колодец, заделав слюдой в узорном свинцовом переплете. Стены не украсили ни гобеленами, ни шкурами, потому что камень здесь был чудесных оттенков. Окаменелые раковины виднелись в нем, словно маленькие резные украшения; пол же был устелен соломой. На ложе под балдахином, на богатых покрывалах, лежала женская одежда, а на стене висела вещь дорогая и красивая: стеклянное зеркало размером с небольшой круглый щит.
— Не откажись быть моей гостьей, королевна, — сказал Келегорм. — Это — лучшая из малых комнат, отведенных нам и нашей свите.
— Почту за честь, — Лютиэн вошла и села в кресло. Пес, подойдя, тут же лег по правую руку, а Келегорм, опустившись на колено, начал расстегивать на гостье сапог.
— О, не нужно этого делать! Право же, я могу разуться сама…
— Позволь мне сегодня послужить тебе, — попросил феаноринг.
Не слушая дальнейших возражений, он разул Лютиэн и, подставив ей под ноги таз, налил туда теплой воды из медного кувшина. Усталые ноги Лютиэн погрузились в такую чудесную воду… Она старалась не смотреть на Келегорма, потому что была смущена до крайности: синдар позволяли себе так приближаться к женщине только если ухаживали за ней. Но, может быть, у нолдор — другие обычаи, и Келегорм проявляет не более чем учтивость и заботу?
— Ты стерла ноги, госпожа Соловушка, — он провел пальцами по содранным мозолям. — Сапоги тебе непривычны, а ты проделала в них долгий путь. Разве можно так истязать себя?
Сняв с плеча полотенце, он вытер ее ступни — так осторожно, как будто бы вытирал новорожденных детей. Потом подал ей чулки и мягкие сафьяновые башмаки — и отступил к двери.
— Откуда же ты бежала, и что было тому причиной? — спросил нолдо, но ответа не получил. Тогда он сменил предмет разговора: — Что ты желаешь сейчас — сначала отдохнуть и поесть или пойти в купальню прежде чем выйти к ужину?
Лютиэн страшно хотелось вымыться и переменить одежду.
— В купальню, лорд Келегорм.
— Я покажу тебе дорогу и прикажу накрывать стол. В трапезную тебя отведет Хуан.
Услышав свое имя, пес поднялся и ткнулся носом в руку девы. Она потрепала его за ухом. Сейчас уже казалось далеким и странным — как она могла принять такую красивую и благородную собаку за чудовище?
— На равнине Талат Дирнен стали появляться волколаки, — рассказывал Келегорм по пути к купальне. — Мы убили двух, а выследил их Хуан. Сейчас опасно ходить в одиночку даже вооруженному мужчине.
Лютиэн вдруг поняла, что, выйдя из Дориата, ни разу не боялась, что встретит орков или волков. Даже не думала о них — все ее мысли занимал Берен.
— Ты полагалась на чары своего плаща? — полюбопытствовал Келегорм.
— Скорее на судьбу и удачу, — призналась Тинувиэль.
Они спустились по лестнице и вышли на открытое место — в котловину, куда выходили окна, ворота домов и веранды Нарготронда. В сумерках уже горели огни факелов и фиалов, и Лютиэн ахнула при виде открывшегося ей великолепия.
По мраморной лестнице они спустились к реке, потом поднялись по берегу ручья в пещеру, где были купальни. Здесь Келегорм поклонился, прижав руку к груди, и передал Лютиэн чистое платье и полотенце.
— Я жду тебя к ужину, принцесса Лютиэн. Грязную одежду оставь на краю купальни, ее найдут.
Она выбрала маленькую круглую купальню, закрытую от других природной стеной. Хуан улегся у входа, спиной к ней, и не двигался, пока она, покончив с купанием и переодевшись, не тронула его за холку. Он тут же поднялся и, помахивая хвостом, прошествовал по мраморной лестнице обратно, но свернул не налево-наверх, а в другой проход — к трапезной.
Он шагал величаво и гордо. Шерсть его была длинной и темной на спине и загривке, снежно-белой и короткой на брюхе и морде; на груди же она росла так густо, что можно было спрятать руку. Хвост походил на опахало. Лапы у Хуана были длинные, но не как у борзой. Он был боец и сторож, а не загонщик. Лютиэн могла, не нагибаясь, опереться локтем о его спину, а голова его была почти на уровне ее головы. Более красивой и достойной собаки она в жизни не видела. То был не обычный пес — от него словно исходили свет и сила Амана, откуда он был родом.
В трапезной она думала встретить Ородрета, но там были только лорды феанорингов. Она поприветствовала сначала Келегорма и Куруфина, потом — тех, кого видела на охоте, а потом уже — всех остальных, и, приняв руку Келегорма, прошла на почетное место — во главе стола, между ним и братом.
— Если ты немного подкрепилась, расскажи нам о своих невзгодах, королевна, — сказал Куруфин, когда она съела немного мяса и хлеба. — Что привело тебя на равнину Талат Дирнен, что заставило покинуть родной край и пренебречь опасностями странствия?
Лютиэн не собиралась ничего скрывать, но ей не хотелось повторять рассказ дважды — для феанорингов и Ородрета.
— Я думала, король будет здесь, — сказала она.
— Он занят, — Келегорм положил на ее тарелку кусок пирога. — Если тебе тяжело говорить о своих страданиях, принцесса — не говори нам. Дождись встречи с ним.
— А когда я смогу с ним встретиться?
— Через день или два. Он сейчас где-то на восточной границе.
— О! — вырвалось у Лютиэн. — Возможно, это из-за меня…
Братья и их приближенные переглянулись.
— Мне и вправду лучше обо всем рассказать сейчас, — Лютиэн собралась с духом. — Месяц назад мне приснился страшный сон. Вещий сон. Приснилось, что Берен, сын Барахира, которого я избрала себе в мужья, попал в руки Жестокого и терпит страшные муки.
— О, Элберет! — вырвалось у одного из эльфов. Он хотел сказать что-то еще, но умолк под гневным взглядом Куруфина.
— Я хотела уйти искать Берена или хотя бы что-то дознаться о его судьбе. Но отец узнал об этом и заточил меня на вершине Хирилорна, великого бука перед дворцом. Недавно я бежала оттуда, свив из своих волос веревку и соткав из них волшебный сонный плащ.
— Ах, вот оно что… — задумчиво проговорил Келегорм.
— Что ж, отдохни пока у нас, королевна, — Куруфин осторожно, ободряюще коснулся ее руки. — Не бойся, мы не выдадим тебя отцу… да Тингол и не станет говорить с сыновьями Феанора. За это время наши разведчики или разведчики Ородрета, узнают что-нибудь о судьбе сына Барахира.
— У меня ничего нет, кроме благодарности. Примите хотя бы ее.
— Куруфин, — сказал старший брат. — Если Ородрет действительно поехал на переговоры с Тинголом, он может согласиться на требование Элу выдать его дочь едва та появится в Нарготронде. Может быть, нам лучше не говорить пока, что мы нашли принцессу?
— Какова на то будет воля принцессы? — улыбнулся Куруфин.
— О, если так — то лучше мне и в самом деле скрыть мое здесь присутствие. Если отец заставит Ородрета дать слово, тот ведь не сможет его нарушить…
— Решено, — Келегорм встал. — Слушайте все!
Трапезная затихла.
— Лютиэн Тинувиэль, королевна Дориата, отдается под нашу защиту и покровительство. Она не желает возвращаться к отцу, и поэтому, на случай, если Ородрета обяжут выдать ее, узнав о ее появлении в Нарогарде, мы должны скрыть от Ородрета ее присутствие, пока не узнаем, с чем он вернулся из этой поездки. За пределы этой трапезной не выйдет ни одна тайна.
— Будет так! — крикнули эльфы.
* * *
«Ты не Финрод…»
Он читал это в каждом взгляде, обращенном к нему. Слышал в каждом «Король…»
Или он просто слишком мнителен?
С уходом Финрода из города словно ушла его душа. Все было по-прежнему, и — все не так. Дело не в том, что Ородрет не справлялся с управлением — он справлялся; дело именно в том, что отсутствие Финрода очень болезненно чувствовалось всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186