— Руско!
В голосе были боль и радость пополам, поэтому Гили остановился. Его звал юный Радруин Дин-Хардинг.
— Здорово, рыжий, — Радруин лежал на спине, одна нога его была кое-как перевязана поверх штанины, но и повязка, и штанина уже набрякли от крови; другая нога была придавлена конем. — Славно поиграли мы на этот раз, э? Вынь меня из-под коняги, фэрри…
Гили спешился, взял его подмышки, потащил, напрягая все силы и чувствуя, что сам Радруин помогает как может… Когда его нога высвободилась, оба упали, и Радруин лишился чувств. Гили собрался оставить его здесь и ехать, но тут он снова открыл глаза.
— Тебе еще чем-то помочь?
— Не… Если наши одолеют, меня заберут, если наши проиграют — я все равно далеко не уйду…
— А наши еще могут…?
— Да хрен знает… Эта предательская сволота вроде бы начала орков рубить — но я им не верю… Слушай, пить хочется…
Руско снял шлем с одного из убитых и принес Радруину воды.
— Все, ехай, — напившись, сказал юный горец. — Ты часом не ярна ищешь, Младшенький?
Гили кивнул.
— Так его нет там. Вон на тот холмик он поехал. Поле глазом окинуть.
— Я… — Руско и раненого не мог оставить просто так, и Берена бросить. — Слушай…
— Ехай, ехай… — Радруин отполз назад на локтях, положил голову на шею убитой лошади и закрыл глаза.
* * *
Все было кончено — Болдог это понял прежде, чем началась драка у возов. Он видел Беоринга, слышал, как трусливое быдло умоляет его: «Ярн! Пощады, ярн, мы свои!» — и его крик: «Тогда рубите орков! Бейте передних!»
Конечно, они били, трусливая лживая сволочь. И все было решено — поэтому Болдог бросил обоз и тяжелые орудия, которые Илльо приказал ему защищать. Он должен найти Беоринга и свести с ним счеты.
Болдог потребовал коня и ему подвели коня, не спрашивая, зачем. Фарг, его слуга и копьеносец, отправился с ним на волке, Шазге.
Не было смысла сейчас рваться в битву и искать Беоринга там. В лучшем случае он только зря растратит силы, в худшем — будет убит, так и не подержавшись за глотку Берена.
Болдог молился сейчас о том, чтобы Берен уцелел в этой последней стычке. Он не знал, кому молится — в Учителя он больше не верил, в Валар и подавно, и уж совсем глупой сказкой полагал Единого, о котором толкли и эльфы, и рыцарята из Аст-Ахэ. Но надо же кому-то молиться иногда, когда от тебя ничто не зависит… И Болдог молился, если это можно было назвать молитвой.
Он ехал без наугад, не зная, куда двинется Беоринг и где его можно будет встретить. И вдруг увидел холм, господствующий над долиной — видел-то он его много раз, но увидел впервые. И, увидев, понял: здесь. Сюда Берен поднимется, чтобы в последний раз глянуть на остывающую битву. Он не закончит, пока не доделает все до конца. Медведь не бросает улья, пока не выжрет все соты, а горец не бросит драки, пока жив хоть один враг.
— Сюда, — сказал Болдог и направил коня вверх по склону.
Повелитель ошибся, и Болдог знал, где именно он ошибся. Повелитель умен, повелитель мудр — и поэтому он не понимает, что такое иметь дело с безумцем. Безумно влюбленным в эльфийскую девку. Безумно преданным эльфийскому королю. Повелитель думал, что за эту любовь и за эту преданность он сможет удерживать Беоринга, как за кольцо, продетое в ноздри вола. Это было умно; беда в том, что безумная любовь и безумная преданность — совсем не то, что обычная любовь и обычная преданность…
Болдог знал, что такое безумная любовь — он безумно любил Стиггу.
Другим своим ублюдкам от орочьих и человеческих женщин он даже счета не вел. Но Стигга был сыном Прародительницы (57). Болдог вспоминал, как соединился с ней в одном из самых глубоких, жарких подземелий Ангбанда. Она была прекрасна. Огромные желтые глаза, светящиеся в темноте и раскосые, как у кошки, широкий рот и полные губы, высокие скулы, мускулистое, бледное тело, полное животной силы и красоты, покрытое со спины нежным мехом, в который на затылке переходила пышная грива волос. Совершенное творение Владыки, она была матерью Болдога и должна была стать матерью его сына. Пока он шел к ней — он боялся, но едва увидел ее и ощутил ее резкий, пьянящий запах — забыл о страхе и о самом себе. Она не носила одежды, не понимала, что это такое. В ней вообще не было ни капли разума, она была животное, и все ее стремления были — животная похоть; и это было прекрасно. Она выпила Болдога досуха. Она была мучительно сладкой. Болдог не понимал — как он мог выйти на свет такими тесными воротами…
А через три года к нему привели Стиггу, и он воспитывал сына в своем доме, на севере Синих Гор… Это был хороший мальчишка, сообразительный и ловкий, и с детства умеющий подчинять себе других… И какая злосчастная судьба понесла его в тот день в Сарнадуин?
Тот орк, что уцелел после нашествия лесных демонов и не спятил, перед смертью рассказывал: Берен, пытаясь высвободиться из пут, сорвал с коновязи поперечину, к которой был привязан, и этой поперечиной ударил Стиггу в лицо. Проломил скулу и висок.
Болдог искал Беоринга так, как голодный пес не ищет жратвы. Но сука-удача изменила: Беоринг ушел один раз. Ушел и в другой раз, по глупости Тхурингвэтиль и по упущению рыцарят. Но теперь-то не уйдет, если есть на свете справедливость.
Болдог поднялся на холм, спешился и оглядел усеянную трупами долину. Вдали, где кончались Ступени Ривиля, темнели развалины Ост-ин-Гретира. Долина Хогг — хорошее место, подумал он. Самое место для того, чтобы свели счеты последний Беоринг и последний Болдуинг…
* * *
— Ярн! Ярн!!!
Берен оглянулся. К нему приближался Рандир на какой-то крепкой кобыленке, судя по ангбандскому седлу — сменившей хозяина.
— Руско не видел? — спросил Берен.
— Уехал тебя искать! — Рандир с досадой хлопнул себя по бедру.
Только что он и несколько бывших стрелков догнали и выбили небольшую ватагу спасающихся орков. Стрелки пошли обирать убитых северян, а Рандир решил поискать своего князя, но, чтобы не тыкаться дурно куда попало, собрался подняться на холм, что нависал над долиной Хогг, над левым берегом реки. И оказалось, что Берен тоже поднимается на этот холм на своей Митринор, только с другого боку, со стороны Долины Фойн.
— Что это там за всадник? — Рандир показал на вершину холма.
— Не видно против солнца, — Берен прислонил руку ко лбу, но и это не помогло: конь все равно виделся как черная дырка, вырезанная в закате.
Они ехали вместе, плечо о плечо, и Рандир натянул самострел, а Берен не стал вкладывать меч в ножны. Кто бы этот одинокий всадник ни был — вдвоем они должны справиться.
— Солнце-то садится уже, — сам не зная зачем, сказал Рандир. — И дождь начинается. Вовремя, а, ярн? Если бы с утра — не загорелся бы вереск…
— Угу, — выдохнул Берен. Он уже не смотрел на коня, он смотрел вниз.
А Рандир смотрел на закат, обжигающий снизу жирные тучи.
— Ежели солнце может так заглядывать под подол к облакам, — улыбнулся он, — Стало быть, облака где-то кончаются… Оно приятно так думать, потому что ежели смотреть в другое время — конца-краю им не видать, и кажется, что все время небо так и будет пасмурным…
— Добрая встреча, горцы, — Всадник развернулся и Берен узнал Болдога. Из-за камня с самострелом в руках выскочил еще один орк, верхом на волке. — Не ждали, э?
И пяти ударов не отсчитало сердце Берена с того мгновения как все началось — до того, как все закончилось. А билось оно в этот день очень быстро.
Фин-Рован и спутник Болдога спустили стрелы одновременно — и волк, пораженный в лоб, свалился; упал со стрелой в груди и Фин-Рован. Берен остался один против двоих, и у Болдога был в руках заряженный самострел, а у Берена — не было, и гномий ручник, взятый утром у Гили, он достать из сапога тоже не успевал — пришлось бы бросить щит. Ударом пяток он послал вперед Митринор и рубанул слугу Болдога, почти не глядя, больше уделяя внимания тому, чтобы не словить стрелу…
Дзанг! — тяжелый болт вонзился в лоб Митринор. Вскинувшись, лошадь завалилась на бок — Берен еле успел соскользнуть с ее крупа, и уронил щит, удерживая равновесие.
— Вы победили, — Болдог отбросил самострел и спешился. Не потому что хотел драться с ним на равных, понял Берен, а потому что проткнуть его копьем на скаку или застрелить — это было бы слишком просто. Болдог хотел не просто смерти ему — но смерти постыдной. — Наплевать, Беоринг.
Тем лучше, подумал Берен. Тем больше у меня возможностей выкрутиться из этого…
— Наплевать, — повторил орк, обнажая меч. — На самом деле важно только это: я и ты.
Берен так не думал. Выяснять отношения с этим сукиным сыном ему хотелось в последнюю очередь. И он не думал, что это имеет какое-то значение. Значение имеет победа. Скорость. Финрод.
Болдог приближался, а Берен отступал. Он был не готов к поединку. Он устал как пес — а орк еще свеженький… Горец оглянулся вокруг — они были слишком далеко от общей свалки, некого позвать на помощь.
Дождь посыпался чаще.
— Куда ты бежишь, Беоринг? Позади — обрыв, отступать тебе некуда. Дерись — или встань на колени и подставь свою шею.
— Чума на тебя, — Берен сплюнул скрипевший на зубах песок. Он не бросался в атаку, ждал, когда нападет Болдог. И тот не заставил его ждать долго.
Движения орка были на удивление стремительны для такой туши. Дважды лязгнула сталь, противников отнесло друг от друга. Ухмыляясь, Болдог выписал своим кривым мечом «морского змея».
— Ты устал, Беоринг. Ножки подкашиваются, ручки трясутся. Это хорошо.
Он снова бросился — и на этот раз, отбив удар, Берен перешел в нападение. Узор, что он плел, назывался «шестнадцать шагов Тулкаса» и в конце ее следовал резкий, неумолимый, неотвратимый как смерть, выпад, который противник, измотанный пятнадцатью предыдущими выпадами, не успеет отразить…
Болдог успел.
Из-под ответного удара его сабли Берен вывернулся в последний миг, отскочил в сторону, вышел за пределы досягаемости клинка.
Орк дышал так же легко, как и пять минут назад. Он вынослив, с отчаянием подумал Берен. Он сильнее. Он когда-то набил мне морду как щенку. Он не рубился полдня в переднем строю. Варда Элберет, да есть ли у меня хоть какая-то возможность одолеть его? Ни малейшей. Но я должен — ради Финрода…
— Я сразу… Сразу понял, что ты за зверь, — орк прыгнул вперед и рубанул, и тут же, почти змеиным движением прянул назад, так что клинок Берена рассек только воздух. — Повелителю не следовало мудрить с тобой. Таких как ты, нельзя приспособить к делу. Можно только убить.
Лязг клинков отдавался у Берена в плечах, надсаженной спине и в затылке. Орк не поддавался на обманные выпады, с полувзгляда вычислял, куда в действительности направлен удар и отражал его коротким, мощным движением, навязывая противнику свою волю.
— Я держал в руках меч, когда твой отец еще был семенем твоего деда. На такие штучки как «шестнадцать шагов» меня не поймаешь.
И Болдог начал наступать — так двигалась бы, наверное, гора, если бы решила прогуляться. Огромной саблей он орудовал легко, как повар — тесаком, при столкновении вороненого лезвия с эльфийским клинком искры летели россыпью, дождь уже хлестал, грязь чавкала под ногами, снизу тянуло гарью и паленым мясом, а вверху ветер гнал сырые тучи.
…Первый удар заставил Берена шагнуть назад, второй развернул и едва не свалил его, так что пришлось сделать пируэт, после которого он еле-еле отбил третий, четвертый вышиб его из ритма, пятый — бросил на колено, шестой — пробил защиту и пришелся по левому плечу.
Ногродская кольчуга выдержала; треснула ключица. Берен вскрикнул и, перехватив падающий меч правой рукой, уже не заботясь о защите, ударил Болдога в пах. В глазах стояло красно-черное, и что этот удар тоже отбит, он понял только по упругому отзвону металла о металл. В следующий миг меч вылетел из его руки.
Беоринг откатился назад, выхватывая нож из-за пояса. Безнадежно. Левая рука болталась и дергалась как висельник в петле. Метнуть правой не удастся, и вряд ли Болдог окажется настолько глуп, чтобы подпустить его на расстояние ножевого удара.
Орк, усмехнувшись, шагнул вперед и поднял меч, замахиваясь от левого плеча. Берен выставил вперед левую ногу, готовясь поднырнуть под удар, сойтись вплотную и ткнуть Болдога ножом под нагрудник.
«Если он меня не располовинит сразу, может, что и получится…»
Меч обрушился — но совсем не так, как ожидал Берен. Орк ударил рукоятью, яблочком. Кинувшись вперед, горец налетел лицом прямо на кулак Болдога, усиленный весом меча и латницы. Голову пронзило огнем от скулы до затылка, защитная кольчужная сетка вмялась в щеку, нож отлетел далеко в одну сторону, Берен — далеко в другую.
Ворочаясь в грязи, которую они с орком уже хорошо вымесили ногами, Берен пытался подняться хотя бы на четвереньки. Сквозь гул крови в висках, сквозь буханье сердца он слышал шаги Болдога. Сапоги смачно чавкали, и нужно было подниматься быстрее, пока это чавканье не зазвучало прямо над головой…
Шлем, вдруг ставший неподъемным, гнул к земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186