— Я знаю, что тебе нужно, — проворчал Берен, оттирая руки травой в воде ручья. — Чудо тебе нужно.
Финрод не стал возражать, и Берен продолжил:
— Чтобы я подошел к воротам Ангбанда, постучался: так и так, Моргот, позарез мне нужен Сильмарилл, хоть с моста в реку мне без него. Поэтому вызываю тебя на честный бой, на кулачки, пока один не ляжет. Моргот тут начнет жидко гадить и со страху мне Сильмарилл отдаст. Или, что вернее, лопнет от смеха, и в такой вот способ мне достанутся все три Камня.
Финрод засмеялся, встал, отряхнул мокрые руки.
— Ну, может, не так… — Берен тоже поднялся. — Но чего-то в этом роде ты ждешь. Чуда. Того, что ни с чем нельзя будет спутать. Верно? Или я ошибаюсь?
Фелагунд вернулся к костру, сел на землю, поворошил угли палочкой, перевернул прутики с нанизанными кусочками мяса, достал из поясной сумы мешочек соли.
— Сила Мелькора, — сказал он, — Пронизывает и разрушает всю Арду. Этого уже не изменишь. Даже если убить его, даже если разрушить Ангбанд — его сила пребудет в Арде до ее конца. И исцелить Арду возможно, только исцелив Мелькора. Или уничтожив его полностью, вместе с его могучим духом. Арда же Исцеленная будет выше Арды Изначальной, Неискаженной…
— Ном, государь мой, — Берен опустился на траву напротив него. — Может быть, ты и прав. Но тогда я действительно совсем не то, чего ты ждал. Я — просто человек. Воин. Не инголемо, не истьяр… Может, я сумел бы исцелить кого-то, будь я целителем. Но я не умею — и не хочу, если вести речь о Мелькоре. Мне нужен Сильмарилл, и я не вижу другого пути до него добраться, кроме как снять с Моргота его корону вместе с головой. Исцелить? После того что он сделал со мной и с моей жизнью, с моей землей? Да пусть сдохнет, и будет проклят, и горит вечным пламенем! А уничтожить его — не в моих это силах.
Финрод ничего не ответил. Солнце было чистым, воздух — прозрачным. Последняя улыбка лета перед лицом наползающей осени.
— Я много чего видел, — помолчав, сказал Берен. — Я верю в Единого и в Валар, верю в судьбу. Но не верю в чудеса. Прости, король…
— Когда ты возвращаешься? — спросил эльф.
— В конце нарбелет, — сказал Берен, и в груди у него заныло, как обычно при мысли о возвращении под Тень.
— Через Анах? — король ткнул прутиком в сторону выбеливших виднокрай гор Криссаэгрим.
— Нет. Через Ущелье Сириона.
С полминуты они молча смотрели друг на друга.
— Сколько людей будут с тобой?
— Я один.
— Ты не пройдешь…
— Я бы не прошел, если бы взял с собой отряд. Один — пройду.
— Почему там?
— Я посылал разведчиков… Кайрист и Болдог, они ведь не пальцем деланные. Все проходы через Криссаэгрим или Эред Горгор стерегут, во всех ближних деревнях по доносчику… Саурон настороже, он ждет… Через перевалы не пройти, а через горы… Ты ведь поднимался на Одинокий Клык, ты знаешь, каково это. Когда я спущусь, мне нужно будет несколько дней просто отлеживаться — за это время кто-нибудь меня найдет. Нет, Ущелье Сириона безопаснее как раз потому, что там никто не ждет подвоха. А разъезды там ненамного плотнее, чем во всем остальном Дортонионе. Туда-сюда постоянно шляются банды кочевников, лазутчики и прочая мелкая сволочь… Прорвусь… Но даже если попадусь — и тогда у меня будет возможность остаться в живых. Саурон… похоже, он желает меня больше живым, чем мертвым.
Финрод кивнул.
— Саурон никогда не убивает тех, кого можно использовать. Живой, но предавший своего короля и свою веру Берен Беоринг намного лучше послужит замирению Дортониона, чем Берен мертвый или казненный. Люди, верные тебе и твоему дому, вслед за тобой присягнут Морготу, люди, верные нам, от тебя и твоего дома отвернутся и опустят руки. А после того как ты вместе с остальными предателями искупаешься в крови людей и эльфов Хитлума, обратной дороги тебе не будет… Ты же, в свою очередь, рассчитываешь обмануть Саурона, присягнув ему на словах, а на деле продолжая подготовку к восстанию. Это ошибка, Берен, страшная ошибка — думать, будто Гортхаура можно провести таким образом. Саурон или добьется от тебя полной верности, или получит хотя бы то, что можно получить: прилюдно казнит в Каргонде. Я знаю, для тебя есть вещи дороже жизни… Но если Саурон возьмется за тебя — сможешь ли ты сохранить в тайне все те сведения, которыми набита сейчас твоя голова?
— Смогу, — твердо сказал Берен. — А еще вернее — накормлю его половой по самую завязку. Скажу ему… — он засмеялся. — Скажу, что иду в Ангбанд, добывать Сильмарилл! Расскажу и про Лютиэн, и про Тингола… И мне даже не нужно будет притворяться вконец обезумевшим от любви, потому что я и в самом деле почти готов плюнуть на все и пешком идти в Тангородрим… Самое меньшее — десять лет… Десять лет, прежде чем мы будем готовы наступать… Я за это время сойду с ума.
— Давай поедим, — предложил Финрод. — Что-то подсказывает мне близость решения. А когда решение близко, и при этом нет никаких новых сведений, которые помогли бы его принять — следует на время перестать обдумывать задачу, отпустить свою мысль в вольный поиск.
— …И распустить пояс, — добавил Берен, снимая с огня прутик с нанизанными кусочками мяса. На миг блеснула в синеве летящая паутинка. Молчалив и светел был лес, чист и холоден ручей.
— В Валиноре бывает бабье лето? — спросил Берен.
— На севере, в Арамане — да… Я редко бывал там, и никогда — в эту пору. Но… там все иначе.
— Лучше?
— Иначе… Я очень люблю это время в Белерианде, эти десять дней на излете увядания. И сегодня как-то особенно хорошо.
— Удачная охота.
— Не только. Это как последняя трель вашей горской флейты — звук угасает, но тихое придыхание звучит какое-то время. Если бы я мог остановить это мгновение… Таким, какое оно есть, сейчас — пусть застынет, и ничего больше не нужно… — эльф прикрыл глаза.
— Да… Еще пива баклажку, и — ничего больше не нужно. Если Саурон и в самом деле зацапает меня, я о многом пожалею… И не в последнюю очередь — о том, что сегодня у нас не нашлось пива для такого славного оленя.
Эльф какое-то время молча глядел на него, потом засмеялся.
— Как все-таки забавно порой разнится наше мышление, Берен… Я только что подумал нечто подобное, но подумал совершенно иначе. Такой хорошей охоты у меня не было давно, и вряд ли нечто подобное повторится в ближайшие годы. Я подумал: вот если бы можно было сказать времени: «Замри! Остановись сейчас — лучше не бывает, и больше ничего не хочу!». И в этот самый миг ты вслух пожалел о пиве.
Берен развел руками.
— Но мне и впрямь жаль, что я не захватил того эля, что мои парни купили у халадин. Разве плохо было бы?
— Было бы хорошо — но если бы у тебя был эль, ты пожелал бы, чтоб это было вино, а если бы это было вино, ты пожелал бы, чтоб нас было больше, чтоб здесь были твои друзья и мои эльфы, и этот мальчик, Руско, а когда здесь собрались бы все, кого ты хочешь видеть, ты пожалел бы, что нет второго оленя… Я неправ?
Берену пришлось признать поражение.
— Уж такой мы народ, государь мой, что дареному коню норовим глянуть в зубы, а к меду требуем ложку. Редко, очень редко бывает так, чтобы человек был всем доволен и ничего больше не хотел, и никому не завидовал. Хорошо это или плохо, я судить не возьмусь.
— Как и все в Арде, я думаю, первоначально это было хорошо, а впоследствии подверглось искажению. Мне нравится в людях их неутолимая жажда бытия… И не нравится, что порой… чаще, чем можно подумать… она превращается просто в неутолимую жажду. И такая жажда пожирает человека, ничего не оставляя после себя.
Трапеза их прошла в молчании — оба думали об одном, но каждый по-своему. Потом, забросав кострище, вымыв руки и напившись воды, Финрод спросил:
— Твой недуг, от которого тебя излечила Лютиэн, больше не давал о себе знать?
— То есть, не случалось ли со мной приступов забвения? Нет, король Ном. — Берен отбросил в кусты последнюю палочку с остатками мяса, встал на колени у ручья и погрузил руки в холодную воду по локоть. — А славно было бы, если бы эта болезнь по моему желанию приходила и уходила. Правда, по словам Лютиэн, она пришла как раз по моему желанию… А вот чтобы выгнать ее, госпоже моей пришлось потрудиться.
Финрод разом посерьезнел, и обед они закончили в молчании. Потом забросали костер и увязали оленя на слегу.
— Мне кое-что пришло на ум, — сообщил эльф, когда они прошли полпути до лагеря. — Давай сбросим ношу и я тебе расскажу.
Они положили оленя и сели на землю.
— Я тебе говорил о строении человеческой памяти. О том, что вы на самом деле не забываете ничего, просто накручиваете новые витки событий на старые, это и называется у вас «за-бывать».
— Так.
— Не думаю, что память обнаружит разницу между истинными событиями и наложенными на них видениями.
— Так, — до Берена постепенно доходила суть замысла.
— Но действовать ты должен со своей настоящей памятью. И если дела пойдут совсем плохо, ты не сумеешь сам соткать ложную память… Наверное, ни один воплощенный не может создать ложную память для себя. Я думал. И решил, что ложная память может быть уже создана — но как бы спать… Это возможно… наверное. Она пробудится от сказанного слова — словно ключ откроет замок — и спрячет под собой память настоящую. До времени.
— Государь, — спросил Берен, чувствуя между лопатками холод. — А не страшно тебе от твоей собственной силы? Ведь если ты сумеешь сделать так, чтоб я забыл, что было, и помнил, чего не было — то сумеешь это сделать с любым из людей. А сумеешь ты — сумеет и… тот, кто сильнее тебя и меня. А ведь это власть. Страшная власть, государь.
— Поистине страшная, — согласился Финрод. — Но вот на что я надеюсь. Даже Тот, Кто сильнее всех, никогда не вторгался в то святилище, где царит свободная воля. Всемогущий, Он мог бы с легкостью сорвать этот замок — но не желает. А значит, не желает, чтобы это мог сделать и любой другой. Потому ключ от замка отдан нам и только нам, и ничто не может переломить свободной воли, если она тверда. Против твоего согласия, ни я, ни кто-либо еще не сумеет сделать с тобой того, чего ты боишься.
— И то верно, — согласился Берен, поднимаясь и берясь за свой конец шеста. — Если все обернется так гадко, что я попаду к Саурону в лапы, никакой риск не будет слишком большим. Даже если ты выдумаешь что-нибудь, чтобы я мог сказать слово — и забыть все, что происходило в последний год, даже в бреду не проболтаться — уже будет хорошо. Однако же человеческая воля — солома, король Ном. Ключом, что доверил нам Единый, мы распоряжаемся, как нерадивая хозяйка — ключом от мужнего амбара. Люди продадут свободу за обещание счастья.
— И оттого если задуманное удастся мне, я потребую от тебя клятвы — не выдавать нашей тайны, Берен. Любой ценой.
— А я, хоть и ненавижу клясться — поклянусь, государь. Ради такого случая — поклянусь.

* * *
— Господин? — спросил Гили, приподняв голову на шорох.
— Ты что, не спишь? — недовольным голосом спросил Берен.
— Нет, господин, — Гили дремал, но вполглаза, и оттого почти не соврал.
— Ладно, может, оно и к лучшему. Вставай.
Гили поднялся с постели. По прохладному времени все уже носили нижнее платье и спали, не снимая его. Штаны и сорочка были здесь же, положены под голову. Берен не зажигал каганца, и в темноте Руско сначала надел рубаху задом наперед. Нащупал вырез на затылке, высунул руки из рукавов и поправился.
— Как обуешься — позови сюда Рандира и этого парня, Авана, — Берен нырнул под занавес и зашуршал своей постелью.
Гили натянул вязаные чулки, подвязав их под коленями, сунул ноги в башмаки и, завязав их на ощупь, выскочил из коша.
Луна светила в полглаза. Гили пересек вырубку и сунулся в первый от края леса кош — там со своими ребятами жил Рандир.
— Стой, кто таков? — окликнул его ночной стражник, сидевший на земляной крыше. Их там было двое, оба завернуты в бурые овчинные плащи — так что поначалу Гили их и не заметил среди торчащих из крыши палок, на которые были натянуты для просушки разные вещи.
— Руско, — отозвался он. — Своих не видишь?
— А-а, точно Руско. Чего тебе среди ночи?
— Князь требует Рандира.
Один из стражников спрыгнул с крыши, нырнул в дверь — и не успел Гили сосчитать пять дюжин, как из коша, зевая во весь рот и застегивая на ходу кафтан, вышел Рандир. Часовой вновь полез на крышу, а Руско пошел к другому кошу — вызвать Авана.
Наконец, все трое были в коше у Берена. Тот уже затеплил каганец, поставил на стол ковш с элем, развернул холстину с резаной холодной олениной.
— Ешьте, если кто хочет — я сыт.
— Мне выйти? — спросил Гили, не дождавшись приказа. Иной раз он присутствовал на таких совещаниях, но чаще его выставляли.
— Останься, — строго велел Берен.
На столе лежало еще что-то, накрытое холстиной. Когда Рандир и Аван отпили по глотку эля — есть никто не стал — Берен снял холст, закрывающий странный круглый предмет.
Руско и Рандир при виде его не сумели удержать удивленного вздоха. Это было что-то вроде светящегося стеклянного шарика — только больше, примерно с голову младенца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186