Твердость и тяжесть шеста в руках была приятна — Айренар радовался тому, что может сосредоточить волю и внимание на чем-то вне себя, на деле, требующем силы и ловкости тела. Он наслаждался пьянящим ощущением свободы. Даже холод весенней ночи радовал — он был живым, простым, ясным, а не мертвым, равнодушно-стылым холодом умирающей крепости. Да, Минас-Тирит умерла под властью Тху, который стирал из ее камней память о прикосновении рук строителей, изгонял из покоев и переходов малейший отпечаток прежних хозяев, а стереть это — означало убить и разрушить. Но теперь все кончилось. Где-то — может, даже по берегам — разбежались сауроновы волки, топтали землю орки, но посреди реки было безопасно. Кроме того, через текучую воду к ним не могла добраться никакая нечисть, они не оставляли следов и не создавали шума.
Миновал самый глухой час ночи, выплыл из-за темной гряды на востоке сверкающий Лебедь. Айренар уступил место кормчего и шест Эсгелю-Тростинке, а сам завернулся в плащ и лег на доски, закинув руки за голову. Уже поднимался от воды туман, его млечные пряди скрывали звезды. Журчала вода под плотом, поскрипывали бочки и доски, кто-то застонал во сне… Сладкая дрема окутывала, убаюкивала — спи спокойно, не будет снов, терзающих ужасом душу, отдохни, доверься…
Только на миг он закрыл глаза — а когда проснулся, плот уже ткнулся в берег, и солнце ярко било сквозь молодую листву. Но раньше, чем он открыл глаза, на него упала тень.
— Просыпайся, нолдо, — сказал Берен. — Мы отправляемся на охоту.
Накормить нужно было три дюжины ртов, поэтому охотники по двое разбрелись во все стороны от стоянки. Айренар и Берен двинулись берегом реки вниз по течению.
Берен шагал почти так же бесшумно, как эльф, в руке у него было копье с ясеневым древком и кое-как прикрученной поперечиной. На правое плечо он накинул волчью шкуру, которую подарили Лютиэн хитлумские нолдор в знак ее победы над Сауроном. Огромная черная шкура покрывала Берена как плащ, а выскобленный череп лежал у него на плече. По мысли Айренара, это было слишком мрачное одеяние, да и слишком жаркое по этому времени, но Берен в нем почти не потел, и когда Айренару случалось касаться его руки, он замечал, что его пальцы холодны. На поясе Берен носил нож, как и Айренар, а еще Айренар держал наготове лук: одна стрела на тетиве, другая между безымянным и средним пальцем, чтобы наложить и выстрелить быстро, добивая раненую дичь.
Они видели много уток, но стрелять не спешили, потому что, с одной руки, ни один не хотел лезть за птицей в холодную воду, а с другой — утка все-таки слишком тощая добыча по весне. И Берен, и Айренар хотели добыть что-то получше: гуся или оленьего бычка, спустившегося к водопою. Хотя самой лучшей и самой легкой добычей был бы токующий глухарь, если бы он нашелся здесь.
Глухаря они не нашли, но в камышах, которыми поросло дно оврага, услышали шорох и смачный храп, который мог издавать лишь кабан. Осторожно приблизившись к краю оврага, они увидели зверя: тот ворочался в грязи и жевал вырытые корни осоки, время от времени оглашая окрестности утробным хрюканьем, исходящим словно бы из самого сердца. По весеннему времени он был довольно тощ, но достаточно велик, чтобы накормить всех.
Как и вся тварь, кабан одурел от весны, иначе почуял бы охотников гораздо раньше и не позволил приблизиться к себе.
— Что скажешь, нолдо? — прошептал Берен еле слышно.
— Скажу, что сил нам может и не хватить.
— Но если возьмем его…
— Если! — Айренар надеялся, что горцу не нужно рассказывать о повадках вепрей. Свалить такого зверя с первого удара — неслыханная удача, а раненым он бросается не в бегство, как олень, а на охотника. Клыки же выдавали в этом борове не юного подсвинка, а матерого секача.
— Что самое трудное в охоте на кабана, знаешь? — спросил Берен все так же на ухо эльфу.
— Остаться в живых.
— Нет, нолдо. Самое трудное — это, когда он попрет на тебя, не усраться.
И, не дав Айренару и единого мгновения для того чтобы возразить или попытаться удержать безумного смертного, Берен сбросил с плеч волчью шкуру, чтоб не сковывала движений.
— Lau! — громко крикнул Айренар, надеясь, что зверь бросится бежать и Берен оставит его в покое. Чего он не желал больше всего на свете — это принести Лютиэн окровавленное тело ее отчаянного жениха. Кабан дернулся, но Берен, вместо того чтобы остановиться, прыгнул в овраг, на лету перехватывая копье наконечником вниз
Он промахнулся, хотя и не попал туда, куда метил, потому что кабан и правда рванулся вперед. Вместо того, чтобы вонзиться зверю в затылок, копье пронзило ему спину и вышло из-под правой передней лапы, воткнувшись наконечником в землю.
Дикий визг раненого зверя пронзил барабанные перепонки Айренара. Потом он услышал страшный хруст — от рывка копье сломалось у наконечника, и зверь сумел с него соскочить, опрокинув Берена, который так и не выпустил древка из рук. На какое-то мгновение вепрь пропал из виду — только веер черных брызг из-под копыт; потом кабан остановился на другом конце оврага и бросился назад, на врага, причинившего ему столько боли. Берен успел подняться на колено и выставить перед собой обломанный конец копья. Слепой от ярости, кабан наделся на него грудью, снова опрокинув горца и протащив его по грязи до обрыва, где другой конец древка, зажатый у смертного под мышкой, уперся в глинистый склон. Айренар отшвырнул лук: стрелой эту тушу было не остановить. Он уже не думал о дальнейшем и не помнил себя — главное было убить вепря раньше, чем он соскочит с копья и снова кинется. Выхватив нож, нолдо прыгнул в овраг, на спину зверю, вонзая нож туда, куда метил сначала своим копьем Берен: в черный щетинистый загривок. Несколько страшных мгновений он не знал, сумел ли достать до становой жилы — кабан сорвался с кола и бросился в сторону. Секач был так силен и тяжел, что не сразу обрушившийся сверху вес, равный собственному, остановил его, и эльф тащился на животе за кабаном по грязи, обеими руками вцепившись в рукоятку ножа, прежде чем животное с хрипом упало на бок и, несколько раз дернув ногами в воздухе, испустило дух.
Берен, лежа на спине, сказал несколько слов на человеческом языке, которого, как он думал, Айренар не понимает. Потом вытащил из груди зверя нож (упав, он успел еще раз ударить), вонзил, чтобы очистить, в песок, и, поднимаясь, сунул в ножны.
— Почему вы, смертные, бранитесь теми же словами, какими говорите о соитии и зачатии? — Айренар тоже встал, утираясь, и вынул из зверя свой нож.
— Потому что тех, кого мы браним, иной раз лучше было бы не зачинать и не рождать! — прорычал Берен. — Зачем ты спугнул зверя?
— Я не хотел, чтобы ты ранил его и разъярил. И не верил, что ты убьешь его с одного удара.
Берен усмехнулся криво и зло.
— Ладно, нолдо. Теперь я и сам в себя не верю, так что упрекнуть тебя не могу. Бери его за ноги. Подтащим к тому бревну и выпустим из него кровь. Хоть и трудненько будет его туда втащить.
— По твоим словам, с самым трудным ты справился. Или нет? — поддел Айренар.
— С этим, роквэн Айренар, я никогда не знал забот. Мужчина из нашего рода в свою шестнадцатую весну должен взять на рогатину медведя. Но вот купаться в грязюке мне сегодня совсем не хотелось… Так что великое тебе спасибо за это нечаянное удовольствие.

* * *
Они плыли еще день, и к вечеру оказались у того самого места, где в Сирион впадала река, у которой Берен встретил короля Финрода, откуда они отправились в свой последний поход. Но никому, кроме Лютиэн, он не сказал об этом, а только велел пристать к берегу на ночевку чуть ниже устья.
О пище можно было не думать, утренней добычи все еще хватало на всех. Нападений тоже, наверное, можно было не опасаться. Поэтому когда заметили исчезновение Берена и Лютиэн, рассудили, что не нужно пока идти искать их.
— Не то удивительно, что они ушли, — сказал Бервин. — А то удивительно, что они не ушли раньше. Шутка ли: не виделись цельный год, а после того еще и денька не побыли с глазу на глаз.
— Если бы это были те места, где безоружные могут спокойно ходить по лесу… — вздохнул Элвитиль. — Если бы это были леса во владениях Нарготронда или Тингола… я бы не беспокоился о них даже до следующего утра.
— Я думаю, — сказал Айренар, — если кто-нибудь пойдет в лес поискать целебных трав, которые нам по-прежнему нужны… И случайно на них наткнется, и с ними будет все хорошо, то он просто пройдет мимо, и не станет их беспокоить. А если с ними будет что-то не так, и они криком дадут знать об этом… то кто-то обязательно окажется рядом, чтобы вовремя прийти на помощь.
— Я смотрю, роквэн Айренар, тебе злосчастный кабан не дает покоя, — еще один юноша из бретильских стрелков похлопал прутиком по пекущейся на углях ножище. — Но кто и что может сделать госпоже Соловушке, победившей Саурона?
— Стрела в спину убьет ее, — сказал Айренар, сверкнув глазами. — Просто убьет.
— Князь сумеет ее защитить лучше нас всех, — не столь уверенно возразил юноша.
— Князь, считай, безоружен: посох да нож, — проворчал Бервин. — И хорошо, если он будет хотя бы в штанах.
Даэйрет фыркнула.
— По-вашему, мужчина наедине с женщиной только одним и может заниматься. Не судите обо всех по себе. Жеребцы.
— Да уж не кобылы, — отбил ее выпад Бервин. — А по ком судить, подскажи, госпожа? По тебе?
Бретильские стрелки заржали, Даэйрет ушла в палатку — плакать. Дарн, тот, у которого было рассечено лицо, почему-то встал и поплелся за ней.
— Ну, хватит, — Элвитиль поднялся. — По твоему совету, Айренар, я пойду и поищу трав.
Айренар тоже поднялся.
— Я с тобой, — сказал он. — Лучше мы застанем их в неловком положении, чем застанем их мертвыми.
Еще несколько эльфов встали, но Элвитиль сказал, что больше четверых не нужно. Взяв луки и стрелы, они исчезли в лесу.

* * *
Они шли уже довольно долго и зашли довольно далеко вверх по реке. Теперь, если бы с ними что-то случилось, никто в лагере на берегу не услышал бы их крика.
Берен пристально разглядывал окрестности, и вздохнул облегченно, увидев следы старого кострища. Он еще раз огляделся и обошел эту полянку кругом, а потом откуда-то из-за кустов донеслось его: «Ага!». Лютиэн не знала, следовать ли за ним, но он сам позвал ее.
Там была большая промоина, справа от нее росли деревья, два тополя, сомкнувшиеся кронами, засыпавшие всю землю своими серьгами. Берен ножом рыл землю возле корней одного из них.
Его руки углубились в землю выше локтя, когда под пальцами открылось что-то… Он подвинулся, показывая Лютиэн свою находку, что-то из хорошо выдубленной промасленной кожи. Потом он расширял яму, и Лютиэн помогала ему — и вскоре они вытащили из-под корней большой мех для вина или воды. Бок его был распорот, а потом вновь зашит суровой ниткой, и когда Берен разорвал ее, уже отсыревшую, в лучах вечернего света блеснуло золото и серебро — украшения нолдорской работы.
Мех лежал в тайнике сверху, а под ним был еще один слой ткани — завернутое в пропитанную жиром дерюгу оружие. Одиннадцать длинных мечей и один экет, десять ножей и восемь луков…
Ниже лежали доспехи, несколько легких походных кольчуг, да три кожаных панциря.
А еще ниже — одежда и прочие вещи, нужные в походе.
— Вы зарыли это, уходя на север? — поняла Лютиэн. Берен кивнул.
— Наверное, мы возьмем только оружие, украшения и кое-что из одежды, — сказал он. — Вернуть родичам… Остальное зароем: нам не унести.
Лютиэн согласилась, и они, сложив доспехи и одежду обратно в яму, вновь забросали ее землей и присыпали тополиными серьгами.
Из одежды Берен взял немногое: вышитую речным жемчугом по вороту и рукавам рубаху такого размера, который подошел бы Лютиэн, несколько поясов и раскрашенных платков, которые нолдор любят повязывать на шеи или на шлемы… Все это он отдал Лютиэн, и украшения тоже — но сначала какое-то время сидел на коленях, вертя в руках перстни и зарукавья, гладя их пальцами и рассматривая, словно вспоминая что-то.
— Я про мало что могу сказать, чье оно было, — промолвил он наконец. — Вот перстень Вилварина, вот зарукавье Аэглоса, этот камень в оправе как ладони, носил на шее Лоссар… Это книжица Менельдура… — он раскрыл маленькую, с ладонь размером книжку о тридцати двух листах, в отделанном серебром переплете, страницы покрыты счетными рунами и рисунками удивительных ветряных змеев. — Он хотел летать… А вот это серебряное стило Короля… Я узнаю также его меч, и меч Лауральдо — смотри, вот знак дома Феанора… Это экет, который носил Айменел, а это его платок… Он чаще подпоясывался им, как это делают синдар… Рубашка тоже его.
Он завернул украшения в платок и бросил в котомку Лютиэн, туда же — свернутые кольцами пояса и платки. Потом вновь завернул мечи в дерюгу и соорудил из перевязей нечто такое, на чем всю связку можно было нести через плечо.
— Даже сейчас, — сказал он, погладив мечи сквозь ткань. — Даже сейчас я не могу о них плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186