- А ну-ка, Толян, подними его чуть выше.
Толян с проворностью, которой трудно было ожидать от такого жиртреста, быстро поднял с пола блок управления и, удерживая нужный тумблер, вознес меня еще где-то на полметра.
Придерживая, чтобы не так раскачивало, Паша врезал на этот раз по ребрам. После чего опять спросил:
- Куда, сука, ребенка дел?
- Мне нужно срочно переговорить с Боссом, - морщась и постанывая от боли, сказал я. - А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу.
- Босса тебе? - рыкнул Паша, сорвал с меня очки и ударил без замаха по лицу. - Тут я сейчас за Босса. Говори, сука, куда ребенка дел?!
Я, успев зажмуриться, проорал:
- Никуда я его не девал! На кой он мне?!
- Как на кой? - на секунду опешил Паша и тут же объяснил: - На той. За девку свою отомстить. Мы у тебя девку хапнули, ты у нас - пацана. Типа так.
Явив железную, но неподвластную уму дракона логику, он вновь ударил меня по ребрам.
- Говори, сука, где пацан?
- Чего ж вы, чудилы одноклеточные, по себе-то всех меряете? - превозмогая боль, прохрипел я.
И тут же за «чудил» за «одноклеточных» поплатился. Паша, обидевшись не на шутку, откладывать в долгий ящик сатисфакцию не стал и провел серию энергичных ударов - слева, справа, слева, справа и еще раз слева. А когда он запыхался, до тех пор стоящий в стороне Толян сменил его и надбавил, чтобы мне мало не показалось.
Не показалось.
- Пока вы, пассионарии, меня тут в свой кайф рихтуете, там ребенку кровь пускают, - простонал я, когда вновь смог дышать. - Отпустите, и я его спасу. Иначе локти потом искусаете. Только уже поздно будет.
Паша понял меня превратно:
- Значит, сука, все-таки знаешь, где пацан! - И приказал напарнику: - А ну-ка, Толян, давай тащи сюда паяльную. Сейчас он нам все расскажет.
Жирный колобок будто ждал этого приказа, одобрительно хрюкнул и куда-то подорвался.
- Дурак ты, Паша, - стараясь не потерять сознание, сказал я.
Вконец разъярившийся борец хотел отвесить мне очередную плюху, уже даже замахнулся, но тут у него в кармане зазвонил телефон.
- Слушаю, - ответил Паша, выудив из кармана трубку. - Да… Нет… Его Толян Фуфлыжник от офиса вел. Что?.. Нет, пока молчит. А?.. Нет-нет. Знает. Гадом буду, знает. А?.. Ага… Понял. Жду.
Спрятав телефон, Паша доверительно и не без злорадства сообщил:
- Хана тебе, фокусник. Через полчаса Босс подкатит, будет твои кишки себе на кулак наматывать.
Слова «кишки» он произнес с ударением на первый слог. Вышло смешно. При иных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялся, но сейчас мне было не до смеха.
- Полчаса - это слишком много, - прикинул я вслух. - Так не пойдет.
Паша повернул ко мне свое поломанное ухо:
- Чего-чего ты там, сука, шепчешь?
- Ничего, - ответил я, а потом приказал: - Посмотри мне в глаза.
Паша конечно же посмотрел (все всегда смотрят), огреб порцию свечения и в тот же миг превратился в соляной столб. Мою же грудь пронзила боль, какую и врагу не пожелаешь. Так скрутило, что не дай Сила. Даже вырвало.
Такая уж особенность у взгляда дракона - за его применение нагон расплачивается собственным здоровьем. Без очков ходили бы - сгорали бы за сутки.
Тем временем, сжимая паяльную лампу, в мастерскую вкатился Толян Фуфлыжник. Увидел Пашу и озадачился его не совсем естественной позой.
- Что за фигня?
После чего перевел взгляд с Паши на меня, увидел вместо глаз расплавленное золото в глазницах и на три-четыре ближайших часа тоже стал манекеном.
Когда вторая - не такая сильная, но более длительная - волна обжигающего огня схлынула, я приступил к многоходовой операции по собственному спасению. И тут, надо сказать, мне пришлось проявить чудеса цирковой акробатики. Дэвид Копперфильд, увидев эти мои выкрутасы, сдох бы от зависти. А все остальные - со смеху.
Для начала я разорвал веревки на руках (далось легко, такой фокус для нагона - пустяк), потом раскачался и, добившись нужной амплитуды, схватил швабру, оставленную каким-то добрым человеком у станка балансировки колес. На швабру намотал провод блока управления краном. Потянул к себе. С третьего раза нашел нужный тумблер и аккуратно - майна, майна, майна - опустил себя на бетонный пол. Освободил ноги от пут, после чего сразу - хотя и не без труда, но все-таки - поднялся.
Какое-то время просто стоял, привыкая к нормальному положению тела, потом, разминая затекшие мышцы, сделал несколько осторожных наклонов. Присел. Встал. Прислушался к себе.
В общем и целом все было в порядке, только частности подводили: голова гудела и при каждом резком движении возникала боль в груди. Однако на такие пустяки мужественные нагоны (а других не бывает) внимания не обращают. Высморкаются, вытрут нос и топают туда, куда наметили.
Я и потопал.
Тщательно обыскав Пашу, нашел за поясом свой кольт, а во внутреннем кармане пиджака - родной мобильный. Понимая, что мой болид так и стоит у дома Антонины Лихониной, я стал искать ключи от их тачки, не такси же было вызывать. У Паши в карманах никаких ключей не оказалось. А вот у Толяна нашлись и были незамедлительно изъяты. Больше мне от господ бандитов ничего нужно не было. Все что нужно взял. Мелькнула, правда, шальная мыслишка снять и с того и с другого портки и отходить древком швабры, но была тут же отброшена за неимением времени. Хотя, конечно, руки чесались. Еле-еле сдержался. Бросил им на прощание: «Не скучайте, пассионарии» и, прихрамывая на обе ноги, поковылял на выход.
Уже в дверях вспомнил про очки. Пришлось вернуться и потратить на их поиск еще полминуты. Такая вот незадача.
Зато экспроприированный «мерс» летел ласточкой, и уже в двадцать три часа двадцать три минуты я был у Альбины.
- Что с тобой? - спросила ведьма, когда я ворвался в квартиру.
- Ничего, - ответил я. - Один раз, правда, убили, два раза каким-то дубьем по голове съездили, ребро еще сломали. А так ничего.
- Нашел гадов?
- Гадов - пока нет. А вот это вот - да.
Я протянул ей бирку и, решив, что такое объяснение будет самым скорым, процитировал Николая Гумилева:
Она колдует тихой ночью
У потемневшего окна
И страстно хочет, чтоб воочью
Ей тайна сделалась видна.
Альбина все поняла, никаких вопросов задавать не стала, выхватила лоскуток и устремилась в комнату.
Ведьма прекрасно знала, что нужно делать, и умела это делать. Моя помощь не требовалась. Единственное, о чем я ее попросил, так это чтобы отработала как можно быстрее.
- Не дура, соображаю, - сказала она, а сама уже поджигала лоскуток. Опустив его в хрустальный кубок, попросила: - Ты бы пока вышел, дракон.
- Меня уже нет, - сказал я и поплелся на кухню.
Но несколько слов все-таки услышал:
- Аскар, Шалим, Тангир, Вени, Вени, Вени, Трамп…
Произнося заклинание и вдыхая дым тлеющей клеенки, Альбина начала вводить себя в транс.
Пока ведьма искала ребенка, я стоял в кухне у открытого окна и курил. Свои сигареты у меня давно закончились, курил хозяйские. Оказались с ментолом. Противно, но что поделать.
Пепел я стряхивал за окно, он падал вниз и таял в матовом свете подрагивающего фонаря.
Вот так и мы, меланхолично думал я. Летим-летим куда-то вниз, а потом исчезаем.
На дворе стояла непутевая городская ночь, дневная жара ушла, но было так душно, как бывает душно перед хорошим дождем. Воздух пах бензином, жженой резиной и скошенной травой. На душе было муторно.
Выкурив до фильтра две сигареты, я потянулся за третьей, но тут меня позвала Альбина, и я пошел в комнату.
Ведьма стояла у зашторенного окна спиной к двери.
- Они на кладбище, - сказала она, не оборачиваясь.
- На каком? - уточнил я.
- На том, что в Предместье.
Кинув взгляд на часы (было уже двадцать три двадцать восемь), я дал себе отмашку:
- Первый, пошел!
И устремился в коридор.
- Успеешь? - спросила Альбина, проследовав за мной.
- Должен.
Ответил и обернулся, желая подбодрить. Альбина этого явно не ожидала. Закрыв лицо руками, она рухнула на корточки и взмолилась:
- Не смотри на меня, дракон! Ради Силы, не смотри!
Но было поздно.
Я уже увидел, в какую уродливую и седую старуху она превратилась. Мое сердце, лежащее на улице Марата, сжалось от сострадания, а холодный ум выдал сияние: дороговато нам порой обходятся собственные ошибки.
Вышел я, не прощаясь, а через полминуты уже выруливал со двора.
Выехав из колдобистых переулков на площадь Декабристов, я решился и позвонил в офис Тюрина. Не думал, что там кто-то есть, звонил чисто наудачу. Удача не подвела.
- Да, - ответил мужской голос.
- Я насчет похищенного ребенка, - упредил я все возможные вопросы. - Моя фамилия Тугарин.
Мужик на том конце провода здорово напрягся:
- Слушаю.
- Определитель есть?
- Да.
- Пусть Большой Босс выйдет на этот номер. Только срочно.
Тюрин перезвонил через несколько минут (я к тому моменту проносился мимо Дома офицеров). По своему обыкновению Большой Босс попытался перехватить контроль над ситуацией.
- Твои условия? - сказал он спокойным, чуть глуховатым голосом.
- Угомонись, Иосиф Викторович, - охладил я его порыв. - Я твоего ребенка не трогал.
- А кто?
- Есть один псих. Только сейчас вопрос «кто?» не актуален. Сейчас актуален вопрос «где?».
- И где?
- На кладбище в Предместье.
- Какого… - начал было он.
Но я его оборвал:
- Спокойно, Иосиф Викторович. Ребенок жив. Если поторопимся, и дальше будет жить. Я уже лечу. Обещаю сделать все, что в моих силах, но и ты уж давай постарайся.
Сообщив все, что хотел сообщить, я сразу отключился, сосредоточился на дороге, сжал крепче руль и добавил скорости.
Выжимал я из движка все что можно и даже больше, но, когда подъехал к воротам кладбища, было уже без семи двенадцать.
И ворота и калитка были заперты, я посигналил, но никто не подошел. Пришлось - старость не радость - перебираться через забор. Куда деваться, перевалил. И даже штаны не порвал.
Пробегая мимо сторожки, понял, почему охранник не вышел. Он не мог. Его расстреляли. Просто-напросто расстреляли. Видимо, среагировал бедняга на лай собаки, выглянул и, слова не успев сказать, получил три раза по девять. Так и остался лежать у крыльца с неестественно подогнутой ногой.
И дворнягу его тоже убили. Она лежала в конце кровавой полосы дальше по главной аллее. Похоже, ползла за ворогом до тех пор, пока окончательно не истекла кровью.
Хорошая смерть, подумал я, оббегая доблестную псину. Если, конечно, прилагательное «хорошая» вообще можно приставить к существительному «смерть».
Вокруг было тихо, как и должно быть ночью в таком месте. Даже птицы не трещали. Только местные тополя, корявые и неухоженные, дружно шумели на ветру. А ветер усиливался. Небо затягивало тучами, и луна все реже высвечивала своим неверным светом скорбные холмы погоста. В воздухе все явственней пахло грозой.
Я бежал по главной аллее, вертел головой и пытался высмотреть среди деревьев, оград и крестов тех, кого должен был остановить. Добрался до самого конца - до заваленного мусором забора, но так никого и не обнаружил. Глянул на часы. До полуночи оставалось четыре минуты. Впору было отчаяться.
Кому угодно, только не дракону.
Понимая, что бессистемно тыкаться по боковым аллеям не имеет смысла, я развернулся и побежал назад. Добравшись до центральной развилки, остановился, замер и превратился в слух.
И, слава Силе, услышал.
Откуда-то с юга-востока доносился тихий, ни на что не похожий звук. И я пошел на него, как жертва вампира на Зов. Точнее - побежал.
Прошло не меньше минуты, прежде чем звук перестал быть единым и рассыпался на составляющие. Послышались жутковатое подвывание, уханье и скрежет. Я не сразу, но все-таки догадался, что это магнитофонная запись. А потом - и что это за запись. Антонов-Демон подошел к организации действа не без изуверской выдумки: записал органную мессу задом наперед.
Когда я их увидел, до полуночи оставалось меньше минуты.
Они расположились на одной из старых могил, украсив ее зажженными свечами. Свечей было много, не меньше двух десятков. Даже тогда, когда луна скрывалась в тучах, дрожащие на ветру огни позволяли видеть сцену жутковатого действа.
Обнаженная Антонина лежала на гранитной плите, прижимая к себе правой рукой мирно спящего ребенка. В левой ее руке сверкала серебряная чаша. Та самая Чаша, которую я подвизался найти. Чаша братьев кипяченой росы.
Антонов-Демон, обряженный в балахон из какой-то черной материи с отливом, стоял в ногах у подруги. В правой руке он держал ритуальный нож, а в левой (ну конечно же, в левой, в какой же еще) - перевернутый крест.
Черная месса подходила к своему завершению. Магнитофонная какофония умерла на невообразимо высокой ноте, и порыв ветра донес до меня голос. Демон громко, четко и монотонно выговаривал последние перед жертвоприношением словеса:
- …Ахадон, Вай, Boo, Эйе…
Ни Антонина, ни сам Демон не слышали, как я приближаюсь: то ли были настолько увлечены процессом, то ли шум начавшегося дождя надежно скрыл звук моих шагов. Я встал за три ограды от них возле куста багульника и вырвал кольт из кобуры.
А тот, кто собирался стать иным столь диким образом, уже заканчивал свое воззвание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55