Михей подъехал на минуту раньше обещанного - в девять десять. Подъехал и ввалился. Пузатый, грузный, неповоротливый. Потряс в знак приветствия тремя подбородками, рухнул в предложенное кресло, поправил на лысине две мокрые прядки и, с трудом справляясь с отдышкой, прогудел в три приема голосом оперного баса:
- Артефакт. Сперли. Егор.
- Что именно? - не моргнув глазом (давно живу, всяко видел), уточнил я.
Вместо ответа он полез во внутренний карман своего безразмерного пиджака. Долго ковырялся, никак не мог вытащить. Как назло еще и рука у него там застряла, стал нервно дергать, чуть карман по швам не разорвал. Наконец, пыхтя и чертыхаясь, вытянул фотоснимок «девять на двенадцать» и швырнул на стол.
Я глянул.
И увидел чашу.
Ничего особенного на первый взгляд она собой не представляла. Средние века. Западная или Центральная Европа. Кажется, серебряная. Возможно, ритуальная. Даже очень возможно, поскольку изображены на ней жрецы, бредущие с дарами к алтарю. В остальном чаша как чаша. Подобных в любом музее западного искусства вагон и маленькая тележка. Это тебе не капала ламаистов - церемониальная чаша из затылочной части человеческого черепа. Вот то, действительно, держишь в руках - понимаешь: вещь.
Зная, что Михаил Петрович Лымарь владеет антикварной лавкой, я ткнул пальцем в снимок и спросил:
- Артефакт дохлый?
- В том все и дело, что активный, - на четвертом выдохе ответил ростовщик.
- Уж не Грааль ли?
Спросил в шутку, но он этого не уловил. Смахнул с похожего на баклажан носа каплю пота и вполне серьезно ответил:
- Нет, не Грааль. Эта чаша когда-то принадлежала одному из членов Братства кипяченой росы. Слышал о таком?
Я кивнул:
- Слышал. Как не слышать? У меня об этом братстве имеются две неслабые книжки.
Чтобы не быть голословным, я встал из-за стола и подошел к книжному шкафу. Нашел глазами нужную книгу (стояла между «Историей герметической философии» Ленгле и «Жизнью некромантов» Годвина), встал на носки, вытащил, стер рукавом пыль и прочел полное название:
- «Ужасные соглашения, заключенные между дьяволом и братьями росы. Содержащиеся в них отвратительные инструкции. Разорение тех, кто им следует, и их жалкий конец».
- Подлинник? - поинтересовался Михей, у которого при виде старинного фолианта алчно загорелись глаза.
- Что ни на есть подлинник, - похвастался я и махнул в сторону шкафа: - А еще тут где-то стоит «Исследование новой неизвестной каббалы братьев кипяченой росы, поселившихся в Париже». Тоже подлинник. Издание тысяча шестьсот двадцать третьего, кажется, года.
Михей завистливо причмокнул толстыми губами, но в следующую секунду взял себя в руки, спросил:
- И ту и ту читал?
- Угу, обе, - ответил я. - Когда-то. Много лет назад.
- Тогда в курсе, кто такие эти братья и чем промышляли.
- Более-менее. - Я пролистнул страницы книги, словно кассир пачку банкнот. - Насколько помню, тридцать шесть членов братства отреклись от крещения и перестали уповать на воскрешение к Судному дню. Якобы за это дьявол даровал им способность переноситься из одного конца света в другой со скоростью мысли, говорить на всех языках, всегда иметь полные кошельки, быть невидимками и проникать в самые потаенные места, невзирая на засовы. Ну и так далее, и тому подобное. Если отбросить характерные для Средневековья страсти-мордасти, можно предположить, что братья кипяченой росы являлись вполне успешными магами.
- Твоя правда, - согласился с моим выводом Михей.
Я поставил книгу на место, вернулся к столу и постучал пальцем по снимку:
- А точно, что эта чаша…
Ростовщик не дал мне закончить вопрос.
- Точно, - пробасил он и стал рассказывать, замолкая всякий раз, когда нужно было справиться с одышкой. - На снимке не видно, но на ножке имеется гравировка. Там три латинские буквы «FRC». Аббревиатура читается как «Fratres Roris Cocti», что в переводе, как ты понимаешь, и означает «Братство кипяченой росы». В такие чаши, как ты знаешь, братья собирали росу, потом выпаривали и получали особый ингредиент для чудотворных препаратов. Отсюда и пошло название братства. А всего таких чаш было тридцать шесть.
- По числу братьев, - догадался я.
- Да. У каждого брата была персональная.
- Удобно, а главное - гигиенично. К тебе-то как попала? Насколько я помню, братья восточнее Франш-Конте никогда не забирались. Или что-то путаю?
Михей несколько секунд молчал, соображая, отвечать или нет, но потом все-таки решился:
- История давняя, а суть в следующем. Чашу эту я бог знает сколько лет назад купил у внука человечка, который служил конюхом у сосланного декабриста Петра Вениаминовича Рябова. Предполагаю, что Рябов ее лично вывез из Парижа.
- Выходит, трофей, - сказал я.
Михей подтвердил:
- Вроде того.
- Что, Рябов из фронтовиков будет?
- Так и есть. Ветеран двенадцатого года. До Парижа дошел с черниговским полком, где служил вольнонаемным доктором.
Тут я - и что только откуда берется? - показал свои недюжинные познания в отечественной истории:
- А не тот ли это полк, которым во время декабрьских событий Муравьев-Апостол командовал?
Кивком подтвердив правоту моих слов, Михей добавил:
- Только Рябова еще до восстания взяли по доносу унтер-офицера Шервуда. Повезло, не казнили. Поначалу в Читинский острог определили, а через десять лет отправили на поселение в Усть-Култук. Там и похоронен.
- И чем же тебя эта чаша прельстила?
- Как чем? - Михей пожал плечами. - Во-первых, представляет огромную историческую ценность. Во-вторых, Сила в ней.
Я уточнил:
- И это все?
- И все, - ответил Михей.
Ответил и уставился на меня своими глазками-бусинками, надеясь, что скушаю его вранье.
- Мне-то зачем врать?! - возмутился я. - Пришел за помощью, изволь правду говорить.
Михей, заметно смутившись, стыдливо опустил глаза.
- Не хочешь говорить, не надо. - Я поднялся из кресла и протянул руку для прощания. - До свидания, дружище. Искренне сочувствую твоему горю, но ничем помочь не могу. Извини.
- Она свойством обладает, - сообразив, что я не шучу, поторопился сказать ростовщик. - Бессмертие дает.
Будто воздух из проколотого шарика вышел, подумалось мне, но тут до сознания дошел смысл его ответа.
- Бессмертие?! - удивился я. - Что, без балды?
- Во всяком случае, долголетие - точно, - поправился Михей. - Сам прикинь. Рябов умер, когда ему уже сто три было. Да и умер-то глупо - утонул. А его сердечный друг конюх Селуян Замятин, коему чаша перешла по завещанию, тот девяносто четыре протянул. Причем до самой смерти болезней не знал. И помер не в кровати, а на охоте - медведь-подранок поломал.
- А на себе свойство проверял?
- А как ты думаешь?
- Думаю, да.
- Правильно думаешь.
- Какао по утрам из нее потягивал?
- Сок апельсиновый.
- И как?
- Как видишь, жив до сих пор.
Я оглядел его с ног до головы и с головы до ног.
- А сколько тебе, Михей?
- Может, тебе еще и свое настоящее имя сказать? - недовольно пробурчал ростовщик.
- Ладно, забудь. - Я еще раз глянул на фото чаши. - Значит, говоришь, бессмертие дает?
- Сама по себе - бессмертие, в сочетании с другими артефактами свойств - не знаю. В комбинации артефакты свойств иной раз такое могут выдать, что закачаешься.
- Это точно, - согласился я и, не желая переливать из пустого в порожнее, стал переводить разговор в практическую плоскость: - Значит, сперли?
- Сперли, гады, - удрученно вздохнул Михей.
- Хочешь, чтобы разыскал?
- Хочу.
- Почему я? Почему не сам?
- Ты профи.
- Полно, барин, все мазурки давно написал Шопен.
- Что?
- Да так, ничего. Ладно, пусть я профи, но ведь ты же… - Я запнулся и, не сумев подобрать уместного определения, выпалил: - Процентщик.
- И что с того? - пожал он плечами.
- Ходят слухи, что могуч ты, Михей. Захочешь, одним щелчком весь Город наизнанку вывернешь. Щелк - и родное снова у тебя.
- Ну зачем же так… Гром-молния, трах-тарарах - к чему весь этот шум? Лучше уж ты. Тихо, хватко, точечно.
Уловив в его словах фальшь, я вскинул бровь:
- Точечно, говоришь?
И саркастически хмыкнул.
Все я про него понял, понял, что жаба его давит, что не хочет он ни одного лишнего кроуля накопленной Силы тратить, а хочет дело провернуть задешево. Подумал: похоже, таких жадюг мир еще не видел. И чисто из вредности стал набивать цену:
- Сдается, дело хлопотным будет. Чую, придется попотеть.
Говорил так, а сам в это время отодвинул кольт в сторону, покопался в верхнем шкафчике и высыпал на стол пригоршню браслетов и колец. Пустых, конечно.
- А сколько ты хочешь за работу? - изумленно глядя на эту кучу лома, спросил Михей.
- Семьсот пятьдесят кроулей, - сказал я как отрезал.
У Михея в зобу дыханье сперло, только и смог охнуть:
- Ну ты хватил!
- А чего? Нормально. За три дня не найду - значит, совсем не найду, а двести пятьдесят за день - красная цена.
- Много.
- Тогда до свидания. - Я сделал ему ручкой. - Иди к ментам, они бесплатно найдут. Не сразу, но найдут. Правда, потом чаша в отделе года три до суда простоит в качестве вещдока. Ну и что? Зато бесплатно. Иди-иди. Здесь по пятницам не подают.
Торговаться я не собирался, не в моих обычаях. Михей это понял, и его брыли раздулись, как наполненные ветром паруса.
- Согласен.
- Вот и отлично.
- Только давай так, - тут же добавил он, - двести пятьдесят сейчас, пятьсот - потом.
«Нет, он непробиваем!» - мысленно возмутился я, покачал головой и принял его условие:
- Черт с тобой.
Оставив на столе боевой браслет и три кольца (одно из которых было Альбининым), указал на них Михею:
- Вот эти зарядишь.
Ростовщик кивнул, и я тут же вышел, дав ему возможность закачать Силу в оставленные предметы. Закачка Силы - дело интимное, чужих глаз не терпит. Поэтому.
Когда дело было сделано (а сделано оно было достаточно быстро, и двух минут не прошло), Михей окликнул, и я без лишних формальностей, уже с порога, перешел к выяснению деталей:
- Ну и когда беда приключилась?
- Сегодня ночью.
- Мысли есть, кто мог позариться?
- Ума не приложу.
- Рассказывал кому-нибудь о свойстве?
- Никогда и никому.
- Может, по пьяной лавочке? Или на ушко прелестнице, дабы впечатление произвести?
Спросив, я по-свойски подмигнул, мол, колись, Михей, здесь все свои. Но он замахал руками:
- Нет-нет, это не про меня.
- Где хранил? Дома?
- Нет, в лавке. У меня там… что-то вроде кабинета.
- Показывал кому-нибудь?
- Нет, - не задумываясь, ответил он, но потом вдруг наморщил лоб: - Хотя…
- Что «хотя»? - ухватился я за его обмолвку.
- Не знаю, имеет ли отношение…
- Рассказывай, а там посмотрим - имеет или не имеет.
- Выставка была в прошлом декабре, посвященная стовосьмидесятилетию восстания, - хмурясь, сообщил он. - «Времен связующая нить» - так, кажется, называлась. Или что-то вроде того. Так вот я чашу… как бы… в общем, предоставил я чашу организаторам на день.
- Зачем? - изумился я.
- Черт попутал.
- А серьезно?
- А серьезно…
Мне показалось, что Михей несколько смутился. Во всяком случае, долго молчал, подбирая нужные слова. Наконец сказал:
- Дело в том, что тогда Потапов выставил театральный веер, принадлежащий якобы самой княгине Волконской. Ну и я подтянулся.
- Кто такой Потапов? - поинтересовался я.
- Да есть тут один коллекционер. Считает себя круче всех.
Михей сказал это с такой язвительностью, что сам себя выдал. Но я все-таки уточнил:
- Для тебя это было в некотором роде вызовом?
- А то! Конечно.
- И ты повелся?
- Повелся. Решил ему нос утереть. Глупо, да?
- Да уж, не умно. Это и называется «по секрету всему свету».
- Но ведь только восемь часов простояла.
- Как видишь, хватило. Кто-то оценил вещицу по достоинству и при случае слямзил.
Я задумался и, пока думал, машинально насадил по одному заряженному кольцу на безымянные пальцы. Альбинино кольцо сунул в карман, а браслет стал вертеть в руках. Потом натянул его на правую руку и спросил:
- Не этот ли самый Потапов навел?
- Не исключаю, - ответил Михей.
- А Потапов этот - он посвященный?
- Нет. Он так… - Михей сделал такое движение рукой, будто вкручивает лампочку. - Собиратель.
- А может, он и спер?
- Вряд ли. Это маг сделал.
Сказано было с убежденностью, которая не могла меня не заинтересовать.
- Почему ты так решил? - спросил я.
- В лавку приедем, сам увидишь, - ответил Михей.
Тут он был прав, любое разбирательство нужно начинать с осмотра места преступления. И чем раньше к нему приступить, тем лучше, ибо работа по горячим следам зачастую приносит неплохие плоды. Вот почему я быстро сунул кольт в кобуру (сыщик без «машинки» все равно что кот с презервативом) и потянул незадачливого ростовщика на выход.
ГЛАВА 2
Лабаз Михея Процентщика со времен первых кооперативов занимает цокольный этаж (а проще говоря - подвал) солидного дома дореволюционной постройки, что стоит на углу Российской и Марата. Дом нежилой, на первом этаже магазины, на втором и третьем - конторы-офисы. Вход в лавку вырублен с торца и оборудован вполне современными механическими жалюзи.
- Видишь? - сказал Михей, когда мы выбрались из машин. - Все чин-чинарем, все как у людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
- Артефакт. Сперли. Егор.
- Что именно? - не моргнув глазом (давно живу, всяко видел), уточнил я.
Вместо ответа он полез во внутренний карман своего безразмерного пиджака. Долго ковырялся, никак не мог вытащить. Как назло еще и рука у него там застряла, стал нервно дергать, чуть карман по швам не разорвал. Наконец, пыхтя и чертыхаясь, вытянул фотоснимок «девять на двенадцать» и швырнул на стол.
Я глянул.
И увидел чашу.
Ничего особенного на первый взгляд она собой не представляла. Средние века. Западная или Центральная Европа. Кажется, серебряная. Возможно, ритуальная. Даже очень возможно, поскольку изображены на ней жрецы, бредущие с дарами к алтарю. В остальном чаша как чаша. Подобных в любом музее западного искусства вагон и маленькая тележка. Это тебе не капала ламаистов - церемониальная чаша из затылочной части человеческого черепа. Вот то, действительно, держишь в руках - понимаешь: вещь.
Зная, что Михаил Петрович Лымарь владеет антикварной лавкой, я ткнул пальцем в снимок и спросил:
- Артефакт дохлый?
- В том все и дело, что активный, - на четвертом выдохе ответил ростовщик.
- Уж не Грааль ли?
Спросил в шутку, но он этого не уловил. Смахнул с похожего на баклажан носа каплю пота и вполне серьезно ответил:
- Нет, не Грааль. Эта чаша когда-то принадлежала одному из членов Братства кипяченой росы. Слышал о таком?
Я кивнул:
- Слышал. Как не слышать? У меня об этом братстве имеются две неслабые книжки.
Чтобы не быть голословным, я встал из-за стола и подошел к книжному шкафу. Нашел глазами нужную книгу (стояла между «Историей герметической философии» Ленгле и «Жизнью некромантов» Годвина), встал на носки, вытащил, стер рукавом пыль и прочел полное название:
- «Ужасные соглашения, заключенные между дьяволом и братьями росы. Содержащиеся в них отвратительные инструкции. Разорение тех, кто им следует, и их жалкий конец».
- Подлинник? - поинтересовался Михей, у которого при виде старинного фолианта алчно загорелись глаза.
- Что ни на есть подлинник, - похвастался я и махнул в сторону шкафа: - А еще тут где-то стоит «Исследование новой неизвестной каббалы братьев кипяченой росы, поселившихся в Париже». Тоже подлинник. Издание тысяча шестьсот двадцать третьего, кажется, года.
Михей завистливо причмокнул толстыми губами, но в следующую секунду взял себя в руки, спросил:
- И ту и ту читал?
- Угу, обе, - ответил я. - Когда-то. Много лет назад.
- Тогда в курсе, кто такие эти братья и чем промышляли.
- Более-менее. - Я пролистнул страницы книги, словно кассир пачку банкнот. - Насколько помню, тридцать шесть членов братства отреклись от крещения и перестали уповать на воскрешение к Судному дню. Якобы за это дьявол даровал им способность переноситься из одного конца света в другой со скоростью мысли, говорить на всех языках, всегда иметь полные кошельки, быть невидимками и проникать в самые потаенные места, невзирая на засовы. Ну и так далее, и тому подобное. Если отбросить характерные для Средневековья страсти-мордасти, можно предположить, что братья кипяченой росы являлись вполне успешными магами.
- Твоя правда, - согласился с моим выводом Михей.
Я поставил книгу на место, вернулся к столу и постучал пальцем по снимку:
- А точно, что эта чаша…
Ростовщик не дал мне закончить вопрос.
- Точно, - пробасил он и стал рассказывать, замолкая всякий раз, когда нужно было справиться с одышкой. - На снимке не видно, но на ножке имеется гравировка. Там три латинские буквы «FRC». Аббревиатура читается как «Fratres Roris Cocti», что в переводе, как ты понимаешь, и означает «Братство кипяченой росы». В такие чаши, как ты знаешь, братья собирали росу, потом выпаривали и получали особый ингредиент для чудотворных препаратов. Отсюда и пошло название братства. А всего таких чаш было тридцать шесть.
- По числу братьев, - догадался я.
- Да. У каждого брата была персональная.
- Удобно, а главное - гигиенично. К тебе-то как попала? Насколько я помню, братья восточнее Франш-Конте никогда не забирались. Или что-то путаю?
Михей несколько секунд молчал, соображая, отвечать или нет, но потом все-таки решился:
- История давняя, а суть в следующем. Чашу эту я бог знает сколько лет назад купил у внука человечка, который служил конюхом у сосланного декабриста Петра Вениаминовича Рябова. Предполагаю, что Рябов ее лично вывез из Парижа.
- Выходит, трофей, - сказал я.
Михей подтвердил:
- Вроде того.
- Что, Рябов из фронтовиков будет?
- Так и есть. Ветеран двенадцатого года. До Парижа дошел с черниговским полком, где служил вольнонаемным доктором.
Тут я - и что только откуда берется? - показал свои недюжинные познания в отечественной истории:
- А не тот ли это полк, которым во время декабрьских событий Муравьев-Апостол командовал?
Кивком подтвердив правоту моих слов, Михей добавил:
- Только Рябова еще до восстания взяли по доносу унтер-офицера Шервуда. Повезло, не казнили. Поначалу в Читинский острог определили, а через десять лет отправили на поселение в Усть-Култук. Там и похоронен.
- И чем же тебя эта чаша прельстила?
- Как чем? - Михей пожал плечами. - Во-первых, представляет огромную историческую ценность. Во-вторых, Сила в ней.
Я уточнил:
- И это все?
- И все, - ответил Михей.
Ответил и уставился на меня своими глазками-бусинками, надеясь, что скушаю его вранье.
- Мне-то зачем врать?! - возмутился я. - Пришел за помощью, изволь правду говорить.
Михей, заметно смутившись, стыдливо опустил глаза.
- Не хочешь говорить, не надо. - Я поднялся из кресла и протянул руку для прощания. - До свидания, дружище. Искренне сочувствую твоему горю, но ничем помочь не могу. Извини.
- Она свойством обладает, - сообразив, что я не шучу, поторопился сказать ростовщик. - Бессмертие дает.
Будто воздух из проколотого шарика вышел, подумалось мне, но тут до сознания дошел смысл его ответа.
- Бессмертие?! - удивился я. - Что, без балды?
- Во всяком случае, долголетие - точно, - поправился Михей. - Сам прикинь. Рябов умер, когда ему уже сто три было. Да и умер-то глупо - утонул. А его сердечный друг конюх Селуян Замятин, коему чаша перешла по завещанию, тот девяносто четыре протянул. Причем до самой смерти болезней не знал. И помер не в кровати, а на охоте - медведь-подранок поломал.
- А на себе свойство проверял?
- А как ты думаешь?
- Думаю, да.
- Правильно думаешь.
- Какао по утрам из нее потягивал?
- Сок апельсиновый.
- И как?
- Как видишь, жив до сих пор.
Я оглядел его с ног до головы и с головы до ног.
- А сколько тебе, Михей?
- Может, тебе еще и свое настоящее имя сказать? - недовольно пробурчал ростовщик.
- Ладно, забудь. - Я еще раз глянул на фото чаши. - Значит, говоришь, бессмертие дает?
- Сама по себе - бессмертие, в сочетании с другими артефактами свойств - не знаю. В комбинации артефакты свойств иной раз такое могут выдать, что закачаешься.
- Это точно, - согласился я и, не желая переливать из пустого в порожнее, стал переводить разговор в практическую плоскость: - Значит, сперли?
- Сперли, гады, - удрученно вздохнул Михей.
- Хочешь, чтобы разыскал?
- Хочу.
- Почему я? Почему не сам?
- Ты профи.
- Полно, барин, все мазурки давно написал Шопен.
- Что?
- Да так, ничего. Ладно, пусть я профи, но ведь ты же… - Я запнулся и, не сумев подобрать уместного определения, выпалил: - Процентщик.
- И что с того? - пожал он плечами.
- Ходят слухи, что могуч ты, Михей. Захочешь, одним щелчком весь Город наизнанку вывернешь. Щелк - и родное снова у тебя.
- Ну зачем же так… Гром-молния, трах-тарарах - к чему весь этот шум? Лучше уж ты. Тихо, хватко, точечно.
Уловив в его словах фальшь, я вскинул бровь:
- Точечно, говоришь?
И саркастически хмыкнул.
Все я про него понял, понял, что жаба его давит, что не хочет он ни одного лишнего кроуля накопленной Силы тратить, а хочет дело провернуть задешево. Подумал: похоже, таких жадюг мир еще не видел. И чисто из вредности стал набивать цену:
- Сдается, дело хлопотным будет. Чую, придется попотеть.
Говорил так, а сам в это время отодвинул кольт в сторону, покопался в верхнем шкафчике и высыпал на стол пригоршню браслетов и колец. Пустых, конечно.
- А сколько ты хочешь за работу? - изумленно глядя на эту кучу лома, спросил Михей.
- Семьсот пятьдесят кроулей, - сказал я как отрезал.
У Михея в зобу дыханье сперло, только и смог охнуть:
- Ну ты хватил!
- А чего? Нормально. За три дня не найду - значит, совсем не найду, а двести пятьдесят за день - красная цена.
- Много.
- Тогда до свидания. - Я сделал ему ручкой. - Иди к ментам, они бесплатно найдут. Не сразу, но найдут. Правда, потом чаша в отделе года три до суда простоит в качестве вещдока. Ну и что? Зато бесплатно. Иди-иди. Здесь по пятницам не подают.
Торговаться я не собирался, не в моих обычаях. Михей это понял, и его брыли раздулись, как наполненные ветром паруса.
- Согласен.
- Вот и отлично.
- Только давай так, - тут же добавил он, - двести пятьдесят сейчас, пятьсот - потом.
«Нет, он непробиваем!» - мысленно возмутился я, покачал головой и принял его условие:
- Черт с тобой.
Оставив на столе боевой браслет и три кольца (одно из которых было Альбининым), указал на них Михею:
- Вот эти зарядишь.
Ростовщик кивнул, и я тут же вышел, дав ему возможность закачать Силу в оставленные предметы. Закачка Силы - дело интимное, чужих глаз не терпит. Поэтому.
Когда дело было сделано (а сделано оно было достаточно быстро, и двух минут не прошло), Михей окликнул, и я без лишних формальностей, уже с порога, перешел к выяснению деталей:
- Ну и когда беда приключилась?
- Сегодня ночью.
- Мысли есть, кто мог позариться?
- Ума не приложу.
- Рассказывал кому-нибудь о свойстве?
- Никогда и никому.
- Может, по пьяной лавочке? Или на ушко прелестнице, дабы впечатление произвести?
Спросив, я по-свойски подмигнул, мол, колись, Михей, здесь все свои. Но он замахал руками:
- Нет-нет, это не про меня.
- Где хранил? Дома?
- Нет, в лавке. У меня там… что-то вроде кабинета.
- Показывал кому-нибудь?
- Нет, - не задумываясь, ответил он, но потом вдруг наморщил лоб: - Хотя…
- Что «хотя»? - ухватился я за его обмолвку.
- Не знаю, имеет ли отношение…
- Рассказывай, а там посмотрим - имеет или не имеет.
- Выставка была в прошлом декабре, посвященная стовосьмидесятилетию восстания, - хмурясь, сообщил он. - «Времен связующая нить» - так, кажется, называлась. Или что-то вроде того. Так вот я чашу… как бы… в общем, предоставил я чашу организаторам на день.
- Зачем? - изумился я.
- Черт попутал.
- А серьезно?
- А серьезно…
Мне показалось, что Михей несколько смутился. Во всяком случае, долго молчал, подбирая нужные слова. Наконец сказал:
- Дело в том, что тогда Потапов выставил театральный веер, принадлежащий якобы самой княгине Волконской. Ну и я подтянулся.
- Кто такой Потапов? - поинтересовался я.
- Да есть тут один коллекционер. Считает себя круче всех.
Михей сказал это с такой язвительностью, что сам себя выдал. Но я все-таки уточнил:
- Для тебя это было в некотором роде вызовом?
- А то! Конечно.
- И ты повелся?
- Повелся. Решил ему нос утереть. Глупо, да?
- Да уж, не умно. Это и называется «по секрету всему свету».
- Но ведь только восемь часов простояла.
- Как видишь, хватило. Кто-то оценил вещицу по достоинству и при случае слямзил.
Я задумался и, пока думал, машинально насадил по одному заряженному кольцу на безымянные пальцы. Альбинино кольцо сунул в карман, а браслет стал вертеть в руках. Потом натянул его на правую руку и спросил:
- Не этот ли самый Потапов навел?
- Не исключаю, - ответил Михей.
- А Потапов этот - он посвященный?
- Нет. Он так… - Михей сделал такое движение рукой, будто вкручивает лампочку. - Собиратель.
- А может, он и спер?
- Вряд ли. Это маг сделал.
Сказано было с убежденностью, которая не могла меня не заинтересовать.
- Почему ты так решил? - спросил я.
- В лавку приедем, сам увидишь, - ответил Михей.
Тут он был прав, любое разбирательство нужно начинать с осмотра места преступления. И чем раньше к нему приступить, тем лучше, ибо работа по горячим следам зачастую приносит неплохие плоды. Вот почему я быстро сунул кольт в кобуру (сыщик без «машинки» все равно что кот с презервативом) и потянул незадачливого ростовщика на выход.
ГЛАВА 2
Лабаз Михея Процентщика со времен первых кооперативов занимает цокольный этаж (а проще говоря - подвал) солидного дома дореволюционной постройки, что стоит на углу Российской и Марата. Дом нежилой, на первом этаже магазины, на втором и третьем - конторы-офисы. Вход в лавку вырублен с торца и оборудован вполне современными механическими жалюзи.
- Видишь? - сказал Михей, когда мы выбрались из машин. - Все чин-чинарем, все как у людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55