- Неужели?
- Уж поверьте мне, уважаемый.
- Охотно верю, но… но есть целых две причины, по которым эта сделка состояться, увы, не может.
- И что это за причины, позвольте узнать?
- Неважно. Они есть. И они непреодолимы.
- А можно все-таки их озвучить? - надавил хорек, взяв для начала на полтона выше.
- Можно, - чуть подумав, с холодным спокойствием ответил я. Откинулся на спинку кресла и начал: - Что касается первой причины, Петр Вениаминович, так тут я скажу следующее. Недавно на меня выходили высшие аспекты. Те самые, о которых вы наверняка догадываетесь, но только совсем другие. То есть в некоторой степени это так, но только отчасти. А что касательно другой, скажем так, части, то вы и сами должны отлично понимать, что это не целое.
На адвоката было смешно смотреть. Он честно пытался врубиться, хмурил брови и морщил лоб. Усиленно так морщил. Будто на самом деле это могло ему помочь.
- Так вот, - продолжил я издевательство. - По поводу высших аспектов. Выяснилось, что, несмотря на все происходящие вокруг изменения, все будет неизменно до безобразия. И тут уже ничего не попишешь.
После этих слов я встал, поправил ремни кобуры, приблизился к окну, грубо оттеснил ничего не понимающего борца плечом, посмотрел на улицу сквозь щель жалюзи и с самым независимым видом пропел себе под нос, но так, чтобы слышали все:
- Don't worry, be happy.
После чего вернулся на место, похрустел суставами пальцев и, не давая наглецам прийти в себя, продолжил:
- Теперь о второй причине. Когда вышеупомянутые высшие аспекты ко мне обратились, это было не совсем очевидно. Но не для меня. Я имею в виду не то, что бросается в глаза, а то, что лежит на поверхности. И вот как раз по этому поводу я и могу с полной ответственностью сказать: тут лучше промолчать. Иначе все выглядит глупо. Но суть не в этом, а в упущенных возможностях. Ведь если вы что-то держите за очевидное, то трудно представить его вывернутым наизнанку. Какие бы ассоциации при этом у нас не возникали. По крайней мере здесь и сейчас.
В этом месте своего зажигательного спича я развел руками, дескать, извините, и поставил точку:
- Собственно, у меня все.
Захватчики молчали минуты три. Первым пришел в себя боксер и спросил у борца неожиданно высоким - будто геля перед этим глотнул - голосом:
- Паша, это чего клиент сейчас сказал?
- Клиент нас, Савва, куда подальше послал, - объяснил ему борец. Он оказался сообразительным малым. Все-таки по голове ему стучали не так часто, как его напарнику.
Боксер нахмурился:
- И чего будем делать?
- Будем делать, - объявил борец. И сразу перешел от слов к действию: в два шага приблизился к столу и ткнул мне шпагой в грудь.
Зря он так нехорошо поступил. Это ведь было мое оружие. И оружие заряженное.
- Угомони его, - приказал я шпаге.
Она тут же ожила, свернулась в петлю и уперлась острием борцу в кадык, после чего вырвалась из его рук, изобразила в воздухе кульбит и с глухим звуком ударила рукоятью прямо в лоб.
Когда борец повалился без чувств, шпага вонзилась в пол, проткнув изуродованное ухо.
- Йок-макарек! - выкрикнул боксер и ринулся ко мне.
- Чего ждешь? - спросил я у пеликана.
Бронзовая птица встрепенулась, взлетела к потолку и, совершив крутой вираж, свалилась в боевое пике. Боксер испуганно пригнулся, но это ему не помогло. Получив свое, он отлетел к батарее и там затих.
Когда пеликан сел мне на плечо, я спросил у побелевшего лицом юриста:
- Не стыдно тебе, дружок?
Адвокат не ответил.
- Ведь наверняка был когда-то примерным мальчиком, - тихо произнес я, а потом гаркнул: - Был или нет?!
- Бы-ы-ыл, - еле слышно проблеял адвокат задрожавшими губами.
- Плакал, когда умерла мама олененка Бэмби?
- Пла-а-акал.
- А теперь что творишь?
Он пожал плечами.
- Пошел вон, пока в жабу не превратил, - приказал я, устало откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.
Через секунду юриста в кабинете уже не было.
Я накапал себе в стакан «от нервов», выпил и только после этого выкинул за окно бесчувственные тела. В каждом из хунвейбинов живого веса было за центнер, но я осилил. И даже ни разу не чертыхнулся. Любишь кататься - люби и саночки возить.
ГЛАВА 12
По окончании насыщенного трудового дня я завез Леру в Дом культуры имени товарища Дзержинского. По средам у моей помощницы «танец живота». Ничего не имею против, хотя и не совсем понимаю, где она прячет тот самый живот, которым должна зажигать.
Прежде чем расстаться, я вытащил из бардачка коробок с золотой лодочкой и выдал девушке задание:
- С утра идешь в краеведческий музей, находишь профильного специалиста и выясняешь об этой штуковине все, что можно выяснить. Осилишь?
- Спрашиваете! - загорелась Лера. - Конечно. А что это?
- Я тебя зачем в музей посылаю?
- Узнать все про эту вот красоту.
- Так чего ты у меня спрашиваешь? Это я у тебя сам завтра спрошу, что это да зачем это.
- Блондинке стало стыдно, - созналась Лера. - Блондинка зарделась.
- То-то же, - усмехнулся я. - И вот что еще. Вне коробочки держи эту штуковину не больше минуты.
- Почему?
- Чтоб не окислилась.
- Но это же золото. Оно же…
- Умная?
- Не совсем, но на макушке уже появилось темное пятнышко.
- Гони сюда коробок, сам схожу.
- Но почему?!
- Потому что мне для этого дела не нужен умный помощник, мне нужен исполнительный.
- Все, шеф, поняла. Минуту так минуту.
Она зажала коробок в кулачке и выскочила из машины.
Оставшись в одиночестве, я пошел на круг по улице Декабрьских событий и, чтобы не тратить понапрасну время, запустил подготовленный Лерой диск с той дорожки, на которой прервался в офисе.
- Не спите, шеф! - раздался из колонок окрик Леры (при чтении собранного материала она не забывала вставлять в текст отсебятину). - Начинаю читать про тамошних служителей культа. Слушайте. Для отправления жертвоприношений у доваларов, как и у других коренных народов Сибири, существует особый класс шаманов, которых они называют кхамами. Кхамами бывают не только мужчины, но и женщины. Bay! Вперед, сестренки! Согласитесь, шеф, это справедливо. Я иногда вот думаю: почему у нас нет женщин-священнослужителей? Попадей. Нет, попадья - это жена попа. Поповниц… Попиц. Тьфу ты! Как будет правильно? Ладно, неважно. Почему такая дискриминация? А, шеф?
- Потому что, - буркнул я.
- Ладно, шеф, не ругайтесь, - предугадала мою реакцию Лера. - Читаю дальше. Дальше, дальше, дальше… Ага. Вот. По поверью, кхамы рождаются с непреодолимым стремлением камлать, то есть кудесничать. Звание это не наследственное, и сын кхама не всегда бывает кхамом, а также не всякий кхам имеет отцом кхама. Но все-таки расположение к кхамской деятельности до известной степени врожденное и если не в сыне, то во внуке или в правнуке обязательно отразится. Генетическая наследственность, однако. Так… Ага. Позыв к камланию у человека выявляется во время зрелища камлания. Даже при отдаленных звуках бубна у него начинаются конвульсии. Ох! Ах! Да у нас в любом ночном клубе, шеф, таких шаманов… Ладно, молчу, молчу, молчу. Где это я? Вот я где… Значит, эти самые конвульсии со временем усиливаются и становятся столь нестерпимыми, что поступление в кхамы для несчастного мученика становится неизбежным. Тогда он идет в ученики к одному из старых кхамов, изучает напевы и гимны, изготавливает собственными руками бубен и посвящается в кхамское звание. Все кхамы считают себя потомками одного древнего кхама. Имя его было, по одному преданию, Катылпаш, по другому - Достокош. Это древнейший кхам, родоначальник нынешних кхамов и основатель шаманства, первый человек на земле, который запрыгал под удары бубна. Он был гораздо искуснее и могущественнее нынешних. Хм… А как это проверить, шеф?
- Никак, - ответил я Лере заочно. - Читай дальше.
- Читаю дальше, - будто услышала меня девушка. - Нынешние кхамы не владеют и сотой долей силы и знания своего родоначальника, который был в состоянии перелетать с бубном в руках через большие реки, притягивать молнию с неба и тому подобное. Помимо всего, он властвовал и над самой смертью: не было ни одного умирающего, которого бы он не мог при желании возвратить к жизни. О нем существуют многочисленные легенды. В одной из них рассказывается, что некий хан, которому надоело вранье шаманов-шарлатанов, повелел всех их сжечь. «Если все сгорят - сказал он, - жалеть нечего. Значит, все они были обманщики. Если между ними есть истинные шаманы, то они не сгорят». Изверг какой-то! Правда, шеф?
- Не более других властителей мира, - успел вставить я. А она уже продолжала:
- Всех шаманов собрали в одну юрту, обложили сухим хворостом и подожгли. Юрта сгорела вместе с находившимися в ней шаманами. Спасся только один. Живой и невредимый он вылетел из огня с бубном в руках. Садизм какой-то! Читаю, шеф, и плачу.
После этих ее слов я вырубил проигрыватель и притормозил у обочины - опять прихватило сердце. Не так сильно, как с утра, но все же.
Что же это с ним там такое? - подумал я, скрипя зубами от боли. Может, что-то не так с тайником?
Едва отпустило, я тут же погнал на бывшую Луговую, ныне Марата. Решил на месте проверить, что там да как.
На фасаде дома № 32 по улице, с какого-то коммунистического перепугу названной в честь члена Наблюдательного Совета Коммуны и руководителя монтаньяров в Конвенте, висит памятная доска, на которой выбито: «В этом доме с 1956 по 1977 год жил и работал член Союза писателей СССР Кишмишов Аристарх Селуянович». Под этой доской в специальной нише, похожей на морозильную камеру холодильника, и хранится мое сердце. Раньше где его только ни доводилось прятать: и в глубине пещер, и на вершинах гор, и в проруби, и на дне колодца, и в леднике подвала - целое дело! Теперь, в век высоких технологий, все по-другому. Все теперь гораздо проще.
Подъехав на место, я вытащил из багажника раздвижную стремянку, фигурный торцовый ключ, фонарь и, приставив лестницу к стене, полез наверх. Минуты две откручивал болты. Когда управился, с силой надавил на букву «и» в слове «писателей». Тут же щелкнула пружина, и с легким потрескиванием пошли проворачиваться шестерни невидимого механизма.
Вскоре доска откинулась, повиснув на кронштейнах, и моему взору открылась вырубленная в стене потайная ниша.
Я подождал, пока рассеется пар, и посветил внутрь.
Широкогорлая стеклянная колба с трехгранной пирамидой из голубоватого льда стояла на своем месте - в специальном пазу, вырезанном на расстоянии вытянутой руки. Сквозь стекло и лед был хорошо виден малахитового (на самом деле - золотистого) цвета кристалл размером с три моих кулака. Этот кристалл, формой напоминающий миниатюрный противотанковый еж, и есть мое сердце. А если быть терминологически точным - сердце дракона, ипостасью которого я являюсь.
Зря я волновался: и сердце было на месте, и холодильный агрегат работал исправно - стены ниши покрывала изморозь, градусник показывал минус восемь по Цельсию, давление не превышало атмосферное. Все было в порядке. Все было в норме.
Наверное, чувствует, что где-то по городу бродит Охотник, вот и тревожится, подумал я и прислушался к его биению. Но в данную конкретную минуту оно стучало тихо и ритмично. Словно метроном.
А может, Альбина слепила из мякиша мое чучелко и, поминая недобрым словом, тыкает в него зубочисткой, родилась у меня еще одна версия. Вполне могло быть.
И тут, представив, как выгляжу со стороны, я невольно усмехнулся - «японец японцем».
Доводилось мне слышать, что в каждом традиционном японском доме обязательно есть «токонома» - неглубокая ниша в стене, в которой стоит ваза с икебаной или висит пейзаж тушью по шелку. Время от времени хозяева дома садятся напротив этой концептуальной дыры, внимают тишине и приводят свои мысли в порядок. Чем я в данном случае не японец? Только тем, пожалуй, что не человек, а дракон.
Вернув доску на место, я стал приводить все в исходное состояние. Когда подтягивал последний болт, внизу нарисовалась бдительная бабулька с черным пуделем на поводке.
- Чего там творишь, сынок? - поинтересовалась она озабоченным голосом. - Не в металл собрался сдать?
- Что такое говоришь, мать? - притворился я обиженным. - Не видишь, пыль протираю.
- Ась?
- Пыль, говорю, протираю, - повторил я громче, после чего вытащил носовой платок и действительно тщательно потер в ноздре члена писательского Союза.
Бабулька поверила. Пудель - нет. Высоко задрав ногу, он побрызгал на стремянку и для острастки тявкнул.
- Пасть закрой, - гавкнул я в ответ и стал спускаться.
Услышав родную речь, пес поначалу опешил, а потом зарычал. Бабка же - молодец: фукнула на сатанинское отродье и придержала стремянку, чтобы не завалилась набок.
А уже спустя сорок пять минут я, уставший и голодный, как шахтер-стахановец, проторчавший в забое три смены подряд, подходил к родному дому. Когда завернул за баскетбольную площадку, увидел дворника дядю Мишу по прозвищу Колун. Он был занят делом: мазюкал известью бордюрные плиты в районе автомобильного аппендикса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55