- Как долго Тарасов в Траст Инцесте работал?
- В Инвесте, - машинально поправил меня Михаил Семенович.
- Что?
- Банк называется «Транс Инвест».
- А я как сказал?
- В Инцесте.
Я хохотнул:
- По Фрейду, видать, случилась оговорочка.
- Уж точно не по Юнгу, - согласился Михаил Семенович, неожиданно явив себя тонким знатоком основ психоанализа, а по делу сказал: - Когда я в банк пришел, Тарасов уже служил. А я, считай, здесь пятый год парюсь. Точнее в кадрах можно узнать.
- Узнаю, - кивнул я. - А скажите, Михаил Семенович, воины беспредела на него, случайно, не наезжали?
- А вот это отставить, майор. Начальник отдела кредитования не та должность, чтобы к таким вопросам отношение иметь. Эти темы не по его окладу. Да и потом - времена уже не те. Все уже давно терто-перетерто, поделено и переделено.
Советским людям со страшной силой хочется верить, что этап «кризисного управления» ушел раз и навсегда, а когда был, то был не с ними и понарошку, прокомментировал я про себя его отповедь, вслух же сказал:
- Понял, Михаил Семенович. Не дурак. Ну а с клиентами какими-нибудь непоняток у него не могло возникнуть?
- Запросто. Но только, скажи на милость, зачем какому-то должнику его убивать? Смысл? Человека не стало, пришел на его место другой, и все дела. Отряд, как говорится, не заметил… Тут главное что? Тут главное - документы. А документы в сейфе. А сейф…
- На дубе.
- Вот именно - на дубе том. И цепями…
Тут звякнула микроволновка, и Михаил Семенович отвлекся на то, чтобы принять созревшее блюдо. Я же продолжал перебирать версии:
- А с коллегами как у покойного отношения складывались? Никто не подсиживал? Или, может, он кого?
- Да вроде нет, - ответил Михаил Семенович, включив электрочайник. - Не слышал ничего такого. Никаких страстей-мордастей. Послушай, майор, ты не парься. Пустые это все хлопоты. Когда девка прибежала, я первым в его кабинете оказался. Сам видел труп вот этими вот самыми глазами. И когда врачи его вертели, лично присутствовал. Могу засвидетельствовать: никаких ран. Ни колотых, ни стреляных, ни огнестрельных. И гематом тоже никаких. По вскрытии, сам знаешь, токсинов не нашли. Не травил его никто. Все чисто.
- Сейчас такие яды синтезируют, что без узкоспециализированной экспертизы и не выявишь, - заметил я и сразу, чтоб не забыть, спросил: - А что за девка-то?
Он не понял:
- Какая девка?
- Ну вы сейчас сказали, что какая-то девка к вам тогда прибежала.
- А-а, ну да. Прибежала, орет. Дура долговязая. Есть тут у нас одна, прости господи, операционисточка. Зоей зовут, фамилия - Крылова. Липла она к Тарасову как банный лист. Она-то его в тот день первой и обнаружила, когда он уже… того самого.
Михаил Семенович вновь перекрестился, а я, похмыкав на разные лады, отметил:
- Невеста, значит, у покойного была.
- Да какая там невеста! - Михаил Семенович поморщился. - Без слез не взглянешь. Игрался он с ней, как кот с мышью. Сам подумай, майор, кто она и кто он. Никаких у нее там шансов не было. Поверь, майор, никаких.
Из этих его жизненных наблюдений я сделал следующий вывод:
- Тогда, получается, имеет место неразделенная любовь и, возможно, оскорбленные чувства.
- Получается, - рассеянно согласился Михаил Семенович, опуская в белую кружку с красной надписью «БОСС» пакетик с чаем. Но тут же включился, быстро просчитал ход моих мыслей и замахал руками: - Да нет, майор, ты даже не думай. Не могла она его. Дура дурой. И чокнутая к тому же. Знаешь, что она тогда орала?
- Что?
- Что его змея укусила.
- Змея? - не поверил я.
Михаил Семенович кивнул:
- Так точно. Ворвалась и орет, что, дескать, Пашеньку моего любимого-дорогого змея укусила. Представляешь, майор? Центр города, блочное здание, второй этаж, а она - «змея». Видать, с головой от горя совсем плохо стало.
- А кроме нее змею кто-нибудь не видел?
- Издеваешься, майор?
Я махнул рукой - забудьте, а сам подумал: Зоя Крылова - вот кто мне нужен.
Вообще-то я уже подошел к тому, чтобы плотно покопаться в памяти самого начальника службы безопасности, но теперь решил: раз эта девушка очутилась на месте происшествия раньше, то надо работать с ней. На прорыв сознания обоих фигурантов Силы у меня не хватило бы. Жаль, но что поделать.
- Мне бы с этой самой Зоей вашей Крыловой переговорить, - попросил я. - Можно устроить?
- Не вопрос, - охотно пошел мне навстречу Михаил Семенович. - Сейчас организую в лучшем виде.
И потянулся к телефону.
Левой.
Правой он в это время наливал кипяток в кружку.
ГЛАВА 4
Девушка действительно оказалась, что говорится, на любителя. Худая, непропорционально высокая, с невыразительными чертами лица и красными, заплаканными глазами.
Зато ее каштановым волосам позавидовала бы иная модель. И еще: в ее груди перепуганной пичугой колотилось доброе, отзывчивое сердце. А это в мире людей само по себе уже немало, потому как сказал же один неглупый поэт: красота не есть сосуд, красота - огонь, пылающий в сосуде.
Планетный же тип, к которому она принадлежала, представлял ту дикую смесь Сатурна и Венеры, которая формирует натуры требовательные к себе и другим, но при этом любвеобильные и преданные. Иной раз до фанатизма. И это, честно говоря, меня сразу напрягло.
Разговаривать с ней в присутствии жующего Михаила Семеновича мне не хотелось. Я предложил куда-нибудь проехать.
- В отделение? - испуганно спросила она таким надсадным голосом, что я понял - сейчас разрыдается.
- Нет, что вы, Зоя, - поторопился успокоить я. - В кафе какое-нибудь. Посидим, поговорим о том о сем, выпьем кофейку. Не против?
Она плохо понимала, чего от нее хотят, точнее - совсем не понимала, но тем не менее мотнула темно-рыжей копной - нет, не против.
Попрощавшись с бывшим танкистом, как с братом родным, и пожелав ему всяческих успехов в боевой и политической, я быстрей, пока не передумала, потянул девушку на выход.
На улице обнаружилось, что дождь прекратился, тучи ослабили строй и сквозь многочисленные бреши хлынул на промокший город могучий солнечный поток.
Дышалось после дождя как никогда легко, и я вдруг, позабыв на миг про все на свете, почувствовал острое желание взлететь. Причем не просто взлететь, а, яростно работая крылами, добраться до такого высоко-высоко-высоко, где обязательно найдется воздушный поток, который унесет меня от этого серого унылого асфальта в то чудесное далеко, где дни состоят из меда, молока и неба, а ночи - из звезд, сеновалов и девственниц.
Только крыльев у меня в ту минуту не было. А был долг, груз которого вбил меня в этот самый асфальт по самые плечи. И еще было много всяких левых дел-делишек, на которые я сдуру подписался из-за неизбывного стремления везде, всюду и во всем утверждать Справедливость.
Да, тяжело быть драконом в мире людей.
В особенности золотым.
Когда добрались до машины, Зоя заявила, что предпочитает ездить на заднем сиденье. Мне было все равно - на заднем так на заднем. Я галантно распахнул перед ней дверку, и девушка, сложившись чуть ли не пополам, полезла в салон. Но устроиться не успела, дико завизжала и, словно пробка из взболтанного шампанского, выскочила наружу.
- Там змея! - схватив меня за рукав, закричала она. - Змея там!
Я отстранил девушку, заглянул внутрь и никакой змеи, конечно, не обнаружил. На сиденье валялась новенькая оплетка для руля. Абсолютно безвредная штуковина.
Слова начальника службы безопасности подтвердились. Зоя Крылова на самом деле оказалась дамой нервической, в любую секунду готовой упасть в обморок. И я пожалел, что не имею привычки носить с собой флакончик с нюхательной солью.
Впрочем, обошлось.
Оплетка была немедленно спрятана в бардачок, но девушка ехать на заднем сиденье передумала. Плюхнулась рядом со мной на переднее и всю дорогу не могла успокоиться, ерзала как на иголках. Отпустило ее только тогда, когда в кафе Дома Кузнеца выпила кофе с коньяком, а потом еще немного коньяка без кофе.
- Можно я задам вам несколько вопросов приватного характера? - спросил я, когда понял, что Зоя уже способна воспринимать слова. Она обреченно кивнула, и я начал: - Это правда, что вы и Павел Тарасов…
Девушка не дала мне закончить вопрос.
- Я очень его любила, - сказала она и промокнула платком сначала левый глаз, а потом правый.
- А он вас?
- И он меня. - Она нервно потеребила платок и, убеждая больше саму себя, чем меня, повторила: - Очень он меня любил.
- Жаль, что все вот так вот вышло, - сказал я. - Мне правда жаль.
Она шмыгнула, глаза ее наполнились слезами, и я поторопился успокоить:
- Ну-ну, Зоя. Не надо плакать. Все будет хорошо.
- Я не знаю, как теперь жить, - сдавленно, сквозь слезы сказала она. - И не знаю, зачем.
- Вы еще такая молодая, у вас, милая моя Зоя, еще все впереди, - с трудом подбирал я слова утешения. Потом, сообразив, что слова тут не столь важны, как интонация, стал поглаживать ее руку и задушевным голосом нести первое, что приходило на ум: - А жить надо просто, Зоя. Чем проще, тем лучше. Варите летом варенье, зимой лепите пельмени, цепляйтесь осмысленным бытом за жизнь. И мой вам совет: шейте, Зоя, промозглыми осенними вечерами нарядные сарафаны. Шейте их, а потом носите. Потом, когда наступит весна. Обязательно, обязательно, Зоя, носите в конце мая нарядные сарафаны. А там, глядишь, все и наладится. Жизнь, она же, как штрих-код, полосатая. Черную полосу обязательно когда-нибудь сменит белая. Ну если и не белая, то не такая жирная.
Грузил я девушку таким вот вздором, а сам настойчиво пытался проникнуть в тот участок ее памяти, где хранились сведения об обстоятельствах смерти Павла Тарасова. Только ничего у меня не выходило. Все воспоминания о страшных минутах были забиты в подсознание и надежно заблокированы защитной реакцией мозга. Все, что я нащупывал Взглядом, походило на черный квадрат Малевича: ноль эмоций и ноль информации. Без каких-либо просветов. Ни за что на свете и никогда больше не хотела она вспоминать, как вошла в кабинет, как обнаружила бездыханное тело любимого человека, как поняла, что он мертв. Не хотела вновь переживать весь этот лютый кошмар. Выключатель сломала, провода перерезала, лампочку разбила.
Но - шалишь! - я точно знал, что ничего из ее памяти не стерто, что все она прекрасно помнит. Все, до самых мельчайших деталей. Просто нужно пробить блокировку. Пробьешь - и все всплывет.
Я выбрал момент и, не меня разговорной интонации, сплел заклинание вывода из забвения:
Холодок щекочет темя,
Мы с тобой срезаем время,
Понемногу тает звук,
Видишь дверь? Входи. Тук-тук.
Не помогло. То ли заклинание мое оказалось слабым, то ли вытеснение оказалось слишком глубоким. А скорее всего - и то и другое вместе.
Тогда я решил раскачать подсознание Зои без применения магии. Двумя ударами десертной ложки по краю чашки отменил заклинание и стал пошлым образом девушку забалтывать. Пытаясь провести горемычную в тайники памяти окольными путями, я что-то говорил и говорил ей без умолку. Говорил и говорил. Говорил и говорил. Говорил и…
Но и нейролингвистические экзерсисы не достигли цели. Она слушала меня плохо. Почти совсем не слушала. Ее зациклило на своем:
- Я любила его. Очень любила. Очень-очень. И он меня очень любил.
Меня все это - и ее упрямство, и собственная немочь - начинало злить. Еще немного - и я, пожалуй, стал бы играть в «плохого полицейского». Но тут произошло то, на что я так надеялся, но не чаял дождаться. Не прекращая перепевать на все лады это свое «любил-любила», девушка вдруг взяла висящий на груди золотой кулон, вытянула в мою сторону на длину цепочки и похвалилась:
- Эта Паша мне подарил. Правда, прелесть?
Фу-у-у, мать моя Змея, наконец-то! - облегченно вздохнул я.
Присматривался к этому кулону я давно, с той самой секунды, как вошла Зоя в кабинет начальника службы безопасности. Штучка была основательной. Другого слова для этой золотой лодочки с человечком внутри и не подберешь. Лет триста ей было, а то и все четыреста. И сочилась она Силой, как перезревшая олива маслом.
Присматриваться-то я присматривался, но первым заговорить об этой древней лодочке не мог. Никак не мог. Седьмое правило дракона гласит: «Ни при каких обстоятельствах не подталкивай непосвященного к омуту сакральных знаний». Но теперь мои руки были развязаны.
- Да, красивая штучка, - делано восхитился я, не спуская глаз с этого украденного из старой могилы амулета. - И как давно Павел подарил вам этот кулон?
- Недавно, - ответила Зоя. - Из отпуска привез. В подарок.
- А когда он из отпуска вернулся?
- Когда вернулся?..
Она задумалась.
Ну-ну, девочка моя, вспоминай, как оно все в тот день было, мысленно упрашивал я ее. Помоги мне.
Но она даже не пыталась.
Больше того - сопротивлялась.
Такой крепкой блокировки я никогда раньше не встречал. Хотя, может, и встречал, но был во всеоружии и не заметил. А сейчас выходило вон как - нашла коса на камень. Тупая - на алмазный.
Это испытание являлось для меня новым опытом. Но, как говорится, век живи - век учись. Два века живешь - два века учись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55