Толстой».
Не меняя сумрачного выражения лица, онгхтон обронил:
- Смешно.
И потянулся к бокалу.
- Им-то, брат, для чего все это? - смутившись, оттого что шутка не прошла, спросил я. - Про нас я понял, им зачем?
- У людей свои проблемы. Решают.
Видя, что мне этого ответа недостаточно, что я жду объяснений, Тнельх исправился:
- Слышал байку про обезьяну за печатной машинкой?
Я, разумеется, помнил, но уточнил:
- Это ты о той, где говорится, что если обезьяну не останавливать, то по теории вероятности она однажды напечатает «Я помню чудное мгновенье»?
- О той, о той, - закивал Тнельх. - Так вот. Насчет чудного мгновения. Существует воззрение, которому лично я склонен верить, что все пишущие люди - это такая коллективная обезьяна, которая должна написать нечто такое, через что людям будет даровано Спасение. Быть может, это даже будет всего лишь одно слово, но такое, что все ахнут. Ахнут, опомнятся и вырвутся в едином порыве из бездны страданий. А кто именно напишет это слово - великий мастер или начинающий графоман, никому не ведомо. Да, по сути, это все равно. Но очевидно - чем больше пишущих, тем больше вероятность, что чудо свершится.
- В начале было Слово, и в конце будет слово, - рассудил я. - Хотя и не верю я в чудеса, но пусть тогда пишут.
- Пусть. Они в своем праве.
Вновь наполнив бокалы, мы чокнулись и выпили за успех всех этих тщетных потуг. Почувствовав, что наступил момент, когда можно спросить о главном, я сказал:
- Еще хотел об одном спросить, брат.
- Спрашивай, - разрешил Тнельх.
- Как у вас, у онг…
Что-то помешало мне произнести слово «онгхтон», я начал заново и политкорректно:
- Как у вас, обретших иные таланты…
Захмелевший Тнельх возмутился:
- Чего, брат, выделываешься? Онгхтон я. Онгхтоном и называй.
- Хорошо, - согласился я, - онгхтон так онгхтон. Скажи, онгхтон, как у вас, онгхтонов, обстоит дело с любовью?
- В принятом у людей смысле? - уточнил Тнельх, откинувшись на спинку стула.
- Ну да.
- Вот чего навалом, так уж этого. Хоть лопатой греби. Каждую весну - любовь-морковь и свист в ушах. Так уж наш мир устроен - все компенсируется. Иногда с лихвой. Только ну его все на фиг. Я все эти свои охи-вздохи готов отдать за одну Ночь Любви. А за Ночь Полета еще бы и приплатил.
- А какая она - любовь?
- Тебе химическую формулу или как?
- Или как.
- Смесь обожания, тоски и жалости в термоядерных пропорциях. Хочется разорвать грудь, спрятать любимого человечка себе под ребра и никому не отдавать. И еще - постоянно тянет смеяться и плакать. Одновременно - и смеяться, и плакать. Болезнь, короче. Порою, кстати, приводящая к летальному исходу. Вот такая она, любовь.
После этих его слов мы долго молчали, потом некоторое время обменивались какими-то незначительными фразами, перемежая их долгими паузами, которые становились все длиннее и длиннее. Вскоре они стали длинными до неприличия. Не зная, чем таким еще развеселить гостя, я стал поглядывать на часы, что не прошло мимо его внимания.
- Ты поезжай, брат, - сказал он. - У тебя дела, а мне торопиться некуда - рейс завтра в полдень. Посижу немного. Когда еще доведется такое увидеть.
И показал на запад, где солнце уже сползало за кардиограмму вершин, перемазав ее во все оттенки красного.
- Ты уверен, брат, что хочешь остаться? - переспросил я. Подумал, вдруг не так понял. Пойдут потом слухи, что Инспекторов ни во что не ставим. Будет неудобно.
Но Тхельм замахал руками:
- Езжай-езжай, я на такси доберусь. Не ребенок.
Было видно, что онгхтон действительно хочет остаться, хочет побыть на берегу великого Озера.
Видимо, на самом деле собрался тихо погрустить, топя прошлое в вине, а будущее - в закате, подумалось мне. В таком случае мешать не стоит.
Закинув в рот прощальную маслину, я положил под солонку деньги, встал из-за стола, крепко пожал протянутую руку и, не оглядываясь, направился к машине.
ГЛАВА 6
Мутузя за щекой оливковую косточку, я гнал сквозь навалившиеся сумерки на запах города и мучился вопросом, как теперь называть Ночь Знаний.
Исходя из того, что рассказал Тнельх, ее теперь следовало называть как-то иначе. Старое мое представление о сути базового драконьего таинства оказалось ложным, а я не из тех, кому по барабану, что на клетке, по которой бродит африканский лев, висит табличка «Буйвол».
Ничего оригинального на ум не приходило, решил остановиться на промежуточном варианте «Ночь Избавления от Знаний», а потом на свежую голову сочинить что-нибудь эдакое.
Пока же в голове была Хиросима.
Поведанное заезжим онгхтоном меня не то чтобы ошеломило (наставник вирм Акхт-Зуянц-Гожд научил меня, что все самое главное буду узнавать постепенно и походя), но, скажем так, основательно взбудоражило.
Больше прочего смутил заложенный в ритуал физиологический аспект. Всегда считал: посещение Храма Книги - это есть инициированный грамотной медитацией полет духа. Оказалось - не только. Оказалось, все как у людей. У них ведь тоже многое завязано на организм. К примеру: с одной стороны, Великий пост есть испытание духа, с другой - самоочищение от шлаков. Такое вот совмещение высокого с низменным.
Было-было отчего цокать языком и причитать: «Все и вся в этом мире стремится казаться не тем, чем является на самом деле. Все и вся: и мысли, и ритуалы, и совы, и люди, и драконы. Неправильный мир. Ох неправильный».
И почему-то в качестве иллюстрации столь безрадостного положения дел вспомнился мне, заядлому киноману, тот эпизод из фильма «Матрица», где хакер Нео вынимает дискету с программой взлома полицейского автомобильного блокиратора из тайника, устроенного в книге «Симулякры и симуляция».
Промелькнули в голове кадры культового фильма, и после паузы недоумения побежали вслед за ними тугие мысли: через то, что книга, рассказывающая об обмане, сама оказалась обманкой, показана суть. И фильма. И - бери выше - мироустройства. Сильный ход. С учетом того, что все показанное в эпизоде суть иллюзия подключенного к Матрице мозга - очень сильный. А если вспомнить, что и сама эта иллюзия является экранизированной придумкой братьев Вачовски, - вообще улет.
Не знаю, до чего - до Первого слова или до Последнего - дошел бы я в этом праздном перебирании насаженных друг на друга иллюзий, но меня отвлекли.
Случилось вот что.
В ту минуту я проезжал мимо Музея этнографии и зодчества, что устроен под открытым небом на правом берегу Реки. Трасса на этом участке идет на подъем, да еще и с поворотом. Не самое простое, надо признать, место. А между тем сзади пристроился синий спортивный «ниссан», которого явно не устраивала моя низкая крейсерская скорость. Он несколько раз порывался нарушить двойную сплошную, но встречный поток был настолько плотным (горожане дружно потянулись на дачи), что у него ничего не выходило. Тогда он решил обогнать меня справа.
И пошел.
Но тут на обочину по дороге, ведущей к смотровой площадке, неожиданно съехал велосипедист. Скатился такой бодрый с горки и, повернув в сторону города, закрутил педалями. И вижу я - мать моя, Змея! - миг-другой - и будет трах-бабах. Я - бибикать, я - фарами мигать, я - задницей по креслу елозить, но яснее ясного - без вариантов. Тем более что водитель «ниссана» и не думал тормозить. Да хотя бы и думал - толку на второй-то космической?
И как зачастую бывает в минуту наивысшего напряжения, сделалось мне спокойно-спокойно. Жизнь - сумма мелких движений, меланхолично подумал я, выплюнул в окошко оливковую косточку и, разрядив кольцо на правом безымянном, отдал короткий приказ:
- Косточка, под откос. Точка.
На все, что случилось потом, ушли доли секунды, но для меня это было замедленное кино.
Луч освобожденной Силы подхватил мокрую косточку и по замысловатой траектории понес ее с огромной скоростью куда надо: она шаркнула по крыше «ниссана», ушла вниз и влево, а затем, пролетев по дуге, ударилась в переднее колесо велосипеда. Двухколесная таратайка резко дернулась вправо, прокатила еще два метра и воткнулась в кучу отсыпного щебня.
А дальше так.
Велик отскочил назад и погиб под колесами «ниссана», а физкультурник, вылетев из седла и перемахнув через кучу, благополучно приземлился в придорожные кусты.
Где-то в городе тревожно екнуло женское сердечко, подумалось мне. Быть может, даже не одно. А следом: через несколько лет среди сосен вырастет оливковое древо, вот люди удивятся.
Водитель «ниссана» и не подумал остановиться, напротив - набавил. И тут меня зло разобрало. Ну, думаю, держись теперь, гад!
И дал по газам.
Нагнал я его километра через четыре и, не снижая скорости, саданул так, что его левый задний фонарь вылетел из гнезда, как яйцо из перепуганной курицы.
Второго удара не понадобилось, гаденыш стал притормаживать.
Я тоже.
Хлопнули дверьми одновременно.
Подбежав, он замахнулся бейсбольной битой, но я отработал раньше - кастетом по ребрам. Выронив биту, паразит осел на асфальт.
Тут я пригляделся и, к своему удивлению, узнал в этом амбале с рыхлой рожей голема по имени Семен Мастак.
Вот чего до сих пор не пойму, так это того, зачем чернокнижники создают столь мутных существ. Пользы от них ноль, головной боли - до фигища. Однако создают. Глупый ли это вызов Творцу или тщеславное желание обзавестись приметой могущества, но, как только входит чернокнижник в силу и достигает уровня, на котором позволено применять формулу Элиезера из Вормса, тут же - шлеп-шлеп. тяп-ляп - создает себе бездушного помощника из всякого подручного хлама. Хорошо, когда при себе держит, это еще ладно, это еще для окружающих терпимо. Худо, когда голем без хозяина остается. Вот это вот - настоящая беда для всей округи. Брошенный хозяином голем - что пуля со смещенным центром тяжести: неизвестно, куда влетит, что натворит и откуда вылетит.
Семен Мастак - как раз такое бесхозное чучелко.
Сотворил его лет тридцать назад старик Самуилов Аль Самуил Ибн Самуилович - главный колдун 2-го поселка энергетиков. Сотворил, а сам куда-то сгинул. Говорят, вышел как-то раз на балкон поутру зарядку сделать, а жена через пять минут выглянула. - что за ересь? - нету старого горбуна. Только тапочки, подтяжки и гантели лежат. Что, куда - неизвестно. И с той поры как ушел Аль Самуил Ибн Самуилович, управы найти на Сеню нет никакой возможности. Даже у молотобойцев и у тех руки опускаются. Поймают другой раз, по голове примерно настучат, а он назавтра вновь грабит и насильничает. Пробовали магией усмирить, но что магия тому, у кого души нет? Щекотка. Остается только убить. Это, в принципе, возможно, но прежде нужно дождаться, когда он сам кого-нибудь убьет. Только тогда можно будет стереть букву «Е» в магическом слове ЕМЕТ, начертанном у него на макушке. А до этого - нельзя. Глупый, конечно, закон. Однако, как говорится, закон глуп, но он закон. К тому же надо принимать во внимание, что голем не просился в этот мир из небытия. Насильно притащили. И опять же забывать нельзя: зло творит он не со зла. Какое может быть зло-добро у того, у кого души нет? Не со зла буянит, от бездушия. Сомнительное, конечно, смягчающее обстоятельство, но все же.
Неожиданно быстро очухавшийся Мастак тоже меня опознал.
- Ах ты, гадье патлатое! - заорал он и вновь попытался огреть меня битой.
Увернувшись, я - ндыщ! - врезал ему ногой по челюсти. От души врезал. Было за что.
Подобрал отлетевшую биту (и откуда они только берутся в нашей неритмичной стране?), дождался, когда соберёт мутные гляделки в кучу, и поинтересовался:
- Как? Успокоился?
- Ах ты… - рванулся он было снова, но увидел, что я замахнулся его же оружием, и сдержал порыв.
- Ты чего, гопата ушастая, творишь? - спросил я.
- А ты, тля, чего? - задал он встречный вопрос и показал на покореженный зад своей тачки.
- А не фиг, - огрызнулся я.
Голем подскочил к машине, провел рукой по вмятине, взвыл от обиды и, обернувшись ко мне, заверещал:
- Ну ты, дракон, попал! Ну, тля, ты попал!
Я включил дурака:
- Куда попал?
- На бабки ты, дракон клепаный, попал.
- Ты что же, гопата ушастая, думаешь, ремонт оплачу?
- А то, тля.
- А ху-ху не хо-хо?
- Заплатишь, тля.
- Скорее ты мне.
- Ты, тля.
- Гаишников вызовем?
Голем, вспомнив велосипедиста, подавился заготовленной фразой, но уже через секунду гордо заявил:
- Грязь танков не боится.
Однако настаивать не стал.
А мне между тем в голову пришла забавная идея.
- Слышь, Сеня, - предложил я, - а давай как реальные пацаны: встанем в линию, два свистка в зенит и по газам. Я тебя сделаю - ты платишь. Ты меня сделаешь - я плачу. Слабо?
- Где, тля? - сразу загорелся голем. - Здесь?
Я покрутил пальцем у виска.
- Дурак, что ли?
- А тогда где, тля?
- Поворот на Бургазай знаешь?
- А то, тля.
- Вот от него и до упора. Кто шлагбаум первым поцелует, тот и король. Ага?
- Не вопрос, тля.
Через пятнадцать минут мы уже стояли на старте.
Он показал мне правую руку от сгиба и выше, я ему - средний палец в полный рост, и погнали.
Дорога к Бургазаю меня приятно удивила свежеуложенным асфальтом. Видимо, новые богатые, массово скупающие участки в поселке, озаботились и скинулись на благое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Не меняя сумрачного выражения лица, онгхтон обронил:
- Смешно.
И потянулся к бокалу.
- Им-то, брат, для чего все это? - смутившись, оттого что шутка не прошла, спросил я. - Про нас я понял, им зачем?
- У людей свои проблемы. Решают.
Видя, что мне этого ответа недостаточно, что я жду объяснений, Тнельх исправился:
- Слышал байку про обезьяну за печатной машинкой?
Я, разумеется, помнил, но уточнил:
- Это ты о той, где говорится, что если обезьяну не останавливать, то по теории вероятности она однажды напечатает «Я помню чудное мгновенье»?
- О той, о той, - закивал Тнельх. - Так вот. Насчет чудного мгновения. Существует воззрение, которому лично я склонен верить, что все пишущие люди - это такая коллективная обезьяна, которая должна написать нечто такое, через что людям будет даровано Спасение. Быть может, это даже будет всего лишь одно слово, но такое, что все ахнут. Ахнут, опомнятся и вырвутся в едином порыве из бездны страданий. А кто именно напишет это слово - великий мастер или начинающий графоман, никому не ведомо. Да, по сути, это все равно. Но очевидно - чем больше пишущих, тем больше вероятность, что чудо свершится.
- В начале было Слово, и в конце будет слово, - рассудил я. - Хотя и не верю я в чудеса, но пусть тогда пишут.
- Пусть. Они в своем праве.
Вновь наполнив бокалы, мы чокнулись и выпили за успех всех этих тщетных потуг. Почувствовав, что наступил момент, когда можно спросить о главном, я сказал:
- Еще хотел об одном спросить, брат.
- Спрашивай, - разрешил Тнельх.
- Как у вас, у онг…
Что-то помешало мне произнести слово «онгхтон», я начал заново и политкорректно:
- Как у вас, обретших иные таланты…
Захмелевший Тнельх возмутился:
- Чего, брат, выделываешься? Онгхтон я. Онгхтоном и называй.
- Хорошо, - согласился я, - онгхтон так онгхтон. Скажи, онгхтон, как у вас, онгхтонов, обстоит дело с любовью?
- В принятом у людей смысле? - уточнил Тнельх, откинувшись на спинку стула.
- Ну да.
- Вот чего навалом, так уж этого. Хоть лопатой греби. Каждую весну - любовь-морковь и свист в ушах. Так уж наш мир устроен - все компенсируется. Иногда с лихвой. Только ну его все на фиг. Я все эти свои охи-вздохи готов отдать за одну Ночь Любви. А за Ночь Полета еще бы и приплатил.
- А какая она - любовь?
- Тебе химическую формулу или как?
- Или как.
- Смесь обожания, тоски и жалости в термоядерных пропорциях. Хочется разорвать грудь, спрятать любимого человечка себе под ребра и никому не отдавать. И еще - постоянно тянет смеяться и плакать. Одновременно - и смеяться, и плакать. Болезнь, короче. Порою, кстати, приводящая к летальному исходу. Вот такая она, любовь.
После этих его слов мы долго молчали, потом некоторое время обменивались какими-то незначительными фразами, перемежая их долгими паузами, которые становились все длиннее и длиннее. Вскоре они стали длинными до неприличия. Не зная, чем таким еще развеселить гостя, я стал поглядывать на часы, что не прошло мимо его внимания.
- Ты поезжай, брат, - сказал он. - У тебя дела, а мне торопиться некуда - рейс завтра в полдень. Посижу немного. Когда еще доведется такое увидеть.
И показал на запад, где солнце уже сползало за кардиограмму вершин, перемазав ее во все оттенки красного.
- Ты уверен, брат, что хочешь остаться? - переспросил я. Подумал, вдруг не так понял. Пойдут потом слухи, что Инспекторов ни во что не ставим. Будет неудобно.
Но Тхельм замахал руками:
- Езжай-езжай, я на такси доберусь. Не ребенок.
Было видно, что онгхтон действительно хочет остаться, хочет побыть на берегу великого Озера.
Видимо, на самом деле собрался тихо погрустить, топя прошлое в вине, а будущее - в закате, подумалось мне. В таком случае мешать не стоит.
Закинув в рот прощальную маслину, я положил под солонку деньги, встал из-за стола, крепко пожал протянутую руку и, не оглядываясь, направился к машине.
ГЛАВА 6
Мутузя за щекой оливковую косточку, я гнал сквозь навалившиеся сумерки на запах города и мучился вопросом, как теперь называть Ночь Знаний.
Исходя из того, что рассказал Тнельх, ее теперь следовало называть как-то иначе. Старое мое представление о сути базового драконьего таинства оказалось ложным, а я не из тех, кому по барабану, что на клетке, по которой бродит африканский лев, висит табличка «Буйвол».
Ничего оригинального на ум не приходило, решил остановиться на промежуточном варианте «Ночь Избавления от Знаний», а потом на свежую голову сочинить что-нибудь эдакое.
Пока же в голове была Хиросима.
Поведанное заезжим онгхтоном меня не то чтобы ошеломило (наставник вирм Акхт-Зуянц-Гожд научил меня, что все самое главное буду узнавать постепенно и походя), но, скажем так, основательно взбудоражило.
Больше прочего смутил заложенный в ритуал физиологический аспект. Всегда считал: посещение Храма Книги - это есть инициированный грамотной медитацией полет духа. Оказалось - не только. Оказалось, все как у людей. У них ведь тоже многое завязано на организм. К примеру: с одной стороны, Великий пост есть испытание духа, с другой - самоочищение от шлаков. Такое вот совмещение высокого с низменным.
Было-было отчего цокать языком и причитать: «Все и вся в этом мире стремится казаться не тем, чем является на самом деле. Все и вся: и мысли, и ритуалы, и совы, и люди, и драконы. Неправильный мир. Ох неправильный».
И почему-то в качестве иллюстрации столь безрадостного положения дел вспомнился мне, заядлому киноману, тот эпизод из фильма «Матрица», где хакер Нео вынимает дискету с программой взлома полицейского автомобильного блокиратора из тайника, устроенного в книге «Симулякры и симуляция».
Промелькнули в голове кадры культового фильма, и после паузы недоумения побежали вслед за ними тугие мысли: через то, что книга, рассказывающая об обмане, сама оказалась обманкой, показана суть. И фильма. И - бери выше - мироустройства. Сильный ход. С учетом того, что все показанное в эпизоде суть иллюзия подключенного к Матрице мозга - очень сильный. А если вспомнить, что и сама эта иллюзия является экранизированной придумкой братьев Вачовски, - вообще улет.
Не знаю, до чего - до Первого слова или до Последнего - дошел бы я в этом праздном перебирании насаженных друг на друга иллюзий, но меня отвлекли.
Случилось вот что.
В ту минуту я проезжал мимо Музея этнографии и зодчества, что устроен под открытым небом на правом берегу Реки. Трасса на этом участке идет на подъем, да еще и с поворотом. Не самое простое, надо признать, место. А между тем сзади пристроился синий спортивный «ниссан», которого явно не устраивала моя низкая крейсерская скорость. Он несколько раз порывался нарушить двойную сплошную, но встречный поток был настолько плотным (горожане дружно потянулись на дачи), что у него ничего не выходило. Тогда он решил обогнать меня справа.
И пошел.
Но тут на обочину по дороге, ведущей к смотровой площадке, неожиданно съехал велосипедист. Скатился такой бодрый с горки и, повернув в сторону города, закрутил педалями. И вижу я - мать моя, Змея! - миг-другой - и будет трах-бабах. Я - бибикать, я - фарами мигать, я - задницей по креслу елозить, но яснее ясного - без вариантов. Тем более что водитель «ниссана» и не думал тормозить. Да хотя бы и думал - толку на второй-то космической?
И как зачастую бывает в минуту наивысшего напряжения, сделалось мне спокойно-спокойно. Жизнь - сумма мелких движений, меланхолично подумал я, выплюнул в окошко оливковую косточку и, разрядив кольцо на правом безымянном, отдал короткий приказ:
- Косточка, под откос. Точка.
На все, что случилось потом, ушли доли секунды, но для меня это было замедленное кино.
Луч освобожденной Силы подхватил мокрую косточку и по замысловатой траектории понес ее с огромной скоростью куда надо: она шаркнула по крыше «ниссана», ушла вниз и влево, а затем, пролетев по дуге, ударилась в переднее колесо велосипеда. Двухколесная таратайка резко дернулась вправо, прокатила еще два метра и воткнулась в кучу отсыпного щебня.
А дальше так.
Велик отскочил назад и погиб под колесами «ниссана», а физкультурник, вылетев из седла и перемахнув через кучу, благополучно приземлился в придорожные кусты.
Где-то в городе тревожно екнуло женское сердечко, подумалось мне. Быть может, даже не одно. А следом: через несколько лет среди сосен вырастет оливковое древо, вот люди удивятся.
Водитель «ниссана» и не подумал остановиться, напротив - набавил. И тут меня зло разобрало. Ну, думаю, держись теперь, гад!
И дал по газам.
Нагнал я его километра через четыре и, не снижая скорости, саданул так, что его левый задний фонарь вылетел из гнезда, как яйцо из перепуганной курицы.
Второго удара не понадобилось, гаденыш стал притормаживать.
Я тоже.
Хлопнули дверьми одновременно.
Подбежав, он замахнулся бейсбольной битой, но я отработал раньше - кастетом по ребрам. Выронив биту, паразит осел на асфальт.
Тут я пригляделся и, к своему удивлению, узнал в этом амбале с рыхлой рожей голема по имени Семен Мастак.
Вот чего до сих пор не пойму, так это того, зачем чернокнижники создают столь мутных существ. Пользы от них ноль, головной боли - до фигища. Однако создают. Глупый ли это вызов Творцу или тщеславное желание обзавестись приметой могущества, но, как только входит чернокнижник в силу и достигает уровня, на котором позволено применять формулу Элиезера из Вормса, тут же - шлеп-шлеп. тяп-ляп - создает себе бездушного помощника из всякого подручного хлама. Хорошо, когда при себе держит, это еще ладно, это еще для окружающих терпимо. Худо, когда голем без хозяина остается. Вот это вот - настоящая беда для всей округи. Брошенный хозяином голем - что пуля со смещенным центром тяжести: неизвестно, куда влетит, что натворит и откуда вылетит.
Семен Мастак - как раз такое бесхозное чучелко.
Сотворил его лет тридцать назад старик Самуилов Аль Самуил Ибн Самуилович - главный колдун 2-го поселка энергетиков. Сотворил, а сам куда-то сгинул. Говорят, вышел как-то раз на балкон поутру зарядку сделать, а жена через пять минут выглянула. - что за ересь? - нету старого горбуна. Только тапочки, подтяжки и гантели лежат. Что, куда - неизвестно. И с той поры как ушел Аль Самуил Ибн Самуилович, управы найти на Сеню нет никакой возможности. Даже у молотобойцев и у тех руки опускаются. Поймают другой раз, по голове примерно настучат, а он назавтра вновь грабит и насильничает. Пробовали магией усмирить, но что магия тому, у кого души нет? Щекотка. Остается только убить. Это, в принципе, возможно, но прежде нужно дождаться, когда он сам кого-нибудь убьет. Только тогда можно будет стереть букву «Е» в магическом слове ЕМЕТ, начертанном у него на макушке. А до этого - нельзя. Глупый, конечно, закон. Однако, как говорится, закон глуп, но он закон. К тому же надо принимать во внимание, что голем не просился в этот мир из небытия. Насильно притащили. И опять же забывать нельзя: зло творит он не со зла. Какое может быть зло-добро у того, у кого души нет? Не со зла буянит, от бездушия. Сомнительное, конечно, смягчающее обстоятельство, но все же.
Неожиданно быстро очухавшийся Мастак тоже меня опознал.
- Ах ты, гадье патлатое! - заорал он и вновь попытался огреть меня битой.
Увернувшись, я - ндыщ! - врезал ему ногой по челюсти. От души врезал. Было за что.
Подобрал отлетевшую биту (и откуда они только берутся в нашей неритмичной стране?), дождался, когда соберёт мутные гляделки в кучу, и поинтересовался:
- Как? Успокоился?
- Ах ты… - рванулся он было снова, но увидел, что я замахнулся его же оружием, и сдержал порыв.
- Ты чего, гопата ушастая, творишь? - спросил я.
- А ты, тля, чего? - задал он встречный вопрос и показал на покореженный зад своей тачки.
- А не фиг, - огрызнулся я.
Голем подскочил к машине, провел рукой по вмятине, взвыл от обиды и, обернувшись ко мне, заверещал:
- Ну ты, дракон, попал! Ну, тля, ты попал!
Я включил дурака:
- Куда попал?
- На бабки ты, дракон клепаный, попал.
- Ты что же, гопата ушастая, думаешь, ремонт оплачу?
- А то, тля.
- А ху-ху не хо-хо?
- Заплатишь, тля.
- Скорее ты мне.
- Ты, тля.
- Гаишников вызовем?
Голем, вспомнив велосипедиста, подавился заготовленной фразой, но уже через секунду гордо заявил:
- Грязь танков не боится.
Однако настаивать не стал.
А мне между тем в голову пришла забавная идея.
- Слышь, Сеня, - предложил я, - а давай как реальные пацаны: встанем в линию, два свистка в зенит и по газам. Я тебя сделаю - ты платишь. Ты меня сделаешь - я плачу. Слабо?
- Где, тля? - сразу загорелся голем. - Здесь?
Я покрутил пальцем у виска.
- Дурак, что ли?
- А тогда где, тля?
- Поворот на Бургазай знаешь?
- А то, тля.
- Вот от него и до упора. Кто шлагбаум первым поцелует, тот и король. Ага?
- Не вопрос, тля.
Через пятнадцать минут мы уже стояли на старте.
Он показал мне правую руку от сгиба и выше, я ему - средний палец в полный рост, и погнали.
Дорога к Бургазаю меня приятно удивила свежеуложенным асфальтом. Видимо, новые богатые, массово скупающие участки в поселке, озаботились и скинулись на благое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55