Что поделывают ангараканцы?
— Мурги все еще не могут прийти в себя после смерти Таур-Ургаса, — рассмеялся Белдин. — Он полностью сошел с ума, но держал их всех в кулаке, пока Хо-Хэг не разрубил его саблей пополам. Его сын Ургит — никудышный король. Его вряд ли будут слушаться. Западные гролимы уже не способны действовать. Ктучик мертв, Торак мертв, и гролимам остается лишь смотреть на стены или плевать в потолок. По-моему, сообщество мургов на грани полного развала.
— Замечательно. Я всю жизнь считал одной из своих главных задач избавить мир от мургов.
— Я бы не торопился праздновать победу, — хмуро возразил Белдин. — После того как до Закета дошла весть о том, что Белгарион убил Торака, он перестал делать вид, что все ангараканцы едины, и повел своих маллорейцев на Рэк-Госку. Он от него камня на камне не оставил.
Белгарат пожал плечами.
— В этом городе все равно не было ничего хорошего.
— Сейчас в нем еще меньше хорошего. Закет, кажется, считает, что чем больше людей распнешь и посадишь на кол, тем другие будут умнее. Он украсил этими наглядными пособиями то, что осталось от стен Рэк-Госку. Куда бы он ни отправился в Хтол-Мургосе, он всюду оставляет за собой кресты и колы.
— По-моему, я способен стоически перенести известия о бедствиях мургов, — с шутливым почтением ответил Белгарат.
— А по-моему, тебе следует трезво оценить ситуацию, Белгарат, — ворчливо отозвался горбун. — С мургами мы, может быть, и сами справились, но люди неспроста говорят о «бесчисленных ордах безграничной Маллореи». У Закета очень большая армия, и он контролирует большую часть портов на Восточном побережье, так что он может переправить столько войск, сколько захочет. Если ему удастся стереть мургов с лица земли, то он и его уставшие от безделья солдаты окажутся на южных подступах к нам. Закету, видимо, уже приходят в голову подобные мысли.
Белгарат хмыкнул.
— Когда придет время, тогда об этом и побеспокоимся.
— Да, кстати, — вдруг с ироничной усмешкой произнес Белдин. — Я выяснил, что значит этот апостроф перед его именем.
— Чьим именем?
— Закета. Ты не поверишь, но он указывает на слово «Каль».
— Каль Закет? — Белгарат недоверчиво уставился на него.
— Возмутительно, правда? — хихикнул Белдин. — Как я догадываюсь, у маллорейских императоров сразу после битвы при Во-Мимбре появилось тайное желание присвоить себе этот титул, но они всегда боялись, что Торак может пробудиться и наказать их за подобные притязания. А теперь, когда он умер, очень многие маллорейцы называют своего правителя Каль Закет — по крайней мере те из них, кто хочет сохранить голову на плечах.
— А что значит «Каль»? — поинтересовался Эрранд.
— Это ангаракское слово, которое значит «король и бог», — объяснил Белгарат. — Пять столетий назад Торак сместил маллорейского императора и самолично повел свое войско на Запад. Все ангараканцы — мурги, надракийцы и таллы, а также маллорейцы — называли его Каль Торак.
— И что произошло потом? — с любопытством спросил Эрранд. — Я хочу сказать, когда Каль Торак покорил Запад?
Белгарат передернулся.
— Это очень давняя история.
— Но ее все равно можно рассказать, — ответил Эрранд.
Белдин пронзил Белгарата острым взглядом.
— Как он тебя, а?
Белгарат задумчиво взглянул на Эрранда.
— Ну ладно, — сказал он, — короче говоря, Каль Торак завоевал Драснию, восемь лет держал в осаде Алгарийскую крепость и прошел через Улголанд к равнинам Арендии. Западные королевства встретили его в Во-Мимбре, и он был сражен в единоборстве с Брендом, ривским сенешалем.
— Но не убит.
— Нет. Не убит. Бренд разрубил его голову мечом, но не убил. Торак погрузился в сон до тех пор, пока на трон в Риве не сел другой король.
— Это был Белгарион, — подсказал Эрранд.
— Правильно. Ты знаешь, что потом произошло. Ты сам там был.
Эрранд вздохнул.
— Да, — печально проговорил он.
Белгарат снова обратился к Белдину.
— Ну ладно, — сказал он. — И что же происходит в Маллорее?
— Да почти все как всегда, — ответил Белдин, отхлебнув эля и громоподобно рыгнув. — Бюрократия — тот клей, на котором все держится. В Мельсене и Мал-Зэте по-прежнему плетутся интриги и заговоры. В Каранде, Даршиве и Гандахаре назревает восстание, а гролимы все еще боятся приблизиться к Келлю.
— Значит, гролимская маллорейская церковь все еще действует? — В голосе Белгарата слышалось удивление. — Я думал, что светская власть предприняла те же шаги, что и в Мишрак-ак-Тулле. Как я понимаю, таллы уже начали жечь костры с гролимами вместо дров.
— Каль Закет отдал приказания в Мал-Зэт, — объяснил ему Белдин, — и армия вмешалась, чтобы остановить кровопролитие. В конце концов, если ты объявляешь себя императором и богом, тебе нужна церковь. А Закет, видимо, думает, что сподручней использовать уже существующую.
— А что об этом думает Урвон?
— Урвон сейчас вообще притих. До прихода армии маллорейцы отменно развлекались, подвешивая гролимов на железных крючьях. Урвон сейчас сидит в Мал-Яске и не высовывается. Я подозреваю, что его императорское величество, Каль Закет, оставил его в живых только по недосмотру. Урвон скользкий тип, но он не дурак.
— Я с ним никогда не встречался.
— Ты ничего не потерял, — хмуро произнес Белдин. Он протянул кружку. — Не хочешь еще плеснуть?
— Ты так у меня весь эль выпьешь, Белдин.
— Тогда ты украдешь еще. Близнецы никогда не запирают двери. В общем, Урвон — ученик Торака, так же, как Ктучик и Зедар. Он, однако, не обладает ни одним из их достоинств.
— У них нет никаких достоинств, — отвечал Белгарат, протягивая ему наполненную до краев кружку.
— По сравнению с Урвоном есть. Он прирожденный блюдолиз и подхалим несчастный. Даже Торак его презирал. Но, подобно всем людям с этими очаровательными чертами характера, как только он немного дорвался до власти, то сделался абсолютно невменяемым. Ему мало поклонов в знак уважения; он хочет, чтобы перед ним падали ниц.
— Ты его, как видно, недолюбливаешь, — заметил Белгарат.
— Я терпеть не могу этого рябого ублюдка.
— Рябого?
— У него на лице и на руках есть абсолютно бесцветные участки кожи, видимо, у него какое-то серьезное заболевание — он весь покрыт пятнами. Меня тоже кое-кто считает уродом, но Урвон способен даже тролля напугать до смерти. В любом случае, если Каль Закет вздумает сделать гролимскую церковь государственной религией и выбить на алтарях вместо лица Торака свое, ему для начала придется иметь дело с Урвоном, а Урвон не вылезает из своей норы в Мал-Яске, со всех сторон окруженный гролимами. Закет не сможет до него добраться. Даже мне не удается к нему приблизиться. Я пытаюсь это сделать где-то раз в сто лет в надежде, что кто-нибудь из его стражи потеряет бдительность и мне посчастливится запустить ему в кишки железный крюк. Но больше всего я хотел бы повозить его мордой по раскаленным углям.
Белгарата удивила злоба, которой пылал горбун.
— Так это все, чем он занимается? Сидит, затаившись, в Мал-Яске?
— Если бы! Урвон даже во сне плетет интриги и строит заговоры. Последние полтора года, с тех пор как Белгарион пронзил мечом Торака, Урвон только и делает, что сеет повсюду смуту, пытаясь сохранить то, что осталось от его церкви. Существуют какие-то древние полуистлевшие предсказания — гролимы называют их пророчествами — в местечке под названием Ашаба в Карандийских горах. Урвон раскопал их и теперь истолковывает по-своему. По его понятиям, они предсказывают возвращение Торака — будто бы он не умер, а воскреснет или переродится.
Белгарат фыркнул.
— Какая чушь!
— Конечно, чушь, но он же должен был что-то предпринять. Гролимская церковь билась в конвульсиях, как обезглавленная змея, а Закет готов был всех схватить за горло, лишь бы сделать так, чтобы каждый поклон каждого ангараканца был адресован только ему. Урвон позаботился о том, чтобы почти не сохранилось копий этих ашабских пророчеств, и теперь он придумывает всякую околесицу, утверждая, что вычитал это в древней книге. Вот что, вероятно, удерживает Закета от решительных действий, а возможно, император просто переусердствовал в своем стремлении украсить каждое встречающееся ему на пути дерево одним-двумя мургами.
— Тебе не трудно было передвигаться по Маллорее?
Белдин оскорбленно фыркнул.
— Нет, конечно. Никому не приходит в голову вглядываться в лицо калеки. Большинство людей даже не скажут, из Алорны я или Мараги. Они ничего не видят, кроме моего горба. — Он поднялся со стула, подошел к бочонку и снова наполнил кружку. — Белгарат, — с очень серьезным видом произнес он, — название Ктраг-Сардиус тебе что-нибудь говорит?
— Сардиус? Ты хочешь сказать, сардоникс?
Белдин пожал плечами.
— Маллорейские гролимы называют это Ктраг-Сардиус. А в чем разница?
— Сардоникс — это драгоценный камень оранжевого цвета с молочно-белыми прожилками. Не то чтобы он очень редкий или очень привлекательный.
— Это как-то не очень согласуется с тем, что я слышал про него от маллорейцев. — Белдин нахмурился. — По тому, как они произносят слово «Ктраг-Сардиус», я понял, что это единственный в своем роде камень и что он обладает каким-то могуществом.
— Какого рода могуществом?
— Точно сказать не могу. Все, что я сумел понять, это то, что любой гролим в Маллорее продаст свою душу за возможность держать его в руках.
— А может, это просто какой-то внутренний символ, связанный с борьбой за власть, которая там происходит?
— Возможно, и так, но почему его тогда называют Ктраг-Сардиус? Помнишь, они называли Шар Алдура Ктраг-Яска? Должна же быть какая-то связь между Ктраг-Сардиусом и Ктраг-Яской, верно? А если она существует, то нам следует ее поискать.
Белгарат долго глядел на него, а потом вздохнул.
— Я надеялся, что после смерти Торака мы сможем немного отдохнуть.
— У тебя был на это целый год, — возразил Белдин. — Еще немного — и ты совсем закиснешь.
— Иногда ты бываешь просто несносным, тебе об этом говорили?
Белдин, плотно сжав губы, отвратительно хмыкнул.
— Да, — согласился он. — И не раз.
На следующее утро Белгарат начал разбирать огромную кучу сваленных в беспорядке пергаментных свитков, пытаясь привести в систему вековой хаос. Эрранд какое-то время молча наблюдал за стариком, а потом переместился к окну. В миле от них возвышалась еще одна стройная башня, выглядевшая спокойно и безмятежно.
— Можно я погуляю? — спросил он у Белгарата.
— Что? Да, конечно. Только далеко не убегай.
— Не убегу, — пообещал Эрранд, выходя на площадку, откуда в прохладную темноту спускалась винтовая лестница.
Утреннее солнце бросало косые лучи на покрытые росой луга, а в сладковатом воздухе пели и кружились жаворонки. Бурый кролик выпрыгнул из густой травы и преспокойно уставился на Эрранда. Затем он уселся на задние лапки, а передними принялся скрести свои длинные уши.
Но Эрранд вышел из башни не затем, чтобы просто поразмяться или поглядеть на кроликов. У него была определенная цель, и он решительно зашагал по зеленому росистому лугу в направлении башни, которую видел у Белгарата из окна.
Он не рассчитал, что будет роса, и к тому времени, когда он приблизился к одиноко стоявшей башне, ноги его отяжелели от сырости. Он несколько раз обошел вокруг каменного строения, хлюпая ногами в промокших сапогах.
— Я все ждал, когда же ты придешь, — раздался ровный голос.
— Я был занят — помогал Белгарату, — извинился Эрранд.
— А ему была нужна помощь?
— Трудно начинать что-то делать в одиночку.
— Хочешь подняться?
— Если можно.
— Дверь с другой стороны.
Эрранд обошел башню и обнаружил вывернутый из стены камень, за которым скрывалась дверь. Он вошел в башню и поднялся вверх по лестнице.
Комната на верху башни была похожа на комнату Белгарата, но все же между ними существовали определенные различия. Так же, как и в башне Белгарата, здесь был очаг, в котором плясали языки пламени, но огонь горел сам по себе, без дров. Сама комната казалась до странности пустой, поскольку владелец этой башни хранил свою утварь, инструменты и пергаменты в воображаемом месте, откуда он при необходимости мог их извлечь.
Владелец башни сидел у очага. У него были белоснежные волосы и борода, плечи покрывал просторный голубой плащ.
— Подойди к огню и высуши ноги, мальчик, — мягко произнес он.
— Спасибо, — отвечал Эрранд.
— Как дела у Полгары?
— Очень хорошо, — сказал Эрранд. — Она счастлива. По-моему, ей нравится семейная жизнь. — Он придвинулся поближе к огню.
— Не сожги сапоги.
— Я осторожно.
— Хочешь позавтракать?
— Было бы здорово. Белгарат иногда об этих вещах забывает.
— Еда на столе.
Эрранд поглядел на стол, на котором появился горшок с горячей кашей, которого там раньше не было.
— Спасибо, — поблагодарил он, подойдя к столу и придвинув стул.
— Ты пришел о чем-то поговорить?
— Нет, — ответил Эрранд, взяв ложку и принимаясь за кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Мурги все еще не могут прийти в себя после смерти Таур-Ургаса, — рассмеялся Белдин. — Он полностью сошел с ума, но держал их всех в кулаке, пока Хо-Хэг не разрубил его саблей пополам. Его сын Ургит — никудышный король. Его вряд ли будут слушаться. Западные гролимы уже не способны действовать. Ктучик мертв, Торак мертв, и гролимам остается лишь смотреть на стены или плевать в потолок. По-моему, сообщество мургов на грани полного развала.
— Замечательно. Я всю жизнь считал одной из своих главных задач избавить мир от мургов.
— Я бы не торопился праздновать победу, — хмуро возразил Белдин. — После того как до Закета дошла весть о том, что Белгарион убил Торака, он перестал делать вид, что все ангараканцы едины, и повел своих маллорейцев на Рэк-Госку. Он от него камня на камне не оставил.
Белгарат пожал плечами.
— В этом городе все равно не было ничего хорошего.
— Сейчас в нем еще меньше хорошего. Закет, кажется, считает, что чем больше людей распнешь и посадишь на кол, тем другие будут умнее. Он украсил этими наглядными пособиями то, что осталось от стен Рэк-Госку. Куда бы он ни отправился в Хтол-Мургосе, он всюду оставляет за собой кресты и колы.
— По-моему, я способен стоически перенести известия о бедствиях мургов, — с шутливым почтением ответил Белгарат.
— А по-моему, тебе следует трезво оценить ситуацию, Белгарат, — ворчливо отозвался горбун. — С мургами мы, может быть, и сами справились, но люди неспроста говорят о «бесчисленных ордах безграничной Маллореи». У Закета очень большая армия, и он контролирует большую часть портов на Восточном побережье, так что он может переправить столько войск, сколько захочет. Если ему удастся стереть мургов с лица земли, то он и его уставшие от безделья солдаты окажутся на южных подступах к нам. Закету, видимо, уже приходят в голову подобные мысли.
Белгарат хмыкнул.
— Когда придет время, тогда об этом и побеспокоимся.
— Да, кстати, — вдруг с ироничной усмешкой произнес Белдин. — Я выяснил, что значит этот апостроф перед его именем.
— Чьим именем?
— Закета. Ты не поверишь, но он указывает на слово «Каль».
— Каль Закет? — Белгарат недоверчиво уставился на него.
— Возмутительно, правда? — хихикнул Белдин. — Как я догадываюсь, у маллорейских императоров сразу после битвы при Во-Мимбре появилось тайное желание присвоить себе этот титул, но они всегда боялись, что Торак может пробудиться и наказать их за подобные притязания. А теперь, когда он умер, очень многие маллорейцы называют своего правителя Каль Закет — по крайней мере те из них, кто хочет сохранить голову на плечах.
— А что значит «Каль»? — поинтересовался Эрранд.
— Это ангаракское слово, которое значит «король и бог», — объяснил Белгарат. — Пять столетий назад Торак сместил маллорейского императора и самолично повел свое войско на Запад. Все ангараканцы — мурги, надракийцы и таллы, а также маллорейцы — называли его Каль Торак.
— И что произошло потом? — с любопытством спросил Эрранд. — Я хочу сказать, когда Каль Торак покорил Запад?
Белгарат передернулся.
— Это очень давняя история.
— Но ее все равно можно рассказать, — ответил Эрранд.
Белдин пронзил Белгарата острым взглядом.
— Как он тебя, а?
Белгарат задумчиво взглянул на Эрранда.
— Ну ладно, — сказал он, — короче говоря, Каль Торак завоевал Драснию, восемь лет держал в осаде Алгарийскую крепость и прошел через Улголанд к равнинам Арендии. Западные королевства встретили его в Во-Мимбре, и он был сражен в единоборстве с Брендом, ривским сенешалем.
— Но не убит.
— Нет. Не убит. Бренд разрубил его голову мечом, но не убил. Торак погрузился в сон до тех пор, пока на трон в Риве не сел другой король.
— Это был Белгарион, — подсказал Эрранд.
— Правильно. Ты знаешь, что потом произошло. Ты сам там был.
Эрранд вздохнул.
— Да, — печально проговорил он.
Белгарат снова обратился к Белдину.
— Ну ладно, — сказал он. — И что же происходит в Маллорее?
— Да почти все как всегда, — ответил Белдин, отхлебнув эля и громоподобно рыгнув. — Бюрократия — тот клей, на котором все держится. В Мельсене и Мал-Зэте по-прежнему плетутся интриги и заговоры. В Каранде, Даршиве и Гандахаре назревает восстание, а гролимы все еще боятся приблизиться к Келлю.
— Значит, гролимская маллорейская церковь все еще действует? — В голосе Белгарата слышалось удивление. — Я думал, что светская власть предприняла те же шаги, что и в Мишрак-ак-Тулле. Как я понимаю, таллы уже начали жечь костры с гролимами вместо дров.
— Каль Закет отдал приказания в Мал-Зэт, — объяснил ему Белдин, — и армия вмешалась, чтобы остановить кровопролитие. В конце концов, если ты объявляешь себя императором и богом, тебе нужна церковь. А Закет, видимо, думает, что сподручней использовать уже существующую.
— А что об этом думает Урвон?
— Урвон сейчас вообще притих. До прихода армии маллорейцы отменно развлекались, подвешивая гролимов на железных крючьях. Урвон сейчас сидит в Мал-Яске и не высовывается. Я подозреваю, что его императорское величество, Каль Закет, оставил его в живых только по недосмотру. Урвон скользкий тип, но он не дурак.
— Я с ним никогда не встречался.
— Ты ничего не потерял, — хмуро произнес Белдин. Он протянул кружку. — Не хочешь еще плеснуть?
— Ты так у меня весь эль выпьешь, Белдин.
— Тогда ты украдешь еще. Близнецы никогда не запирают двери. В общем, Урвон — ученик Торака, так же, как Ктучик и Зедар. Он, однако, не обладает ни одним из их достоинств.
— У них нет никаких достоинств, — отвечал Белгарат, протягивая ему наполненную до краев кружку.
— По сравнению с Урвоном есть. Он прирожденный блюдолиз и подхалим несчастный. Даже Торак его презирал. Но, подобно всем людям с этими очаровательными чертами характера, как только он немного дорвался до власти, то сделался абсолютно невменяемым. Ему мало поклонов в знак уважения; он хочет, чтобы перед ним падали ниц.
— Ты его, как видно, недолюбливаешь, — заметил Белгарат.
— Я терпеть не могу этого рябого ублюдка.
— Рябого?
— У него на лице и на руках есть абсолютно бесцветные участки кожи, видимо, у него какое-то серьезное заболевание — он весь покрыт пятнами. Меня тоже кое-кто считает уродом, но Урвон способен даже тролля напугать до смерти. В любом случае, если Каль Закет вздумает сделать гролимскую церковь государственной религией и выбить на алтарях вместо лица Торака свое, ему для начала придется иметь дело с Урвоном, а Урвон не вылезает из своей норы в Мал-Яске, со всех сторон окруженный гролимами. Закет не сможет до него добраться. Даже мне не удается к нему приблизиться. Я пытаюсь это сделать где-то раз в сто лет в надежде, что кто-нибудь из его стражи потеряет бдительность и мне посчастливится запустить ему в кишки железный крюк. Но больше всего я хотел бы повозить его мордой по раскаленным углям.
Белгарата удивила злоба, которой пылал горбун.
— Так это все, чем он занимается? Сидит, затаившись, в Мал-Яске?
— Если бы! Урвон даже во сне плетет интриги и строит заговоры. Последние полтора года, с тех пор как Белгарион пронзил мечом Торака, Урвон только и делает, что сеет повсюду смуту, пытаясь сохранить то, что осталось от его церкви. Существуют какие-то древние полуистлевшие предсказания — гролимы называют их пророчествами — в местечке под названием Ашаба в Карандийских горах. Урвон раскопал их и теперь истолковывает по-своему. По его понятиям, они предсказывают возвращение Торака — будто бы он не умер, а воскреснет или переродится.
Белгарат фыркнул.
— Какая чушь!
— Конечно, чушь, но он же должен был что-то предпринять. Гролимская церковь билась в конвульсиях, как обезглавленная змея, а Закет готов был всех схватить за горло, лишь бы сделать так, чтобы каждый поклон каждого ангараканца был адресован только ему. Урвон позаботился о том, чтобы почти не сохранилось копий этих ашабских пророчеств, и теперь он придумывает всякую околесицу, утверждая, что вычитал это в древней книге. Вот что, вероятно, удерживает Закета от решительных действий, а возможно, император просто переусердствовал в своем стремлении украсить каждое встречающееся ему на пути дерево одним-двумя мургами.
— Тебе не трудно было передвигаться по Маллорее?
Белдин оскорбленно фыркнул.
— Нет, конечно. Никому не приходит в голову вглядываться в лицо калеки. Большинство людей даже не скажут, из Алорны я или Мараги. Они ничего не видят, кроме моего горба. — Он поднялся со стула, подошел к бочонку и снова наполнил кружку. — Белгарат, — с очень серьезным видом произнес он, — название Ктраг-Сардиус тебе что-нибудь говорит?
— Сардиус? Ты хочешь сказать, сардоникс?
Белдин пожал плечами.
— Маллорейские гролимы называют это Ктраг-Сардиус. А в чем разница?
— Сардоникс — это драгоценный камень оранжевого цвета с молочно-белыми прожилками. Не то чтобы он очень редкий или очень привлекательный.
— Это как-то не очень согласуется с тем, что я слышал про него от маллорейцев. — Белдин нахмурился. — По тому, как они произносят слово «Ктраг-Сардиус», я понял, что это единственный в своем роде камень и что он обладает каким-то могуществом.
— Какого рода могуществом?
— Точно сказать не могу. Все, что я сумел понять, это то, что любой гролим в Маллорее продаст свою душу за возможность держать его в руках.
— А может, это просто какой-то внутренний символ, связанный с борьбой за власть, которая там происходит?
— Возможно, и так, но почему его тогда называют Ктраг-Сардиус? Помнишь, они называли Шар Алдура Ктраг-Яска? Должна же быть какая-то связь между Ктраг-Сардиусом и Ктраг-Яской, верно? А если она существует, то нам следует ее поискать.
Белгарат долго глядел на него, а потом вздохнул.
— Я надеялся, что после смерти Торака мы сможем немного отдохнуть.
— У тебя был на это целый год, — возразил Белдин. — Еще немного — и ты совсем закиснешь.
— Иногда ты бываешь просто несносным, тебе об этом говорили?
Белдин, плотно сжав губы, отвратительно хмыкнул.
— Да, — согласился он. — И не раз.
На следующее утро Белгарат начал разбирать огромную кучу сваленных в беспорядке пергаментных свитков, пытаясь привести в систему вековой хаос. Эрранд какое-то время молча наблюдал за стариком, а потом переместился к окну. В миле от них возвышалась еще одна стройная башня, выглядевшая спокойно и безмятежно.
— Можно я погуляю? — спросил он у Белгарата.
— Что? Да, конечно. Только далеко не убегай.
— Не убегу, — пообещал Эрранд, выходя на площадку, откуда в прохладную темноту спускалась винтовая лестница.
Утреннее солнце бросало косые лучи на покрытые росой луга, а в сладковатом воздухе пели и кружились жаворонки. Бурый кролик выпрыгнул из густой травы и преспокойно уставился на Эрранда. Затем он уселся на задние лапки, а передними принялся скрести свои длинные уши.
Но Эрранд вышел из башни не затем, чтобы просто поразмяться или поглядеть на кроликов. У него была определенная цель, и он решительно зашагал по зеленому росистому лугу в направлении башни, которую видел у Белгарата из окна.
Он не рассчитал, что будет роса, и к тому времени, когда он приблизился к одиноко стоявшей башне, ноги его отяжелели от сырости. Он несколько раз обошел вокруг каменного строения, хлюпая ногами в промокших сапогах.
— Я все ждал, когда же ты придешь, — раздался ровный голос.
— Я был занят — помогал Белгарату, — извинился Эрранд.
— А ему была нужна помощь?
— Трудно начинать что-то делать в одиночку.
— Хочешь подняться?
— Если можно.
— Дверь с другой стороны.
Эрранд обошел башню и обнаружил вывернутый из стены камень, за которым скрывалась дверь. Он вошел в башню и поднялся вверх по лестнице.
Комната на верху башни была похожа на комнату Белгарата, но все же между ними существовали определенные различия. Так же, как и в башне Белгарата, здесь был очаг, в котором плясали языки пламени, но огонь горел сам по себе, без дров. Сама комната казалась до странности пустой, поскольку владелец этой башни хранил свою утварь, инструменты и пергаменты в воображаемом месте, откуда он при необходимости мог их извлечь.
Владелец башни сидел у очага. У него были белоснежные волосы и борода, плечи покрывал просторный голубой плащ.
— Подойди к огню и высуши ноги, мальчик, — мягко произнес он.
— Спасибо, — отвечал Эрранд.
— Как дела у Полгары?
— Очень хорошо, — сказал Эрранд. — Она счастлива. По-моему, ей нравится семейная жизнь. — Он придвинулся поближе к огню.
— Не сожги сапоги.
— Я осторожно.
— Хочешь позавтракать?
— Было бы здорово. Белгарат иногда об этих вещах забывает.
— Еда на столе.
Эрранд поглядел на стол, на котором появился горшок с горячей кашей, которого там раньше не было.
— Спасибо, — поблагодарил он, подойдя к столу и придвинув стул.
— Ты пришел о чем-то поговорить?
— Нет, — ответил Эрранд, взяв ложку и принимаясь за кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57