Белгарат победил в поединке Зедара и замуровал его в скалы глубоко под землей. Но к тому времени Торак уже полностью пробудился. Две Неизбежности, с начала времен противопоставленные друг другу, встретились на развалинах Города Ночи.
И там, во Тьме, Гарион, Дитя Света, убил Торака, Дитя Тьмы, пылающим Ривским мечом, и темное пророчество ушло в небытие.
За телом Торака пришли Ул и шесть оставшихся богов. И Полгара умоляла их вернуть Дарника к жизни. Они с неохотой согласились. Но так как ей пока не подобало превосходить Дарника в способностях, они наградили его даром волшебства.
Затем они вернулись в город Риву. Белгарион женился на Сенедре, а Полгара взяла в мужья Дарника. Шар снова занял свое место, чтобы охранять Запад. И война богов, королей и народов, длившаяся семь тысячелетий, закончилась.
Так думали люди.
Часть первая
ДОЛИНА АЛДУРА
Глава 1
Весна в горах была, поздняя. Дожди уже прошли, и земля оттаяла после суровых морозов. Согретые мягким прикосновением солнца, влажные коричневые поля покрылись нежно-зеленым кружевом первых весенних побегов, пробудившихся от зимнего сна. В одно ясное раннее утро, когда воздух был все еще прохладен, но окрасившееся позолотой небо предвещало чудесный день, мальчик Эрранд вместе со своей семьей выехал из маленькой гостиницы, расположенной в одном из наиболее спокойных районов шумного портового города Камаара на южном побережье королевства Сендария. У Эрранда никогда раньше не было семьи, и ощущение того, что он теперь не один на белом свете, что он отныне принадлежит этой маленькой, тесно сплоченной группе людей, которых объединяют любовь и взаимопонимание, переполняло его счастьем и делало прекрасным все вокруг. Тем более что им предстояла не увеселительная прогулка. Они ехали домой. Точно так же, как у Эрранда никогда не было семьи, у него не было и дома; и хотя он еще не видел усадьбы в Долине Алдура, куда они направлялись, он тем не менее стремился туда всей душой, страстно желая обнять и расцеловать там каждый камень, каждый куст, каждое дерево, словно друзей, с которыми много лет находился в разлуке.
Около полуночи с Моря Ветров налетел шквальный ветер. Дождь чисто умыл серые мощеные улицы и высокие с черепичными крышами здания в Камааре и прекратился так же неожиданно, как и начался. Крепко сколоченный фургон, который Дарник-кузнец после тщательного осмотра купил два дня назад, медленно двигался по узким улицам Камаара. Эрранд, примостившись среди мешков с едой и утварью, наваленных на стоявшую в фургоне кровать, вдыхал едва уловимый солоноватый запах гавани и разглядывал голубоватые тени, падавшие от домов с красными крышами. Фургоном конечно же правил Дарник, державший поводья в своих сильных загорелых руках с той основательностью, с которой брался за любое дело, и его отточенные движения вселяли чувство уверенности и спокойствия.
Одна только крепконогая и довольно покладистая кобыла, на которой ехал верхом Белгарат-волшебник, явно не разделяла этого чувства полной безопасности. Белгарат по своему обыкновению накануне засиделся в питейном заведении и теперь трясся в седле словно куль с овсом, даже не пытаясь следить за дорогой. Кобыла, тоже недавно купленная, еще не успела привыкнуть к особенностям своего нового хозяина и была обеспокоена его почти агрессивным невниманием. Она прижимала уши, фыркала, часто поводила глазами, как будто пыталась понять, чего хочет этот неподвижный тюфяк, взгромоздившийся ей на спину.
Дочь Белгарата, известная всему миру как волшебница Полгара, неодобрительно посматривала на своего отца, которого общими усилиями удалось разбудить, взгромоздить на лошадь и заставить взять в руки повод, и пока что воздерживалась от комментариев. Одетая в простое серое шерстяное платье и плащ с накидкой, она сидела рядом с Дарником, который лишь несколько недель назад стал ее мужем. Она убрала в дорожные сундуки синие бархатные платья, украшения и отороченные дорогими мехами накидки — все, что составляло ее привычный гардероб в Риве, и с каким-то даже облегчением сменила эти наряды на более простую одежду. Полгара отнюдь не питала отвращения к роскошным одеяниям, и, когда того требовал случай, она выглядела в них более царственно, чем любая королева в мире. Однако на этот раз она почти с наслаждением облачилась в эти скромные одеяния, поскольку они соответствовали тому, что она уже долгие века намеревалась совершить.
В отличие от своей дочери Белгарат всегда одевался только исходя из соображений удобства. То, что у него на ногах были разные сапоги, не свидетельствовало ни о его бедности, ни о небрежности. Это было обусловлено скорее сознательным выбором, так как левый сапог из одной пары прекрасно сидел на левой ноге, а парный ему жал на пальцы, в то время как правый сапог — из другой пары — подходил как нельзя лучше, а его собрат натирал пятку. Примерно так же обстояло дело и с одеждой. Он был безразличен к заплатам на коленях, равнодушен к тому, что принадлежал к числу тех немногих, кто использовал веревку в качестве ремня, и его совершенно устраивала старая туника, такая помятая и засаленная, что разве только очень неразборчивому человеку не пришла бы в голову мысль немедленно пустить ее на тряпки.
Огромные дубовые ворота Камаара были распахнуты, ибо война, бушевавшая в долинах Мишрак-ак-Тулла, в нескольких сотнях миль к востоку, закончилась. Войска, поднятые принцессой Сенедрой на борьбу в этой войне, вернулись к сторожевой службе, и в королевствах Запада воцарился мир. Белгарион, король Ривский и Повелитель Запада, снова взвалил на себя груз государственных забот, а Шар Алдура снова занял свое почетное место над троном ривских королей. Изуродованный бог Ангарака был мертв, а вместе с ним исчезла и угроза, нависавшая над Западом в течение нескольких эр.
Охранники на городских воротах пропустили новую семью Эрранда без лишних церемоний, и вся компания, покинув Камаар, вступила на прямую широкую имперскую дорогу, ведущую на восток, по направлению к Мургосу и заснеженным горам, отделявшим Сендарию от земель, где обитали алгарийские коневоды.
Птицы вспархивали из придорожных кустов и кружили прямо над головами путников, развлекая их мелодичным пением и заливистыми трелями. Полгара, наклонив голову, так что солнце ярко озарило безупречные черты ее лица, прислушалась.
— Что они говорят? — спросил Дарник. Она слегка улыбнулась.
— Так, болтают, — ответила она своим бархатистым голосом. — Птицы любят поболтать. Они рады, что наступило утро, что светит солнце и что они уже свили себе гнезда, а большинство из них рассказывают про свои яйца и будущих птенчиков. Птицам всегда не терпится рассказать про своих птенчиков.
— И конечно, они рады видеть тебя, правда?
— Надеюсь, что рады.
— Как ты думаешь, ты сможешь как-нибудь научить меня понимать их язык?
Полгара улыбнулась ему в ответ.
— Если хочешь. Но ты знаешь, этим знаниям трудно найти практическое применение.
— Возможно, много чего не вредно было бы знать, чему не найти практического применения, — произнес он совершенно бесстрастным голосом.
— Ах, мой Дарник, — с любовью произнесла она, прижавшись к его плечу, — знаешь, какая ты прелесть?
Эрранд, сидя позади них среди мешков, коробок и инструментов, которые Дарник так тщательно отобрал в Камааре, улыбнулся, почувствовав себя причастным к той глубокой и нежной привязанности, которая связывала их. Эрранд не привык к нежности. Его воспитывал, если можно это так назвать, некий Зедар, человек, в чем-то похожий на Белгарата. Зедар однажды наткнулся на маленького мальчика, заблудившегося в лабиринте узких улочек какого-то захолустного города, и зачем-то взял его с собой. Мальчика кормили и одевали, но никто с ним не занимался, не учил читать и писать, даже не разговаривал, и единственные слова, с которыми обращался к нему его опекун, были: «У меня для тебя есть поручение, мальчик». Поскольку других слов он не слышал, единственное, что мог сказать ребенок, когда его нашли Дарник и Полгара, было «Эрранд»*. А так как они не знали, как его зовут, то это слово и стало его именем.
Взобравшись на гребень холма, путники ненадолго остановились, чтобы дать передохнуть запряженным в фургон лошадям. Удобно устроившись в фургоне, Эрранд любовался красивейшими пейзажами, представшими перед его взором: обширные пространства тщательно разгороженных бледно-зеленых полей, освещенные косыми лучами утреннего солнца, остроконечные шпили башен и красные крыши домов Камаара, изумрудные воды гавани, в которой стояли корабли из полдюжины королевств.
— Тебе не холодно? — спросила его Полгара. Эрранд покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Спасибо. — Слова давались ему уже легче, хотя говорил он все еще редко.
Белгарат развалился в седле, рассеянно почесывая свою короткую белую бороду. Он прищурил затуманенные глаза, которым, очевидно, больно было глядеть на яркое солнце.
— Мне нравится начинать путешествие, когда светит солнышко, — произнес он. — Это всегда предвещает удачную поездку. — Он скорчил гримасу. — Правда, не знаю, для кого оно светит так ярко.
— Мы себя неважно чувствуем, папочка? — язвительно спросила его Полгара.
Он, обернувшись, сурово поглядел на дочь.
— Ну, давай уж, Пол, выкладывай все, что хочешь сказать. А то ведь ты не успокоишься.
— Ну что ты, папочка! — воскликнула она и широко раскрыла глаза, изображая самое невинное удивление. — Почему ты думаешь, что я собираюсь что-то сказать?
Белгарат усмехнулся.
— Я уверена, что ты и сам уже готов признать, что вчера хватил лишнего, — продолжала она. — Или тебе надо услышать это от меня?
— Да, я сейчас не в настроении тебя слушать, Полгара, — отрезал он.
— Ах ты, бедняжка, — сказала она с насмешливым сочувствием. — Хочешь, я намешаю тебе чего-нибудь для бодрости?
— Спасибо, не надо, — ответил он. — У меня после твоих снадобий еще неделю во рту стоит привкус. Пусть лучше голова поболит.
— Если лекарство не горчит, значит, оно не действует, — возразила Полгара, откидывая на плечи капюшон. У нее были длинные волосы цвета воронова крыла и лишь над левой бровью сверкал один белоснежный локон. — Я же тебя предупреждала, папа, — безжалостно произнесла она.
— Полгара, — проговорил волшебник дрогнувшим голосом, — может, мы обойдемся без «я же тебя предупреждала»?
— Ты ведь слышал, что я его предупреждала, Дарник? — обратилась Полгара к мужу.
Дарник едва удерживался от смеха, слушая шутливые пререкания отца и дочери.
Старик вздохнул, затем полез за пазуху и достал оттуда флягу. Вытащив зубами пробку, он сделал большой глоток.
— Папочка, — с отвращением произнесла Полгара, — тебе что, мало вчерашнего?
— Мало, если мы не переменим тему. — Он протянул флягу зятю. — Дарник? — предложил он.
— Спасибо, Белгарат, — ответил тот, — но для меня рановато.
— Пол? — продолжал Белгарат, предлагая дочери отхлебнуть глоточек.
— Не кривляйся.
— Как хочешь, — пожал плечами Белгарат и, заткнув флягу пробкой, запихнул ее назад. — Ну что, двинулись? — предложил он. — До Долины Алдура еще очень далеко. — И он легким толчком тронул с места коня.
Не успел фургон спуститься с холма, как Эрранд, обернувшись назад к Камаару, увидел, как из ворот выехал отряд всадников. По-видимому, на многих из них были надеты доспехи из полированной стали. Эрранду пришла было в голову мысль сказать об этом, но он передумал. Он снова откинулся на мешки и поглядел в высокое синее небо с пушистыми барашками облаков. Эрранд любил утро. По утрам день еще полон радостных надежд. Разочарования наступают позже.
Не успели они проехать и мили, как выехавшие из Камаара солдаты нагнали их. Командовал отрядом сендариец, однорукий офицер с хмурым лицом. Когда его воины поравнялись с фургоном, он проскакал вперед.
— Ваша милость, — официально приветствовал он Полгару, слегка поклонившись из седла.
— Генерал Брендиг, — отвечала она, приветствуя его легким кивком, — рано вы сегодня встали.
— Солдаты почти всегда рано встают, ваша милость.
— Брендиг, — раздраженно произнес Белгарат, — это что — совпадение или вы нас преследуете?
— В Сендарии всегда полный порядок, старейший, — вежливо отвечал Брендиг. — В наших делах совпадений не бывает.
— Так я и думал, — поморщился Белгарат. — Ну и что на этот раз нужно Фулраху?
— Его величество просто счел необходимым предоставить вам эскорт.
— Я знаю дорогу, Брендиг. В конце концов, я уже несколько раз проделывал этот путь.
— Не сомневаюсь, почтеннейший Белгарат, — вежливо согласился Брендиг. — Эскорт — это свидетельство дружбы и уважения.
— Вы, по-видимому, будете настаивать?
— Приказ есть приказ, старейший.
— Нельзя ли обойтись без «старейшего»? — горестным тоном спросил Белгарат.
— Сегодня утром мой отец ощущает тяжесть своих лет, генерал, — улыбнулась Полгара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57