Потому я и привез
тебя сюда. Ты доказал, что такое возможно, и я горжусь тобой. Торжество
силы духа над порывами плоти - то, чего эльдеры достигли много веков
назад. Мы обрели драгоценнейший дар - душевную гармонию. Теперь ты тоже
познал ее и, быть может, передашь этот дар своей расе.
- Чего я должен опасаться, учитель? - спросил Дуво.
- Гнева и ненависти - ибо они орудия зла. И любви, Дуво. Любовь
прекрасна и в то же время таит безмерную опасность. Любовь - это врата,
в которые неопознанной может просочиться ненависть.
- Как же это может быть? Разве любовь не величайшее изо всех чувств?
- Истинно так. Однако же любовь делает нас беззащитными перед алчной
бездной иных чувств. Вы, люди, страдаете от этой двойственности любви
больше, нежели все известные мне расы. Любовь у вас может привести к
ревности, зависти, похоти и алчности, мщению и убийству. Это чистейшее
чувство несет в себе зародыши разрушения - а опознать их нелегко.
- Ты полагаешь, я должен избегать любви? Раналот сухо рассмеялся.
- Никто не может избежать любви, Дуво. Однако же, полюбив, ты, быть
может, обнаружишь, что твоя музыка изменилась. Или вовсе пропала.
- Тогда я никогда не полюблю, - сказал Дуво.
Но он полюбил, и дарот отнял у него любовь, убил ее своим острым
копьем.
В отчаянии Дуво уложил арфу в мешок и повесил его на плечо. Затем он
спустился с утеса и, оставив Жемчужину покоиться на вершине горы,
отправился в долгий путь по пустынным горам.
Много дней бродил он бесцельно и наконец забрел в горную долину. Там,
на вершине горы, которая была на милю выше озера, он увидел рыбачью
лодку, а в ней на капитанском месте сидел старик. Старик увидел Дуво и
помахал ему рукой. Дуво поднялся на палубу.
- Что ты так на меня смотришь? - спросил он.
- Твоя душа, молодой человек, охвачена пламенем. Ты, должно быть,
сильно страдаешь.
- А ты очень многое видишь, сударь. Скажи, почему ты построил лодку
на вершине горы?
- Нет, прежде ты скажи, откуда на твоем лице кровавые полосы.
И тогда, сидя на солнышке рядом со стариком, Дуво рассказал ему о
гибели Ширы и о войне с даротами, а под конец - о Жемчужине и о том, как
он не сумел вернуть эльдеров. Старик - его звали Броуин - внимательно
слушал Дуво, а когда начало смеркаться, увел его в свою хижину, и они
поужинали горячей овсянкой и подслащенным молоком.
- Поживи-ка ты пока здесь, мальчик мой, - сказал Броуин. - Отдохни.
Подыши свежим горным воздухом - может, и в душе у тебя прояснится.
Дуводасу идти было некуда, и он с радостью принял это приглашение. В
хижине Броуина он прожил все лето и осень. Потом, когда начались зимние
холода, Броуин простудился, и простуда перешла в воспаление легких.
Дуводас ничем не мог ему помочь - он лишился целительского дара.
- Ничего страшного, - заверил его Броуин и, откинувшись на подушку,
закрыл глаза. - Я готов к смерти.
- Думаю, что и я тоже, - отозвался Дуводас.
- Чепуха! Ты еще не вернул эльдеров.
- Я не могу их вернуть. Я ведь говорил тебе, что потерял свою магию.
- Так отыщи ее! Неужели не понимаешь? Ничто, происходящее с душой, не
может быть необратимо. Когда-то ты был чист, и магия жила в тебе -
значит, будет жить и впредь. Я и теперь уже вижу, что цепи огня опали с
твоей души. Ты сам знаешь, что тебе надо сделать. Вернись к тому, каким
ты был прежде.
- Это невозможно.
- Ба! На свете нет ничего невозможного - особенно когда дело касается
человеческой души. Будь это не так - все солдаты были бы плохими людьми,
а все священники обладали бы даром исцеления. Знаешь, что придает нам,
людям, величие?
- Нет.
- Лучшие из нас просто не умеют сдаваться.
Словно следуя этим словам, Броуин, к своему удивлению, выздоровел и
не только пережил зиму, но и дождался весны. Летом, однако, он начал
кашлять кровью и худел на глазах. К первому дню осени старик превратился
в мешок с костями, и Дуводас понял, что он умирает. В последние дни
Броуин частенько бредил. Дуводас уносил его на руках в горы, и старик с
высоты любовался далеким озером.
Утром последнего дня, сидя на вершине горы, он ненадолго стал прежним
Броуином.
- Я всегда мечтал узнать, сможет ли моя лодка плавать, - признался
он.
- Сейчас увидим, - сказал Дуво. Взяв молоток, он сбил стапеля и
призвал из глубин земли воду. Вода просочилась сквозь траву, окружила
лодку, легко подхватила ее и понеслав низ с горы. Изящное суденышко
соскользнуло в долину и наконец вошло в воды озера, неспешно двигаясь к
заросшему соснами острову.
- Ах, какой чудесный вид, - прошептал Броуин. Вскоре после этого он
умер, и Дуводас похоронил его в тени раскидистого вяза.
- Прощай, мой дорогой друг, - сказал он, засыпав могилу. И вздохнул,
с сожалением вспомнив, что Броуин так и не рассказал ему, зачем он
построил лодку на вершине горы.
Дуводас остался жить в хижине. Ему больше некуда было идти, да и не
хотелось. В последний день осени он снова взял в руки арфу, но со струн,
как всегда, сорвалось уродливое карканье. Положив арфу на пол, Дуводас
вышел на лужайку перед хижиной.
И оцепенел.
Вверх по склону горы медленно ехали двадцать конных даротов. Глядя на
них, Дуводас знал, что легко мог бы убить их всех. То была недобрая
мысль, и его охватила печаль. "Я никогда больше не буду убивать", -
сказал себе Дуводас и вышел навстречу даротам.
Командир отряда спешился и подошел к нему. Он нес на руках спящего
младенца, завернутого в одеяло.
- Ты - арфист Дуводас? - спросил он гулким низким голосом.
- Да, я.
- Я еду послом в Лоретели. На дороге мы нашли умирающего старика; он
сказал, что его имя Кефрин. Он хотел привезти тебе это дитя, но его
слабое сердце не выдержало тягот пути.
- Почему он хотел отдать мне этого ребенка? - спросил Дуво.
- Это твой сын, - ответил дарот.
- Мой сын умер, - сказал Дуво и ощутил, как давний гнев снова
просыпается в нем. - Моего сына убило даротское копье.
- Это не так, человек. Когда Кефрин умирал, мы коснулись его разума.
Мы знаем, как погибла Шира, но когда пришли ее хоронить, одна женщина
увидела, что дитя в ее чреве шевелится. Младенца выходили и увезли в
Лоретели, а когда закончилась война, вернули его кровному родичу
Кефрину. Старик пытался найти тебя, но никто не знал, куда ты делся.
Потом до него дошли слухи о человеке с кровавым лицом, который живет в
горах. Кефрин знал, что умирает, и хотел, чтобы ребенок рос со своим
отцом, потому-то он и искал тебя. Теперь ты понял?
Дуво отступил, потрясенный до глубины души, и тут дарот заговорил
снова.
- Ты - колдун, который уничтожил нашу Палату Жизни.
Дуво молча кивнул, не в силах произнести ни слова. На миг воцарилась
тишина, и он взглянул в лицо дарота, затем окинул взглядом прочих
всадников. Все молчали. Наконец командир даротов шагнул вперед.
- Вот твой сын, - сказал он, протягивая Дуво малыша.
Дуво взял сына на руки. У него были черные волосы, как у Ширы, и в
младенческом личике уже проглядывала ее ясная красота. Мальчик зевнул и
открыл глаза - ив этот миг Дуво вспомнились слова Ширы:
"Я покажу его восходу и закату. Он будет красив, как ты -
светловолосый и зеленоглазый. Не сразу, конечно - все малыши рождаются
голубоглазыми, - но когда он подрастет, у него будут зеленые глаза".
"Или Карис, - сказал тогда Дуводас, - как у его матери".
"Может быть, и так", - согласилась Шира.
Карис глаза мальчика светились невинностью, какая ведома только
детям.
Дуводас поднял взгляд на командира даротов.
- Благодарю, - только и сказал он.
- Война между нами окончена, - сказал дарот.
- Истинно так, - согласился Дуводас.
Не сказав больше ни слова, дарот вскочил в седло, и весь отряд поехал
прочь. Дуводас отнес малыша в хижину и усадил на полу. Встав на
четвереньки, мальчик увидел арфу и тотчас проворно пополз к ней. Пухлая
детская ручка решительно дернула струны, и арфа отозвалась нестройным
дребезжаньем.
Однако в нем была и одна чистая и ясная нота.
И на миг - всего лишь на миг - хижину наполнил аромат роз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
тебя сюда. Ты доказал, что такое возможно, и я горжусь тобой. Торжество
силы духа над порывами плоти - то, чего эльдеры достигли много веков
назад. Мы обрели драгоценнейший дар - душевную гармонию. Теперь ты тоже
познал ее и, быть может, передашь этот дар своей расе.
- Чего я должен опасаться, учитель? - спросил Дуво.
- Гнева и ненависти - ибо они орудия зла. И любви, Дуво. Любовь
прекрасна и в то же время таит безмерную опасность. Любовь - это врата,
в которые неопознанной может просочиться ненависть.
- Как же это может быть? Разве любовь не величайшее изо всех чувств?
- Истинно так. Однако же любовь делает нас беззащитными перед алчной
бездной иных чувств. Вы, люди, страдаете от этой двойственности любви
больше, нежели все известные мне расы. Любовь у вас может привести к
ревности, зависти, похоти и алчности, мщению и убийству. Это чистейшее
чувство несет в себе зародыши разрушения - а опознать их нелегко.
- Ты полагаешь, я должен избегать любви? Раналот сухо рассмеялся.
- Никто не может избежать любви, Дуво. Однако же, полюбив, ты, быть
может, обнаружишь, что твоя музыка изменилась. Или вовсе пропала.
- Тогда я никогда не полюблю, - сказал Дуво.
Но он полюбил, и дарот отнял у него любовь, убил ее своим острым
копьем.
В отчаянии Дуво уложил арфу в мешок и повесил его на плечо. Затем он
спустился с утеса и, оставив Жемчужину покоиться на вершине горы,
отправился в долгий путь по пустынным горам.
Много дней бродил он бесцельно и наконец забрел в горную долину. Там,
на вершине горы, которая была на милю выше озера, он увидел рыбачью
лодку, а в ней на капитанском месте сидел старик. Старик увидел Дуво и
помахал ему рукой. Дуво поднялся на палубу.
- Что ты так на меня смотришь? - спросил он.
- Твоя душа, молодой человек, охвачена пламенем. Ты, должно быть,
сильно страдаешь.
- А ты очень многое видишь, сударь. Скажи, почему ты построил лодку
на вершине горы?
- Нет, прежде ты скажи, откуда на твоем лице кровавые полосы.
И тогда, сидя на солнышке рядом со стариком, Дуво рассказал ему о
гибели Ширы и о войне с даротами, а под конец - о Жемчужине и о том, как
он не сумел вернуть эльдеров. Старик - его звали Броуин - внимательно
слушал Дуво, а когда начало смеркаться, увел его в свою хижину, и они
поужинали горячей овсянкой и подслащенным молоком.
- Поживи-ка ты пока здесь, мальчик мой, - сказал Броуин. - Отдохни.
Подыши свежим горным воздухом - может, и в душе у тебя прояснится.
Дуводасу идти было некуда, и он с радостью принял это приглашение. В
хижине Броуина он прожил все лето и осень. Потом, когда начались зимние
холода, Броуин простудился, и простуда перешла в воспаление легких.
Дуводас ничем не мог ему помочь - он лишился целительского дара.
- Ничего страшного, - заверил его Броуин и, откинувшись на подушку,
закрыл глаза. - Я готов к смерти.
- Думаю, что и я тоже, - отозвался Дуводас.
- Чепуха! Ты еще не вернул эльдеров.
- Я не могу их вернуть. Я ведь говорил тебе, что потерял свою магию.
- Так отыщи ее! Неужели не понимаешь? Ничто, происходящее с душой, не
может быть необратимо. Когда-то ты был чист, и магия жила в тебе -
значит, будет жить и впредь. Я и теперь уже вижу, что цепи огня опали с
твоей души. Ты сам знаешь, что тебе надо сделать. Вернись к тому, каким
ты был прежде.
- Это невозможно.
- Ба! На свете нет ничего невозможного - особенно когда дело касается
человеческой души. Будь это не так - все солдаты были бы плохими людьми,
а все священники обладали бы даром исцеления. Знаешь, что придает нам,
людям, величие?
- Нет.
- Лучшие из нас просто не умеют сдаваться.
Словно следуя этим словам, Броуин, к своему удивлению, выздоровел и
не только пережил зиму, но и дождался весны. Летом, однако, он начал
кашлять кровью и худел на глазах. К первому дню осени старик превратился
в мешок с костями, и Дуводас понял, что он умирает. В последние дни
Броуин частенько бредил. Дуводас уносил его на руках в горы, и старик с
высоты любовался далеким озером.
Утром последнего дня, сидя на вершине горы, он ненадолго стал прежним
Броуином.
- Я всегда мечтал узнать, сможет ли моя лодка плавать, - признался
он.
- Сейчас увидим, - сказал Дуво. Взяв молоток, он сбил стапеля и
призвал из глубин земли воду. Вода просочилась сквозь траву, окружила
лодку, легко подхватила ее и понеслав низ с горы. Изящное суденышко
соскользнуло в долину и наконец вошло в воды озера, неспешно двигаясь к
заросшему соснами острову.
- Ах, какой чудесный вид, - прошептал Броуин. Вскоре после этого он
умер, и Дуводас похоронил его в тени раскидистого вяза.
- Прощай, мой дорогой друг, - сказал он, засыпав могилу. И вздохнул,
с сожалением вспомнив, что Броуин так и не рассказал ему, зачем он
построил лодку на вершине горы.
Дуводас остался жить в хижине. Ему больше некуда было идти, да и не
хотелось. В последний день осени он снова взял в руки арфу, но со струн,
как всегда, сорвалось уродливое карканье. Положив арфу на пол, Дуводас
вышел на лужайку перед хижиной.
И оцепенел.
Вверх по склону горы медленно ехали двадцать конных даротов. Глядя на
них, Дуводас знал, что легко мог бы убить их всех. То была недобрая
мысль, и его охватила печаль. "Я никогда больше не буду убивать", -
сказал себе Дуводас и вышел навстречу даротам.
Командир отряда спешился и подошел к нему. Он нес на руках спящего
младенца, завернутого в одеяло.
- Ты - арфист Дуводас? - спросил он гулким низким голосом.
- Да, я.
- Я еду послом в Лоретели. На дороге мы нашли умирающего старика; он
сказал, что его имя Кефрин. Он хотел привезти тебе это дитя, но его
слабое сердце не выдержало тягот пути.
- Почему он хотел отдать мне этого ребенка? - спросил Дуво.
- Это твой сын, - ответил дарот.
- Мой сын умер, - сказал Дуво и ощутил, как давний гнев снова
просыпается в нем. - Моего сына убило даротское копье.
- Это не так, человек. Когда Кефрин умирал, мы коснулись его разума.
Мы знаем, как погибла Шира, но когда пришли ее хоронить, одна женщина
увидела, что дитя в ее чреве шевелится. Младенца выходили и увезли в
Лоретели, а когда закончилась война, вернули его кровному родичу
Кефрину. Старик пытался найти тебя, но никто не знал, куда ты делся.
Потом до него дошли слухи о человеке с кровавым лицом, который живет в
горах. Кефрин знал, что умирает, и хотел, чтобы ребенок рос со своим
отцом, потому-то он и искал тебя. Теперь ты понял?
Дуво отступил, потрясенный до глубины души, и тут дарот заговорил
снова.
- Ты - колдун, который уничтожил нашу Палату Жизни.
Дуво молча кивнул, не в силах произнести ни слова. На миг воцарилась
тишина, и он взглянул в лицо дарота, затем окинул взглядом прочих
всадников. Все молчали. Наконец командир даротов шагнул вперед.
- Вот твой сын, - сказал он, протягивая Дуво малыша.
Дуво взял сына на руки. У него были черные волосы, как у Ширы, и в
младенческом личике уже проглядывала ее ясная красота. Мальчик зевнул и
открыл глаза - ив этот миг Дуво вспомнились слова Ширы:
"Я покажу его восходу и закату. Он будет красив, как ты -
светловолосый и зеленоглазый. Не сразу, конечно - все малыши рождаются
голубоглазыми, - но когда он подрастет, у него будут зеленые глаза".
"Или Карис, - сказал тогда Дуводас, - как у его матери".
"Может быть, и так", - согласилась Шира.
Карис глаза мальчика светились невинностью, какая ведома только
детям.
Дуводас поднял взгляд на командира даротов.
- Благодарю, - только и сказал он.
- Война между нами окончена, - сказал дарот.
- Истинно так, - согласился Дуводас.
Не сказав больше ни слова, дарот вскочил в седло, и весь отряд поехал
прочь. Дуводас отнес малыша в хижину и усадил на полу. Встав на
четвереньки, мальчик увидел арфу и тотчас проворно пополз к ней. Пухлая
детская ручка решительно дернула струны, и арфа отозвалась нестройным
дребезжаньем.
Однако в нем была и одна чистая и ясная нота.
И на миг - всего лишь на миг - хижину наполнил аромат роз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55