- Не надо влюбляться в меня, Шира, - сказал он. - Скоро я уеду.
- Зачем тебе уезжать? Разве тебе здесь плохо?
- Дело не в этом.
Шира резко отстранилась, но тут же провела рукой по его длинным
светлым волосам.
- Нельзя влюбиться или разлюбить по приказу, - сказала она. - Если ты
полагаешь, что любовью можно управлять, - ты тем самым умаляешь ее. Я
полюбила тебя с той самой минуты, когда увидела впервые. Помнишь, как ты
появился в нашей таверне? Отец сказал тебе, что нам не нужен певец, - а
ты ответил, что за неделю удвоишь его доходы.
- Помню. Я только не знал, что ты тоже была там.
- Я стояла в дверях кухни. Когда ты вошел, солнечный свет ударил тебе
в спину, и твои волосы засияли, точно золото. Я никогда не забуду этого
дня.
Дуводас бережно опустил ее на траву и нежно, очень нежно поцеловал в
губы. Затем он сел и вздохнул.
- Я тебя не обманываю, Шира. Я люблю тебя, как никогда еще в жизни не
любил. И это правда. Но есть и другая правда.
- Ты женат?
- Нет! Этого я не могу себе позволить. Я имел в виду другое. Очень
скоро еще кто-то, кроме тебя, заподозрит неладное и начнет допытываться
о чарах, которые порождает моя музыка. И тогда мне придется бежать.
- Я отправлюсь с тобой. Дуводас ласково взял ее за руку.
- Какая жизнь ожидает тебя со мной? Я ведь бродяга, без дома и
племени.
С минуту Шира молчала.
- Ты бы взял меня с собой, если б я могла бегать по этим холмам? -
очень тихо спросила она.
- Да нет же, дело совсем не в этом! Я люблю тебя, Шира, люблю такой,
какая ты есть. Я люблю твою доброту и жизнерадостность, твою нежность и
мужество.
- Ты говоришь о мужестве, Дуво? А где же твое мужество? Я не
понаслышке знаю, как сурова может быть жизнь. Двое моих братьев погибли
на этой бессмысленной, бесконечной войне, а сама я с детских лет
непрерывно страдаю отболи. С того дня, когда колесо фургона раздавило
мою ногу, и до той минуты, когда ты впервые сыграл для меня, я не помню
ни единого часа, чтобы, двигаясь, не слышала бы скрип кости. Но я живу,
Дуводас. И все мы живем. Жизнь сурова, жестока, безжалостна - но мы
живем. Мне было бы легче принять твой отказ, если б ты не любил меня. Ты
ушел бы, а я бы долго тосковала. Но я бы выжила, приняла бы нанесенную
тобой рану и позволила ей исцелиться. А то, что ты любишь меня, но все
же хочешь покинуть... вот это трудно снести.
Дуводас сидел неподвижно и глядел, не отрываясь, в ее большие темные
глаза. Потом напряжение, сковавшее его, отхлынуло, он поднес руку Ширы к
губам и нежно поцеловал запястье.
- Все мы такие, каковы есть, - со вздохом сказал он. - И не можем
измениться.
Они сложили в корзину тарелки и чашки, и Дуводас забросил ее за
плечо. Шира подняла с травы его зеленую рубашку и арфу и взяла его под
руку. Из-за искалеченной левой ноги, которая была на десять дюймов
короче правой, двигалась она медленно и неуклюже. Они не спеша
спустились с холма и по тропке пошли к воротам. Мимо пробежала стайка
детишек; двое из них остановились и принялись смеяться, указывая на
Ширу. Она не обратила на детей никакого внимания, но Дуводаса глубоко
уязвила эта жестокая выходка.
- Почему они смеются? - спросил он.
- У меня смешная походка, - ответила Шира.
- И ты могла бы смеяться над чужим несчастьем?
- Прошлой зимой к отцу приехал получить старый долг купец Ландер,
толстый и очень важный. Когда он выходил из таверны, то поскользнулся на
льду. Он зашатался, замахал руками, а потом шлепнулся, задрав ноги, - и
прямиком в канаву. Я хохотала до слез.
- Не понимаю, что здесь смешного, - сказал Дуводас.
- А разве эльдеры никогда не смеялись?
- Смеялись. От радости - но никогда из жестокости или из желания
высмеять чужую беду.
Дальше они пошли молча. Войдя в ворота, они свернули на главную улицу
и пересекли площадь. Посередине площади стояла виселица, и на ней висели
четверо казненных сегодня. У троих на груди висели таблички с надписью
"вор", у четвертого - "дезертир". Перед виселицей стояли несколько
женщин. Две из них плакали.
- Как же много боли в мире, - проговорила Шира. Дуводас ничего не
ответил. В эти дни виселица редко пустовала.
Они пошли дальше и добрались до таверны перед самым приходом сумерек.
Отец Ширы вышел им навстречу. Кряжистый, плотный и лысый, Кефрин
выглядел истым хозяином таверны. Румяное лицо его лучилось здоровьем,
улыбался он охотно и бодро. Дуводас почуял, что Кефрин надеется на
хорошие новости, - и ему стало не по себе.
- Хорошо отдохнули? - благодушно спросил Кефрин.
- Да, папа, - ответила Шира, выпустив руку Дуво. - Было очень славно.
С этими словами она проскользнула мимо отца и, хромая, вошла в
таверну.
Кефрин взял у Дуво дорожную корзину.
- Вы замечательная пара, - сказал он. - Никогда еще не видел мою
дочку такой счастливой.
- Она чудесная девушка, - согласился Дуво.
- И будет хорошей женой. С таким-то славным приданым!
- Приданое тут ни при чем, - возразил Дуво. Шира оставила арфу на
ближайшем столе. Взяв свой инструмент под мышку, Дуво направился к
лестнице, которая вела на второй этаж.
- Погоди! - окликнул его Кефрин. - Мне надо кое о чем потолковать с
тобой, парень, если ты, конечно, не против.
Дуво глубоко вздохнул и вернулся в зал. Его серо-зеленые глаза не
отрывались от грубоватого честного лица Кефрина. Это лицо можно было
читать, словно книгу: трактирщик был обеспокоен не на шутку и даже не
пытался это скрыть. Усевшись за стол у окна, он жестом предложил Дуво
сесть напротив.
- Нелегко мне заводить этот разговор, Дуводас. - Кефрин от волнения
облизнул губы, затем поспешно вытер рот тыльной стороной ладони. - Я
ведь не дурачок. Я знаю, что мир суров и безжалостен. Два моих сына
похоронены в общих могилах где-то к югу от Моргаллиса. Моя дочь -
красавица, какой свет не видывал - с детских лет осталась калекой. Моя
жена умерла от эльдерской чумы - тогда, пять лет назад, вымерла едва ли
не четверть Кордуина. Понимаешь, о чем я? Я не считаю, что жизнь похожа
на твои песни.
- Понимаю, - негромко сказал Дуво, ожидая, когда собеседник перейдет
к делу.
- Но вот Шира... она другая, совсем другая. Знаешь, она ведь никогда
не жаловалась на свою искалеченную ногу. Просто приняла это и стала жить
дальше. Ее все любят. Она...она словно живое воплощение твоей музыки.
Когда она рядом, все улыбаются. Им хорошо. Шире уже девятнадцать, она
засиделась в девках. Все ее школьные подружки уже замужем, у многих есть
и дети. Но кому нужна жена-калека? Шира понимает это - и все же она
влюбилась. Не в пекаря, не в портного, а в красавца музыканта. Я человек
простой и не дамский угодник - но таких могу отличить с первого взгляда.
Ты ведь мог бы воспользоваться... понимаешь, о чем я? Шира любит тебя,
парень, а стало быть, в твоей власти погубить ее. - Кефрин снова потер
ладонью губы, словно хотел стереть с них мерзкий привкус этих слов.
- Ну, что скажешь? - спросил он наконец.
- Я люблю ее, - просто ответил Дуво. - Но мы с ней уже говорили об
этом. Я не могу обзаводиться семьей.
- Ты... шпион? - Голос Кефрина упал до сиплого шепота, а в глазах
мелькнул откровенный страх.
Дуво покачал головой.
- Нет. Все эти... герцогские дрязги для меня ничего не значат. - Он
подался вперед. - Слушай меня, Кефрин! Я никогда - никогда! - не причиню
Шире зла. И никогда не... не воспользуюсь ее любовью. Понимаешь? Я не
брошу ее в тягости. Однако с наступлением весны я уеду.
С минуту Кефрин молчал.
- Будь проклята любовь! - наконец взорвался он, и в его голосе
прозвучала неприкрытая горечь. - У любви - как и у жизни - всегда плохой
конец.
Рывком вскочив, он стремительно зашагал к дверям кухни. Дуво настроил
арфу и легко пробежал пальцами по всем двадцати пяти струнам. Невесомые
звуки рассыпались по всей зале, и пылинки, попавшие в солнечный луч,
заплясали, казалось, в такт музыке.
- Не надо проклинать любовь, - негромко сказал Дуво. - У нас нет
ничего, кроме нее.
***
Брун никогда прежде не бывал в таком большом городе, как Кордуин, а
потому, шагая рядом с конем Тарантио, изо всех сил старался запомнить
приметы дороги. Они шли улицами, проулками, переулками, миновали
множество перекрестков, ряды магазинов и мелких лавок, мастерские, кузни
и склады. И повсюду, как показалось Бруну, сотнями стояли каменные
изваяния львов. Львы - крылатые двуглавые, коронованные...
Так они прошли целую милю, не меньше - и Брун понял, что безнадежно
запутался. Впрочем, он постоянно в чем-нибудь путался, и это его всегда
пугало. Испугался он и сейчас и боязливо покосился на Тарантио.
- Ты знаешь, где мы? - осторожно спросил он.
- Конечно, - уверенно ответил Тарантио. Ответ ободрил Бруна, и его
страхи рассеялись.
- Здесь так много каменных львов, - заметил он.
- Лев - символ правящей династии герцогов Кордуина. - Тарантио
повернул коня вправо, на узкую, мощенную булыжником улочку. Подошвы
сапог у Бруна совсем прохудились, и каждый шаг по булыжнику
чувствительно отзывался в его натруженных ногах.
- Нам недолго идти? - спросил он с надеждой.
- Недолго, - заверил Тарантио и свернул в совсем уж узенький проулок,
который выходил на круглый конюшенный двор. Несколько коней переминались
в стойлах, других проезжали на тренировочном круге конюхи. Ко вновь
прибывшим подошел невысокий, худощавый и жилистый старик с седыми
вислыми усами. Тарантио спешился.
- Превосходный конь, - заметил старик, оглядывая гнедого. - Колени
только немного вывернуты вовнутрь, атак - хорош. Мое имя Чейз. Что вам
угодно?
- Я бы хотел оставить здесь коня на зиму, - сказал Тарантио.
- Есть конюшни и подешевле, друг мой, - задушевно отозвался Чейз.
- Скупой платит дважды, - пожал плечами Тарантио. - Какова твоя
цена?
- Кто вам меня рекомендовал?
- Купец по имени Ландер. Я приходил сюда в прошлом году, чтобы
поглядеть на его призовых кобыл. То, что я увидел, мне понравилось.
- Ландер может поручиться за твою платежеспособность?
- Мне не нужны поручители. Мое слово твердо. Чейз пристально глянул
на Тарантио. Глаза у него были серые, холодные, точно сталь.
- Похоже, что это так, воин. Потому с тебя я возьму два золотых.
Этого хватит на прокорм твоего коня на два месяца. Потом ты заплатишь
мне еще пять золотых, чтобы хватило до весны.
Тарантио распахнул куртку и извлек из потайного кармана небольшой, но
увесистый кошелек. Он вытряхнул на ладонь семь золотых монет - на каждой
два скрещенных меча, а с другой стороны раскидистый дуб - и ссыпал
монеты в ладонь Чейза.
- Ты, я гляжу, человек доверчивый, - заметил тот.
- Да, только доверяю я не всем. Ты сказал, что твое имя Чейз.
Когда-то тебя звали Персиаль-Быстрее-Ветра. Двадцать пять лет ты был
лучшим жокеем во всех четырех герцогствах. Твоя карьера закончилась,
когда тебе исполнилось пятьдесят. Некто предложил тебе целое состояние,
чтобы ты проиграл скачку, но ты отказался. Тогда тебе молотками
переломали руки и ноги. И теперь ты - Чейз, тренер.
Чейз сумрачно усмехнулся.
- Людям свойственно меняться, незнакомец. Быть может, теперь я стал
умнее.
Тарантио покачал головой.
- Люди никогда не меняются. Они лишь учатся скрывать, что не
изменились. Я хочу, чтобы моего коня кормили зерном, и буду часто
навещать его.
- Как пожелаешь.
- Не посоветуешь ли, где здесь поблизости можно остановиться на пару
дней?
- Неподалеку есть таверна. Там сдают комнаты, а еда такая, что лучше
ты, верно, и не едал. И еще там играет лучший в мире музыкант - никогда
не слыхивал такой замечательной музыки. Таверна зовется "Мудрая
Сова".Как выйдешь отсюда, поверни на юг и дойди до третьей улицы слева.
Хозяину таверны, Кефрину, сошлись на меня.
- Спасибо, - сказал Тарантио и повернулся, чтобы снять с гнедого
притороченные мешки и одеяла.
- У тебя есть имя, сынок? - спросил Чейз.
- Я - Тарантио. Чейз ухмыльнулся.
- Я буду держать твое седло в стойле у гнедого, чтобы было всегда под
рукой.
Перебросив мешки через плечо, Тарантио зашагал прочь. Брун не
отставал от него ни на шаг.
- Семь золотых - это очень, очень много, - сказал он. - Я никогда в
жизни не видел сразу столько золотых. Один - видел. У Лата был золотой,
и он дал мне его подержать. Я не думал, что монетка будет такая тяжелая.
- Золото - тяжелый металл, - отозвался Тарантио. Они отыскали "Мудрую
Сову" незадолго до прихода сумерек и постучались в парадную дверь.
- Мы откроемся через час! - крикнул из окна рослый, плотного сложения
человек.
- Нам нужна комната на несколько дней, - пояснил Тарантио.
- Я сейчас не сдаю комнаты.
- Нас послал Чейз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55