Каравай исчез.
Озадаченный, Тарантио направился в дальнюю половину дома и заглянул в
спальню Бруна. Постель была пуста. Тем же путем Тарантио вернулся в
кухню. Дверь черного хода была заперта изнутри, на окнах ставни.
Тарантио отодвинул засов и распахнул дверь. Порыв ледяного ветра ударил
ему в лицо, когда он шагнул в сад.
Брун, совершенно голый, сидел на деревянной скамье. Вокруг него
порхали стайками птицы, садились ему на плечи, голову, руки, истово
клевали протянутый им хлеб. Скамью окружала полоса зеленой травы - ни
снежинки, хотя весь сад по-прежнему был укутан толстым снежным одеялом.
Натянув сапоги, Тарантио пошел к Бруну. Птицы словно и не заметили его,
все так же преданно порхая вокруг Бруна. Тарантио сел рядом с ним, и его
вдруг омыло блаженное тепло - словно Брун, вопреки зимней стихии,
излучал жар.
Нагой золотокожий юноша между тем кормил птиц, покуда они не склевали
весь хлеб. Тогда почти все птицы улетели, лишь несколько остались сидеть
на плечах Бруна и спинке скамьи. Они, как и Тарантио, наслаждались
теплом.
Тарантио положил руку на плечо Бруна.
- Пойдем-ка в дом, - мягко сказал он.
- Я услышал их зов, - проговорил Брун не своим, мелодичным и тихим
голосом.
- Кто тебя позвал?
- Птицы. Морозные ночи быстро истощают их силы. Зимой птицы погибают
тысячами.
Внезапно Брун задрожал, и чудесное тепло тотчас исчезло, уступив
место колючему, безжалостному холоду. Брун вскрикнул, и птицы, испуганно
вспорхнув, улетели прочь. Тарантио увел юношу в дом и усадил у огня.
- Что со мной происходит? - уже своим голосом жалобно спросил Брун. -
Как я оказался в саду?
- Ты кормил птиц, - сказал Тарантио.
- Мне страшно. Правда, страшно. Я не могу думать. Как будто во мне
поселился кто-то еще. - Брун дрожал всем телом, и Тарантио укутал его
одеялом. - Наверно, я умираю.
- Нет, ты не умираешь. Это все та магия, которая исцелила твой глаз.
Каким-то образом она разошлась по всему телу.
- Я не хочу этого! Тарантио, я хочу стать прежним. Мы не можем убрать
эту магию?
- Не знаю. Ты помнишь, как кормил птиц?
- Я ничего не помню. Я спал, и мне снился сон. Я почти его не
запомнил. Я был в лесу, и там были еще люди... нет, нелюди. У них была
золотистая кожа, и они... умирали. Ну да, там были и дароты. Дароты
убивали этих, с золотой кожей. Это было ужасно. Потом... потом все
исчезло, и я очнулся в саду.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Тарантио. - Что-нибудь болит?
- Нет. Не болит. Только... - Брун не договорил.
- Что - "только"? Ну же, говори!
- Понимаешь, я не один. Не один.
- Конечно, ты не один, - ласково сказал Тарантио. - Я с тобой.
- Нет, ты не понимаешь! Я не один вот здесь, в моей голове. Там
кто-то есть.
Брун начал всхлипывать, и Тарантио ощутил прилив ярости, вспомнив,
какое удивленное лицо было тогда у треклятого колдуна.
Эта вспышка гнева разбудила Дейса.
- Что случилось? - спросил он. Тарантио объяснил.
- Кто-то есть у него в голове? Ох, до чего знакомо! Я знал, что с
Бруном не соскучишься. Похоже, братец, наш с тобой случай заразен.
- Это не смешно, - сурово сказал Тарантио. - Брун перепуган. Он
думает, что умирает.
- Все мы смертны, - философски отозвался Дейс.
- По-моему, Певец знает больше, чем говорит. Когда он сегодня придет,
я его расспрошу.
- Лучше поручи это мне, - мрачно предложил Дейс.
- Может быть, и придется, - согласился Тарантио и, взяв Бруна за
руку, отвел его в спальню.
- Отдохни немного, друг мой. Вот увидишь, тебе станет полегче.
Брун забрался в постель, натянул повыше одеяло и положил голову на
подушку.
- Погляди на его ухо, - бросил Дейс, и Тарантио в тоже мгновение
увидел, что мочка уха, прежде гладкая, стала рифленой, точно раковина.
- Если я когда-нибудь встречу этого колдуна, - прошипел Дейс, - я
вырву у него сердце!
***
Советник Пурис, дрожа от холода, стоял у южных ворот и пересчитывал
запряженные волами фургоны, которые один за другим неторопливо въезжали
в город. Война за Жемчужину дорого обошлась сельскому хозяйству -
торговля пришла в упадок, многие деревни были уничтожены, молодые
крепкие мужчины побросали крестьянский труд и ушли в наемники.
Даже если забыть о даротах, Кордуину угрожал голод. Зерно по
сравнению с прошлым годом поднялось в цене в пять раз, и городская казна
стремительно пустела. Перепись, проведенная по приказу герцога,
показала, что в Кордуине сейчас живет почти семьдесят тысяч человек.
Многие уже сейчас голодали и оттого все больше людей становилось на путь
преступления.
Когда последний из двадцати двух фургонов миновал ворота, Пурис
нагнал его и, взобравшись на козлы, уселся рядом с возницей.
- Я ожидал сорок фургонов, - сказал он. - Столько, сколько обещали.
Возница откашлялся и смачно сплюнул.
- Больше ничего нет, - проворчал он. - Скажите спасибо и за эти.
- Но мы заплатили за сорок фургонов!
- Это не мое дело, советник. Разбирайтесь с купцом Ландером.
Пурис поплотнее укутался в меховой плащ с капюшоном и подумал о
городских пекарях, которые сегодня вечером выстроятся очередью у
зерновых складов. Сорока фургонов едва хватило бы, чтобы наполовину
обеспечить их нужды; двадцать два фургона означали, что завтра в городе
вспыхнет голодный бунт.
На Складской улице Пурис спрыгнул с фургона и вошел в крохотную
контору сразу за воротами. Минут пять он постоял у печи, грея застывшие
руки и размышляя все о том же. Пекари уже получают только сорок
процентов того, что им потребно. Теперь им придется выдержать новое
сокращение поставок.
К нему подошел молодой писец и предложил кубок с горячим, приторно
сладким ромашковым чаем. Пурис поблагодарил. Писец вернулся за стол и
продолжал делать записи в конторской книге, отмечая число фургонов и
время их прибытия. Пурис огляделся. Щели в окнах были заклеены бумагой.
Она изрядно отсырела, и с нее на стены сочилась вода.
- Не слишком здесь уютно работать, - заметил Пурис.
Молодой писец поднял голову и улыбнулся.
- Мне здесь нравится, - сказал он и, поднявшись из-за стола, надел
отороченную мехом шапку. - Прошу прощения, советник, мне надо уйти. Я
должен проверить, как разгружают фургоны.
- Да, конечно. Спасибо. - Пурис протянул ему руку. Молодой человек
пожал ее и вышел из конторы.
Сбросив плащ, Пурис подошел к столу и принялся просматривать
конторскую книгу. Почерк у молодого писца был четкий и аккуратный. За
последние две недели в город прибыло около трехсот двадцати фургонов - с
зерном, мукой, солониной, специями, сушеными фруктами и вином с
островов. Почти все эти припасы доставлялись через порт Лоретели, и
поставки по большей части организовывал купец Ландер. Пролистав книгу,
Пурис обнаружил, что за последние три месяца объем поставок через
Лоретели постепенно сокращался - и одновременно росли цены. В этом
состоял непреложный закон экономики: когда спрос превышает предложение,
цены взлетают, точно стая вспугнутых голубей.
Вернулся молодой писец и, похоже, опешил при виде Пуриса, сидевшего
за его столом.
- Я могу вам чем-нибудь помочь, советник? - осведомился он. Пурис
поднял на него глаза и увидел, что тот явно напуган.
- Я просто изучал записи о поставках, - сказал он. - Боюсь, что нам
грозит голод.
- Сударь, я уверен, что герцог что-нибудь придумает, - с заметным
облегчением заверил молодой человек. - Не хотите еще чаю?
- Нет, я должен идти. - Они снова пожали друг другу руки. - Как тебя
зовут?
- Келлис, сударь.
- Спасибо тебе за гостеприимство, Келлис.
Пурис прошел по Складской улице, свернул в проулок и, выйдя на
главную улицу, направился ко дворцу. Уютно устроившись в своем кабинете,
он позвал к себе писца Ниро, тощего, как скелет, с жесткими, коротко
остриженными волосами.
- Что ты знаешь о молодом человеке по имени Келлис? - спросил он. -
Он работает в конторе, что за складскими воротами.
- Ничего не знаю, сударь, - ответил Ниро, - но могу разузнать.
- Так сделай это, и как можно скорее, - сказал Пурис и, сняв плащ,
повесил его на крюк, вбитый в стену. Затем он занялся намеченными на
сегодня делами - просматривал список оружейников и заказы на мечи,
копья, арбалетные болты и прочее военное снаряжение. Он почти покончил с
делами, когда вернулся Ниро.
- Сударь, - сказал писец, - я кое-что для вас разузнал. Келлис
работает у нас уже два года. Его отец был сапожником в Южном Квартале,
мать - вышивальщица. Келлис обучался у монахов Авера и с блеском сдал
экзамены. Он не женат и живет в доме на Квартальной улице. Что еще вы
хотели бы знать, сударь?
- Говоришь, его отец - сапожник?
- Да.
- Дом принадлежит Келлису?
- Я... я не знаю, сударь.
- Так узнай.
И снова Пурис вернулся к работе. Он позвал писца и продиктовал
несколько писем, в том числе и письмо к Ландеру, в котором спрашивалось,
почему фургонов с мукой прибыло меньше, чем заказывали.
Около полудня вернулся Ниро, посиневший от холода.
- Присаживайся, - сказал Пурис и, видя, как писец потирает иззябшие
руки, распахнул заслонку печи. Комнату наполнило приятное тепло.
- Спасибо, сударь, - пробормотал Ниро. - Да, дом принадлежит Келлису.
Он купил его четыре месяца назад за двести золотых. Превосходный дом, с
конюшней и яблоневым садом.
- Откуда у сына сапожника столько денег?
- Я так и думал, сударь, что вы об этом спросите, потому-то и
задержался. Келлис одолжил деньги у...
- Купца Ландера, - докончил за него Пурис.
- Верно, сударь, - удивленно подтвердил Ниро. - А откуда вы это
знали?
- У Келлиса на пальце золотой перстень с крупным изумрудом. Простой
писец не может позволить себе такую безделушку. Ступай в ратушу, Ниро, и
выясни в городском архиве, сколько складов принадлежит Ландеру, в том
числе и те, что он взял в аренду. Сделай это незаметно. Я не хочу
огласки.
- Хорошо, сударь.
Пурис прикрыл заслонку печи, надел плащ и теплые рукавицы и, выйдя на
заснеженную улицу, пошел к южным воротам. Примерно в четверти мили от
ворот он остановился - здесь стояли домики, которые герцог подарил
отставным солдатам за верную службу. Пурис постучал в первую дверь -
ответа не было. Тогда он перешел к соседнему дому и снова постучал.
Изнутри отозвался старушечий голос:
- Кто там? Что вам нужно?
- Я советник Пурис, госпожа. Не могли бы вы уделить мне немного
времени?
Заскрипели, отодвигаясь, засовы, и дверь со скрежетом отворилась.
Войдя в дом, Пурис поклонился хрупкой седовласой женщине.
- Мне сказали, что я могу здесь остаться, пока не помру, - заявила
та. - Это мое право, ясно? Я не пойду в богадельню - скорее уж повешусь.
- Успокойтесь, - мягко сказал Пурис, - я пришел не за этим. Вы хорошо
спите, госпожа?
- Ну да, - настороженно признала она, - хотя уж не так крепко, как
бывало.
- Я только хотел узнать, не мешает ли вам по ночам шум фургонов.
- Нет, - сказала старуха. - Я порой сижу у окна и все гляжу, как они
едут мимо. Я ведь сейчас почти не выхожу - слишком уж холодно. Приятно,
когда есть на что посмотреть.
- И часто проезжают здесь фургоны? - спросил Пурис.
- Да почитай, трижды в неделю. И их много.
- Прошлой ночью они тоже проезжали?
- Ага. Часа за три до рассвета.
- И много их было?
- Да с полсотни или чуток поменьше.
- Спасибо, что уделили мне минутку. - Пурис повернулся к двери. -
Здесь очень холодно. У вас нечем топить?
- На герцогскую пенсию не разгуляешься, - с горечью ответила она. -
Мой муж тридцать лет воевал за герцога. Теперь он умер, и пенсию мне
урезали вдвое. На еду, конечно, хватает, а что до холода - я к нему
привыкла.
- Госпожа, вам сегодня же доставят уголь. Пурис опять поклонился и
вышел из дома.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Писец Келлис был взят под арест в собственном доме и доставлен в
дворцовую темницу, где ему предложили выбор между пыткой и
чистосердечным признанием. Келлис был человек умный и не лишенный
отваги, он понимал, что признание у него так или иначе вырвут пыткой, и
предпочел молчать.
Пурис, Ниро, герцог и Карис присутствовали при том, как Келлиса
начали пытать, а затем удалились в личные покои герцога. Ниро отправили
в конторку на Складской улице.
Вскоре после восхода солнца Ниро сидел в выстуженной - печь только
что затопили - клетушке и просматривал конторскую книгу, заполненную
ровным и аккуратным почерком Келлиса. Распахнулась дверь, и в контору
вошел человек - рослый, плотного сложения, с лысиной на макушке. Его
редеющие черные волосы были коротко подстрижены. Сняв отделанный мехом
плащ, незнакомец подошел к печи.
- Где Келлис?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55