– Император показал левую руку, на которой не хватало трех пальцев. – Когда-то военные были высшей, самой уважаемой кастой. Но кибы все изменили. Люди в бункерах должны были только нажимать на кнопки. Но эти люди уже не были по своей сути военными. Операторы и программеры – всего лишь операторы промышленного блока, придатки машины. Но человек рожден воином! Никто больше не замечал, что остались люди (их много, их миллионы, но кто их считал?), кого подобная ситуация приводила в ярость. Им хотелось сражаться. Им хотелось, чтобы сражения были настоящими, кровь подлинной, и смерть – тоже.
– Все устаревает. Техника – в первую очередь. Забываются книги и видео. Порталы, еще вчера популярные, сегодня лежат в сети виртуальными руинами, на которые забредают лишь случайные посетители. – Виктор замолчал, запоздало сообразив, что сказал не то: с какой это стати герцог говорит о сети и порталах? Черт! Прокололся?
Но, похоже, император ничего не заметил.
– В те времена, когда сети еще не было, словосочетание «кадровый военный» звучало гордо, – продолжал император свой монолог. Похоже, он даже не обращал внимания на реплики собеседника. – Если вдуматься, это было не так давно. Но постепенно профессия военных подверглась девальвации. Элита перестала выбирать для своих детей военную карьеру как самую перспективную и самую лучшую. Политики, ученые, бизнесмены полагали, что проливать за них кровь должен кто-то другой, и этот кто-то – человек второго сорта. Взгляд на войну и военных изменился за время жизни одного поколения. Кадет, мечтая о генеральском чине, мыслил себя аристократом. Дослужившись до майора, он осознавал, что гражданские смотрят на него свысока. Воин, который хотел взять в руки настоящее оружие, в глазах ничтожеств, правящих миром, сделался преступником. Ладно, ладно, договорились: хороший вояка – миротворец, – уступили хозяева мира. Политики и портальщики даже не замечали, как нелепо звучит это словосочетание – военный-миротворец.
– Все войны заканчиваются когда-нибудь миром. Так что в каком-то смысле солдаты всегда миротворцы, – заметил Ланьер.
– Вот именно! Творцы мира! И, если хотите, – миров! – Императору нравилась игра в слова. – Идеал нынешнего мира – виндексы. Защитники, покровители – вот истинные герои. Ха! Разве это героизм? Они, как собаки, научились чуять опасность. Но все появляется в свое время – не раньше и не позже. Когда военные стали не нужны, а приспособленцы сделались миротворцами или тюремщиками, ненавидя Вечный мир, задыхаясь в нем и мечтая в глубине души о новой войне, тогда-то и появились врата. Военным предложили поиграть в войну, стать игрунками, игрецами. Они не могли отказаться. У них не было выбора.
Император замолчал. Надо сказать, слова его поразили Ланьера. Не таким он представлял себя повелителя Валгаллы. Совсем не таким.
– И у меня не было выбора, – продолжал император. – Я был капитаном в отставке, то есть выброшенным на помойку. Имя? Оно не имеет значения. На вещах моих была маркировка Т.М. И номер 23 705. Наверное, многие чувствовали мою скрытую энергию, мою ярость. Я умел ее контролировать так, чтобы браслет не пиликал, не кляузничал виндексам: «Уровень агрессии превышен». Этот контроль над чувствами бесил меня больше всего. Мне некуда было деться, как сотням, как тысячам других. Я прошел врата, увидел во всей красе эту возню дилетантов, это беганье с оружием и пальбу по мишеням. Эти лазеры, отрегулированные на минимальный режим, чтобы оставлять ожоги на теле, но не убивать. Я всегда ненавидел дилетантизм и фальшь во всем. Фальшь подразумевает трусость. Эти люди не хотели по-настоящему убивать. Они хотели играть, воевать «понарошку». Глядя на них, можно было только брезгливо плюнуть и вернуться. Но возвращаться оказалось некуда. На той стороне царили все та же фальшь и тот же примитив. Но тот мир, в отличие от этого, был тесен. Там негде было вздохнуть, не то что шагнуть. В тот день, когда люди приняли решение избавиться от войны, они совершили роковую ошибку! Они убили себя, свою душу. Человек становится великим только на войне. Война раздвигает пределы мира. Либо ты – открыватель неведомого, завоеватель, покоритель, либо жалкий обыватель, обустраивающий свой жалкий уголок. Третьего не дано! Новые офицеры воевали только в сети. Взрывали, уничтожали, побеждали, не пролив ни капли крови – ни своей, ни чужой. И все время кому-то помогали и кого-то спасали, соревнуясь в виртуале с виндексами. Я понял, что человечество обречено, если я вновь не научу людей воевать, ненавидя, и убивать, наслаждаясь. Дикий мир был просторен и пуст. Здесь можно было отыскать чистое место – свое место, и начать строить жизнь по своим законам. Я решил не возвращаться. Еще не зная, что буду делать и с чего начну, принял решение. Принципиальное. Остаюсь на этой стороне, чтобы вернуть долг тем, кто воевал. Вы – один из нас, герцог. Уважаю.
Виктор стиснул зубы. Ему было вдвойне неприятно слушать эту похвалу. Во-первых, она исходила от императора, во-вторых, предназначалась Полю Ланьеру, а не его сыну Виктору.
– Пошел добровольцем на настоящую войну. Рядовым, – уточнил сидящий по другую руку от императора невысокий узкоплечий человечек с непропорционально длинным лицом и бесцветными волосами.
Глаза, зажатые двумя лепешками набрякших век, напоминали котлету в гамбургере. Волосы у него были то ли очень светлые, то ли седые – во всяком случае, полностью лишенные цвета. Форма, новенькая и отутюженная, сидела на нем как влитая.
– Это Луис. Начальник канцелярии, – представил Ланьеру своего помощника император. – Он знает о вас буквально все. Профессионал. – Судя по всему, император уважал это слово (именно так – уважал, а не любил), себя он тоже считал профессионалом, А Ланьера (Пола, разумеется, потому что вряд ли с Виктором он стал бы даже разговаривать) и Бурлакова – дилетантами.
– Вы никогда не задумывались, чем так мило для многих людей средневековье? – продолжал император. – Не античность, не эпоха великих географических открытий, не сумасшедший девятнадцатый век, где было все – познавание мира, завоевание колоний, романтичность и чопорность, наука, казавшаяся чудом. Нет, не это привлекает сердца в течение столетий, а крошечные средневековые города и неприступные замки. Ах, право, герцог, зачем мне объяснять это хозяину самого неприступного замка Дикого мира?
– В самом деле – зачем?
– Надежность – вот главное достоинство средневековой жизни. Предсказуемость во всем. Человек был уверен в завтрашнем дне.
– Уверен? – пожал плечами Ланьер. – Я уже читал об этом. Уверенность француза во время набега викингов? Или позже – во время Столетней войны? Или англичанина во время войны Алой и Белой роз? В раздробленной Италии, где гибеллины и гвельфы грызлись насмерть? Не забывайте про чуму, рядовые болезни детскую смертность и смертность при родах, добавьте к этому суды, где главным доводом было раскаленное железо, ереси и крестовые походы. Уж не знаю, в чем средневековый человек был так уверен?
– В отсутствии выбора. И в ограниченности информации. Если ты родился в семье сукновала, ты станешь сукновалом, сначала подмастерьем, потом мастером – тебе не из чего выбирать. Ты с детства знаешь, что будешь сукновалом, женишься, наплодишь детей. Твоя жена может умереть при родах или ее могут изнасиловать солдаты, ворвавшиеся в город, но она не уйдет к соседу. Она до конца жизни будет твоей женой.
– Меня эта перспектива не очень вдохновляет! – засмеялся Ланьер.
– На той стороне воображают, что выбор – это и есть счастье, не подозревая, что это самое страшное проклятие. Ты можешь выбирать, чем заниматься, где и как жить, верить или не верить. Но если ты проиграл, за все ошибки ты винишь только себя. Страх ошибки преследует тебя постоянно. Человек счастлив, когда не знает, что есть сама возможность выбора.
– Император, только что вы поведали свою историю. И это история выбора. Вы сами решили, где вам жить и чем заниматься. Так почему вы так стремитесь лишить этой возможности других?
– Они хотят этого. Я должен обустроить этот мир и сделать его счастливым. И вы мне в этом поможете, герцог. Мы будем действовать с вами заодно в детерминированном мире средневековья.
– Что именно нужно от меня? – спросил Виктор напрямик.
– Ваше сокровище, герцог. Вторые врата.
– Вот как? – Виктор стиснул зубы. Только не показать, как он удивлен, почти ошарашен. Вторые врата? В самом деле? Неужели герцог их нашел? – Вас обманули... – Он попробовал на всякий случай отпереться.
– Ни в коем случае. Уж не знаю, как ему это удалось, но Луис разнюхал, что вы обнаружили в зоне Недоступности вторые врата.
Теперь было ясно, зачем им понадобился герцог. Впрочем, Поль Ланьер, в отличие от Виктора, мог догадаться обо всем с самого начала. Или это всего лишь провокация, и никаких вторых врат нет? Что лучше – отрицать или согласиться? Ладно, сделаем вид, что Поль Ланьер их нашел. Что дальше?
– Зачем нам играть в детскую игру под названием «Откровенность»?
– Вы знаете, где находятся вторые врата.
– Захватить Вечный мир у вас не получится.
– Пусть вас это не беспокоит, герцог! – усмехнулся Луис. Голос у него был скрипучий, как будто что-то застряло у него в гортани и мешало ему говорить.
– У нас другие планы, – сказал император. – Завратный мир нам пока не нужен.
Только теперь Виктор сообразил (впрочем, почти мгновенно), что для императора и людей из Валгаллы, и для герцога, за которого он себя по-прежнему выдавал, завратный мир – это тот, другой Вечный мир, где больше не было войны.
– Что же вам нужно? – спросил Виктор.
– Власть, – отвечал император. – Власть и кровь неразделимы. Война идет всегда за власть.
– И за богатство, – подсказал Виктор.
– Богатство – тоже власть. Только тогда есть смысл за него драться.
Ланьер кашлянул и сказал лишь для того, чтобы хоть что-то сказать:
– Дерзко. Вы рассчитываете на меня?
– Именно.
– Вы думаете, я стану вам помогать?
– Это в ваших интересах. Или вы хотите превратиться в отвратную мразь, которой полно на той стороне? Вы давно не носите коммик и потому забыли, что это значит. Никто не заметил, как эта игрушка уничтожила свободу.
Император помахал чьим-то комбраслетом, теперь безжизненным и ненужным, но заранее припасенным для застольной беседы. Ни намека на спонтанность – все заранее подготовлено, раскадрировано, выхолощено. Воплощенная бездушность.
– Демократия осталась, свобода исчезла, – продолжал повелитель Валгаллы. – Расщепление произошло прочти безболезненно. За мнимую безопасность вы с легкостью отдали душу.
– Вы, похоже, не понимаете, что именно благодаря этой игрушке, этому чудо-шпиону существуете вы и ваша Валгалла. Тот, кто задыхается на той стороне, бежит в Дикий мир. Порой этим людям кажется, что они обрели то, что искали. Но вы хотите лишить их даже этого шанса. Так что не стоит из себя воображать поборника свободы, потому что вы пьете из другого источника.
– Я – поборник справедливости. А справедливость – это прежде всего неравенство. Равенство оскорбляет таких людей, как мы с вами. Император и герцог! – Повелитель Валгаллы произнес эти титулы со значением. – Мы союзники, герцог. Я и вы. Но не Бурлаков. Да вы и сами это понимаете, не так ли? Он наносит нашему мир непоправимый вред. Его мы должны нейтрализовать. Зато с вами я готов заключить союз. По-моему» мы неплохо поняли друг друга в прошлый раз.
– Где гарантия, что Валгалла сдержит слово?
– Глупый вопрос. Кто требует гарантий от императора?
– Все любят императора, – улыбнулся Луис.
Выучка портальщика помогла Ланьеру раздвинуть губы в улыбке.
– А почему бы вам не использовать первые врата? Устранить наблюдателей, взять Дикий мир под контроль... («О Боже, что я такое болтаю? Вживаюсь в роль? A вдруг он так и поступит?») – Для императора это должно быть несложно.
– О нет! Эти врата нам не подходят! Проход через них подобен кастрации. Кто их миновал, возвращаясь в Вечный мир, – уже не мужчина.
Ланьер повернулся к солдату, который по-прежнему стоял за стулом, и жестом показал, чтобы тот налил вина. Поднялся, взял бокал за тонкую ножку и громко и отчётливо произнес на весь зал:
– Генерал Наполеон Бонапарт.
– Это тост? – спросил император.
– Да. Нам нужен генерал Наполеон Бонапарт.
2
Дверь с грохотом распахнулась, яркий луч фонаря затмил тусклый свет лампы.
– Вас ждут, ваша светлость – охранник махнул фонариком, как дубиной.
Ланьер принялся одеваться. Не спеша, стараясь не тревожить пораненную руку.
– Пожалуйста, быстрее! – Охранник старался быть вежливым, хотя и не привык к этому.
– Я пленник?
– Вы под надзором.
– Всё равно нет повода торопиться.
Охранник пропустил Ланьера вперед и запер дверь. Они миновали коридор, всего несколько шагов длиной, стальную дверь и за ней – еще один коридор, более широкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Все устаревает. Техника – в первую очередь. Забываются книги и видео. Порталы, еще вчера популярные, сегодня лежат в сети виртуальными руинами, на которые забредают лишь случайные посетители. – Виктор замолчал, запоздало сообразив, что сказал не то: с какой это стати герцог говорит о сети и порталах? Черт! Прокололся?
Но, похоже, император ничего не заметил.
– В те времена, когда сети еще не было, словосочетание «кадровый военный» звучало гордо, – продолжал император свой монолог. Похоже, он даже не обращал внимания на реплики собеседника. – Если вдуматься, это было не так давно. Но постепенно профессия военных подверглась девальвации. Элита перестала выбирать для своих детей военную карьеру как самую перспективную и самую лучшую. Политики, ученые, бизнесмены полагали, что проливать за них кровь должен кто-то другой, и этот кто-то – человек второго сорта. Взгляд на войну и военных изменился за время жизни одного поколения. Кадет, мечтая о генеральском чине, мыслил себя аристократом. Дослужившись до майора, он осознавал, что гражданские смотрят на него свысока. Воин, который хотел взять в руки настоящее оружие, в глазах ничтожеств, правящих миром, сделался преступником. Ладно, ладно, договорились: хороший вояка – миротворец, – уступили хозяева мира. Политики и портальщики даже не замечали, как нелепо звучит это словосочетание – военный-миротворец.
– Все войны заканчиваются когда-нибудь миром. Так что в каком-то смысле солдаты всегда миротворцы, – заметил Ланьер.
– Вот именно! Творцы мира! И, если хотите, – миров! – Императору нравилась игра в слова. – Идеал нынешнего мира – виндексы. Защитники, покровители – вот истинные герои. Ха! Разве это героизм? Они, как собаки, научились чуять опасность. Но все появляется в свое время – не раньше и не позже. Когда военные стали не нужны, а приспособленцы сделались миротворцами или тюремщиками, ненавидя Вечный мир, задыхаясь в нем и мечтая в глубине души о новой войне, тогда-то и появились врата. Военным предложили поиграть в войну, стать игрунками, игрецами. Они не могли отказаться. У них не было выбора.
Император замолчал. Надо сказать, слова его поразили Ланьера. Не таким он представлял себя повелителя Валгаллы. Совсем не таким.
– И у меня не было выбора, – продолжал император. – Я был капитаном в отставке, то есть выброшенным на помойку. Имя? Оно не имеет значения. На вещах моих была маркировка Т.М. И номер 23 705. Наверное, многие чувствовали мою скрытую энергию, мою ярость. Я умел ее контролировать так, чтобы браслет не пиликал, не кляузничал виндексам: «Уровень агрессии превышен». Этот контроль над чувствами бесил меня больше всего. Мне некуда было деться, как сотням, как тысячам других. Я прошел врата, увидел во всей красе эту возню дилетантов, это беганье с оружием и пальбу по мишеням. Эти лазеры, отрегулированные на минимальный режим, чтобы оставлять ожоги на теле, но не убивать. Я всегда ненавидел дилетантизм и фальшь во всем. Фальшь подразумевает трусость. Эти люди не хотели по-настоящему убивать. Они хотели играть, воевать «понарошку». Глядя на них, можно было только брезгливо плюнуть и вернуться. Но возвращаться оказалось некуда. На той стороне царили все та же фальшь и тот же примитив. Но тот мир, в отличие от этого, был тесен. Там негде было вздохнуть, не то что шагнуть. В тот день, когда люди приняли решение избавиться от войны, они совершили роковую ошибку! Они убили себя, свою душу. Человек становится великим только на войне. Война раздвигает пределы мира. Либо ты – открыватель неведомого, завоеватель, покоритель, либо жалкий обыватель, обустраивающий свой жалкий уголок. Третьего не дано! Новые офицеры воевали только в сети. Взрывали, уничтожали, побеждали, не пролив ни капли крови – ни своей, ни чужой. И все время кому-то помогали и кого-то спасали, соревнуясь в виртуале с виндексами. Я понял, что человечество обречено, если я вновь не научу людей воевать, ненавидя, и убивать, наслаждаясь. Дикий мир был просторен и пуст. Здесь можно было отыскать чистое место – свое место, и начать строить жизнь по своим законам. Я решил не возвращаться. Еще не зная, что буду делать и с чего начну, принял решение. Принципиальное. Остаюсь на этой стороне, чтобы вернуть долг тем, кто воевал. Вы – один из нас, герцог. Уважаю.
Виктор стиснул зубы. Ему было вдвойне неприятно слушать эту похвалу. Во-первых, она исходила от императора, во-вторых, предназначалась Полю Ланьеру, а не его сыну Виктору.
– Пошел добровольцем на настоящую войну. Рядовым, – уточнил сидящий по другую руку от императора невысокий узкоплечий человечек с непропорционально длинным лицом и бесцветными волосами.
Глаза, зажатые двумя лепешками набрякших век, напоминали котлету в гамбургере. Волосы у него были то ли очень светлые, то ли седые – во всяком случае, полностью лишенные цвета. Форма, новенькая и отутюженная, сидела на нем как влитая.
– Это Луис. Начальник канцелярии, – представил Ланьеру своего помощника император. – Он знает о вас буквально все. Профессионал. – Судя по всему, император уважал это слово (именно так – уважал, а не любил), себя он тоже считал профессионалом, А Ланьера (Пола, разумеется, потому что вряд ли с Виктором он стал бы даже разговаривать) и Бурлакова – дилетантами.
– Вы никогда не задумывались, чем так мило для многих людей средневековье? – продолжал император. – Не античность, не эпоха великих географических открытий, не сумасшедший девятнадцатый век, где было все – познавание мира, завоевание колоний, романтичность и чопорность, наука, казавшаяся чудом. Нет, не это привлекает сердца в течение столетий, а крошечные средневековые города и неприступные замки. Ах, право, герцог, зачем мне объяснять это хозяину самого неприступного замка Дикого мира?
– В самом деле – зачем?
– Надежность – вот главное достоинство средневековой жизни. Предсказуемость во всем. Человек был уверен в завтрашнем дне.
– Уверен? – пожал плечами Ланьер. – Я уже читал об этом. Уверенность француза во время набега викингов? Или позже – во время Столетней войны? Или англичанина во время войны Алой и Белой роз? В раздробленной Италии, где гибеллины и гвельфы грызлись насмерть? Не забывайте про чуму, рядовые болезни детскую смертность и смертность при родах, добавьте к этому суды, где главным доводом было раскаленное железо, ереси и крестовые походы. Уж не знаю, в чем средневековый человек был так уверен?
– В отсутствии выбора. И в ограниченности информации. Если ты родился в семье сукновала, ты станешь сукновалом, сначала подмастерьем, потом мастером – тебе не из чего выбирать. Ты с детства знаешь, что будешь сукновалом, женишься, наплодишь детей. Твоя жена может умереть при родах или ее могут изнасиловать солдаты, ворвавшиеся в город, но она не уйдет к соседу. Она до конца жизни будет твоей женой.
– Меня эта перспектива не очень вдохновляет! – засмеялся Ланьер.
– На той стороне воображают, что выбор – это и есть счастье, не подозревая, что это самое страшное проклятие. Ты можешь выбирать, чем заниматься, где и как жить, верить или не верить. Но если ты проиграл, за все ошибки ты винишь только себя. Страх ошибки преследует тебя постоянно. Человек счастлив, когда не знает, что есть сама возможность выбора.
– Император, только что вы поведали свою историю. И это история выбора. Вы сами решили, где вам жить и чем заниматься. Так почему вы так стремитесь лишить этой возможности других?
– Они хотят этого. Я должен обустроить этот мир и сделать его счастливым. И вы мне в этом поможете, герцог. Мы будем действовать с вами заодно в детерминированном мире средневековья.
– Что именно нужно от меня? – спросил Виктор напрямик.
– Ваше сокровище, герцог. Вторые врата.
– Вот как? – Виктор стиснул зубы. Только не показать, как он удивлен, почти ошарашен. Вторые врата? В самом деле? Неужели герцог их нашел? – Вас обманули... – Он попробовал на всякий случай отпереться.
– Ни в коем случае. Уж не знаю, как ему это удалось, но Луис разнюхал, что вы обнаружили в зоне Недоступности вторые врата.
Теперь было ясно, зачем им понадобился герцог. Впрочем, Поль Ланьер, в отличие от Виктора, мог догадаться обо всем с самого начала. Или это всего лишь провокация, и никаких вторых врат нет? Что лучше – отрицать или согласиться? Ладно, сделаем вид, что Поль Ланьер их нашел. Что дальше?
– Зачем нам играть в детскую игру под названием «Откровенность»?
– Вы знаете, где находятся вторые врата.
– Захватить Вечный мир у вас не получится.
– Пусть вас это не беспокоит, герцог! – усмехнулся Луис. Голос у него был скрипучий, как будто что-то застряло у него в гортани и мешало ему говорить.
– У нас другие планы, – сказал император. – Завратный мир нам пока не нужен.
Только теперь Виктор сообразил (впрочем, почти мгновенно), что для императора и людей из Валгаллы, и для герцога, за которого он себя по-прежнему выдавал, завратный мир – это тот, другой Вечный мир, где больше не было войны.
– Что же вам нужно? – спросил Виктор.
– Власть, – отвечал император. – Власть и кровь неразделимы. Война идет всегда за власть.
– И за богатство, – подсказал Виктор.
– Богатство – тоже власть. Только тогда есть смысл за него драться.
Ланьер кашлянул и сказал лишь для того, чтобы хоть что-то сказать:
– Дерзко. Вы рассчитываете на меня?
– Именно.
– Вы думаете, я стану вам помогать?
– Это в ваших интересах. Или вы хотите превратиться в отвратную мразь, которой полно на той стороне? Вы давно не носите коммик и потому забыли, что это значит. Никто не заметил, как эта игрушка уничтожила свободу.
Император помахал чьим-то комбраслетом, теперь безжизненным и ненужным, но заранее припасенным для застольной беседы. Ни намека на спонтанность – все заранее подготовлено, раскадрировано, выхолощено. Воплощенная бездушность.
– Демократия осталась, свобода исчезла, – продолжал повелитель Валгаллы. – Расщепление произошло прочти безболезненно. За мнимую безопасность вы с легкостью отдали душу.
– Вы, похоже, не понимаете, что именно благодаря этой игрушке, этому чудо-шпиону существуете вы и ваша Валгалла. Тот, кто задыхается на той стороне, бежит в Дикий мир. Порой этим людям кажется, что они обрели то, что искали. Но вы хотите лишить их даже этого шанса. Так что не стоит из себя воображать поборника свободы, потому что вы пьете из другого источника.
– Я – поборник справедливости. А справедливость – это прежде всего неравенство. Равенство оскорбляет таких людей, как мы с вами. Император и герцог! – Повелитель Валгаллы произнес эти титулы со значением. – Мы союзники, герцог. Я и вы. Но не Бурлаков. Да вы и сами это понимаете, не так ли? Он наносит нашему мир непоправимый вред. Его мы должны нейтрализовать. Зато с вами я готов заключить союз. По-моему» мы неплохо поняли друг друга в прошлый раз.
– Где гарантия, что Валгалла сдержит слово?
– Глупый вопрос. Кто требует гарантий от императора?
– Все любят императора, – улыбнулся Луис.
Выучка портальщика помогла Ланьеру раздвинуть губы в улыбке.
– А почему бы вам не использовать первые врата? Устранить наблюдателей, взять Дикий мир под контроль... («О Боже, что я такое болтаю? Вживаюсь в роль? A вдруг он так и поступит?») – Для императора это должно быть несложно.
– О нет! Эти врата нам не подходят! Проход через них подобен кастрации. Кто их миновал, возвращаясь в Вечный мир, – уже не мужчина.
Ланьер повернулся к солдату, который по-прежнему стоял за стулом, и жестом показал, чтобы тот налил вина. Поднялся, взял бокал за тонкую ножку и громко и отчётливо произнес на весь зал:
– Генерал Наполеон Бонапарт.
– Это тост? – спросил император.
– Да. Нам нужен генерал Наполеон Бонапарт.
2
Дверь с грохотом распахнулась, яркий луч фонаря затмил тусклый свет лампы.
– Вас ждут, ваша светлость – охранник махнул фонариком, как дубиной.
Ланьер принялся одеваться. Не спеша, стараясь не тревожить пораненную руку.
– Пожалуйста, быстрее! – Охранник старался быть вежливым, хотя и не привык к этому.
– Я пленник?
– Вы под надзором.
– Всё равно нет повода торопиться.
Охранник пропустил Ланьера вперед и запер дверь. Они миновали коридор, всего несколько шагов длиной, стальную дверь и за ней – еще один коридор, более широкий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51