Запор не остановит стражников, но задержит их и предупредит нас – мы услышим скрежет.
Я протягиваю руку поверх плеч стражника и касаюсь зарубки, пока меня проносят мимо. Семь лет дерево в глубине Шахты впитывало ее гнилостные испарения и потемнело вровень с зелено-черным косяком, но вот он – знак, оставленный Кейном.
Оставленный мною.
– Чему ты радуешься, урод? – хмурится офицер.
Я оборачиваюсь к нему:
– Отвали.
Он отвешивает мне увесистую оплеуху, разбив губу, расшатав пару зубов и озарив черную бездну передо мной яркими звездами. Я продолжаю улыбаться. Это больно, но что же поделаешь?
Улыбаться всегда больно.
– Когда я вернусь, – бормочу я онемевшими от удара губами, – я тебе напомню правило номер раз.
Он фыркает себе под нос.
– «Когда» вернешься, тварь? Не вернешься ты. Здесь и подохнешь.
– Ладно.
Я выворачиваю шею, чтобы бросить взгляд через плечо и далеко вниз, на Делианна. Вспоминается, как мы сидели за одним столиком в кафетерии больше двадцати пяти лет тому назад. Как он спросил меня: «Забудь о том, насколько это возможно. Ты этого хочешь?» А потом, словно обезьянья лапа, принял мой ответ и дал больше, чем я просил.
Я посылаю ему прощальный кивок. Мой самый старый друг. Нравится мне это или нет – лучший из моих друзей.
– Ладно, – повторяю я. – Если вернусь.
Богиня на полставки думала, что мертва. Она была права.
Убийственно права.
Но то была эпоха неупокоенных, когда души и тела бродили по земле вместе и по раздельности. Среди богов гибель и возрождение – естественный цикл бытия. Когда человек, который был прежде богом, позвал к себе дух ее, он был уверен, что она отзовется.
Убийственно уверен.
В руках его была мощь легионов: за спиной его стояли мириады, заключенные в его душе, и миллиарды почитателей бога праха и пепла, и могущество самой богини.
И вышел против них единственный смертный и сказал им «Нет!»
И вся сила богов не могла сломить его. Могли они лишь надеяться обратить его «Нет» в «Да».
Пат .
Глава шестнадцатая
1
Время.
Долгое время.
Долгое, долгое, долгое время.
Осознание.
Осознание отсутствия: чего-то недоставало.
Всего.
Не было ничего.
Ничего, что имело бы имя, что можно описать словами, – не было здесь. Даже темноты. Даже пустоты. Даже отсутствия.
Только осознание.
На поле сознания металась единственная, нечаянная мысль:
– Когда я появилась, здесь не было никакого «здесь».
И с этой мыслью явилось понимание, и с пониманием вернулась память, и память эта заставила Пэллес Рил мечтать, чтобы у нее остался рот, потому что она хотела кричать.
Но «рот» и «крик» можно описать словами, а ничего такого не было вокруг нее.
2
В один день по всем сайтам сети проросла поганками новая иммерсионная игра. Назвалась она «СимРека» (тм) и, являясь продолжением классической серии компьютерных стратегических игр, отличалась от них парой оригинальных фичей. Смысл игры оставался по-прежнему примитивным: игрок брал на себя роль бога-хранителя речной долины в Поднебесье, и целью его было преобразовать жалкие поселения земледельцев и горняков, составлявших основу населения долины, в высокоразвитую цивилизацию. Путь к этой цели был, однако, усеян опасностями, начиная от простых циклов засух и наводнений до катастроф вроде смерчей, землетрясений и даже извержения вулканов, от болезней сельхозкультур и поломок оборудования до нападений драконов и вторжений враждебных эльфов и гномов. Игрок подключался к игре через сим-шлем «второй руки», подобный тем, с помощью которых воспроизводились записанные Приключения, так что погружение было глубоким, детализованным и весьма реалистичным. Ничего оригинального в этом не было – десятки, если не сотни подобных игр уже болтались по сети.
Высокий рейтинг придавали игре как раз оригинальные особенности. Во-первых, она была интерактивной: все, кто подключался к ней через сеть, играли одновременно, в реальном времени, пытаясь совместно добиться общей цели. Действия речного бога следовали равнодействующей предлагаемых ходов. Во-вторых, чем больше людей было подключено к игре в данный момент, тем могущественней становился бог – в обмен на уменьшение роли индивидуального выбора.
И наконец, игра была основана на реконструкции оригинальных студийных записей, скопированных из Приключений настоящей богини реки из Поднебесья, Пэллес Рил. Игрок не просто наблюдал за результатами игры – он переживал ощущение божественного могущества.
Игра вызывала чудовищное привыкание. За несколько дней самые упертые из постоянных игроков заработали себе кличку: «божники».
Играли все. Играл Марк Вило, оправляясь от имплантации передатчика, связавшего его мозг с электронным групповым разумом Совета попечителей. Играла бы Эвери Шенкс, несмотря даже на затуманенные теравилом мозги, если бы охранники из социальной полиции пропустили ее в помещения Кунсткамеры, не затронутые ПН-полем. Даже Дункан Майклсон, наверное. играл бы, если бы не кибер-ярмо, закоротившее высшие когнитивные функции его мозга; теперь он служил органическим процессором, поддерживавшим впаянные в мозговую кору сетевые шины.
Тварь, которая называлась Артуро Коллбергом, тоже играла, хотя нужды в том не было; ей забавно было побыть недолго составной частью величественного массового сознания, а не узловой его точкой. Единственный из всех игроков, тварь понимала истинную цель игры – сосредоточить и направить внимание одновременно миллиардов людей. Заставить их думать об одном, одинаково, одновременно – синхронизировать и подогнать их стремления под единый шаблон – и всю эту ментальную энергию перекачать в сеть в исключительно удобной для потребления форме. Единственный из всех игроков на Земле, тварь ощущала игровой процесс, не пользуясь техническими приспособлениями.
Ей довольно было закрыть глаза.
Но не она единственная питалась этой энергией. По сути своей сила сосредоточенного внимания сродни магии; а чародейство лучше оставить специалистам. Энергия направлялась с хирургической точностью, ради единой цели: питать и поддерживать крошечную белую звездочку во лбу мысленного образа Веры Майклсон, который видел Тан’элКот.
Поначалу трудно было передавать энергию через границу между зонами действия земной физики и законов Поднебесья. Чтобы магические способности Тан’элКота не исчезли, он должен был находиться в покрытых ПН-полем помещениях Кунсткамеры, но для того, чтобы получить энергию, ему нужно было подключиться к сети.
Так что, стоя на коленях в молитвенной позе у кровати, к которой была пристегнута Вера Майклсон, Тан’элКот потирал время от времени выбритый квадратик за левым ухом, чуть выше, и ощупывал аккуратный полумесяц шва. Под этой плешью скрывался мыслепередатчик: секретная технология Студии, разработанная первоначально для того, чтобы передавать данные между континуумами Земли и Поднебесья.
Дни и ночи он проводил в неподвижности, медитируя; бог не может позволить себе отвлечься на слабость. Дитя, лишенное его способностей, приходилось поддерживать медикаментами: попеременно вводимые в ее жилы стимуляторы и снотворные удерживали ее в состоянии полусна-полуяви. Периодические инъекции позволяли ей проваливаться в «быстрый сон» на полчаса, а то и больше – состояние РЕМ-сна, с точки зрения Тан’элКота, мало отличалось от бодрствования – но позволить ей провалиться глубже в забытье значило рискнуть всем, чего они достигли до сих пор.
Она не могла отдохнуть вполне – как и он сам.
Все усилия не окажутся напрасны, если только сумеет он дотянуться до реки и ее силы. Временами ирония происходящего заставляла Тан’элКота улыбнуться: ему приходилось тратить силы, чтобы вызвать из посмертия тень Пэллес Рил… хотя разве не были оба они богами? Этой мыслью он не делился ни с кем, даже обдумывать ее не осмеливался. Но в глубине сердца он знал, что стоит ему слиться с душой речного божества, и все переменится. Не будет больше побоев, пыток и унижений от руки Коллберга.
«Коллберг, – подумал он с легким презрением, – полагал, будто беду навлечет Пэллес Рил».
Гнусный человечишка и не подозревает, что такое настоящая беда. Но когда связь с речной богиней будет установлена, Тан’элКот непременно ему объяснит.
3
Она помнила, как острие Косалла пробило ей переносицу, помнила, с каким звуком раскололась лобная кость, помнила краткий миг пронизавшего все тело болью звона перед тем, как забвение поглотило ее.
Но что-то изменилось. Что-то коснулось ее из бескрайнего провала, которым была ее погибель; иначе сознание не вернулось бы к ней. Ощущения просачивались к ней, как родниковая вода сквозь известняк, неспешно и чисто: она была не одна.
Тело, живое дыхание, и кровь, и кость – тело, что принадлежало ей, но не ее собственное: гибкое и тощее, дубленая кожа и узлы на канате, пальцы, стиснувшие обтянутую мокрой от пота замшей сталь, бритый череп…
Она вцепилась в тело, с радостным воем хлынула в него. Но то было не пустое тело: его уже занимал дух, столь же яростно стремившийся к бытию, разум острый и пронзительный. Он ударил ее в ответ всей мощью предельного своего ужаса, отторжения столь яростного, что тело в мысленной хватке богини обжигало ее, словно чрево солнца.
Но она не могла отпустить.
После пустоты даже страдание было ей сладко.
От ярости и гнева вскричала она, и завыл от гнева и ярости пленный дух, и началась битва.
4
Матрос нашел тело между ящиками на корме на третий день пути от Анханы. С тех самых пор, как баржа двинулась вниз по течению, этого матроса преследовал загадочный звон в ушах. Слышен он был, только если матросу выпадало стоять на вахте в самые тихие ночные часы; даже легчайший ветерок заглушал этот звон, не говоря уже о дневной болтовне команды и тоскливых песнях шестовых.
В конце концов одной безлунной ночью, когда вахта подходила к концу, матрос не выдержал; взяв лампу, он оставил свой пост и принялся обходить палубу. Поиски его шли небыстро и непросто, особенно потому, что поначалу матрос естественным образом предположил, что источник звонкого жужжания находится в одном из ящиков, и почти час потратил, прикладывая ухо то к одному занозистому дощатому гробу, то к другому.
Но наконец трепещущее пламя фонаря высветило контуры человеческого тела в щели между особенно неровно нагроможденными ящиками. Одного взгляда на сведенное судорогой тело юноши, на жилы, проступившие на шее, на зажатую в ладонях рукоять меча – и в особенности лезвие клинка, истаивавшее по краям до полной невидимости – матросу хватило, чтобы немедля отправиться за младшим помощником.
Младший помощник был менее трусоват. Он забрался прямо в щель к лежащему и долго рассматривал, хмурясь. Хмурясь, он глядел, как мучительно выгнута спина лежащего, мостиком поднимаясь над палубой. Хмурясь, глядел, какой гримасой ужаса искажено его лицо и как побелели костяшки стиснувших рукоять меча пальцев.
– Может, пнуть его хорошенько? – спросил он матроса. – Вдруг очнется.
Матрос помотал головой.
– А если ему не понравится ?
Младший помощник нахмурился еще сильнее.
– Что за гадский шум?
Имелся в виду, разумеется, загадочный звонкий гул, исходивший вроде бы от распростертого на палубе тела – тот самый, что привлек в укрытие матроса.
– По-моему, – неуверенно ответил матрос, – это меч …
Младший помощник шарахнулся, опершись о груду ящиков. Что именно везли они вниз по реке от Харракхи до самой Анханы, ни для кого не было секретом. Это и правда мог оказаться меч святого Берна.
– Шестового сюда, – распорядился помощник. – Живо. Двоих шестовых пригони, пусть раскидают отсюда груз. Только тихо, за ради твою мать! Разбудишь капитана – и можешь добираться до Тераны вплавь.
Шестовыми на барже служили огры; вдвоем они быстро и тихо сумели убрать ящики, нависавшие над юношей. После этого младший помощник приказал одному из них потыкать тело шестом – тридцать футов крепкого дуба толщиной с бедро хуманса. Шестовой опасливо потыкал лежащего в плечо.
Юноша дернулся, звонкий гул на миг стал громче и басовитей, а длина шеста теперь составляла двадцать семь с половиной футов, потому что последние тридцать дюймов лениво прокатились по палубе, остановившись под ногами у младшего помощника.
Тот вспомнил, что собирался пнуть лежащего каблуком, и попытался представить, как бы ему жилось без тридцати дюймов ноги.
– А вот теперь будите капитана, – мрачно заключил он. – Скажите, что надо послать гонца обратно в Анхану, в монастырское посольство. Срочно.
5
Кейнова Погибель боролся за жизнь в тишине столь полной, что даже память о звуках покинула его.
На базовом уровне сражение шло за определенные участки нервной системы. Со своего плацдарма на левой ладони она ползла по нервам, точно проказа: мельчайшими шажочками пробирающаяся под кожей смерть. Он отбивался, поддерживая в чародейском трансе предельно отчетливый образ своего тела, но…
Представить, что у него была левая рука, он больше не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Я протягиваю руку поверх плеч стражника и касаюсь зарубки, пока меня проносят мимо. Семь лет дерево в глубине Шахты впитывало ее гнилостные испарения и потемнело вровень с зелено-черным косяком, но вот он – знак, оставленный Кейном.
Оставленный мною.
– Чему ты радуешься, урод? – хмурится офицер.
Я оборачиваюсь к нему:
– Отвали.
Он отвешивает мне увесистую оплеуху, разбив губу, расшатав пару зубов и озарив черную бездну передо мной яркими звездами. Я продолжаю улыбаться. Это больно, но что же поделаешь?
Улыбаться всегда больно.
– Когда я вернусь, – бормочу я онемевшими от удара губами, – я тебе напомню правило номер раз.
Он фыркает себе под нос.
– «Когда» вернешься, тварь? Не вернешься ты. Здесь и подохнешь.
– Ладно.
Я выворачиваю шею, чтобы бросить взгляд через плечо и далеко вниз, на Делианна. Вспоминается, как мы сидели за одним столиком в кафетерии больше двадцати пяти лет тому назад. Как он спросил меня: «Забудь о том, насколько это возможно. Ты этого хочешь?» А потом, словно обезьянья лапа, принял мой ответ и дал больше, чем я просил.
Я посылаю ему прощальный кивок. Мой самый старый друг. Нравится мне это или нет – лучший из моих друзей.
– Ладно, – повторяю я. – Если вернусь.
Богиня на полставки думала, что мертва. Она была права.
Убийственно права.
Но то была эпоха неупокоенных, когда души и тела бродили по земле вместе и по раздельности. Среди богов гибель и возрождение – естественный цикл бытия. Когда человек, который был прежде богом, позвал к себе дух ее, он был уверен, что она отзовется.
Убийственно уверен.
В руках его была мощь легионов: за спиной его стояли мириады, заключенные в его душе, и миллиарды почитателей бога праха и пепла, и могущество самой богини.
И вышел против них единственный смертный и сказал им «Нет!»
И вся сила богов не могла сломить его. Могли они лишь надеяться обратить его «Нет» в «Да».
Пат .
Глава шестнадцатая
1
Время.
Долгое время.
Долгое, долгое, долгое время.
Осознание.
Осознание отсутствия: чего-то недоставало.
Всего.
Не было ничего.
Ничего, что имело бы имя, что можно описать словами, – не было здесь. Даже темноты. Даже пустоты. Даже отсутствия.
Только осознание.
На поле сознания металась единственная, нечаянная мысль:
– Когда я появилась, здесь не было никакого «здесь».
И с этой мыслью явилось понимание, и с пониманием вернулась память, и память эта заставила Пэллес Рил мечтать, чтобы у нее остался рот, потому что она хотела кричать.
Но «рот» и «крик» можно описать словами, а ничего такого не было вокруг нее.
2
В один день по всем сайтам сети проросла поганками новая иммерсионная игра. Назвалась она «СимРека» (тм) и, являясь продолжением классической серии компьютерных стратегических игр, отличалась от них парой оригинальных фичей. Смысл игры оставался по-прежнему примитивным: игрок брал на себя роль бога-хранителя речной долины в Поднебесье, и целью его было преобразовать жалкие поселения земледельцев и горняков, составлявших основу населения долины, в высокоразвитую цивилизацию. Путь к этой цели был, однако, усеян опасностями, начиная от простых циклов засух и наводнений до катастроф вроде смерчей, землетрясений и даже извержения вулканов, от болезней сельхозкультур и поломок оборудования до нападений драконов и вторжений враждебных эльфов и гномов. Игрок подключался к игре через сим-шлем «второй руки», подобный тем, с помощью которых воспроизводились записанные Приключения, так что погружение было глубоким, детализованным и весьма реалистичным. Ничего оригинального в этом не было – десятки, если не сотни подобных игр уже болтались по сети.
Высокий рейтинг придавали игре как раз оригинальные особенности. Во-первых, она была интерактивной: все, кто подключался к ней через сеть, играли одновременно, в реальном времени, пытаясь совместно добиться общей цели. Действия речного бога следовали равнодействующей предлагаемых ходов. Во-вторых, чем больше людей было подключено к игре в данный момент, тем могущественней становился бог – в обмен на уменьшение роли индивидуального выбора.
И наконец, игра была основана на реконструкции оригинальных студийных записей, скопированных из Приключений настоящей богини реки из Поднебесья, Пэллес Рил. Игрок не просто наблюдал за результатами игры – он переживал ощущение божественного могущества.
Игра вызывала чудовищное привыкание. За несколько дней самые упертые из постоянных игроков заработали себе кличку: «божники».
Играли все. Играл Марк Вило, оправляясь от имплантации передатчика, связавшего его мозг с электронным групповым разумом Совета попечителей. Играла бы Эвери Шенкс, несмотря даже на затуманенные теравилом мозги, если бы охранники из социальной полиции пропустили ее в помещения Кунсткамеры, не затронутые ПН-полем. Даже Дункан Майклсон, наверное. играл бы, если бы не кибер-ярмо, закоротившее высшие когнитивные функции его мозга; теперь он служил органическим процессором, поддерживавшим впаянные в мозговую кору сетевые шины.
Тварь, которая называлась Артуро Коллбергом, тоже играла, хотя нужды в том не было; ей забавно было побыть недолго составной частью величественного массового сознания, а не узловой его точкой. Единственный из всех игроков, тварь понимала истинную цель игры – сосредоточить и направить внимание одновременно миллиардов людей. Заставить их думать об одном, одинаково, одновременно – синхронизировать и подогнать их стремления под единый шаблон – и всю эту ментальную энергию перекачать в сеть в исключительно удобной для потребления форме. Единственный из всех игроков на Земле, тварь ощущала игровой процесс, не пользуясь техническими приспособлениями.
Ей довольно было закрыть глаза.
Но не она единственная питалась этой энергией. По сути своей сила сосредоточенного внимания сродни магии; а чародейство лучше оставить специалистам. Энергия направлялась с хирургической точностью, ради единой цели: питать и поддерживать крошечную белую звездочку во лбу мысленного образа Веры Майклсон, который видел Тан’элКот.
Поначалу трудно было передавать энергию через границу между зонами действия земной физики и законов Поднебесья. Чтобы магические способности Тан’элКота не исчезли, он должен был находиться в покрытых ПН-полем помещениях Кунсткамеры, но для того, чтобы получить энергию, ему нужно было подключиться к сети.
Так что, стоя на коленях в молитвенной позе у кровати, к которой была пристегнута Вера Майклсон, Тан’элКот потирал время от времени выбритый квадратик за левым ухом, чуть выше, и ощупывал аккуратный полумесяц шва. Под этой плешью скрывался мыслепередатчик: секретная технология Студии, разработанная первоначально для того, чтобы передавать данные между континуумами Земли и Поднебесья.
Дни и ночи он проводил в неподвижности, медитируя; бог не может позволить себе отвлечься на слабость. Дитя, лишенное его способностей, приходилось поддерживать медикаментами: попеременно вводимые в ее жилы стимуляторы и снотворные удерживали ее в состоянии полусна-полуяви. Периодические инъекции позволяли ей проваливаться в «быстрый сон» на полчаса, а то и больше – состояние РЕМ-сна, с точки зрения Тан’элКота, мало отличалось от бодрствования – но позволить ей провалиться глубже в забытье значило рискнуть всем, чего они достигли до сих пор.
Она не могла отдохнуть вполне – как и он сам.
Все усилия не окажутся напрасны, если только сумеет он дотянуться до реки и ее силы. Временами ирония происходящего заставляла Тан’элКота улыбнуться: ему приходилось тратить силы, чтобы вызвать из посмертия тень Пэллес Рил… хотя разве не были оба они богами? Этой мыслью он не делился ни с кем, даже обдумывать ее не осмеливался. Но в глубине сердца он знал, что стоит ему слиться с душой речного божества, и все переменится. Не будет больше побоев, пыток и унижений от руки Коллберга.
«Коллберг, – подумал он с легким презрением, – полагал, будто беду навлечет Пэллес Рил».
Гнусный человечишка и не подозревает, что такое настоящая беда. Но когда связь с речной богиней будет установлена, Тан’элКот непременно ему объяснит.
3
Она помнила, как острие Косалла пробило ей переносицу, помнила, с каким звуком раскололась лобная кость, помнила краткий миг пронизавшего все тело болью звона перед тем, как забвение поглотило ее.
Но что-то изменилось. Что-то коснулось ее из бескрайнего провала, которым была ее погибель; иначе сознание не вернулось бы к ней. Ощущения просачивались к ней, как родниковая вода сквозь известняк, неспешно и чисто: она была не одна.
Тело, живое дыхание, и кровь, и кость – тело, что принадлежало ей, но не ее собственное: гибкое и тощее, дубленая кожа и узлы на канате, пальцы, стиснувшие обтянутую мокрой от пота замшей сталь, бритый череп…
Она вцепилась в тело, с радостным воем хлынула в него. Но то было не пустое тело: его уже занимал дух, столь же яростно стремившийся к бытию, разум острый и пронзительный. Он ударил ее в ответ всей мощью предельного своего ужаса, отторжения столь яростного, что тело в мысленной хватке богини обжигало ее, словно чрево солнца.
Но она не могла отпустить.
После пустоты даже страдание было ей сладко.
От ярости и гнева вскричала она, и завыл от гнева и ярости пленный дух, и началась битва.
4
Матрос нашел тело между ящиками на корме на третий день пути от Анханы. С тех самых пор, как баржа двинулась вниз по течению, этого матроса преследовал загадочный звон в ушах. Слышен он был, только если матросу выпадало стоять на вахте в самые тихие ночные часы; даже легчайший ветерок заглушал этот звон, не говоря уже о дневной болтовне команды и тоскливых песнях шестовых.
В конце концов одной безлунной ночью, когда вахта подходила к концу, матрос не выдержал; взяв лампу, он оставил свой пост и принялся обходить палубу. Поиски его шли небыстро и непросто, особенно потому, что поначалу матрос естественным образом предположил, что источник звонкого жужжания находится в одном из ящиков, и почти час потратил, прикладывая ухо то к одному занозистому дощатому гробу, то к другому.
Но наконец трепещущее пламя фонаря высветило контуры человеческого тела в щели между особенно неровно нагроможденными ящиками. Одного взгляда на сведенное судорогой тело юноши, на жилы, проступившие на шее, на зажатую в ладонях рукоять меча – и в особенности лезвие клинка, истаивавшее по краям до полной невидимости – матросу хватило, чтобы немедля отправиться за младшим помощником.
Младший помощник был менее трусоват. Он забрался прямо в щель к лежащему и долго рассматривал, хмурясь. Хмурясь, он глядел, как мучительно выгнута спина лежащего, мостиком поднимаясь над палубой. Хмурясь, глядел, какой гримасой ужаса искажено его лицо и как побелели костяшки стиснувших рукоять меча пальцев.
– Может, пнуть его хорошенько? – спросил он матроса. – Вдруг очнется.
Матрос помотал головой.
– А если ему не понравится ?
Младший помощник нахмурился еще сильнее.
– Что за гадский шум?
Имелся в виду, разумеется, загадочный звонкий гул, исходивший вроде бы от распростертого на палубе тела – тот самый, что привлек в укрытие матроса.
– По-моему, – неуверенно ответил матрос, – это меч …
Младший помощник шарахнулся, опершись о груду ящиков. Что именно везли они вниз по реке от Харракхи до самой Анханы, ни для кого не было секретом. Это и правда мог оказаться меч святого Берна.
– Шестового сюда, – распорядился помощник. – Живо. Двоих шестовых пригони, пусть раскидают отсюда груз. Только тихо, за ради твою мать! Разбудишь капитана – и можешь добираться до Тераны вплавь.
Шестовыми на барже служили огры; вдвоем они быстро и тихо сумели убрать ящики, нависавшие над юношей. После этого младший помощник приказал одному из них потыкать тело шестом – тридцать футов крепкого дуба толщиной с бедро хуманса. Шестовой опасливо потыкал лежащего в плечо.
Юноша дернулся, звонкий гул на миг стал громче и басовитей, а длина шеста теперь составляла двадцать семь с половиной футов, потому что последние тридцать дюймов лениво прокатились по палубе, остановившись под ногами у младшего помощника.
Тот вспомнил, что собирался пнуть лежащего каблуком, и попытался представить, как бы ему жилось без тридцати дюймов ноги.
– А вот теперь будите капитана, – мрачно заключил он. – Скажите, что надо послать гонца обратно в Анхану, в монастырское посольство. Срочно.
5
Кейнова Погибель боролся за жизнь в тишине столь полной, что даже память о звуках покинула его.
На базовом уровне сражение шло за определенные участки нервной системы. Со своего плацдарма на левой ладони она ползла по нервам, точно проказа: мельчайшими шажочками пробирающаяся под кожей смерть. Он отбивался, поддерживая в чародейском трансе предельно отчетливый образ своего тела, но…
Представить, что у него была левая рука, он больше не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121