Келлер подозрительно уставился на своего начальника поросячьими глазками.
– Вы это нарочно сделали, – сдавленно прошептал он.
Хэри пожал плечами.
– Все никак не свыкнусь с этими новыми программами.
– Не верю. Ни на грош не верю. Не знаю, что вы затеяли, но у меня есть долг перед Советом…
– Ну, я виноват. Извини, – легкомысленно промолвил Хэри, подступая к низкорослому помощнику так близко, что взгляды их не могли не встретиться. – Облажался. Когда будешь сочинять отчет, не забудь напомнить Совету: единственное, что у меня действительно хорошо получалось, так это убивать людей голыми руками.
Он вглядывался в глазенки Келлеру, пока там не затеплился, разрушая самоуверенность, обычный страх.
И, пока Келлер пытался сообразить, как ответить, Хэри ушел.
3
Ровер терпеливо поблескивал хромом у распахнутых дверей личного лифта Хэри. От лифта до суфлерки пешим ходом было пять минут. Инвалидное кресло держалось в двух шагах за левым плечом.
У двери Хэри остановился. По сторонам ее, словно атланты, подпирали стену двое спецов из СБ, держа наизготовку силовые ружья.
– Я, – проговорил Хэри, отдышавшись, – директор Студии, администратор Хэри Капур Майклсон.
– ПРИНЯТО, – хором отозвались спецы.
Всякий раз, когда Хэри подходил к спецам вплотную, у него начинала зудеть шея. Слишком хорошо помнилось, как один из этих киборгизированных ублюдков выстрелил ему в голову. При каждом взгляде ему казалось, словно струя гелевых пуль снова вот-вот ударит ему в череп. Киб-ярма на шеях подавляли высшие познавательные функции, делая спецов неподкупными, механически верными долгу и совершенно неспособными на бунт.
– Никого, кроме меня, не впускать и не выпускать из помещения без моего явно высказанного разрешения.
– ТАК ТОЧНО.
И все равно, проходя между ними, он вздрогнул.
Двое техников в суфлерке уставились на директора, точно перепуганные щенки, ожидая наказания, и разом поднялись на ноги в почтительном молчании.
Хэри кивнул им, раздумчиво глядя сквозь стекло в зал Кавеа, на добрую пустующих тысячу мест первой очереди, от которых у него кишки узлом завязывало. Черт, при Кейне Кавеа десять лет была распродана на каждое Приключение – а сейчас десять актеров разом не могли привлечь в Студию Сан-Франциско больше четырех тысяч зрителей. Один бог знает, сколько частных лож на верхних рядах пустует.
Он встряхнул головой. Сейчас не это важно.
Пробежав взглядом по рядам мониторов, он быстро нашел точку зрения Росси. Шоу продолжалось: теперь всякий раз, когда актер смотрел на чей-то труп, над телом вставали призраки прошлого. Прозрачные матери качали еле зримых младенцев, размытая детвора бегала, смеялась, швыряясь яблочными огрызками, сплетенные из дыма и паутины юноши пели печальные серенады, слагали стихи, уединялись с возлюбленными среди выжженных мертвых деревьев.
И сквозь каждую тень, как сквозь полурастаявшее стекло, виднелся раздутый, поклеванный воронами, черный от гноя труп – конечный итог всех светлых улыбок и материнских объятий.
«Вы уже, верно, догадались, что зрите перед собою фантазм – то, что хумансы кличут иллюзией. Кое-то скажет вам, что фантазм – это отрицание реальности, все равно что ложь, что увиденное вами невозможно, что я показал вам фантазм – и потомусоврал. Это не так.
Это величайший дар моего народа – представлять чужим очам наши воплощенные мечты. Фантазм – это орудие, и, как любое орудие, владеть им можно ловко или неумело. В руках мастера фантазм открывает истины, которых иным способом не узреть.
Это фантазм той силы, с которой я призываю вас сразиться. Это мечта слепого бога ».
Хэри нахмурился, задумчиво пошипев сквозь зубы. Второй раз Хансен упомянул об этом слепом боге – или все же Слепом боге? Где-то когда-то ему уже доводилось слышать это выражение или читать… В отцовских книгах? Быть может. При случае обязательно надо спросить Дункана. Он может помнить.
– Готовьтесь вытащить его, – Хэри кивнул на экран. – По моей команде.
– Вытащить?.. – Техники тревожно переглянулись. – Зачем? У него даже аудитории нет.
– Исполняйте, техник. Это приказ.
– Администратор, мы не можем – при туземце. Это открытый перенос… правило Коллберга…
– В жопу правило Коллберга, – отчеканил Хэри. Вспомнилось одно из наставлений отца: «Любая власть, будь то политическая или иная, есть по сути своей прикрытие грубой силы – и подчас приходится напоминать об этом людям». – Я даю вам выбор. Или вы его вытаскиваете по моему прямому приказу, или…
– Но правило…
– Или, – перебил Хэри, – один из спецов за дверью приставит тебе пушку к темени. Вопросы есть?
Техник съежился, словно мальчишка перед лицом отцовского гнева.
– Нет, сэр, – промямлил он, повернувшись к пульту.
Хэри обернулся ко второму:
– А у тебя?
– У меня? Я вообще молчу, сэр…
– Вот и славно.
Он сверлил техника взглядом, покуда и тот не повернулся к панели управления.
Эльф снова появился на экране.
– И я, по крайней мере, не порождение фантазма.
Он потянулся к лицу Росси, так что пальцы скрылись за краем поля зрения.
– Я настоящий. Почувствуй мое касание. Я здесь. Во имя всего, что наши народы почитают святым, я умоляю вас о помощи.
Хэри едва слышал его. Покуда голос эльфа перекрывал предательские шорохи, он нажал клавишу ручного выброса на одном из двух гравировальных аппаратов, записывавших Приключение Росси, а выскочивший кубик спрятал в ладони, торопливо подменив на чистый с полки.
Губы его скривились в той особенной ухмылке, которой он уже семь лет не пользовался.
– Знаете что, ребята? – промолвил Хэри. – Наверное, насчет открытого переноса вы правы.
Техники воровато переглянулись, опасаясь, что их движение будет замечено.
– Сэр?
– Ага. Не стоит рисковать. Вытащите его при первой возможности. А потом быстро верните в сюжет. Отзвоните в сценарный отдел, пусть отработают переход. Пусть к его возвращению будет готова распечатка. А потом забудем все это как страшный сон.
4
На экране старательно трудилась мультяшная стенографистка – это означало, что канал связи с автоматической системой записи отчетного центра открыт. Гейл Келлер строчил донос с бесстрастным, как ему казалось, профессионализмом.
– В десять семнадцать утра восстановилась видеосвязь с Франсисом Алленом Росси, он же Дж’Тан, – читал он по сделанным от руки заметкам, стараясь подражать интонациям опытных дикторов.
Ему нравилось воображать, будто сами попечители иногда прослушивают его доклады. Перед мысленным взором возникали десятки безликих от абсолютной власти праздножителей за длинным овальным столом – как они внимательно вслушиваются и довольно кивают гладким фразам и богатству интонаций…
– Дж’Тан, он же Росси, находился – как позднее выяснилось, то была иллюзия – в эльфийской деревне, уничтоженной, как ему было заявлено, вспышкой ВРИЧ-инфекции в Поднебесье. Техники из суфлерской доложили об этом напрямую директору Майклсону. Узнав о гипотетической эпидемии, директор Майклсон сделал несколько звонков в реальном времени, затем принудительно стер все записи своих бесед из ядра памяти настольного терминала и из терминала докладчика. Также угрожал докладчику телесными повреждениями или смертью.
«Вот так», – довольно подумал Келлер. Уж Совет-то позаботится, чтобы такое поведение Майклсону не сошло с рук.
– Затем председатель Майклсон проследовал в суфлерскую зала Кавеа, где – опять-таки под угрозой насилия или убийства – приказал дежурному технику произвести открытый перенос в нарушение правила Коллберга…
Его прервал тревожный звонок из динамиков.
– Мастеровой Гейл Келлер. Вам приказано оставаться у терминала. Ждите голосовой связи с Советом попечителей «Неограниченных Приключений».
Келлер подавился и, судорожно закашлявшись, забрызгал весь экран слюнями. В приступе паники – ну как же, сейчас весь Совет уставится на него, а он только что на них начхал! – толстяк отчаянно завозил рукавом комбинезона по пластику и едва не продавил терминал локтем. Он столько раз мечтал об этом, что даже сейчас не был уверен, что ему не мерещится… хотя, наверное, не мерещится.
В мечтах ему не бывало так страшно.
Он примостил руки на столе перед собой, стараясь не замечать, как они дрожат, и задышал глубоко-глубоко: вдох-выдох, вдох-выдох, пока голова не закружилась. И все же, когда миленькая стенографистка отчетного центра уступила экран официальному логотипу Студии – закованному в броню рыцарю на вставшем на дыбы крылатом коне, анфас, – Келлер понял, что никакой дыхательной гимнастикой ему не растопить комок подсердечного льда.
– Мастеровой Келлер. Расскажите подробнее о переносе, который Майклсон приказал осуществить под угрозой насилия.
Вот так – бесстрастно, холодно, без церемоний или преамбул – Гейл Келлер очутился перед ирреальным ликом Совета попечителей.
Директор Майклсон упоминал порой об оцифрованном выхолощенном электроникой голосе Совета, по которому никогда не скажешь, кто и с кем говорит. Неизвестно даже, кто в данный момент находится в составе Совета – известно только, что попечителей не меньше семи и не больше пятнадцати и выбирают их всегда из ста семей, элиты самой элиты праздножителей. Личности попечителей тщательно скрываются, чтобы система Студий как таковая сохраняла положение неотъемлемой общественной собственности – невозможно повлиять на решения членов Совета, если даже не знаешь, кто они. По слухам, даже члены Совета не знали своих сотоварищей, будто встречался Совет только в виртуальности и каждый попечитель видел на своем экране такой же логотип.
Келлеру такое объяснение безликой анонимности Совета всегда казалось разумным и достаточным. Но только теперь, столкнувшись с мертвой картинкой и бесстрастным голосом, он начал осознавать истину более глубокую. Полное безличие Совета таило собственную мощь.
– Пере… э-э… перенос? – Келлер запнулся. – М-м, да… – Он старался рассказывать как мог четко, но страх, вместо того чтобы ослабеть с течением времени, переходил в ошеломляющий ужас. Не получая отклика – ни кивка, ни улыбки, ни нахмуренных бровей, ни намека на позу или движение, ни одобрительного «М-м» или «Да, продолжайте» – он не мог судить, встречен его рассказ с родительской снисходительностью, с убийственным гневом или с чем-то средним.
– Можете предложить анализ?
– Э-э… Анализ? Я, э-э…
– Знаете ли вы или можете предположить, по какой причине директор Майклсон готов был настоять на немедленном переносе вплоть до угрозы насилием, а затем внезапно и беспричинно передумал?
Келлер потер под столом руки, пытаясь избавиться от липкого жаркого пота на ладонях.
– Я, э-э… не могу… то есть не могу знать, даже не подумал…
– Беседы в реальном времени. С кем разговаривал Майклсон?
– Я не… не могу…. – Он заставил себя остановиться и сделал вдох. – Обычно я… э-э… копирую записи бесед директора с его терминала, пока его нет в кабинете, но… понимаете, ядра данных…
– У вас есть свидетельства, документальные или нет, что стирание данных было намеренным актом саботажа?
Они думают, что он врет? Или хотят получить рычаг давления на Майклсона? «Во что я влип?»
– Я… э-э… нет, впрямую нет. Но зачем ему было угрожать мне, если он не пытался ничего скрыть?
Голос его пресекся. Недвижный логотип отбрасывал на лицо Келлера мертвенный зеленый отсвет. Застывший рыцарь на крылатом коне взирал на него чудовищно долго. Но наконец, слава всем святым, прозвучало:
– Мастеровой Келлер. Свободны. Возвращайтесь к своим обязанностям.
Келлер долго смотрел на мертвый серый экран, потом, будто очнувшись, вскочил на ноги.
Ему отчаянно захотелось в уборную.
5
Лифт довез Хэри до служебного коридора – гладкие белые стены, стальные двери, ковровая дорожка. А еще следы времени: плесень по стенам, пыль в застывшем воздухе, страшный контраст с безупречной обстановкой открытых для публики участков Студии. Хэри пришлось одолеть широкую дугу коридора почти до конца, прежде чем он свернул в закрытую на папиллярный замок дверь в трубу. Ровер следовал за ним, как привязанный.
Переход между Студией и Кунсткамерой представлял собой прозрачный тоннель длиной полкилометра. На пол была наспех постелена узкая дорожка из всепогодного ковролина. Низкие серые облака плевались дождем, и шепот бьющих в бронестекло капель почти заглушал шуршание кондиционеров. Хэри торопливо брел над ячейками гаража-улья в двадцати с лишним метрах внизу и ограждающим его десятиметровым забором.
– Ровер, стоять, – бросил он командным тоном, протянув руку к бронированной двери Кунсткамеры.
Кресло послушно щелкнуло тормозами. Хэри поморщился, переминаясь с ноги на ногу. Уже то было скверно, что приходилось пользоваться Ровером по необходимости, но заставить себя опуститься в коляску, устроиться поудобнее, покуда ноги еще держали, он никак не мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121