– Тс-с, девочка, – пробормотала она, поглаживая лоб ребенка. – Тс-с, маленькая. Гран-маман с тобой. Я здесь, все будет хорошо.
По острой скуле прокатилась слеза и упала Вере на волосы.
Вскоре судороги утихли, и девочка опять впала в бессознательное состояние. Только тогда силы оставили Эвери окончательно; она оперлась на стальное ложе операционного стола, но даже при этом не смогла удержаться на ногах. Она опустилась на колени, спрятала лицо в ладонях и зарыдала.
– Бизнесмен… – проговорил Тан’элКот мягко, – прошу… Эвери, не плачьте.
Широкие теплые ладони легли ей на плечи, легко оторвали от стола. Он провел ее к единственному в операционном зале стулу и, усадив, опустился рядом на пол.
– Эвери, пожалуйста, – пробормотал он, обнимая ее, – во мне столько от… от Карла, что я не могу вынести ваших слез…
– Что со мной творится? – сбивчиво прошептала Эвери сквозь крепко сомкнутые пальцы. – Это не я. Я не такая. Не понимаю, что со мной случилось…
– Когда наступает любовь, разум вынужден бывает отойти, – промолвил великан ласково, – но на этом поле боя слишком часто остаются гнить тела наших иллюзий.
– Я не позволю тебе причинить ей вред. – Эвери опустила руки и глянула великану в лицо. – Можешь убить меня. Но пока жива, я сделаю все, чтобы остановить тебя.
– Я понимаю. Но и вы поймите меня. – Поднявшись, Тан’элКот подошел к операционному столу. Рука его повисла в дюйме над макушкой Веры, словно он боялся прикоснуться к девочке.
– То чувство, что испытываете вы к этому ребенку, – промолвил он, – я питаю к каждому из Детей своих. А их миллионы, бизнесмен. Каждый из них дорог мне несказанно. Мои сны полны отзвуков их будущих судеб. И каждый звук – это вопль.
Он обернулся к ней, умоляюще разводя руками.
– На что не пошли бы вы, чтобы защитить свою внучку? На что не пошел бы я ради своих Детей?
– Я не позволю тебе причинить ей вред, – повторила Эвери.
Взгляд великана дрогнул на миг, словно внимание его привлекло движение за стеклом. По лицу пробежала почти неприметная гримаса омерзения, ненависти – и, что поразило Эвери еще более, страха.
Дрожь пробрала ее до костей. Она знать не желала, что может вселить ужас в самого Тан’элКота.
– Не я, – медленно вымолвил он, – желаю ей зла, бизнесмен.
Она проследила за его взглядом – робко, страшась того, что увидит.
К окну операционного зала прижимался обмякшим от жадного вожделения лицом, словно оголодавший поденщик к витрине мясной лавки, Артуро Коллберг.
6
– Долго он там будет стоять? – тихо спросила Эвери.
Коллберг уже несколько часов стоял молча, прижавшись лицом к стеклу, – сколько именно, Эвери не могла бы сказать. Она расхаживала взад и вперед, обняв себя за плечи, чтобы унять дрожь, хотя в операционной было совсем не холодно.
Тан’элКот сидел на стуле, отвернувшись от окна, и сосредоточенно разглядывал Веру.
– Предсказать невозможно, – ответил он отстраненно и равнодушно. – Иногда не больше пары минут. Один раз он стоял так почти сутки. Рабочий Коллберг приходит и уходит, когда ему вздумается; о чем он думает, узнать невозможно, а размышлять – отвратительно.
– Есть успехи?
Он покачал головой.
– Нет. Я рассчитывал обнаружить связь, как только установил мысленный контакт с девочкой, но не сумел. Предполагаю, что травма, вызванная смертью матери, заставила ее отгородиться от этой части собственного «я». Подобная дисассоциативная реакция порой вызывает расщепление личности.
– Ты знал, – вымолвила она. – Ты заранее знал об убийстве.
– Если припомните, я пытался вас предупредить.
– А ее предупредить ты пытался? Пэллес? Что ты наговорил ей?
– Они с Кейном понимали, на что идут, – ответил он и огорченно добавил вполголоса: – Пожалуй, лучше меня…
– Что случится, если ты не нащупаешь связь?
– Как я и объяснял: единственный способ защитить это дитя – сделать его полезным для твари, которая прежде была Коллбергом. Если мы не преуспеем в этом, то и сами окажемся излишними. Такое состояние обычно заканчивается летально.
– Есть вещи похуже смерти, – заметила Эвери.
– Воистину так, – согласился великан. – С некоторыми из них вы, скорей всего, познакомитесь лично. Я уже упоминал, какими способами Коллберг убивает время.
Эвери глянула сквозь стекло в голодные пустые зенки, и ее снова затрясло.
– Мы можем предпринять еще что-то?
Тан’элКот уныло пожал плечами.
– Я могу лишь перебирать резонансы, способные теоретически поддерживать ее связь с рекой. Можете считать, что я разыскиваю связь, но поймите, что рассудок – даже рассудок ребенка – это, метафорически выражаясь, весьма просторное место.
Эвери кивнула в сторону Коллберга.
– А он это понимает?
– Я не могу сказать, что он понимает, а чего – нет.
– В нем и человеческого-то ничего не осталось, – прошептала она.
– В нем все до последней капли человеческое, – возразил Тан’элКот. – Он продукт перегонки и очистки людской натуры, воплощенная суть человечества. Вы, полагаю, хотели сказать, что он более не является человеком.
– Намекаете, что он больше, нежели человек?
– Напротив. Значительно меньше .
Эвери долго размышляла над этими словами и в конце концов спросила:
– А что будет, когда ты найдешь связь?
Тан’элКот отвел взгляд от лица спящей девочки и вздохнул.
– Это, по крайней мере, не тайна. Жизнь – самое существование – есть организованная Сила; все сущее, живое или нет, можно воспринимать как принятое изначальной вселенской энергией обличье. Мы воспринимаем предметы по раздельности только потому, что этому научены. Но все на свете по природе своей – лишь узелки в том гобелене, что являет собою вселенная.
Голос Тан’элКота оставался педантично сухим, но лицо помрачнело еще сильнее.
– Можно сказать, что Шамбарайя – это лишь мелкий узелок в сплетении Мировой Души, которую эльфы называют Т’нналлдион . При помощи Веры Совет попечителей намеревается запустить свои корпоративные щупальца в этот узел, расплести его и перевязать снова – по собственному образу и подобию.
Эвери непонимающе покачала головой. Лицо Тан’элКота было не веселей раскопанной могилы.
– Они превратят Поднебесье в мир, подобный вашему.
– И все? – Эвери нахмурилась. – Ты так говоришь, будто это катастрофа.
– Это будет Армагеддон немыслимых масштабов. Геноцид, о котором Сталин не смел бы помыслить.
– Уничтожить волшебство не так уж и страшно.
– Бизнесмен, – терпеливо проговорил Тан’элКот, – вы ничего не поняли. Магия на Земле не уничтожена; она является производной Силы, энергии самого бытия. Можно изменить лишь форму, в которой эта энергия проявляется. Так и было сделано. Некогда на Земле обитало столько же волшебных существ, сколько и в Поднебесье: драконы, морские змеи и русалки, птицы-рух, джинны, эльфы, гномы и все прочие. Но подобные создания нуждаются в более высоких уровнях Силы на определенных частотах, чем люди. По мере того, как менялись гармоники, эти существа не просто гибли: сами их кости теряли реальность. Они растворялись в потоке Силы вашей вселенной.
– Хочешь сказать, что магия работает и на Земле? – скептически заметила Эвери.
– Магия работает, как вы выразились, везде. Но форма, в которой волшебство проявляется на Земле, является местным отклонением: законы физики на этой планете и в окружающем ее космическом пространстве изменены таким образом, чтобы способствовать гегемонии рода человеческого.
– И что в том дурного?
– Я не сказал, что это плохо. Мы спорим не о морали. В рвении своем я, пытаясь защитить своих Детей, подобную судьбу уготовил и родному миру. Но это противоестественно . Это отклонение является равно причиной и следствием уродливого искажения людской натуры, которое мы видим перед собою, и общества, в котором вы заставляете себя существовать.
– На Земле не так плохо…
– Откуда вам знать? – ядовито бросил Тан’элКот. – Лишь в последние несколько дней вы столкнулись с реальностями жизни на вашей планете. Нравится ? – Он ткнул пальцем в окно, за которым Коллберг открыто потирал пах ладонью, прижимаясь к стеклу щекой и полуоткрытыми губами. Эвери, вздрогнув, отвернулась, и покрепче обхватила плечи руками.
– Не понимаю. Если тебе так ненавистны их планы, зачем ты помогаешь им?
– Я помогаю не им! – Вскочив на ноги, великан воздвигся над нею, потрясая титаническим кулаком. – Я помогаю тебе . Я помогаю Вере . Я… – Ярость его угасла так же быстро, как и вспыхнула. Пальцы разжались, рука опустилась вяло. – Я пытаюсь вернуться домой.
За окном тяжело, словно кобель в охоте, дышал Коллберг.
– Ну, – проговорила наконец Эвери, – тогда тебе не повезло.
– О чем вы?
Она покачала головой.
– Какой ты все же неотесаный мужик, профессионал. Потому-то и не можешь найти искомой связи.
– Не понимаю.
– Еще бы. О том я и говорю: ты мужчина. Ты думаешь, что девочка была связана с рекою. А это не так. Вера упоминала об этом, когда я забрала ее и мы вместе летели в Бостон. Упоминала вполне недвусмысленно. Она никогда не была связана с рекой. Только с матерью.
– С матерью?..
– Ныне покойной, мне следовало бы добавить.
Тан’элКот прищурился.
– Все же я идиот, – пробормотал он, вновь присев на стул рядом с ложем и с удвоенной силой принялся вглядываться в лицо спящей. – Сила… – шептал он. – Нужен только доступный источник силы…
– Что ты делаешь? Она мертва, Тан’элКот. Связь порвана.
– Мертва, да – но шаблон ее сознания сохранился, как живет во мне душа вашего сына. Он был заморожен в момент ее гибели. Шаблон бессилен, верно, но только пока лишен тела, которым может повелевать. Представьте себе, скажем, записанную на диске компьютерную программу: информационную структуру, для которой требуются лишь терминал, на котором выполняется, и источник силы для запуска.
– Какой силы?
И за ее спиной, в дверях, раздался бездушный скрежет, служивший голосом Артуро Коллбергу:
– Моей силы.
Земную жизнь пройдя до половины, подлый рыцарь очутился в сумрачном лесу, где не было путей и все тропы вели к погибели.
И все же подлый рыцарь не терял надежды. К различным поводырям обращался он за помощью и направлением. Первым спутником ему была Мечта Юности. Потом он обратился к Дружбе, и к Долгу, и, наконец, к Рассудку, но по очереди они заводили его лишь в темные чащи.
В конце концов подлый рыцарь оставил надежду и опустился на тропу, почитая себя за мертвого.
И по сию пору сидел бы он в том лесу, если бы лица его не коснулся ветер, принося с собою ароматы степных просторов, бескрайних небес, ясного солнца, снегов и высоких гор.
Ветер, подъятый крылами темного аггела.

Глава четырнадцатая
1
Новый отчет взорвался поясом шахида во чреве сети за несколько дней до праздника Успения. Актеры в Анхане наблюдали, как прибывает на барже делегация Монастырей со свитой из десятков чинуш и прислугою и тяжеловооруженными монахами с острыми взглядами ветеранов. У пристани в Промпарке делегацию встречала почетная стража, подобающая вассальным царькам, и оркестр столичного гарнизона в полном составе. Процессия встречающих окружила здоровенные дроги, которые пришлось волочь четырем горбатым волам.
Оркестр, как это в обычае у церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота, завел торжественный гимн «Правосудие Господне», и процессия двинулась на север по улице Мошенников, затем через самое сердце Промпарка по самой широкой улице района – бульвару Мастеров, и дальше на юг по Дворянской, мимо импровизированных баррикад, ограждавших дымящиеся руины Города Чужаков, через заново отстроенный Рыцарский мост в Старый город и дальше по Дворянской на южный берег, на запад по Герцогской и снова по улице Мошенников через Старый город, чтобы повернуть на восток, выходя на центральную магистраль столицы – Божью дорогу.
И по всей длине этой перекошенной спирали выстроились толпы ликующих, беснующихся, гикающих горожан, привлеченных музыкой и торжественными кличами шествующих впереди глашатаев, звоном фанфар, объявлявшим о пленении Врага господня.
На дрогах установлен был высокий помост, а на помосте стоял прикованный, невысокий, не примечательный с виду мужчина, заросший десятидневной щетиной, черной, как его короткие волосы. К полуночи сенсация облетела всю Землю.
Кейн жив.
2
Его светлейшее святейшество Тоа-Сителл, патриарх Анханы и верный сенешаль имперской короны, оперся о холодный каменный подоконник, глядя на Божью дорогу. Солнце катилось к горизонту, и в сумрачной комнате становилось зябко. Верхушку стены Сен-Данналина лишь едва тронула осенняя охра, но позлащенные шпили соседнего храма Катеризи полыхали на солнце, словно костры, – Тоа-Сителлу пришлось прикрыть глаза.
Капризные порывы ветра порой доносили до окон дворца клубы дыма от еще тлеющих руин Города Чужаков. Патриарху он был ненавистен. Дым набивался в голову черными комьями, путая мысли. А под тлеющими угольями гетто продолжался бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121