Погребальная баржа Туп была шириной едва в размах рук Делианна и почти вдвое длиннее. Сплетенная из камышей, под дождем она размякла и расползалась, словно брошенная на улице соломенная шляпа; по углам ее тлели шипя четыре лампадки на рыбьем жиру. По обычаю тело дриады следовало бы подвесить в ветвях дуба, но на берегу Великого Шамбайгена в пределах города Анханы дубы не росли. Кайрендал пошла на компромисс, объединив обычаи древолазов с порядками перворожденных, так что тельце, вмещавшее когда-то жизнь Туп, лежало на хлипком плоту у берега реки.
Смертная оболочка маленькой жительницы лесов было распялено посреди баржи; лодыжки были привязаны тонкой веревкой – почти шнурком – к одному колышку, запястья – к другому, над головой. В раскрытом рту зияла чернота, глаза слепо взирали на ливень. Так же зиял и длинный разрез, вспоровший тельце от желтовато-алой грудины до перистой поросли в паху. Края разреза прошивала грубая черная нить, а к ней привязаны были еще шнурки, веером расходясь по обе стороны баржи; привязанные к бортам ее, нити не позволяли разрезу затвориться, открывали взгляду печень, желудок и кишки.
Вокруг тела пестрым узором выложены были аккуратно блестящие железки, зеркальца, стразы, присыпанные кусочками подтухшего мяса. Блеск и запах тлена должны были привлечь ворон и стервятников, даже, быть может, орла, чтобы те напитались внутренностями усопшей, начав тем самым растворение смертного тела в породившей его земле, так же, как жизненная сила, двигавшая им, расточилась в потоке Силы. Вот только грязный дождь отпугивал птиц.
Как вынесет это Кайрендал, Делианну было не под силу представить.
Чужая боль ввинчивалась ему в кишки тупым ножом; из-за кордона он вглядывался в лицо Кайрендал, страдая вместе с ней. По сердцу прохаживался крепко просоленный бич: мука сильней, чем мог он вынести, но слабей, чем заслуживал.
Кучки собравшихся на пляже несло будто бы невидимым течением; плакальщики держались друг друга, разделяя в кругу близких скорбь и память о Туп, но тут и там один или другой перворожденный или камнеплет, порой хуманс или огриллон отделялся от своей кучки, чтобы прилепиться к другой; а та, едва разбухнув, рождала новые живые капли, соединяя потоками боли всех собравшихся. Связь могла быть тесной, когда скорбящие с рыданиями падали друг другу в объятья, или слабой и мимолетной, как кивок или болезненная гримаса.
Делианн с тоской смотрел на эти струи боли; будь он в состоянии прикоснуться к кому-то или ощутить хоть на миг чужое прикосновение, ему не было бы так одиноко. Он старался вспомнить личико живой Туп, держаться за память о ней, испытать хотя бы искренней уважение к горю ее друзей и возлюбленной – и не мог. Стоя с опущенной головой под дождем, он мог лишь с ненавистью переживать собственную боль.
Неужто на самом деле он настолько жалок?
От усталости Делианна снова повело; глаза закрылись сами…
…Он прижался горячим лбом к холодной жести, полоска которой стягивает доски двери в квартирку на окраине Промпарка. «Нет, – говорит он, – не открывай. Позови маму. Мне надо поговорить с твоей мамой», – и прижимается к жести горящей щекой, пытаясь поддержать уходящую отвагу. Женский голос робко пробивается сквозь щели. «Томми? В чем дело? Кто там? Где Томми? Что случилось с моим мужем?» – и Делианн может ответить только: «Не открывайте дверь. Тут пожар» и повторяет: «Пожар. Вам надо уходить». «Что значит – пожар? Где Томми ?» – визжит женщина, и ему приходится ответить: «Ниела, Томми мертв. Он погиб, а вам надо бежать», а она отвечает: «Не понимаю… как он мог умереть?» «Здесь пожар», – тупо твердит чародей, и слова не расходятся с делом: под его ладонью дверные доски начинают дымиться. «Выходите черной лестницей. Возьмите одежду, все деньги и бегите», – говорит он, а женщина все кричит: «Кто там? Что случилось с Томми? Кто там?» – и он отвечает: «Никто. Я никто», думая: «Я эльфийский царь…»
…И от мысли этой Делианн приходит в себя. Он стоит, шатаясь, и держится за чье-то плечо, чтобы не упасть. Плечо принадлежит кому-то из зевак – незнакомой женщине, она отталкивает чародея, дает ему звонкую оплеуху и уходит, растолкав толпу, бросив на прощание несколько злых слов.
Делианн покачал головой, потирая горящую щеку. Желание его исполнилось: дотронуться до кого-то и ощутить прикосновение чужой руки.
«Почему все, что я делаю, выходит не так?»
При этой мысли он невольно, инстинктивно оборачивается…
И первым из зевак, пришедших на похороны Туп, видит, как со стороны Дворянской на берег выходят сплоченные колонны пехоты.
Он не мог бы сказать, взаправду видит их или то лишь фантомы, рожденные усталостью и лихорадкой. Да и какая разница?
Он мог встретить их только огнем.
Пламя являлось так легко, так быстро: рефлекторный выброс Силы, вздымавшейся смерчем кундалини от нижних чакр, чтобы протечь сквозь позвоночник и брызнуть с пальцев. Одним взмахом руки он мог обрушить перуны на вражескую орду.
Лихорадочный бред продолжается под взаправдашние вопли, взаправдашней кровью…
Пехота шагает по Общинному пляжу, лучники идут в задних рядах. Патрульные, ограждавшие место похорон, берутся за оружие; по толпе зевак проходит суматошная рябь, покуда те пытаются разом посмотреть, что случилось, и убраться с дороги, а у зажатого среди них Делианна бьется в голове одна мысль: «Все как с Томми, только в этот раз я не побегу. Я не могу бежать. Я их король, и это мой долг». По мановению его руки песок под ногами вспыхнул огнем до самых сизых туч, зубчатым пламенным бастионом от реки до самых домов, но пехота идет вперед, и летят стрелы, вспыхивая – пфтп! – когда пролетают через огонь и, втыкаясь в плоть, поджигают одежду. Пляж заполняют визжащие обожженные, раненые зеваки, рассыпаясь по сторонам, точно искры от растоптанного кострища.
Выплеснув на две сотни шагов вперед струю огня, Делианн освобождает переулок Флейтиста от заполнивших его солдат, те шарахаются, кашляя кровью из опаленных глоток, толпа с пляжа в панике бросается к входу в переулок, словно вода в разлом посреди плотины. Делианн оборачивается на рассвет, чтобы обратить свой пламень на шеренги пехотинцев, чтобы поджарить их в броне и наполнить небеса Анханы вонью горелых трупов, но на плечо его ложится рука, словно ковш парового экскаватора производства «Фабрик Ильмаринен». Он оборачивается и видит налитые кровью желтые буркала с кулак величиной; огр Руго с сожалением бурчит сквозь бронзовые клыки: «Нада было тя, зразу, грохнуть. Ща Кайра мне ужтроит…» – и последним, что видит Делианн, оказывается стремительно надвигающийся, словно сорвавшийся с обрыва валун, затянутый в серо-зеленую чешую кулак.
Человек, который был прежде богом, остановился на вершине своего триумфа. Хитростью и упорством забрался он на эту гору и с высоты ее увидал впереди свою землю обетованную.
Он зрил, откуда шел его путь, и зрил, куда желает попасть, но того не ведал, кем был сам; ибо в мыслях своих он оставался богом, в то время как давно стал человеком.
И с первым шагом вниз, в низины, он заново начал понимать, каково это – быть человеком.

Глава одиннадцатая
1
История просачивалась в сеть по капле, по клочку, чтобы поддерживать огонь под ведьмовским котлом общественного интереса. Вначале – пожар в Кунсткамере, намеки на саботаж и поджог, действия подпольной группировки экотеррористов «Зеленые рыцари»; потом репортаж «Где же Кейн?», когда неизвестный источник из внутренней сети «Майкрософта» подтвердил, что залоговые кандалы Хэри Майклсона исчезли с карты слежения и суд предположительно уже наложил арест на его дом и сбережения.
Расследование дела «Зеленых рыцарей» привело КСБ к некоему администратору Керри Вурхис, главе отдела хранения опасных биоматериалов Студии Сан-Франциско. Сама Вурхис исчезла, но сотрудников ее отдела допросили подобнейшим образом, и те хором твердили об изменениях в поведении своей начальницы, странным образом совпавших с началом ее «дружбы» с Шенной Лейтон. Когда КСБ обыскала оклендскую квартиру администратора Вурхис, в ядре данных ее терминала были найдены зашифрованные документы, где упоминались «Зеленые рыцари», а также дневник, намекавший, что отношения ее с Шенной Лейтон выходили за пределы простой дружбы.
Но настоящий скандал разразился, когда достойный доверия источник в самой Студии выложил в сеть записи камер слежения из Кунсткамеры, сделанные во время пожара, когда публика узнала, как близко мир подошел к тому, чтобы навеки лишиться Кейна, – а ловкий репортер выяснил, что Студия неожиданно выкупила у казны дом Майклсона и права на все его Приключения.
Загадка исчезновения Майклсона приобретала обличье заговора. Пошли слухи о тайных миссиях и студийных «батальонах смерти». Убит ли актер по приказу Студии? Целые сутки продержался слух, будто Майклсона видели на входе в полуподпольную клинику косметической хирургии в Кабуле. Действительно ли он скрывается или Студия отправила его в подполье, чтобы нанести экотеррористам ответный удар? И какую связь с этим имеет вспышка ВРИЧ-инфекции в Поднебесье и – к этому времени уже признанная общественностью – лесбийская интрижка между Пэллес Рил и террористкой Керри Вурхис?
Два дня спустя из залива выловили полуразложившееся тело администратора Вурхис; в ядре данных ее наладонника хранилась предсмертная исповедь. Она присыпала груз, ожидающий отправки в рудничную колонию Забожье опытными образцами нескольких штаммов вируса РИЧ. Сделано это было, по утверждению безумицы, с тем, чтобы привлечь внимание публики к опасностям эксплуатации ресурсов Поднебесья.
Признание это было сделано из чувства вины, в муках преданной любви, когда Вурхис осознала, что ее возлюбленная Шенна Лейтон – ее учитель, ее идол – обманула ее. Актер Лейтон не собиралась сдерживать эпидемию; наоборот, она поклялась отправиться в Поднебесье и в обличье Пэллес Рил продолжить борьбу с губителями природы – против всякого, кто пашет землю, чтобы накормить семью, или собирает хворост для костра.
Керри Вурхис не могла жить, зная, что совершила немыслимое. Совершила, – как заметил лично Джед Клирлейк с тем трагически-ироническим остроумием, о каком большая часть сетевых репортеров может лишь мечтать, – ради любви Пэллес Рил.
В ходе бурных поисков Кейна звездой стал Гейл Келлер, неплохо наварившийся на многочисленных сетервью. Елейноватые манеры человека, явно скрывающего секретную информацию, неплохо уравновешивало то упорство, с каким он защищал директора Майклсона: верность – основная добродетель касты ремесленников. Келлер неизменно настаивал, что директор Майклсон был предан своей работе, Студии и всему миру – настоящий командный игрок. Верно, что директор действовал поспешно, отправив Пэллес Рил в Поднебесье, не расследовав сначала причин эпидемии, но ведь следует помнить, кем он был прежде, не так ли? Кейн – в первую очередь человек действия; директор Майклсон увидел шанс покончить с кризисом почти немедленно и с минимальными расходами. Невзирая на катастрофические последствия, это было ответственное административное решение. Во всяком случае, Майклсон не мог знать заранее, до какой степени обезумела его супруга, и не мог догадываться о ее планах.
«В конце концов, – поведя плечами, замечал Келлер в каждом интервью, – какой мужчина может догадаться, о чем думает женщина?»
Когда загадка исчезновения Майклсона наконец разрешилась, общественности сообщил скорбную весть лично президент Студии бизнесмен Вестфильд Тернер во время своей пресс-конференции на фоне классического фасада Центра праздножителей в Женеве.
– В конце прошлой недели директор Студии Сан-Франциско администратор Хэри Майклсон согласился – без страха и заботы о собственной безопасности – присоединиться к тайной операции, проводимой Студией и компанией «Поднебесье», чтобы избавить народы Поднебесья от величайшей угрозы, встававшей перед ними когда-либо: трусливой и злобной экотеррористки, принесшей в этот невинный, чистый мир чудовищную заразу, унесшую уже сотни, возможно, тысячи жизней, и поставившую под удар миллионы, – безжалостной Пэллес Рил.
Операция прошла успешно, и угроза отведена. Пэллес Рил и ее банда жестоких террористов никогда больше не смогут угрожать безопасности миллионов невинных жителей Поднебесья. Но победа досталась страшной ценой.
На этом месте бизнесмен Тернер запнулся, переводы дыхание: явно тронутый случившимся, он готовил себя к тому, чтобы произнести следующие слова:
– Мой скорбный долг – сообщить вам, что администратор Майклсон вместе с администратором Винсоном Гарретом, профессионалами Грегором Проховцевым и Николасом Дворжаком погибли в ходе операции.
Затем бизнесмен Тернер вкратце перечислил достижения Майклсона, его взлет из поденщицких трущоб Сан-Франциско до поста директора жемчужины в короне Студии, его служение Студии и миру в роли Кейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121