Думать об этом было тошно. В последнее время патриарха здорово беспокоили желудок и голова, словно в нем воплотился город, ему же отданный во власть, и от беспорядков на улицах его пробрала лихоманка. Остро, почти болезненно осознавал Тоа-Сителл, что сражение в катакомбах под городом идет даже сейчас – возможно, под самым дворцом. Уже несколько дней прошло с начала того, что армия уже прозвала Пещерной войной, а привыкнуть к ней все не удавалось. Сама земля казалась ему неверной, зыбкой, ужасающе ломкой, словно мостовая, по которой он ступал, была не прочней мыльного пузыря, готового лопнуть от солнечного лучика, словно она могла сгинуть вмиг, и он будет падать, и падать, и падать…
Поэтому патриарх более не покидал дворца.
На Божьей дороге, такой широкой, что она казалась не улицей, а площадью, столпились жители стольной Анханы, разодетые в лучшие свои наряды, – на расстоянии словно густо сплетенный ковер лохматых макушек, шляп, лысин. Торжественной процессии, которая с позором доставит Кейна в Донжон, еще не было видно, однако издали до ушей патриарха уже доносились звуки «Правосудия Господня». Тоа-Сителл изобразил на лице чуть заметную усмешку, холодную, как подоконник, на котором он полулежал.
Его милость достопочтенный Тоа-М’Жест, ответственный за общественный порядок, стоявший почтительно в трех шагах за левым плечом патриарха, покашлял в кулак.
– Присоединяйся, М’Жест, – непринужденно пригласил Тоа-Сителл. – Скоро его привезут. Не желаешь посмотреть?
– Если вы не против, ваше сияние…
– Против. Подойди.
Тоа-М’Жест боднул воздух и украдкой вытер рукавом пот со лба. Патриарх сделал вид, что не заметил. Когда герцог подошел к окну, Тоа-Сителл уловил исходящий от него запашок – кисловатый запах несвежего пота и навоза, пробивающийся сквозь аромат дорогих духов. Когда Тоа-М’Жест взял небрежно протянутую патриархом руку, пальцы его оказались влажны от пота и холодны, как кусок вырезки с ледника. И чуть приметно подрагивали.
Герцог коснулся сухими губами руки своего повелителя. Патриарх, не глядя на него, взирал в пустоту за шпилями Анханы.
– На той неделе исполнится семь лет, – задумчиво промолвил он, – как я стоял у этого самого окна вместе с графом – вскоре после того святым – Берном. Тогда мы тоже наблюдали, как по Божьей дороге везут Кейна. Тогда мы тоже полагали, что он пленен, скован, безопасен.
Ухватив герцога за подбородок, Тоа-Сителл повернул голову собеседника к себе, и взгляды их встретились.
– Тогда, – проговорил он, – мы тоже не предполагали, насколько ошибаемся, пока не стало слишком поздно.
Тоа-М’Жест сглотнул.
– Не знаю, о чем вы, ваше святейшество.
– Еще как знаешь! Не будь ослом. – Патриарх вздохнул. – Я знаю, что некогда ты считал Кейна другом, что в приватных беседах ты доходишь до того, что приписываешь ему свое возвышение. Я знаю, что ты можешь быть склонен оказать ему снисхождение. И я предупреждаю тебя, Тоа-М’Жест: такое снисхождение может стоить тебе головы.
– Ваше сияние…
Патриарх отмахнулся: ничего интересного на эту тему Тоа-М’Жест сказать все равно не сумеет.
– Как продвигается зачистка?
Герцог перевел дыхание, чтобы собраться с мыслями.
– Лучше, ваше сияние, но все еще медленно. Мы удерживаем поверхность Города Чужаков от Общинного пляжа до северных трущоб. Думаю, в течение десяти дней работы завершатся.
– Так долго? – пробормотал патриарх. – Праздник Успения надвигается стремительно, Тоа-М’Жест. Такое положение нестерпимо.
– Вся проблема в пещерах – скалы пересекают токи Силы, – напомнил герцог. – Тавматургическому корпусу недостает грифоньих камней. Отправлять солдат без магической поддержки против огров и троллей – уже плохо, а против камнеплетов? Ваше сияние, в пещерах с камнеплетами не справиться. Без грифоньих камней – никогда. Это самоубийство.
– Ты, думаю, понимаешь, что твоя неудачная попытка арестовать Кайрендал тревожит меня особенно? Когда-то она была твоей любовницей; отправившись за ней по моему приказу, ты вернулся с пустыми руками…
Герцог ощерился.
– При том, какими чарами разбрасываются эти уроды? – От злости к нему вернулись прежние манеры. – Нам пришлось отступить. Вы бы видели, какой херней они баловались – Ма’элКот не постыдился бы, блин, простите, помянул всуе… Сколько солдат вы готовы потерять?
– Образ их сопротивления меня не интересует. Половина патрульных в Городе Чужаков принадлежала к рыцарям Канта; тебе следовало подготовиться лучше.
– Никуда она не денется. Или сдастся вместе с остальными, или сдохнет в логове.
– Тем не менее. Твои успехи в борьбе с бывшими… м-м, соратниками … менее чем впечатляющи, М’Жест. Мы не можем позволить себе подобных… ошибок … когда имеем дело с Кейном.
– Ошибок не будет, – мрачно пообещал герцог.
– Как я понимаю, ты уже оплатил для него отдельную камеру.
Тоа-М’Жест напрягся, будто в ожидании удара.
– Ага.
– Наверное, ты можешь предъявить и объяснение, которое развеет мои страхи?..
– Разве это не очевидно?
Патриарх позволил себе продемонстрировать еще одну холодную слабую усмешку.
– Равно очевидными кажутся, на мой взгляд, несколько противоречащих друг другу объяснений. Мне любопытно, какое ты выберешь.
– Он калека, – просто ответил герцог. – Берн перебил ему хребет Косаллом. Яма полна мрази из подворотен. Там пленник не продержится и дня, даже часа – всякий захочет стать Парнем Который Грохнул Кейна. Не говоря о том, что большинство из них ожидает казни по обвинению – м-м, можно сказать, недостаточно обоснованному обвинению – в кейнизме. Не думаю, что кто-то осмелится его защитить.
– Понятно, – вымолвил патриарх. – То есть единственная твоя забота – чтобы он протянул до дня казни.
Тоа-М’Жест обернулся к окну, глядя на широкий тракт за стеною дворца.
– М-да, – проговорил он не спеша. – Нелегко в этом признаваться, понимаете? Но у меня теперь есть место , ответственность. Я люблю этого парня, как родного брата, но почему-то всякий раз, как он попадает в город, дело кончается гадской войнушкой.
Взгляд патриарха привлекли алые отблески закатного солнца на алебардах Рыцарей двора. Процессия вывернула с улицы Мошенников на Божью дорогу, начиная последний, триумфальный этап шествия. Далеко-далеко внизу едва можно было различить фигурку, обвисшую на раме в дрогах.
– Да, – пробормотал он, облизнув сухие, потрескавшиеся, горячие губы. – Кончается.
3
Имперский Донжон в Анхане начинал свою жизнь как последняя линия обороны речных пиратов, основавших город больше тысячи лет назад. В те времена будущая столица Империи представляла собою не более чем простой каменный кремль и сгрудившиеся вокруг него домишки за тыном на западной оконечности острова, который позднее назовут Старым городом.
Под крепостью располагалась естественная расселина в известняковых пластах, служивших геологической основой местности; провал шел глубоко под речным ложем, уводя в умопомрачительно сложный трехмерный лабиринт пещер и скважин, включая вертикальный колодец ко второй реке, протекавшей под землей параллельно руслу Великого Шамбайгена наверху. Расселину издевательски прозвали Донжоном, иначе говоря – оплотом, поскольку через нее проходил путь бегства на случай, если крепость падет.
Использовать в качестве тюрьмы Донжон начали спустя добрых сто лет после Освобождения, когда, выстояв против армий Панчаселла Бессчастного и его чародейных союзников, Анхана обеспечила себе владычество над окрестными землями. В ту эпоху пиратские вожаки Анханы взяли привычку именовать себя королями; а королям вечно недостает безопасных местечек, куда можно отправить тех врагов, кого нельзя просто так грохнуть.
Сейчас Донжон превратился в царство черных теней и застоявшегося воздуха, пропитанного влагой и смрадными испарениями чахоточных легких, сочащимися сквозь гнилые зубы.
Яма – это и без того немаленькая естественная пещера, за много лет расширенная и перестроенная, поначалу грубо, неопытными хуманскими инженерами, а потом, с потрясающим искусством, бригадами приговоренных камнеплетов. К тому дню, когда вниз по лестнице из зала суда спустили Хэри Майклсона, человека, который прежде был Кейном, Яма имела в поперечнике добрых сорок метров. В десяти метрах над полом ее по окружности опоясывала вырубленная в скале галерея. Чтобы сбрасывать новых заключенных на дно Ямы, с галереи мог опускаться на цепях единственный мостик-сходни. Пайки заключенным спускали в дешевых плетеных корзинках. О ложках речи не было.
Более свежим мазком в картине служила решетка из дощатых мостков, пересекающих Яму на высоте галереи и опирающихся на свисающие с потолочных сводов тяжелые цепи. На таких же цепях висели пять огромных медных ламп – каждая с хорошую бочку, с фитилем с мужскую руку толщиной. Лампы не гасли никогда, масло в них подливали и фитили меняли с мостков вооруженные самострелами стражники Донжона.
Темнота в Яме была роскошью.
В прежние годы Яма служила перевалочным пунктом, каменным загоном для заключенных, ожидающих суда, и каторжников, ждущих отправки в пограничные гарнизоны, или на рудники в пустыне, или на галеры военного флота Анханы, стоявшие в портовом городе Терана.
Сейчас все стало по-иному.
В канун дня святого Берна – чуть больше двух месяцев назад – армия и городская стража начали систематические массовые аресты кейнистов и им сочувствующих. Для задержанных еретиков приготовили бараки за пределами Донжона, но вскоре они были переполнены, по большей части недочеловеками тех пород, которые требовали особых клеток: ограми, троллям, древолазами и камнеплетами, причем заключенные каждой породы вызывали специфические трудности. Огры, равно как и тролли, являлись хищниками по натуре – огромными, невероятно сильными и вооруженными от природы здоровенными бивнями и твердыми, как сталь, когтями. Древолазы ростом не больше птиц и способны не только летать, но и окутывать себя чародейным плащом, что делает их практически невидимыми. Камнеплеты в силах месить и гнуть камень, металл и землю голыми руками. Не то чтобы все или даже большинство из недочеловеков принадлежали на самом деле к последователям учения Кейна, но Империя и церковь сочли выгодным решить, что так и есть, поэтому заключенным грозила казнь на массовом аутодафе, которым патриарх вознамерился отметить седьмую годовщину Успения Ма’элКотова.
А кульминацией празднества – блистательным финалом величайшего из празднеств, вершиной торжества по случаю седьмой годовщины преображения Ма’элКота из бога смертного в возвышенное божество – должно было стать сожжение Врага господня: самого Князя Хаоса.
Яму, таким образом, переполняли заключенные менее проблемных рас: хумансы, перворожденные и огриллоны. Не то чтобы и среди них все или хотя бы большинство составляли кейнисты; напротив, в основном то были бродяги, хулиганы и мелкие преступники, которых городская стража могла с легкостью схватить, чтобы тем продемонстрировать церкви непревзойденное служебное рвение.
Четыре сотни заключенных Яма могла бы вместить с некоторым комфортом. Шесть или семь сотен переполнили бы ее до опасного предела. К тому дню, когда по длинной прямой лестнице, прорубленной сквозь скальный монолит, представлявший собою единственный проход в Яму, спустили вышеупомянутого Князя Хаоса, в бурлящий котел плоти было втиснуто без малого полторы тысячи душ. Невозможно было ни сесть, ни лечь, ни встать, не дотрагиваясь до другого живого существа. Прикосновение, которое в жестоком внешнем мире могло служить утешением, становилось настоящим кошмаром в сырой каменной чаше, где стены всегда сочились оседающим паром дыхания сотен глоток. В Яме было жарко и влажно, как в чьей-то пасти.
Единственным источником пресной воды в Яме служили три канавки с ладонь шириной, прорубленные в каменном полу. Они веером расходились от одинокого родника и вновь сходились к стоку в противоположной стене. Те же канавки служили местной клоакой.
Внутренняя политика Ямы была проста: самые здоровые, сильные, привилегированные заключенные сидели или лежали ближе всех к роднику. От истока до устья ручьев выстраивалась строгая географическая иерархия подчинения, где в самом низу располагались те, кто по слабости и робости вынужден был глотать смердящую мочой и калом жидкость, стекающую из счастливых краев в сорока метрах выше по течению.
Хэри Майклсону предстояло поселиться в камере, расположенной вдоль одного из коридоров, расходившихся от галереи, словно спицы в кривом колесе. Привязанный к носилкам, неспособный шевельнуться, он лежал молча, даже не повернув головы, чтобы посмотреть, куда его несут. Он уже бывал здесь прежде и помнил, как выглядит Яма. Остальное ему поведал запах – все, что он мог пожелать.
Стражники Донжона торопливо протащили носилки по галерее, но прибытие Кейна не прошло незамеченным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121