А
ему лишь бы выбраться по добру, по здорову!
Он вскочил на ноги, бросился к сейфу. И все-таки вытащил лучемет.
Первым делом он сжег пузырящуюся пурпурную трясину вместе с креслом или
тем, что от него осталось. Красноватая пена еще долго шипела на полу. Но
он водил и водил стволом слева направо, вверх и вниз. С одним дело было
покончено.
Не в силах сдержать обуявший его нервной дрожи, дико оскалясь и
дергая головой, он развернулся к упырям. Палец лег на спусковой крюк.
- Ты чего это охренел, старина? - спросил его Гуг Хлодрик
невозмутимо.
Он сидел на полу и, придерживая рыдающую Свету за плечо, утешал ее.
Он был спокоен. Зато она с каждым его утешительным словом начинала рыдать
пуще прежнего.
- Убирайтесь вон! Не то я испепелю вас!!! - почти завизжал Иван. Он
не сомневался, что перед ним распоясавшиеся, обнаглевшие фантомы. Но рука
не поднималась на них. - Во-он!!!
- Ты дурак, Ваня! - сказал Гуги приподнялся.
- Еще шаг, и я прикончу тебя!
- Нет, Ваня, ты не посмеешь стрелять в своего лучшего друга, не
посмеешь!
- Я сожгу тебя, Гуг! Предупреждаю, оставайся на месте, если ты не
желаешь убираться! - голос Ивана опять сорвался до сипа.
- Нет! Ничего ты не сделаешь! Гляди, у меня за спиной твоя жена, она
плачет... Ты не посмеешь жечь ее из лучемета! Ты никогда себе это не
простишь потом, Ваня! И не надейся, ты этого никогда в жизни не забудешь!
Тебя измучает память! Она вгонит тебя в гроб!
- Стой!!!
Гуг приближался. Их разделяло всего четыре метра.
- Не стреляй в него, Иван! - дрожащим голоском попросила из угла
Света. - Ради нашей любви, ради меня, не надо! Ты же любил меня?!
- Я убью его как паршивого крысеныша! - завопил Иван, теряя выдержку.
- Не подходи!!!
- Поздно, Ваня! - процедил Гуг.
И метнулся вперед. Он мгновенно выбил лучемет из рук Ивана. Схватил
за горло, сжал его. Иван почувствовал, что не выдержит и полминуты.
Сопротивляться чудовищной силе он не мог. Но Гуг тут же отпустил горло.
Нагнулся и ухватил Ивана за щиколотки, перевернул, встряхнул и стал без
намека на жалость и сострадание бить его головой об пол.
На этот раз Иван почти не чувствовал боли - все в нем уже омертвело,
отупело. Он лишь сотрясался в такт ударам и не мог оторвать взгляда от
псевдосветы. Это невообразимое существо с головой и волосами его жены,
тянуло сейчас к нему полупрозрачную корявую когтистую лапу и без передышки
хохотало - истерически, взахлеб.
Но лапа не успела дотянуться до Ивана. Один из ударов оказался
последним - Иван почувствовал, что Гуг добился-таки своего и пробил им
днище капсулы. Иван вылетел в рваное отверстие наружу. Его должно было
разорвать в безвоздушном пространстве. Но его почему-то не разорвало. Он
летел в черноте и пустоте. Он видел, как удаляется от него потрепанная,
списанная, но все же вполне пригодная для полетов капсула. Но даже в этом
положении он не пожалел, что затеял всю эту историю.
Когда капсула скрылась из виду, Иван еще раз поклялся, что в Осевом
измерении его ноги больше не будет!
В следующий миг он очнулся в своем кресле. На коленях у него сидел
раздутый до прозрачности Гуг. Он напоминал трехметровый воздушный шар с
руками, ногами и головой. И в его брюхе просвечивалось что-то живое,
подвижное. Приглядевшись, Иван увидал костлявого, ребристого и мерзкого
упыря, того самого. Упырь пытался ему что-то сказать, он приникал пастью к
прозрачной стерке-коже, шевелил тонкими губами, скалился, но слова не
проникали наружу. Гуг тихо и тяжело сипел. Он был сыр и вонюч.
Иван ударил Гуга прямо в живот... и живой шар лопнул, разбрызгивая по
стенам слизь, растекаясь по креслу, по комбинезону... Больше сил терпеть
не было. Иван застонал. На коленях у него сидела жена - покойница. И глаза
у нее были не русалочьи, и не вампирьи. Глаза у нее были ее собственные.
Она с нежностью, любовью и каким-то еле уловимым оттенком жалости глядела
на Ивана, гладила его теплой легкой рукой по щеке.
- Видишь? Ты выдохся за какой-то час. Я здесь постоянно, я здесь
навсегда, я не могу больше оставаться здесь, это свыше моих сил! Ну
неужели ты ничего не понимаешь, Иван? Ведь мы так любили друг друга...
Спаси меня, я тебя умоляю, мне больше некого просить, не оставляй, спаси
меня! Забери с собой! Прижми к себе, сильно-сильно, накрепко прижми... и я
вырвусь отсюда с тобой! Я верю, что вырвусь только бы ты этого хотел!
Иван неожиданно для самого себя прижал ее к груди, сдавил в объятиях
ее хрупкое, теплое тело. И он услышал не ушами, а своим собственным
сердцем, как учащенно и загнанно бьется ее сердце. Волна нежности и
щемящей боли захлестнула его. Он уткнулся лицом в копну пряных душистых
волос.
- Я никому тебя не отдам, никому, - прошептал он, обращаясь не
столько к ней, сколько к себе самому. - Мы выберемся отсюда вместе! Назло
всем выберемся!
Он прижал ее к себе еще сильнее, до боли, до хруста в костях. И она
тоже обхватила его, вжалась в твердое мускулистое тело, замерла.
- Ну! - закричал Иван в пространство, оторвав голову от ее волос. -
Что же вы?! Что вы тянете?! Давайте! Я не боюсь вас!
Ничего не изменилось ни в капсуле, ни в нем, ничто не сдвинулось с
места, не пропало, не появилось... лишь высветились вдруг на табло
светло-зеленые цифры. И исчезла она, исчезла сразу, словно ее и не было -
он смотрел на свои руки, которыми только что обнимал ее, прижимал к груди.
Они застыли в неестественном положении - она исчезла из неразомкнутых
объятий!
Значит, ничего и не было, подумал он. Откинулся на спинку кресла. И
только теперь почувствовал, насколько выдохся: тело отказывалось
подчиняться ему, мысли разбегались, от слабости тряслись колени. Но он
пересилил себя, достал из стойки небольшое квадратное зеркало, посмотрел
на свое лицо. На нем не было ни порезов, ни рваных ран, ни даже шрамов,
кроме того, единственного, что остался над бровью с младенчества.
Комбинезон был чист и цел, на руках - ни царапинки. Он выдохнул из себя
воздух в бессильном, апатичном облегчении... Все! Полный порядок! Он
выскочил из Осевого измерения. Выскочил живьем! А это уже половина дела!
Он решил встать, но ноги не слушались его. Тогда он подкатил на
кресле к центральной стойке, вытащил мнемограммы. Но прежде, чем включить
про-, зрачность, обшарил взглядом стены капсулы. Что-то ему не
понравилось, что-то навевало непонятные и страшные ассоциации. Но он не
мог сообразить, какие именно и почему. На стенах подсыхала какая-то слизь,
подсыхала и пропадала прямо на глазах. Иван силился вспомнить, что-то, но
ничего не вспоминалось. Лишь всплыла в памяти последняя объемная
фотография жены. Всплыла и пропала. Он тряхнул головой - всегда после
этого проклятого Осевого, после этой чертовой Столбовой дороженьки в
голове оставалось что-то тягостное, неприятное! Он смахнул с коленей
несколько длинных, непонятно как оказавшихся здесь волосков. И опять
что-то невнятное промелькнуло в мозгу. Но он отогнал видение. Сейчас было
не до переживаний и копаний в душе. Надо было определяться.
Темные круги плыли перед глазами, тошнило, в висках кололо, на сердце
был тяжелый, плотный обруч. Иван понимал, что единственное спасение это
сон, глубокий, крепкий, исцеляющий сон. И все же он, перед тем как
провалиться в забытье, успел включить полный обзор. Стены капсулы пропали.
Высветились редкие звезды. Иван, пересиливая навалившуюся дрему, вгляделся
в звездное черное небо. Не было нужды сопоставлять его с тем, что на
мнемограммах. Капсула вынырнула из Осевого измерения именно там, где ей и
надлежало вынырнуть.
Периферия Системы.
Видимый спектр.
2478-ой год, июнь.
Пространство везде Пространство, даже на глухих окраинах Вселенной
оно не меняет своей сущности, оставаясь столько же холодным и мертвым, как
и в шаровых скоплсниях, в ядрах галактик. И неважно, что вокруг-обманчивый
блеск миллиардов мигающих звезд или же черная пустота с редкими, будто
случайно просыпанными на черную скатерть беленькими крохотными крупинками.
Неважно! Пространство одинаково убийственно повсюду. Оно несет смерть
всему живому, оно враг самой Жизни. Но есть места в этом безликом и
бесконечно протяженном поле смерти, где плотность враждебности достигает
предела. И в таких местах Пространство прорывается под натиском
сконцентрированного Зла и образует невидимые исполинские воронки, в
просторечии именуемые коллапсарами или "черными дырами". Зло истекает
через эти воронки в иные измерения и иные пространства. Но навстречу ему
движется поток еще более страшного Зла, чуждого, необъяснимого, ибо
воронки раскрыты в обе стороны, ибо Всеобщее Движение Добра и Зла
всопаправлено и неостановимо, оно не желает укладываться даже в самые
емкие теории, создаваемые существами, пытающимися постичь его. Существам
этим положен предел. Движение же и Пространство-беспредельны. Их можно
описывать тысячами, миллионами формул, миллиардами теорий... и все равно
описанное будет составлять бесконечно малую часть Существующего. Живущим
среди формул и книг кажется, что они постигли все или почти все, что они
вот-вот до самого донышка познают Мир. Но они и не представляют, что
ползают среди Бесконечной Ночи жалкими светлячками, ничего и никого не
освещая вокруг, неся свой свет только на себе и в себе. Ночь же существует
помимо них. Она не замечает ползающих в Ней, ибо в сравнении даже с
капелькой Ее тьмы весь сон этих самонадеянных букашек просто ничто.
Незамеченными рождены они в Ночи этой, незамеченными будут и поглощены Ею.
Но пока они живут - они есть! Радиоастрономические локаторы капсулы
засекли "черную дыру" всего лишь в полумиллионе километров от точки
выхода, Иван не ожидал обнаружить здесь столь опасную соседку. Он не
рассчитывал перебираться и Чужое Пространство. С него и так хватало
передряг! Но мозг уже связал наличие здесь воронки и присутствие
негуманоидов.
Только теперь он начинал смутно догадываться, с кем ему предстоит
иметь дело. Да, сюда надо было приходить на суперкрейсере последней
модели, на боевом корабле, а не на этой дырявой лоханке, которая
развалится при подходе к коллапсару!
И все же он не счел нужным расстраиваться. Что есть, то и есть. И
один в поле воин! Даже если он практически безоружен и гол, все равно!
Была бы воля, была бы вера!
Иван решил, что медлить не стоит. Он вытащил подаренный Таекой
переговорник, этот крохотный черный шарик на присосочке, сунул его в рот,
прикрепил к небу, попробовал языком-шарик держался прочно, не мешал,
наверняка он пригодится. Яйцо-превращатель лежало в кармане. Но он еще раз
провел рукой по нему, проверил. Потом расстегнул молнии и до отказа набил
внутренни пояс, облегавший талию, медикаментами, стимуляторами и прочей
необходимой мелочью, туда же заложил несколько шестичасовых кислородных
баллончиков-мало ли что, на всякий случай.
После сна он чувствовал себя прекрасно. Последний переход по Осевому
был на редкость легким, почти безболезненным в сравнении с предыдущими - в
те разы ему иногда приходилось неделями выкарабкываться из коматозного
состояния, а сейчас он был свеж на третьи сутки. И главное, память его
была чиста после Осевого. Может, в нем ничего такого не было, а может, она
и без того пресытилась, не вмещала в себя тягостного.
Отступать Иван не собирался. Его вдруг покинуло благодушие,
напуственные слова почти позабылись, в груди поселился огонь. Он не
вмещался в сердце, он рвался наружу. Иван с трудом его сдерживал. Нет, и
Добро должно быть вооруженным! Он проникся этой мыслью как-то сразу,
неожиданно. И она заполнила его и заполнила доверху, она рвалась из него
вместе с неистовым огнем наружу. Но она и удивляла своей нереальной
чистотой, прозрачностью-она была неестественно точной, всеобъемлющей. И
это пугало Ивана несмотря на его одержимость, казалось бы, предельно
простой и справедливой идеей. Идеей мщения Злу! Он твердил себе с
беспощадной уверенностью, с гипнотической страстью: Добро должно быть
сильным! Оно должно иметь крепкую грудь, мощные ноги, сильные руки,
сокрушающие кулаки, холодную голову! Оно должно быть могучим,
всепроникающим, необоримым, неудержимым, действенным, напористым, если
надо, и наглым, жестоким, глухим к мольбам олицетворений Зла, оно должно
быть смелым, беспощадным... Он чуть было не сказал: "злым"! Но вовремя
остановился, задумался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112