Уже на улице развязал, нащупал рукой кошель с серебром. Если оно и убавилось, то совсем незначительно. Запихнул в ту же котомку свою старую одежду, беречь ее имелся прямой резон – в подоле рубахи зашиты три золотые монеты, целое состояние, по здешним меркам.
Нужную комнату в «доме свиданий» отыскал главным образом по запаху. На скрип двери вскинулись две женщины: Танжина с покрасневшими глазами и светловолосая незнакомка в облегающем пестром платье. Обе сидели на постели около отворенного сундука; увидев юношу, Танжина быстро захлопнула крышку.
– Я, пожалуй, пойду, – понятливо встала незнакомка, – не хочу вам мешать.
Танжина лишь кивнула в ответ и отвернулась, украдкой утирая щеки подолом юбки. Незнакомка подступила к Шагалану. Пространства было предостаточно, однако она прошла нарочито близко, медленно скользя всеми своими выпуклостями. Лицо показалось весьма симпатичным, зато настораживал взгляд – дерзкий, почти хищный.
– А ты вправду хорош, прелестник, – протянула женщина, улыбаясь уголками накрашенных губ. – Молод, статен, свеж. Если тут у вас чего разладится, найди меня, поозорничаем вволю. Моя комната…
– Денира! – сердито одернула ее Танжина. – Уйми-ка свой язычок… и прочие распущенные части.
Усмехнувшись напоследок, незнакомка притворила за собой дверь. Шагалан бросил котомку у входа, занял еще теплое место, обнял Танжину за плечи. Та отвернулась, пряча глаза.
– Ты плакала? – спросил он. – Почему?
Молчание.
– Кто-то обидел?
– Кто меня может обидеть? – глухо отозвалась женщина.
– Не знаю. Например, дружки Голопуза.
– Голопузу сейчас не до меня, он, слыхала, жутко радуется, что зрения не лишился.
– Тогда кто? Надеюсь, не я?
Вновь тишина.
– Неужели тебя так разволновал мой поход в Сошки, Танжи? Что особенного может там произойти?
– Мало ли… не в Сошках дело… не только в них… но и в них тоже.
– Я говорил, постараюсь не задерживаться там.
– А поклянешься, что не загуляешь с какой-нибудь из тамошних потаскух?
– Совсем недавно ты заранее прощала мне любые измены.
– Считай это временным помутнением рассудка. Так можешь поклясться?
– Могу, если настаиваешь. Правда, клятва ни на что не повлияет.
– Как же? – Она оглянулась, и у юноши получилось коснуться горячей щеки.
– Если потребуется, я, не колеблясь, переступлю через любую присягу. Ничего не попишешь, такими нас воспитали. И смысла давать обещания посему нет абсолютно.
– Час от часу не легче, – вздохнула Танжина.
– Так что с клятвой? Хорошо. Какие еще кручины?
– Никаких.
– Брось, милая. Совсем несложно догадаться – ты плакалась тут на плече у этой девицы, а она тебя утешала. Денира, кажется?
– Забудь ее!
– Уже забыл. Однако если ты изливаешь душу вероятной сопернице, то почему не поделиться со мной? По-моему, до сих пор мы неплохо друг друга понимали.
Женщина снова отвернулась:
– Ничего ты не поймешь. Я сама ничего не понимаю.
– О чем речь?
– Речь о тебе… обо мне… о нас обоих… Черт бы тебя побрал! – внезапно взорвалась она, всплеснув руками. – Жила себе тихо, спокойно, привычно, пусть без особых радостей, но и без сильных волнений. За что, за какие грехи Творец послал мне тебя? Я не вижу толку в этой его затее, здесь нет и не может быть будущего! Что общего у неопытного юноши и сдуревшей на старости лет бабы? Хоть временами ты меня пугаешь, я чувствую, как с каждой минутой все крепче и крепче привязываюсь к тебе. Зачем? Что это, нежданно-негаданно нагрянувшая любовь? Не понимаю, не верю, Господи, и оттого еще больше боюсь! Что ты можешь ко мне испытывать? Да, Шагалан, ты нежен и заботлив, но, уж прости, вовсе не влюблен. Женское сердце в таких вещах редко ошибается. Я ведь права?
– Вероятно. – Слова юноши прозвучали спокойно. – Если тебя это утешит, милая, то, скорее всего, я вообще не способен пережить то, что принято величать безумной влюбленностью.
– Но… так не бывает. – Голос Танжины дрогнул. – Разве рождался под солнцем мужчина, совершенно неподвластный любовным чарам? Хотя бы в молодости… Лишь древние старики…
Она в какой-то растерянности заглядывала ему в глаза, будто тщась обнаружить там другое, но найденное обескураживало.
– Тогда считай меня стариком… Что есть любовь, восславляемая менестрелями? Безумства, терзания, грезы, восторги, бессонные ночи…
– Прекрасно!…
– Прекрасно. Только дерзнешь ли ты назвать подобное чувство здоровым состоянием души? Мы же просто слишком нормальны, Танжи, для безумств. Слишком глубоко сидим в реальности, чтобы предаваться грезам. Хорошее это свойство или плохое? Всего-навсего иное. Непонятно?
Он смотрел с нежной грустью, однако в ответ все же блеснул испуг.
– Неужели вас… так воспитали?
– Верно. Взгляни для сравнения на Эркола. Вот уж кто, по-моему, действительно в тебя влюблен. Причем искренне, с надрывом и сердечными муками.
– Эркол? – откликнулась женщина рассеянно. – Совсем мальчишка, несмышленыш…
– Хм, едва ли он заметно моложе меня, милая. Зато обычный человек, доступный для грез. Именно такой тебе необходим, если желаешь пламенного чувства, не я.
– Ты непохожий… странный… Но ведь так не бывает! – повторила Танжина. – И к чему тут слова о воспитании или чьей-то воле, если все сущее наградил Творец способностью любить! Кто посмеет перечить Создателю, вершащему?… – Она осеклась. – Так, не будем. Еще немного, и я, чувствую… Только этого, Святые Небеса, недоставало!… Все, прекратили опасные разговоры. Молчи! Следственно, ты не в силах помочь мне разрешить сомнения?
– Не в силах.
– И тебя они ничуть не тревожат? У нас же нет будущего…
– Давай не гадать, Танжи, что случится завтра. В этом нет проку, коль скоро мы все равно поступим, как должно. Вчера осталось вчера, завтра приспеет завтра, а жизнь существует лишь здесь и сейчас.
Он притянул женщину к себе, размякшую от слез и волнений, необычно покорную. Ласково, но уверенно поцеловал. Все произошло естественно, как бы само собой.
Дверь тихо скрипнула, в проем всунулась взъерошенная светловолосая голова.
– Точно, вот они, голубчики, – раздался голос Эркола. – Так увлеклись, даже про щеколду забыли. Посмотри!
Ниже возникла вторая голова, на сей раз рыжая.
– Прелестная картина, но вынуждены ее нарушить, – заметил Ретси. – Эй, греховодники! Вставать пора, солнце закатилось! Самое время просыпаться, соблазнитель красавиц!
Танжина, приглушенно вскрикнув, натянула одеяло до подбородка. Шагалан сел на постели, сонно, тяжело встряхнулся:
– Погодите минутку, сейчас выйду.
Друзей он нагнал уже на крыльце. Кругом впрямь сгущались сумерки, холодные и промозглые. На этот вечер никаких серьезных гуляний не намечалось, переулки хранили безлюдность.
– Куда теперь? – спросил разведчик вполголоса.
– Оружие взял? – отозвался Ретси. – Молодец, а то уж подумал, ты последние мозги вместе с семенем в бабу влил. Говорили же: не заигрываться… Ну да ладно. Идем потихоньку, здесь недалеко.
Прошмыгнули на ощупь по задворкам, вскарабкались на пологий вал у тына. Где-то поблизости слышались отзвуки людского гомона, всполохи смеха, завывания дудки-сопели.
– Давай подсажу, – хриплый шепот Ретси. – Не робей, тут ограда пониже.
Подкинутый сильными руками, Шагалан оперся на гребень частокола, перебросил ноги, мягко спрыгнул на землю. Вокруг все было спокойно. Лезший вторым Эркол на гребне ухитрился зацепиться, едва не загремел вниз головой. Пришлось ловить тяжелое и неповоротливое тело, от которого вдобавок к перегару донеслась, почудилось, и памятная травяная сладость.
– Я в порядке, – заявил тем не менее музыкант. – Хотя все равно спасибо.
Возле них большой кошкой опустился Ретси:
– Вижу, в каком ты порядке, дурень… Так, я иду вперед, вы за мной след в след, не отставая. Шагалан, присмотри за этим пьяницей, чтоб не завалился в первый же овраг.
Дорога, как после прикидывал разведчик, была коротка, около мили, однако пролегала через такие буераки, буреломы и заросли, что казалась длинней втрое. Сумерки, кучившиеся здесь гораздо плотнее, продолжали споро наливаться тьмой. Ту прерывистую стежку, которой вел их Ретси, разведчик различал лишь изредка, сам потерял ориентировку уже к середине путешествия. То есть он представлял, в какой стороне лагерь, но воспроизвести в подробностях обратный путь не взялся бы. Наконец за очередным холмом заблестели светлячки жилья.
– Точно попали, – выдохнул довольный хамаранец. – Отряхнитесь, братцы, носы выше, покажем лапотникам, что такое настоящая удаль.
Деревенька насчитывала дюжину домов, явственно жавшихся к громадине трактира – двухэтажное сооружение переливалось сейчас калейдоскопом огней из бессчетных окон и окошек. Дальше виднелся край изрядно заросшей дороги, столь же заброшенными выглядели и окрестные огороды. Сопровождаемые парой радостно брешущих собак, приятели приблизились к трактиру.
– Ого! – Эркол оживился. – И музыка вовсю наяривает. Славная гулянка!
– Похоже, только в этом кабаке жизнь и кипит, – сказал Шагалан.
Ретси кивнул:
– Верно подмечено, дружище. Как мы тут обосновались, деревенские умники смекнули, что их главная забота отныне – обслуживать ребят доблестного Ааля. Тогда получат и защиту и доход. От пашен с нивами таких деньжищ им вовек не отведать. Сообразив, местные принялись за дело: кто помоложе пошел в ватагу, кто постарше – работает при трактире. Ну, а более-менее пригожие бабы теперь поголовно зарабатывают собой. Ха, и все счастливы! Даже барон с префектом не в претензии – в Сошках никаких недоимок.
– И в деревне никто не возражал?
– Не беспокойся. Те немногие, кто возражал и печалился о воле, давно вольно кормят червей.
Шагалану припомнилось виденное накануне истребленное село, но развивать мысль он не стал. У подножия массивного крыльца возлежало три неподвижных тела. Два производили впечатление окоченевших трупов, зато третье упрямо и безуспешно пыталось выдавить какую-то фразу – то ли песню, то ли ругательство. Переступив бедолаг, приятели поднялись в дом.
Изнутри трактир представлял собой обширную невысокую залу, утыканную деревянными столбами. Частью маленькие окошки были растворены, но, несмотря на это, в нос ударила крепкая смесь традиционных кабацких запахов: пиво, пот, чеснок, кожа, рыба. Вдобавок присутствовал аромат свежего теса – заведение возвели совсем недавно. Жизнь действительно била ключом, плотно запруженная зала гудела как улей. За столами шло питейное бытие, стучали кружки, катались кости. Где-то бранились и хватались за грудки, где-то пьяно лобызались. По проходам метались несколько бойких парней, разнося выпивку и еду. В дальнем конце залы устроили танцы, убогость музыки покрывалась энтузиазмом при выбивании пыли из половиц. Численность публики Шагалан оценил примерно человек в тридцать. Кое-кого он уже встречал в ватаге, но имелся и обычный проезжий люд: крестьяне, купцы, даже солдаты. Довершал картину пышный букет всевозможных девиц и баб. От некоторых за милю разило лапотным прошлым, однако и к новому занятию они приспособились неплохо, охотно пили и развлекались с гостями.
На остановившихся в дверях посетителей никто особого внимания не обратил. Пока Ретси высматривал место, Эркол нетвердо наклонился к Шагалану:
– Увы, девки здесь в основном страшнее чертей. Смазливых моментально разбирают… Да это ничего, дружище! Если не зажигать свет, вполне терпимо.
Расположились в самом углу, заказали пиво и большой копченый окорок. С ужином, почуяв состоятельных клиентов, подскочили сразу три девицы, раскрашенные и хмельно беззаботные. Ретси посадил одну себе на колени, вопросительно покосился на Шагалана:
– Все прекрасно, курочки, но кому-то из вас кавалера, похоже, не заполучить. Наш товарищ недавно обзавелся пассией, на других еще смотреть не может.
– Какая досада! – Обиженная девка надула губки. – Тогда принимай двоих, герой. Монет хватит?
– О чем речь! Монет-то хватит, хватило бы стойкости, – расхохотался Ретси.
Веселье понеслось своим чередом. Кружка за кружкой, кусок за куском. Девицы не отставали от мужчин и при этом делали вид, будто не замечают, как тисканья ухажеров становятся все смелее. Эркол с Ретси попеременно рассказывали занимательные и смешные истории, каковые, впрочем, неизменно оборачивались пустыми побасенками. Шагалан сидел молчаливый, бесстрастный, пил мало, по большей части созерцая посетителей вокруг. Вторая из подружек Ретси, молоденькая чернявая девка, настойчиво порывалась прильнуть к нему, заглядывала в глаза, улыбалась, пыталась безыскусно заигрывать. И уже отчаялась растопить холодность гостя, как тот сам неожиданно предложил потанцевать. Друзья поддержали решение нестройными подбадривающими выкриками. Танцевали долго и довольно азартно. В конце концов, совершенно обессилев, девка вытащила Шагалана отдышаться на крыльцо.
На улице было темно, накрапывал мелкий дождь, редкие всплески ветра кидали его в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74