У нее был большой нож, но я убежала и спряталась от нее.
- Моя мама заперла меня в темном шкафу, - предложила Холлй свой вариант. По сравнению с Хрусталочки-ным он выглядел жалким, но для Холли это было самое страшное. - Моя мамочка ударила меня и заперла в темноте.
На Хрусталочку это не произвело впечатления.
- Моя мать обещала меня изуродовать, если поймает меня. Она сказала, что мне бесполезно прятаться. Би-Джей говорит, что спрячет меня от нее, но я-то знаю, что мать не успокоится, пока не найдет меня, она всегда находит все, что ищет.
Такая возможность заставила некоторых детей нервно оглянуться. Черт, я и сам хотел того же, но подавил это желание. Моя догадка оказалась правильной: эти дети - просто виртуозы по запугиванию самих себя. Проклятье! Они пугали и меня.
Тогда заговорила Ким по прозвищу Кимми Ковырялка. Я заметил, что она крепко прижимает к себе руку Ника.
- Я боюсь чужих, - призналась она. - Особенно чужих детей. Особенно Ричарда.
Я ничего не понял. Кто такой Ричард? Здесь, в Семье, никаких Ричардов не было. Тем не менее Маленькая Айви за ее спиной что-то отчаянно застрочила в своем блокноте. На ее лице читалось мрачное удовлетворение. Многое сейчас всплывало на поверхность. И многое должно было последовать за этим.
- Фостер, - тихо произнес Томми. - Я не хочу воз-ращаться к Фостеру. Он затаскивал меня в постель и делал мне больно. Я кричал, и он кричал и обещал, что больше не будет этого делать. Но делал.
Алек не шевелился, но я ощутил, как он напрягся и внимательно слушает. Я опустил на него глаза. Он прижимал к себе медведя - маленькая копия меня самого. Неужели он снова уходит в себя? Я почувствовал, как сильно сжимаю его, и ослабил руки. Может, он тоже отпустит своего медведя? Интересно, не придавливаем ли мы его все скопом? Может быть, ему необходимо свободное пространство, чтобы шагнуть навстречу нам? Я не знал. Что, если мы ошибаемся? Я погладил Алека по голове и легонько поцеловал в макушку.
- Все это очень страшно, таких страшных вещей я еще не слышал, - сказал я. И сказал абсолютно искренне. Все, что мог придумать я, не было страшнее того, что пришлось пережить этим детям. Но я лишь слегка царапнул самую поверхность. Дальше этого предела они меня просто не допускали. - Хорошо, - сказал я. - Теперь я хочу, чтобы вы знали: бояться - нормально. Иногда действительно происходят вещи, которые пугают. Ничего ужасного в том, чтобы их пугаться, нет. Но иногда мы носим в себе страх еще очень долго после того, как страшные вещи уже исчезли. И знаете что? Мы забываем закричать. А это необходимо. Когда я дам знак, но не раньше, мы все закричим и зашумим, как будто нам страшно, как будто мы перепуганы до смерти, договорились? Все готовы? У всех есть что-нибудь страшное, о чем можно думать? Отлично, тогда закройте глаза, если хотите, и испускайте все испуганные звуки, какие можете.
Низкий стон, всхлипы, плач на высокой ноте, визг, крики, хныканье.
Целая симфония. Какофония. Хор мучительных криков.
Изливающиеся эмоции были невероятно черными и неистовыми, они кипели и бурлили, как вулкан. Страх становился все более и более мучительным, словно забивали ледяной кол в позвоночник, в сердце и в основание черепа, и он выходил наружу со стонами, криками, вздохами, визгами…
Они становились все громче и громче, и мне начало казаться, что мы сходим с ума…
А потом, очень быстро, рев ослаб, поколебался, на какой-то миг собрался с новыми силами, а затем - пресытился, захлебнулся, истратил себя, истощился - и пошел на убыль. Первыми замерли визги и крики, а потом, словно испугавшись сами себя, стали затихать и рыдания, лишь то там, то здесь в круге слышалось тихое всхлипыванье.
Я обвел всех взглядом. Дети выглядели ошеломленными, оцепеневшими, испуганными, измученными.
И в то же время - более живыми, чем когда-либо. Словно рассылалась стена бесчувственности, за которой они прятались.
- Я не хочу больше играть в эту игру, - заявила Хол-ли. - Она неинтересная.
- Мы почти закончили, - успокоил я ее. - И обещаю тебе, что последняя часть будет намного интереснее.
Дети очень нервничали. Следовало поспешить.
- Хорошо, слушайте. Мы почти добрались до конца. Осталась только одна вещь. Я хочу, чтобы вы опять закрыли глаза и снова притворились. Только на этот раз притворитесь, что вы - самая страшная вещь в мире, что все боятся вас, все чудовища, и плохие люди, и те, что прячутся в темноте, - все вас боятся! Закройте глаза и представьте, что они улепетывают от вас во все лопатки, только для этого вы должны испугать их, хорошо? Готовы? Пусть все будут большими, сильными и страшными и пугают всех плохих чудовищ в мире. Ну, давайте!
Этот звук был самым громким - и самым радостным, Бетховен позавидовал бы такому вдохновенному хору. Он был нестройный, и прекрасный, и отвратительно громкий, и я любил каждый звенящий децибел его вызова.
- Злитесь на чудовиш! - кричал я. - Скажите им, что вы о них думаете. Велите им убираться ко всем чертям! Скажите им, пусть подавятся сами собой!
Пожалуй, я и сам немного увлекся, но дети не возражали. Они смеялись, и кричали, и ликовали, и вскоре уже прыгали - растворяясь в смехе, и в счастливых слезах, и в объятиях, и в поцелуях, и в глупо-грустных улыбках, и все было прекрасно, и какой-то миг они почти что выглядели нормальными детьми.
Они выглядели даже счастливыми.
Мы обнимались, и смеялись, и кончили тем, что попрыгали в бассейн и устроили самое грандиозное морское сражение в мире, и это была самая счастливая летняя ночь в моей жизни - и в их тоже.
Я ухмылялся, как шизофреник, от удовольствия. Это сработало. Я справился!
Мальчик с приветом по имени Джим
Синим красил попы пупсам надувным.
В ванну он лез ежечасно,
И любил мальчонка ужасно,
Чтоб голубенький плавал с ним.
КАПЛЯ АДА
Талия - самая ужасная вещь, о которой надо помнить.
Соломон Краткий
Разумеется, Бетти-Джон устроила мне головомойку.
- Ради всего святого, ты хоть подумал, что делаешь? - спрашивала она. - Кимми Ковырялку до сих пор мучают ночные кошмары. Симона все время плачет. Алли и Дей-ви боятся спать одни. И поверь мне, тебе не захочется узнать, что натворил Джим Полей!
Половину детей ты превратил в Плаксу Вилли, а ос-тальные стали такими непоседливыми, что Берди поду-мывает посадить всю группу на успокоительное. Разве ты не видишь, что творится? Те, кто не ударяется в слезы, каждые две минуты, переживают такой приступ слабо-умия, что это наверняка психопатическая реакция; они постоянно хихикают, как будто вокруг сплошной цирк Они носятся повсюду, как спятившие горгульи, корчат рожи и пытаются напугать друг друга до усрачки - включая тех, кто стал настолько пуглив, что им опять впору вернуться к пеленкам. Господи, Джим! Так-то ты отплатил за все добро? Я здесь сражаюсь за твои чертовы заборы, а ты там затеваешь с детьми игры, задевающие их психику. Большинство из них так охрипли, что не могут говорить, у шестерых воспалилось горло, а трех пришлось положить на обследование в психиатрическое отделение.
Я выслушал все молча.
Собственно, ничего больше и не требовалось. Это было еще одним, чему Джейсон учил меня, учил всех нас. Когда человек передает тебе информацию, ты не должен ничего с ней делать. Просто выслушай и убедись, что воспринял ее. «Ответь на вопросы, убедись, что понял собеседника; это и есть основа настоящего общения. И больше не делай ничего. Все остальное к общению не относится».
Таким образом, я позволил Бетти-Джон высказать все, что она хотела, будучи в душе уверенным, что меня это никак не касается. Это была ее проблема, а не моя. Я слушал, сочувствовал ее негодованию, но как личный выпад это не воспринимал, потому что - в моих ушах звучал голос Джейсона - она злилась не на мой поступок, а на свой страх. Я лишь спровоцировал его проявление. Поэтому сейчас моя задача состояла в том, чтобы не препятствовать ей излить злобу и освободиться от нее.
Если начать спорить, Би-Джей останется озлобленной. Если попытаться оправдать свои действия, ей придется доказывать самой себе, что она права, а я нет. Она будет вынуждена наказать меня. Вот почему я не должен ничего делать - только слушать. Когда злость выйдет, ей уже нечего будет сказать или сделать.
Это заняло некоторое время, но в конце концов она выдохлась.
- О'кей, - сказала она. - Говори, я жду. Чего ты хотел добиться этим маленьким упражнением по истерике?
- Дети чувствуют себя прекрасно, - заметил я самым осторожным тоном. Очень важно, чтобы она опять не взорвалась. - То, что ты наблюдаешь сейчас, - высвобождение энергии. Все идет нормально. Это естественно. И для здоровья полезно. Это хороший признак. Я знаю, что со стороны это выглядит расстройством - все правильно, - но это расстройство в правильном направлении. Поверь мне.
Би-Джей посмотрела на меня самым скептическим взглядом.
- Я уже слышала подобную чушь раньше, Джим, от теоретиков растления несовершеннолетних: «Ребенку тоже нравится».
Мне не хотелось спорить с ней. Слишком много воспоминаний возникало о Лули - и это увело бы беседу далеко в сторону. Мне нужно было вернуть Бетти-Джон к теме.
- Би-Джей, - осторожно начал я. - Наши дети - это маленькие ходячие бомбы с часовым механизмом. В день моего появления здесь ты рассказала кое-что о том, что им пришлось пережить, и с тех пор постоянно напоминаешь мне, как отчаянно пытаются они делать все, что угодно, только бы выжить. Ты думаешь, я не наблюдал за ними? Все твои слова истинны, как наличные деньги. Большинство из этих маленьких монстров окружили себя такой прочной стеной, что до них не добраться. Господи, Би-Джей, это ведь по-настоящему страшно, насколько ты права. Почти нет шансов, что кто-нибудь из них станет когда-нибудь просто человеком, не говоря уже о нормальном человеке. И тем не менее мы должны постараться, ибо если мы не цивилизуем следующее поколение, пока еще остается шанс, тогда вообще нет смысла продолжать войну. Вот о чем надо думать. Я хотел пробить брешь в их безразличии.
Лицо Би-Джей немного разгладилось. Трудно спорить со своими же собственными доводами.
- Единственное, чем мы можем помочь этим детям, - продолжал я, - это научить их… как приблизиться к нам. Они должны понять, что боль, и страх, и печаль - нормальные состояния, и научиться, как не мешать себе переболеть ими. Вот в чем заключалась цель всего этого крика. Это предохранительный клапан, в котором они нуждались. В противном случае они продолжали бы нагнетать в себе давление до тех пор, пока не произойдет взрыв. И тогда натворили бы что-нибудь опасное, глупое и саморазрушительное.
Би-Джей была разочарована, по-прежнему злилась и не хотела соглашаться.
- Кто придумал эту чушь, Джим? Где ты набрался такого дерьма?
Мне хотелось нагрубить, уязвить ее посильнее.
- Я придумал, Би-Джей. Я занимаюсь этим всю жизнь, как только начинаю сходить с ума от неспособности окружающих вслушаться в мои слова; каждый раз, когда мне хочется взять их за глотку и придушить. Я запираюсь в темном сортире или становлюсь под душ и открываю воду на полную мощь и ору, ору, ору так сильно и так долго, как только могу, пока от слабости не начинают подгибаться коленки. Это помогает. Это напоминает эякуляцию накопившейся ярости, страха и отчаяния в одном болезненном оргазме. Если я не выпущу их, то буду таскать повсюду с собой - а этого я не выдержу и умру. Или хуже того - сделаю что-нибудь такое, отчего умрут другие.
Взгляд Би-Джей по-прежнему оставался враждебным.
- Тебе это, может, и помогает, но нашим детям… - Она покачала головой.
- Да, конечно, я перестарался, но мне казалось, что без этого ничего не выйдет. Большинство детей - все еще роботы. Они понимают только действия. Да, вы добивались здесь результатов, но ох как медленно. Меня это бесило, я знал, на что способны дети, да и вы знали. Они по-прежнему выполняют все, чего вы от них хотите, как машины, потому что понятия не имеют, что способны на большее. Вы суете им всего лишь еще один свод правил, необходимых для выживания. Их жизнь превратится в постоянный поиск соответствующего случаю правила - и не более того. Они не будут живыми. Нет, дай мне высказаться до конца. Ты что, всерьез считаешь, что я не понимаю их переживаний? Я же там был, черт возьми! И мне было их так жалко, что я был вынужден что-нибудь сделать.
- И научил их, как спятить окончательно?
- Дай им неделю, и сама увидишь разницу. Они уже начали играть по-новому. Теперь они обращают свое внимание к кому-то, а не на кого-то. Пожалуйста, БиДжей, не суди поспешно.
- Джим, я не сомневаюсь, что ты веришь в то, о чем говоришь. Но ты был обязан прежде посоветоваться со мной. Следовало подождать, пока…
- Иди ты к черту, Би-Джей! - Я и вправду рассвирепел. - Я пытался посоветоваться, но у тебя никогда нет времени кого-нибудь выслушать, и ты всегда просишь людей отложить их планы, чтобы ты могла осуществить свои, а потом еще нервничаешь, что тебя посылают подальше и занимаются своими делами, не спросив у тебя разрешения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
- Моя мама заперла меня в темном шкафу, - предложила Холлй свой вариант. По сравнению с Хрусталочки-ным он выглядел жалким, но для Холли это было самое страшное. - Моя мамочка ударила меня и заперла в темноте.
На Хрусталочку это не произвело впечатления.
- Моя мать обещала меня изуродовать, если поймает меня. Она сказала, что мне бесполезно прятаться. Би-Джей говорит, что спрячет меня от нее, но я-то знаю, что мать не успокоится, пока не найдет меня, она всегда находит все, что ищет.
Такая возможность заставила некоторых детей нервно оглянуться. Черт, я и сам хотел того же, но подавил это желание. Моя догадка оказалась правильной: эти дети - просто виртуозы по запугиванию самих себя. Проклятье! Они пугали и меня.
Тогда заговорила Ким по прозвищу Кимми Ковырялка. Я заметил, что она крепко прижимает к себе руку Ника.
- Я боюсь чужих, - призналась она. - Особенно чужих детей. Особенно Ричарда.
Я ничего не понял. Кто такой Ричард? Здесь, в Семье, никаких Ричардов не было. Тем не менее Маленькая Айви за ее спиной что-то отчаянно застрочила в своем блокноте. На ее лице читалось мрачное удовлетворение. Многое сейчас всплывало на поверхность. И многое должно было последовать за этим.
- Фостер, - тихо произнес Томми. - Я не хочу воз-ращаться к Фостеру. Он затаскивал меня в постель и делал мне больно. Я кричал, и он кричал и обещал, что больше не будет этого делать. Но делал.
Алек не шевелился, но я ощутил, как он напрягся и внимательно слушает. Я опустил на него глаза. Он прижимал к себе медведя - маленькая копия меня самого. Неужели он снова уходит в себя? Я почувствовал, как сильно сжимаю его, и ослабил руки. Может, он тоже отпустит своего медведя? Интересно, не придавливаем ли мы его все скопом? Может быть, ему необходимо свободное пространство, чтобы шагнуть навстречу нам? Я не знал. Что, если мы ошибаемся? Я погладил Алека по голове и легонько поцеловал в макушку.
- Все это очень страшно, таких страшных вещей я еще не слышал, - сказал я. И сказал абсолютно искренне. Все, что мог придумать я, не было страшнее того, что пришлось пережить этим детям. Но я лишь слегка царапнул самую поверхность. Дальше этого предела они меня просто не допускали. - Хорошо, - сказал я. - Теперь я хочу, чтобы вы знали: бояться - нормально. Иногда действительно происходят вещи, которые пугают. Ничего ужасного в том, чтобы их пугаться, нет. Но иногда мы носим в себе страх еще очень долго после того, как страшные вещи уже исчезли. И знаете что? Мы забываем закричать. А это необходимо. Когда я дам знак, но не раньше, мы все закричим и зашумим, как будто нам страшно, как будто мы перепуганы до смерти, договорились? Все готовы? У всех есть что-нибудь страшное, о чем можно думать? Отлично, тогда закройте глаза, если хотите, и испускайте все испуганные звуки, какие можете.
Низкий стон, всхлипы, плач на высокой ноте, визг, крики, хныканье.
Целая симфония. Какофония. Хор мучительных криков.
Изливающиеся эмоции были невероятно черными и неистовыми, они кипели и бурлили, как вулкан. Страх становился все более и более мучительным, словно забивали ледяной кол в позвоночник, в сердце и в основание черепа, и он выходил наружу со стонами, криками, вздохами, визгами…
Они становились все громче и громче, и мне начало казаться, что мы сходим с ума…
А потом, очень быстро, рев ослаб, поколебался, на какой-то миг собрался с новыми силами, а затем - пресытился, захлебнулся, истратил себя, истощился - и пошел на убыль. Первыми замерли визги и крики, а потом, словно испугавшись сами себя, стали затихать и рыдания, лишь то там, то здесь в круге слышалось тихое всхлипыванье.
Я обвел всех взглядом. Дети выглядели ошеломленными, оцепеневшими, испуганными, измученными.
И в то же время - более живыми, чем когда-либо. Словно рассылалась стена бесчувственности, за которой они прятались.
- Я не хочу больше играть в эту игру, - заявила Хол-ли. - Она неинтересная.
- Мы почти закончили, - успокоил я ее. - И обещаю тебе, что последняя часть будет намного интереснее.
Дети очень нервничали. Следовало поспешить.
- Хорошо, слушайте. Мы почти добрались до конца. Осталась только одна вещь. Я хочу, чтобы вы опять закрыли глаза и снова притворились. Только на этот раз притворитесь, что вы - самая страшная вещь в мире, что все боятся вас, все чудовища, и плохие люди, и те, что прячутся в темноте, - все вас боятся! Закройте глаза и представьте, что они улепетывают от вас во все лопатки, только для этого вы должны испугать их, хорошо? Готовы? Пусть все будут большими, сильными и страшными и пугают всех плохих чудовищ в мире. Ну, давайте!
Этот звук был самым громким - и самым радостным, Бетховен позавидовал бы такому вдохновенному хору. Он был нестройный, и прекрасный, и отвратительно громкий, и я любил каждый звенящий децибел его вызова.
- Злитесь на чудовиш! - кричал я. - Скажите им, что вы о них думаете. Велите им убираться ко всем чертям! Скажите им, пусть подавятся сами собой!
Пожалуй, я и сам немного увлекся, но дети не возражали. Они смеялись, и кричали, и ликовали, и вскоре уже прыгали - растворяясь в смехе, и в счастливых слезах, и в объятиях, и в поцелуях, и в глупо-грустных улыбках, и все было прекрасно, и какой-то миг они почти что выглядели нормальными детьми.
Они выглядели даже счастливыми.
Мы обнимались, и смеялись, и кончили тем, что попрыгали в бассейн и устроили самое грандиозное морское сражение в мире, и это была самая счастливая летняя ночь в моей жизни - и в их тоже.
Я ухмылялся, как шизофреник, от удовольствия. Это сработало. Я справился!
Мальчик с приветом по имени Джим
Синим красил попы пупсам надувным.
В ванну он лез ежечасно,
И любил мальчонка ужасно,
Чтоб голубенький плавал с ним.
КАПЛЯ АДА
Талия - самая ужасная вещь, о которой надо помнить.
Соломон Краткий
Разумеется, Бетти-Джон устроила мне головомойку.
- Ради всего святого, ты хоть подумал, что делаешь? - спрашивала она. - Кимми Ковырялку до сих пор мучают ночные кошмары. Симона все время плачет. Алли и Дей-ви боятся спать одни. И поверь мне, тебе не захочется узнать, что натворил Джим Полей!
Половину детей ты превратил в Плаксу Вилли, а ос-тальные стали такими непоседливыми, что Берди поду-мывает посадить всю группу на успокоительное. Разве ты не видишь, что творится? Те, кто не ударяется в слезы, каждые две минуты, переживают такой приступ слабо-умия, что это наверняка психопатическая реакция; они постоянно хихикают, как будто вокруг сплошной цирк Они носятся повсюду, как спятившие горгульи, корчат рожи и пытаются напугать друг друга до усрачки - включая тех, кто стал настолько пуглив, что им опять впору вернуться к пеленкам. Господи, Джим! Так-то ты отплатил за все добро? Я здесь сражаюсь за твои чертовы заборы, а ты там затеваешь с детьми игры, задевающие их психику. Большинство из них так охрипли, что не могут говорить, у шестерых воспалилось горло, а трех пришлось положить на обследование в психиатрическое отделение.
Я выслушал все молча.
Собственно, ничего больше и не требовалось. Это было еще одним, чему Джейсон учил меня, учил всех нас. Когда человек передает тебе информацию, ты не должен ничего с ней делать. Просто выслушай и убедись, что воспринял ее. «Ответь на вопросы, убедись, что понял собеседника; это и есть основа настоящего общения. И больше не делай ничего. Все остальное к общению не относится».
Таким образом, я позволил Бетти-Джон высказать все, что она хотела, будучи в душе уверенным, что меня это никак не касается. Это была ее проблема, а не моя. Я слушал, сочувствовал ее негодованию, но как личный выпад это не воспринимал, потому что - в моих ушах звучал голос Джейсона - она злилась не на мой поступок, а на свой страх. Я лишь спровоцировал его проявление. Поэтому сейчас моя задача состояла в том, чтобы не препятствовать ей излить злобу и освободиться от нее.
Если начать спорить, Би-Джей останется озлобленной. Если попытаться оправдать свои действия, ей придется доказывать самой себе, что она права, а я нет. Она будет вынуждена наказать меня. Вот почему я не должен ничего делать - только слушать. Когда злость выйдет, ей уже нечего будет сказать или сделать.
Это заняло некоторое время, но в конце концов она выдохлась.
- О'кей, - сказала она. - Говори, я жду. Чего ты хотел добиться этим маленьким упражнением по истерике?
- Дети чувствуют себя прекрасно, - заметил я самым осторожным тоном. Очень важно, чтобы она опять не взорвалась. - То, что ты наблюдаешь сейчас, - высвобождение энергии. Все идет нормально. Это естественно. И для здоровья полезно. Это хороший признак. Я знаю, что со стороны это выглядит расстройством - все правильно, - но это расстройство в правильном направлении. Поверь мне.
Би-Джей посмотрела на меня самым скептическим взглядом.
- Я уже слышала подобную чушь раньше, Джим, от теоретиков растления несовершеннолетних: «Ребенку тоже нравится».
Мне не хотелось спорить с ней. Слишком много воспоминаний возникало о Лули - и это увело бы беседу далеко в сторону. Мне нужно было вернуть Бетти-Джон к теме.
- Би-Джей, - осторожно начал я. - Наши дети - это маленькие ходячие бомбы с часовым механизмом. В день моего появления здесь ты рассказала кое-что о том, что им пришлось пережить, и с тех пор постоянно напоминаешь мне, как отчаянно пытаются они делать все, что угодно, только бы выжить. Ты думаешь, я не наблюдал за ними? Все твои слова истинны, как наличные деньги. Большинство из этих маленьких монстров окружили себя такой прочной стеной, что до них не добраться. Господи, Би-Джей, это ведь по-настоящему страшно, насколько ты права. Почти нет шансов, что кто-нибудь из них станет когда-нибудь просто человеком, не говоря уже о нормальном человеке. И тем не менее мы должны постараться, ибо если мы не цивилизуем следующее поколение, пока еще остается шанс, тогда вообще нет смысла продолжать войну. Вот о чем надо думать. Я хотел пробить брешь в их безразличии.
Лицо Би-Джей немного разгладилось. Трудно спорить со своими же собственными доводами.
- Единственное, чем мы можем помочь этим детям, - продолжал я, - это научить их… как приблизиться к нам. Они должны понять, что боль, и страх, и печаль - нормальные состояния, и научиться, как не мешать себе переболеть ими. Вот в чем заключалась цель всего этого крика. Это предохранительный клапан, в котором они нуждались. В противном случае они продолжали бы нагнетать в себе давление до тех пор, пока не произойдет взрыв. И тогда натворили бы что-нибудь опасное, глупое и саморазрушительное.
Би-Джей была разочарована, по-прежнему злилась и не хотела соглашаться.
- Кто придумал эту чушь, Джим? Где ты набрался такого дерьма?
Мне хотелось нагрубить, уязвить ее посильнее.
- Я придумал, Би-Джей. Я занимаюсь этим всю жизнь, как только начинаю сходить с ума от неспособности окружающих вслушаться в мои слова; каждый раз, когда мне хочется взять их за глотку и придушить. Я запираюсь в темном сортире или становлюсь под душ и открываю воду на полную мощь и ору, ору, ору так сильно и так долго, как только могу, пока от слабости не начинают подгибаться коленки. Это помогает. Это напоминает эякуляцию накопившейся ярости, страха и отчаяния в одном болезненном оргазме. Если я не выпущу их, то буду таскать повсюду с собой - а этого я не выдержу и умру. Или хуже того - сделаю что-нибудь такое, отчего умрут другие.
Взгляд Би-Джей по-прежнему оставался враждебным.
- Тебе это, может, и помогает, но нашим детям… - Она покачала головой.
- Да, конечно, я перестарался, но мне казалось, что без этого ничего не выйдет. Большинство детей - все еще роботы. Они понимают только действия. Да, вы добивались здесь результатов, но ох как медленно. Меня это бесило, я знал, на что способны дети, да и вы знали. Они по-прежнему выполняют все, чего вы от них хотите, как машины, потому что понятия не имеют, что способны на большее. Вы суете им всего лишь еще один свод правил, необходимых для выживания. Их жизнь превратится в постоянный поиск соответствующего случаю правила - и не более того. Они не будут живыми. Нет, дай мне высказаться до конца. Ты что, всерьез считаешь, что я не понимаю их переживаний? Я же там был, черт возьми! И мне было их так жалко, что я был вынужден что-нибудь сделать.
- И научил их, как спятить окончательно?
- Дай им неделю, и сама увидишь разницу. Они уже начали играть по-новому. Теперь они обращают свое внимание к кому-то, а не на кого-то. Пожалуйста, БиДжей, не суди поспешно.
- Джим, я не сомневаюсь, что ты веришь в то, о чем говоришь. Но ты был обязан прежде посоветоваться со мной. Следовало подождать, пока…
- Иди ты к черту, Би-Джей! - Я и вправду рассвирепел. - Я пытался посоветоваться, но у тебя никогда нет времени кого-нибудь выслушать, и ты всегда просишь людей отложить их планы, чтобы ты могла осуществить свои, а потом еще нервничаешь, что тебя посылают подальше и занимаются своими делами, не спросив у тебя разрешения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75