- Эй, хромоножка, - позвал я.
Девочка удивленно повернулась. Она и не подозревала, что я здесь.
- С тобой все в порядке? - УгуХолли убрала волосы, падавшие на глаза. На лице ее застыло выражение, какое бывает у детей, остановленных взрослыми и ждущих, когда их отпустят заниматься дальше ребячьими делами.
- О-о! - протянул я. - У Би-Джей осталось малиновое мороженое, и я подумал: не предложить ли тебе полакомиться им вместе со мной?
Она отрицательно мотнула головой. В глазах застыли слезы. Я видел, как хочется девочке расплакаться или, по крайней мере, прижаться к кому-нибудь, но она была слишком гордой, чтобы признаться в этом.
Положив мотыгу - я окучивал помидоры, - я присел перед ней на корточки.
- Что случилось, малышка?
- Ничего.
- Ты меня обнимешь? Она снова мотнула головой.
- Ладно. - Иногда лучше всего ничего не предпринимать. - Ты мне не поможешь?
Она шмыгнула носом и кивнула.
- Отлично. Пойди и возьми такую же мотыгу. - Я поднял и показал ей свою.
- А где они лежат?
- Вон в том сарае. Холли повернулась. - А…
- Пойди и возьми. Она колебалась.
- Ну, иди.
Девочка хотела что-то сказать, но лишь покачала головой.
- Что с тобой? - спросил я.
Она промолчала и нехотя потащилась к сараю; по мере приближения к нему она шла все медленнее и медленнее и перед открытой дверью остановилась, глядя внутрь. Даже издали было заметно, как она дрожит, - В чем дело?
- Там темно! - сказала она.
По тому, как она это сказала, я понял, что для нее это было больше чем просто темнота.
Во мне нарастало раздражение. Хотелось прикрикнуть на нее, но я вовремя остановился. Что-то здесь не так.
- Холли!
Она не слышала меня, стояла и не отрываясь смотрела внутрь, как загипнотизированная птичка. Какую змею она там видела?
- Холли!
Ее начало трясти.
Сработали мои армейские рефлексы: я пригнулся и бросился вперед, но не прямо, а забирая в сторону и держа на всякий случай наготове мотыгу.
В сарае никого не оказалось. Я не знал, радоваться мне или расстраиваться.
Я повернулся к Холли. Она почти что впала в катато-нию. Отшвырнув в сторону мотыгу, я упал перед ней на колени и схватил за плечи - она одеревенела.
- Холли? Никакого ответа.
- Что за?..
Я обнял ее, крепко прижав к груди, поднял и понес прочь от сарая, за дом, чтобы она вообще его не видела. Однако девочка по-прежнему не расслаблялась.
- Успокойся, Холли, все уже хорошо. Джим с тобой. - Я присел на каменный заборчик, отделявший заасфальтированный внутренний дворик. Посадив ее на колени и обхватив покрепче, я успокаивал ее как умел: - Все хорошо, миленькая, все хорошо. Большой Джим с тобой. Все в порядке.
Она что-то пробормотала.
- Что ты говоришь?
- Простите, - всхлипывала она. - Пожалуйста, не бейте меня.
- Что? Я и не собираюсь.
- Я больше не буду. Честное слово.
- Послушай, детка… Все хорошо. Я - Джим, ты помнишь? - Она все еще цепенела от страха. Я отодвинул ее, чтобы она могла рассмотреть мое лицо. - Это же Джим, большой некрасивый Джим. Ты помнишь меня?
Она моргнула и ошеломленно уставилась на меня.
А потом не выдержала и разрыдалась.
Она забралась обратно ко мне на колени, я прижал ее к груди, и гладил по голове, и покачивал, и не переставая говорил, что все будет хорошо. Я обнимал ее, я любил ее, я дал ей выплакаться у меня на груди. Холли тихонько всхлипывала, время от времени икая. Теперь она не пыталась сдержаться. Один раз она было вытерла слезы, но я снова прижал ее к груди и велел выплакать все.
- Не удерживай их, моя радость, пусть все они вытекут. Это легче, чем носить их с собой повсюду. Плачь, Холли, плачь, моя девочка.
Постепенно всхлипывания стали затихать, и девочка безвольно обмякла в моих руках - крошечный тряпичный человечек, такой худой, такой ужасно худой и маленький.
Какая она хрупкая!
Не вставая с забора, я осторожно, едва дыша, устроился поудобнее; ее руки сразу же напряглись и обхватили меня.
Наконец она заговорила: - Я так испугалась.
- Знаю, - сказал я. - Я видел.
- Но теперь я не боюсь.
- Ты хорошая девочка, - И погладил Холли по голове.
- Когда ты со мной, я не боюсь.
- М-м, ты вообще не должна больше бояться. Она шмыгнула носом и вытерла его о мою рубашку.
- Я думала, что ты уходишь.
- Нет, я никуда не уйду, пока нужен тебе.
- Но я подумала…
- Ш-ш-ш. - Я обнял ее. - Как же я могу бросить такую красивую и такую хорошую девочку? Но это была ложь.
Как я мог обещать такое ребенку, когда нарушал каждое свое второе слово?
Дезертировал из армии, предал Джейсона и Племя. Не очень-то хороший тянется за мной след. Я могу предать и этих детей, не успеет петух трижды прокукарекать. Тем более что есть хороший повод.
Холли отдыхала, положив голову мне на грудь и вцепившись в мою руку. Бедный глупенький ребенок, она верила в меня больше, чем я сам. О черт!
Погладив ее волосы, я вспомнил, как мы любили детей в племени Джейсона. Или не любили? Мы сделали их маленькими рабами. Мы заставляли их прислуживать за столом, мыть посуду, стирать, мыть полы, спать с нами, оправдывая все это тем, что якобы «воспитываем в них ответственность».
Не отрицаю, они были очень счастливы. Они смеялись, пели и играли так весело, что, глядя на них, я почти забывал о катастрофическом положении человека на этой планете.
Нет сомнения, что те дети были любимы, но… втом-то и дело. Как их любили? Думаю, в том была и моя вина.
Я не хотел, действительно не хотел, сначала не хотел. Но все настаивали, даже дети утверждали, что им это нравится, что в этом нет ничего постыдного, что надо отбросить стыд как глупый предрассудок, когда развлекаешься с кем-нибудь в постели. Вскоре все стало очень просто, так просто было чувствовать себя членом их Племени.
Со временем это вовсе не казалось чгм-то неправильным.
Но что, если они ошибались? И если они ошибались, кто же тогда я? Дезертир. Ренегат. Растлитель детей.
Эти мысли мешали мне держать Холли так близко от себя. Я хотел обнимать ее, потому что детям это необходимо, но боялся…
… потому что Джейсон и его Племя верили, что детям и подросткам полезно заниматься сексом между собой и со взрослыми с обоюдного согласия. Что, если я забуду, где и с кем нахожусь? Нельзя обидеть кого-нибудь из этих детей - они и так достаточно обижены.
Все предельно просто: я не тот человек, кому можно доверить детей, как бы я ни любил их.
И нельзя признаться Бетти-Джон, потому что они больше нуждались в моей помощи, чем в страшной правде обо мне.
Мы долго молчали. Я сидел, думал и гладил девочку по голове, что-то воркуя и время от времени целуя ее в макушку.
Мне показалось, что я уже вижу дальнейшее. Надо бежать отсюда.
Так будет лучше для всех.
- Джим?
- Да, хромоножка?
- Я тебя люблю.
- Я тебя тоже люблю.
- Прости меня за… сарай. Я испугалась.
- Это бывает, милая. Я тоже иногда пугаюсь. В сарае такие страшные грабли.
- Угу. - Она не стала ничего объяснять.
Почему-то мне вспомнился доктор Дэвидсон, его спокойный терпеливый голос. Он мог спросить о чем угодно, и вы не боялись ответить. Хотелось, чтобы он знал о вас все. Хотелось, чтобы он понимал вас.
Хорошо бы снова поговорить с ним.
Хорошо бы и Холли с ним пообщаться. Черт, я хочу, чтобы Холли поговорила со мной. Изо всех сил стараясь воспроизвести тон доктора Дэвидсона, я спросил: - Кто тебя бил?
- Мама, - тихо прошептала она.
- Мама? - Я изобразил удивление. - Почему?
- Потому что я не могла сидеть в шкафу. Мама велела мне спрятаться там и тихо сидеть; я так и сделала - но потом я вся испугалась и… - Холли замолчала, чтобы еще раз вытереть нос о мою рубашку, Она громко засопела, и я было решил, что девочка опять заплачет, но она сдержалась и зачастила: - Я открыла дверцу и стала спрашивать, можно ли мне вылезти, если игра закончилась, а мама больно шлепнула меня и изо всех сил толкнула обратно в шкаф и сказала, чтобы я заткнулась, а потом захлопнула дверцу и заперла ее или подперла чем-то, потому что я не могла открыть ее и вылезти. Я старалась, изо всех сил старалась и кричала тоже изо всех сил, но никто меня не слышал и не приходил, а потом… - Холли с трудом перевела дух. - А потом я услышала, как закричала мама. Она очень страшно кричала, мистер. Будто с ней делали что-то очень страшное. И другая штука тоже кричала, такая большая красная штука. Я стучала в дверь и кричала, чтобы меня выпустили, чтобы я могла помочь моей маме, но никто не пришел. И я не могла вылезти из шкафа. Он был весь поломан. Я очень долго сидела в шкафу - два или три месяца, точно не знаю. Там было так темно, мистер. Пожалуйста, скажите, с моей мамой все в порядке? Могу я увидеть ее?
- Ш-ш, моя девочка, ш-ш. - Я обнимал ее, гладил по голове, качал на колене и говорил: - Ш-ш, теперь с тобой Джим. Джим здесь.
Это объясняло поведение Холли и ее боязнь сарая, и шкафов в доме, и всех остальных замкнутых темных мест в этом мире.
Неожиданно она подняла личико: - Ты не уйдешь?
- Я люблю тебя, милая. - Это была правда. Я любил ее.
Но даже если и нет, как можно бросить ее сейчас?

Странный все-таки парень Чак!
Расстегнул он как-то пиджак,
Мы чуть не тронулись умом,
Увидев пазуху с дерьмом.
В уборную его он нес, чудак.

НА ЖИВЦА
Друг - это человек, который вместо того, чтобы любить себя, любит вас.
Соломон Краткий
Сорок три дня спустя (это могло произойти и раньше, но Бетти-Джон должна была убедиться) я стал отцом. Более скорое разрешение от бремени в хрониках не упоминается. И более плодоносное: Томми, Холли, Алек и медведь. Так в газетах и сообщили: три ребенка и одно тряпичное животное.
К присяге меня привела Берди, а Би-Джей так и светилась от гордости. Дети, отмытые и начищенные, с серьезными мордашками, стояли рядом со мной в новых рубашках и шортах (ради такого случая Би-Джей не поскупилась), не совсем понимая, что все это означает, но чувствуя важность события.
Я объяснил им очень осторожно: мол, они будут постоянно жить со мной, теперь я их папа и буду заботиться о них. Томми мрачно кивнул, не сказав ни слова. Холли поинтересовалась, не станет ли она мамой. Я спросил, не согласится ли она взамен быть маленькой девочкой, но она сказала: нет, мамой. На время пришлось уступить. Алек долго молчал, но потом все-таки сумел выдавить: - И медведь тоже?
- Конечно, и медведь тоже. - Так я усыновил и мишку.
Получить соответствующие бумаги оказалось несложно. Бетти-Джон начала их готовить по истечении третьей недели, а Берди осторожно, исподволь опрашивала детей (я думаю, они ее искренне интересовали). Единственное, что меня удивило, так это неоходимость подписать отказ от приданого - хотя Конгресс давно одобрил закон о наследовании, бюрократическая машина еще работала по старинке. Я поюшгся, что сочетаюсь с детьми не ради их денег, ведь если они не имеют их сейчас, то могут унаследовать в дальнейшем, и так далее, и тому подобное.
Я уже был знаком с родительской присягой, но тем не менее внимательно просмотрел ее еще раз в поисках лазеек, двусмысленностей, юридических крючков и ловушек. Не нашел ничего и гордо ее принес. Мое «я согласен» было одной из самых приятных вещей, которые я когда-либо делал в своей жизни.
Только две неприятности омрачили этот день. Одна небольшая, а другая - она чуть не сорвала мое родитель-ство.
Сначала с небольшой.
Во время тихого часа после полудня Бетти-Джон зашла ко мне с небольшой коробочкой в руках. Чересчур счастливой она не выглядела.
- Что ты мне принесла, Добрая Фея? Она не улыбнулась.
- Это для тебя и твоих детей.
- Еще подарки?
- Не совсем…
Я открыл коробку. Там было четыре маленьких кожаных мешочка с ремешками, чтобы носить на шее.
- Что это?
- Ладанки на счастье, - сказала она по-прежнему без улыбки. . Я попытался развязать один, но мешочек был застрочен наглухо и сверху еще залит пластиковым клеем.
- Такие же наденут все наши дети. Их прислали вчера.
- Не слишком ли много - со всеми этими биперами, собачьими бляхами, медицинскими картами, аварийными свистками и всем прочим? Я хочу сказать, не достаточно ли разной дряни уже болтается на шеях наших ребятишек? Почему бы не надеть еще и блошиные ошейники?
- Это идея не моя, а правительства. Это амулеты против червей, о которых я тебе говорила.
- Что в них?. Бетти-Джон пожала плечами.
- Государственная тайна. - Потом добавила: ~~ Толченое стекло, цианид и споры бактерий. Каких - неизвестно.
- Откуда ты знаешь?
- Один из них оказался открытым. К счастью, это обнаружилось в лаборатории, когда Берди стерилизовала мешочки.
- О! - вырвалось у меня. - А вдруг теперь одного не хватит?
- Нет, их прислали с запасом. Во всяком случае, этот предназначался для Билли Джеймисона.
Билли, один из двух младенцев, прибывших тем же автобусом, что Томми, Холли и Алек, умер полтора месяца назад. Пневмония. У нас не оказалось лекарств, чтобы спасти его.
Я взвесил мешочки на ладони.
- Запечатаны на редкость прочно. Не понимаю, какая от них польза.
- Они предназначены не для детей, Джим.
- Но цианид?..
- Ты знаешь ребенка, который мог бы принять его? Ха-ха. Я и фруктовые таблетки не каждому могу всучить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75