Он скосил глаза на суп. Потом на меня. Потом на медведя. Старенького бесформенного медведя. А потом повторил все снова.
- Ладно, если ты не хочешь есть, давай посмотрим, не захочет ли мишка. - Я предложил суп медведю. - М-м-м, видишь, ему нравится. Ну как, вкусно? Что тебе, Миша? Добавки? Хорошо, только подожди минутку, может быть, Алек тоже съест немножко. Придется вам есть по очереди. - Я зачерпнул суп и протянул ложку Алеку. - Сейчас твоя очередь.
Рот Алека раскрылся раньше, чем он успел подумать. Я быстро влил туда суп.
- Вот и хорошо.
Его глаза расширились от неожиданности. Суп оказался вкусным. Я скормил ему вторую ложку, третью, прежде чем малыш понял, что он сделал. Он было надулся, но на него смотрела четвертая ложка - с мясом.
Алек немного подумал, потом осторожно поцеловал своего медведя и протянул его мне.
- Подержи, ладно?
Я протянул руку, но в последний момент остановился.
- Ты уверен? Уверен, что ему будет хорошо?
Он закусил губу. Может быть, не следовало спрашивать?
- Он очень напуган, - объяснил Алек. - Возьми его и скажи ему, что он хороший медведь.
- Ладно.
Я осторожно посадил мишку себе на колено. У него сохранились только торс и одна лапа. Голова отсутствовала. Но и этого было достаточно, чтобы любить. Сколько надо потерять, прежде чем утратишь душу? Наверное, больше, чем голову и три лапы.
Алек забрал у меня ложку, решив поесть самостоятельно. Он приблизил ложку к лицу и, наклонившись, ухватил зубами фрикадельку, а потом торопливо влил в рот горячий овощной отвар и оглянулся, словно боялся, что кто-нибудь отнимет у него еду. Он постоянно посматривал на меня и на медведя. В основном на медведя. Я устроил некое шоу, поглаживая мишку и кормя его печеньем через дырку в шее - это было наиболее подходящее отверстие. Алек управлялся со следующей фрикаделькой, когда вспомнил, что сейчас очередь медведя, но мишка уже был сыт печеньем, в буквальном смысле по горло, так что Алеку пришлось доедать суп самому.
- Ну как, вкусно? - спросил я.
Алек был занят едой, а у медведя печенье торчало из шеи, и я удовлетворился таким «ответом».
На середине нашего стола кто-то разлил молоко и заплакал.
- О-о-ох, у нас происшествие! - Вездесущая Би-Джей уже подбегала с полотенцем. Прямо за ее спиной маячил Папа Поттс с новым стаканом молока. - Все хорошо, милая, не плачь. Там, откуда мы берем молоко, его еще много. Джим! - Она посмотрела на меня. - Нужна швабра.
Я привстал, но вдруг меня остановил пристальный взгляд Алека.
- Э… я не могу. - Что?
Я поднял мишку.
- Я сторожу медведя.
Она озадаченно посмотрела на меня, готовая вот-вот взорваться, но, увидев глаза Алека, сдержалась: - О, конечно.
Я начинал понимать Би-Джей. Дети - самое важное. Что бы там ни было, дети прежде всего. Мы не знали, что им пришлось пережить, да и времени не хватало копаться в каждой судьбе. Надо было кормить их, купать, играть с ними, присматривать за ними, лечить их раны - физические и душевные - и делать все остальное, в чем они нуждались немедленно. Этим детям прежде всего была Необходима только одна вещь: уверенность в безопасноети. Каждое их желание должно было удовлетворяться сейчас, а не через неделю и даже не через час. Они не знали слова «потом». Не важно, что пришлось пережить каждому из них, но они боялись, что то еще продолжалось, что эта… эта иллюзия, которую мы называем Семьей, - только временная и нереальная Страна Оз и вскоре их всех отошлют обратно в пыльный, ураганный Канзас, к голодной беспросветной действительности. Они жадно хватали все, что мы могли им дать, ибо были чертовски напуганы, что это долго не продлится и им снова придется голодать дни напролет, или их могут побить, или у них не будет угла, где можно поспать в тепле или просто спрятаться. Но больше всего они боялись, что никто никогда не обнимет их и не скажет, что они хорошие и что все образуется, - даже если они знали, что все это не так. Ребятишки были умными - все дети умные. Они знают, когда дела плохи, но все равно им нужен родитель, который сказал бы, что все хорошо, - потому что само присутствие родителей исправляет любую беду; рядом должен находиться кто-то сильный, на кого можно положиться. В чем они нуждались больше всего, так это в человеке, который позаботится о них, возьмет на себя ответственность, пусть даже ненадолго. Ответственность за себя старит ребенка раньше времени, заставляет забыть, что такое смех и веселье. И если для его счастья надо сидеть и держать рассыпающегося на части медведя, в то время как на пол пролилось молоко по три двадцать за галлон, то надо сидеть и нянчить медведя. Молоко можно вытереть в любой момент. Алеку нужно, чтобы я держал его медведя. Это и означало «сейчас». И речь шла не о медведе, а об Алеке.
Каким это обозначают словом? Проекция личности? Пусть даже и так. Учебник учебником, а здесь живой человек. Алек не мог позволить себе выказать свою слабость. Ни в коем случае. Поэтому в объятии сильных рук нуждался медведь. Поэтому я сидел и прижимал игрушку; к себе.
Холли и Томми были заняты сандвичами. Алеку никак не удавалось справиться со своим, но тем не менее он отказался от помощи Холли. Я взял у малыша развалившийся сандвич - он соглашался только на мою помощь - и, сложив половинки, плотно сжал их обеими руками. Сандвич с тунцом и салатом был очень неудобный, но вкусный. Я облизал пальцы. Лишь недавно тунец вернулся из разряда деликатесов в разряд обычных продуктов. Я пропустил этот момент. Инфляция имела не только дурную сторону. Алек смотрел на меня: «От тебя ожидают, что ты его только поправишь, но не съешь».
Сложив сандвич заново, на сей раз я исподтишка вытер руки о шорты. Заскочу на кухню и покормлю моего собственного медведя попозже.
Би-Джей тихонько считала.
- Семнадцать, - бормотала она как бы про себя. - Трех - в изолятор, четырнадцать - спать… Черт возьми. Ладно, Бетти-Джон, давай посчитаем, что тебе надо сделать до восьми. Купание - прямо сейчас. Пусть побултыхаются в ручье, а мы подпустим туда мыла. Понадобятся трусы, сандалии, рубашки, шорты и, конечно, бинты…
Вдруг закричала какая-то маленькая девочка. Она вскочила на стул и рукой показывала на дверь.
- О, это всего лишь старая Лентяйка, - улыбнулась Бетти-Джон. - Она не кусается.
Лентяйка была чесоточной, костлявой - все ребра налицо - старой желтой собакой с языком, свисавшим почти до земли. Казалось, она была собрана из случайных фрагментов разных собак: дурацкая ухмылка, узловатые суставы, вывернутые наружу лапы, большие коричневые глаза, бегающие туда-сюда в ожидании подачки или хотя бы дружеской ласки, и заплетающаяся Неуклюжая походка, глядя на которую оставалось только Удивляться, как она не наступает на собственные уши. Голова ее ныряла и моталась, словно держалась на одной нитке. Доктор Франкенштейн, должно быть, начинал свои эксперименты на четвероногих тварях.
Маленькая девочка уже билась чуть ли не в истерике, большинство других детей тоже встревожились, по-видимому думая: «Правильно ли она делает? Не завизжать ли и нам тоже?» Лентяйка вывалила язык, повращала глазами и вразвалку затрусила по комнате. Девочка завизжала.
Би-Джей схватила ее на руки.
- Лентяйка хорошая. Это просто собака.
- Собака! - крикнула девочка. - Собака!
Ага, все верно: ребенок не видит в собаке дружественное существо. Собаки - большие, злобные, они могут укусить тебя и утащить твою еду. Готов спорить: я знаю, что пришлось пережить этой девочке.
- Она не обидит тебя.
- Я ее прогоню, Би-Джей. - Это была Маленькая Айви.
- Нет! Лентяйка тоже член Семьи. Здесь мы все друзья. Мы с Пэтти поедим в задней комнате, а Лентяйка познакомится с новыми друзьями. - Не переставая говорить, она двинулась с места. - Пошли, Пэтти.
- Нет! Я не хочу уходить.
- Тогда мы останемся здесь. - Нет!
- Ну, чего же ты тогда хочешь?
- Пусть она уходит!
- Гм. - Бетти-Джон была непреклонна. - Нет, милая. Лентяйка - член нашей Семьи. Она не обидит тебя - так же как не обижу я, или старый уродина Джим, или кто-нибудь еще. У нас нельзя выгонять кого-нибудь. Мы этого никогда не сделаем - точно так же, как никогда не прогоним тебя.
Девочка как-то странно посмотрела на нее.
- Ты хочешь доесть свой завтрак? - Бетти-Джон оставалась непреклонной.
Девочка кивнула.
- Здесь? - Угу.
- Если я пообещаю, что Лентяйка тебя не тронет, ты будешь сидеть спокойно?
- Ла… дно…
Лентяйка кружила по комнате, обнюхивала и облизывала осторожно протянутые руки, благодарно принимая ласку. По пути она инспектировала пол, слизывая случайные крошки. Правило под номером К-9: все, что упало, по закону принадлежит мне. Она даже ухитрялась жевать с закрытым ртом; для собаки у нее были исключительные манеры. Она даже подошла и познакомилась с мишкой.
Алек напрягся и, когда собака облизывала его медведя - на самом деле из-за крошечного кусочка тунца, прилипшего к нему, - смотрел на нее с подозрением.
- Он укусит? - Для Алека любая собака была «он», а любая кошка наверняка «она».
- Нет, - сказал я, - она только пробует его на вкус. Мне кажется, она любит медведей.
- А сейчас он его не укусит?
- Нет. Эта собака не кусается. Он… она только облизывает. Вот так. - Я нагнулся и лизнул его в щеку. - М-м-м, вкусно. Суп.
Алек хихикнул и утерся ладошкой. Холли удивленно встрепенулась.
- Эй, он смеется! Я повернулся к ней: - Что же здесь удивительного?
- Он и говорил мало. И никогда не смеялся.
- Даже когда его щекотали? - серьезно поинтересовался я.
Она запрокинула голову и недоверчиво уставилась на меня.
- Ты что, можешь нас пощекотать?
- Могу.
- Но ведь щекотаться нельзя.
- Кто это сказал? - Э… Я.
- Что ж, давай проверим…
Оказалось, что Холли боится щекотки. И Алек тоже. И даже Томми, слегка. Кроме того, они могли даже п смеяться при этом, правда немножко. Мишка и тот чуточку повеселел, по крайней мере, для существа без голо-вы он выглядел намного лучше.

Странный больной (он пришел из Сиракуз)
Неравномерно сох и опухал, как флюс.
Так усох его конец,
Что исчез он наконец,
Зато мошонка раздулась размером с арбуз.

ТОРГ
Еще никто никогда не умирал дурной смертью. Просто их рабочий день заканчивался, не так ли?
Соломон Краткий
Следующий этап - торг - казалось, никогда не закончится.
Но торговался не я, а все остальные. Я решил, что не буду в этом участвовать.
Я был слишком горд.
Все это напоминало сцены из фильмов, где убийца собирается застрелить когонибудь, а жертва умоляет о пощаде, но потом все равно получает пулю. Все, чего ей удается добиться, - это потерять достоинство.
А я этого не хотел.
Я твердо решил, что не буду ни умолять, ни просить, ни пытаться договориться. Хотя не исключено, что именно это и было целью процесса: я достигну такого состояния, когда стремление выжить станет настолько неважным, что я перестану думать о нем. Что ж, если так, то я - на правильном пути.
Но умолять я не собирался. Только не после того, через что я уже прошел. Прошу прощения. Только не я.
Вместо этого я сидел и слушал.
Остальные курсанты торговались.
Довод первый: человеческая жизнь будет израсходована зря.
Реакция Формана: - Согласен. Да, человек попусту лишится жизни, с этим я не спорю. Но именно это и подразумевал данный процесс с самого начала.
- Каждая человеческая жизнь бесценна.
- Разве? До эпидемий на планете жило десять с половиной миллиардов людей. По самым оптимистичным оценкам, осталось три, и спад продолжается. Но даже если на Земле всего три миллиарда людей, не имеет значения, будет их на одного больше или на одного меньше. Все мы рано или поздно умрем. Какая разница, когда это произойдет - сегодня или на следующей неделе?
И так далее.
Довод второй: это жестокая и неестественая смерть.
Ответ Формана: - Неестественная? Статистика говорит об обратном. Смерть от огнестрельного оружия, к несчастью, очень естественна. Жестокая? Сомневаюсь. Она моментальна. И безболезненна. Я могу допустить, что разбрызгать мозги Джима по стенке неопрятно, но жестоко и необычно? Нет.
Довод третий: для успешной тренировки в этом нет Необходимости. Форман: - Вы - дипломированный специалист по модулирующей тренировке?
- Нет.
- А я - да. Копия моего диплома - на экране. Я буду решать, что необходимо для успеха тренировки. У вас здесь нет права голоса.
Довод четвертый: разве нет другого способа достичь того же результата?
- Нет.
Довод пятый: чего вы от нас добиваетесь, что нам нужно сказать или сделать, чтобы предотвратить насилие?
- Ничего. Я абсолютно ничего не добиваюсь. Вам не надо ничего делать. Ничего особенного не должно слу-читься. Но, может быть, вам будет интересно узнать истинный смысл вашей просьбы? Совершенно очевидно, что вам кажется, будто наше общение имеет целью выну-дить кого-то сделать что-то.
Если вы действительно так думаете, тогда все неиз бежно сводится к тривиальной угрозе: вот, мол, у меня пистолет, и я выстрелю, если кто-то чего-то не сделает! Вы думаете, что это сейчас и происходит? Ошибаетесь, Меня не интересует, что сделает или скажет Маккартн или кто-то еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75