— Господи, уже без четверти десять, а его еще нет — да что ему там от этой повитухи надо?! — позволила себе вульгарность Тинда.— И потом — мне холодно! — она потопала по полу машины.
— Вопрос лишь в том, действительно ли интересы твоей артистической карьеры как оперной певицы — подлинные твои интересы, Тинда.
— Ах, Тонча, я знаю, что ты сдала с отличием государственные экзамены по французскому языку, но ты заслуживаешь награды и за красноречие!
— Послушай, я хочу знать — считаешь ты меня своей подругой или нет?
— А я бы хотела знать... не союзница ли ты Моура, не приставлена ли ко мне сторожем?
— Погоди, Тинда, так мы никогда не узнаем того, что хотим узнать,— хладнокровно возразила барышня Фафрова, ничуть не обидевшись.— Не путай ты нити моей мысли, уклоняясь от темы. Ты держишь в огне две железки и утверждаешь при этом, что первая из них для тебя важнее...
Иисусе Христе, я сгораю от нетерпения! — жалобно воскликнула Тинда, быстро зажигая и гася электрическую лампочку, от чего салон озарялся как бы молниями.
— Я же утверждаю, что вторая железка будет тебе весьма полезной, особенно если первая остынет, и полагаю, чго и твое мнение на сей счет не отличается от моего!
— Стало быть, вы, передовые женщины, и мысли читать умеете!
— У меня есть доказательство.
— Любопытно!
— Если б это было не так, ты не прекратила бы свои флирты на теннисном корте, милочка! Кадет Студеный принял это до того серьезно, что готов был в само*м деле стреляться, и ты это знаешь. Живописец Штабль, как всегда, когда терпел поражение, взял в долг на две бутылки бургундского и выпил их в один присест, кассир Штерба переехал в другой район, откуда ему гораздо дальше до работы, а вот Жблунька объявил, что даже это не заставит его встать на голову. А все потому, что на горизонте вынырнул инженер Моур!
— Нудная ты, Тонча!
— Уж это всегда так: девушка, у которой нет поклонников или в лучшем случае есть один, да и тот учитель в школе, кажется нудной той львице, у которой по десятку обожателей на каждый коготь, если считать только передние лапы.
— Нет, Тонча, ты не нудная, ты — прелесть!
— Еще бы. Но мы или уморим себя нудностью или съедим друг друга от восхищения нашей прелестью прежде, чем достигнем цели, а достичь ее можно только искренностью, а посему я и хотела искренне предупредить тебя: Моур ревнив! — Тут Тонча так широко раскрыла глаза, что видны стали белки вокруг радужной оболочки.— Ревнив, как Отелло, и он не потерпит... Одним словом, милая Тинда, нам никогда не представится возможность ковать ту вторую железку, если ты дашь ему повод...
— А ты добросовестно раздуваешь огонь — могу засвидетельствовать это перед Моуром. Сдается даже, в этой второй железке ты заинтересована больше, чем я!
— Да, я заинтересована, милая Тинда,— бесстрашно парировала Мальва.— В противном случае я вряд ли находила бы особое удовольствие в том, чтобы по два раза на дню появляться в твоей тени; и если б ты была так же откровенна, как я, мы могли бы договориться.
С этими словами барышня Фафрова, не поднимая руки с колен, раскрыла свою ладонь, столь экономным образом предлагая подруге скрепить пакт рукопожатием. Но Тинда и пальцем не пошевелила.
— Судя по тому, что говорит инженер Моур...— начала было Тонча.
— Господи, что же он говорит?! — Тинда оживилась, обеими ладонями обхватила руку Тончи.
— Тсс, он возвращается,— бросила та (громкий топот Моура, всякий раз заставлявший подозревать, что таким способом он старается компенсировать недостаток роста, уже раздался в сенях зоуплновской «резиденции»), и, прижав к колену три соединенные руки, шепотом Тонча добавила: — Договорились.
Но на пороге дома — после соревнования в вежливости с инженером Моуром, которого она во что бы то ни стало желала пропустить вперед,— взорам обеих приятельниц предстала тетушка Рези со своим лорнетом, через который она принялась методически изучать обстановку. Лишь после длительного изучения тетушке будто удалось наконец узнать свою племянницу, и она бросилась к автомобилю, издавая нечленораздельные возгласы восторга. Искушенное ухо барышни Фафровой тотчас уловило плаксивый оттенок этих возгласов, равно как и фальшивое отчаяние многолетней пестуньи, которую оторвали от дорогой питомицы и лишили возможности встречаться с нею даже случайно. Действительно, после своей интересной свадьбы тетушка виделась с Тиндой только по поводу второго, полускандального — Маниного — бракосочетания, которое опять заставило говорить о фирме «Уллик и Комп.». Сейчас тетушка Рези явно не имела ничего против небольшого раута прямо здесь, на тротуаре.
От такого намерения ее не отвратило бы даже учтиво-холодное Тиндино «целую ручку, тетушка»; но, расхвалив приятность езды на машине — «право, Тиндинька, как должны тебе завидовать все дамы» и т. д.,— пани Папаушеггова прямо спросила, сколько мест в автомобиле, внушив Тонче подозрение, что пани директорша желает прокатиться с ними. Не исключено, что нечто подобное пришло в голову и прекрасной племяннице, ибо сомнения, что именно взгляд Тинды и легкий наклон ее корпуса вперед побудили мистера Моура произнести, как всегда, чревовещательно. Скрипнул рычаг скоростей, и машина тронулась.
Но даже за те секунды, что мистер Моур подносил два пальца к своей канадской шапке бобрового меха, а обе барышни прощались с тетушкой своим «целую руку», та успела-таки вставить сенсационное сообщение, правда, состоящее всего лишь из нескольких слогов, зато чрезвычайно важное. Первые два слога этого сообщения прозвучали громко:
— Маня...
Последующие слоги не прозвучали вообще, ни громко, ни шепотом, ни даже одним дыханием, но были изображены мимикой, впрочем весьма выразительной, ибо в этом приняли участие и нос тетушки, и глаза ее, и брови. Этой беззвучной мимики было вполне достаточно, чтобы обе барышни поняли ее смысл: «...в положении».
Надо полагать, что волнение обеих приятельниц, особенно сильное у Тинды, было достаточно заметным, чтобы отвлечь внимание многочисленных зевак, сгрудившихся при виде автомобиля у окон, от несколько неделикатной по отношению к тетушке поспешности отъезда.
— Бедная Маня! — не удержалась Тинда.
— А что случилось? — спросил мистер Моур, и его подбородок заходил по дуге, ибо он поворачивал голову от одной барышни к другой.
— Позволительно ли спросить, мистер, что вы делали там наверху? — перебила Тинда вопросом вопрос.
Доблестная Мальва никогда не упускала случая выказать свое, хотя и весьма ограниченное, знание английского языка; и она, покраснев до корней волос, успела ответить:
— А! — сказал инженер, но тотчас опомнился.— Я пригласил на сегодняшний вечер вашу сестру, миссис Зоуплну, и ее супруга, мистера Зоуплна. Я не ошибся, он действительно работает ассистентом в моей обсерватории, весьма проворный парень.
— А пани Папаушеггову вы тоже позвали? Я разглядела у нее в руке два пригласительных билета,— молвила Тинда.
Если это та дама, от которой мы только что отъехали, то я пригласил и ее с мужем — каждому полагается отдельный билет. Весьма почтенная дама.
— Нас будет много вечером?
— Да, сегодня у меня будет очень много гостей.
Спустя некоторое время, значительно понизив голос,— верный признак внутреннего жара — американец сказал:
— Мисс Тинда Уллик, сегодня вам предстоят два испытания — одно утром, на роль оперной примадонны, второе вечером, на роль миссис Моур.
Мысли Тинды витали бог знает где, и теперь она удивленно воззрилась на Моура; тут-то мысли ее разом вернулись на землю, как стая голубей к голубятне, взор ее стал осмысленным, и она спросила:
— Как это понимать, мистер Моур?
— При испытании на роль примадонны должны стараться понравиться вы — при экзамене на роль миссис Моур мы оба должны стараться понравиться друг другу.
— Пан инженер! — вскричала Тинда.— Значит, вы уже наперед знаете, что утром я провалюсь, раз предлагаете мне вечером вступительный экзамен на роль вашей жены? Знаете, не очень-то это деликатно, разве что по американским понятиям... Держать экзамен на хозяйку дома!
— О, прошу прощения,— Моур не терпел нападок на Америку.— При лондонском дворе репетировали даже похороны королевы Виктории, естественно, без трупа.
— Вы очень любезны, мистер,— сухо сказала Тинда.— Если я провалюсь в театре, то вечерний экзамен в вашей резиденции обойдется и без моего трупа. Вы так уверены, что я не добьюсь успеха?
— Простите, мисс,— заокеанский претендент на руку Тинды еще более понизил голос,— я имел в виду предложить вам свою руку только на вечер, чтобы вы... чтобы вы сами рассудили, не выгоднее ли для вас сразу занять должность...— он сделал паузу и, ужасно сморщив нос, снял шапку и с силой ткнул пальцем в свои прилизанные волосы,— вернее, кресло властительницы дома, где есть одно лишь такое кресло, вместо того, чтобы вступать в борьбу за одно из кресел в доме, где много властительниц, и все кресла уже заняты.
— Пожалуйста, мистер Моур, ни слова больше об этом,— ласково попросила Тинда.— Сдержите свое слово до конца и не давайте повода заподозрить вас в том, что вы собираетесь изменить хоть одну буковку в этом слове; если же все выйдет так, как вы того желаете, тогда уж и я сдержу свое слово, и тоже до последней буковки. Но прежде я должна выступить не только перед директором и дирижером, но еще и на публике, с ансамблем.
Тинда поднялась с места — автомобиль уже остановился перед Национальным театром, и шофер подбежал к дверце. Тогда рывком встал и Моур, энергически восполняя недостаток роста повелительными движениями подбородка. Что-то большое, синее выскочило из вестибюля театра столь стремительно, что лишь когда оно остановилось у дверцы и перехватило ее у шофера, распознали фигуру швейцара. Справа и слева по тротуару приподнялось несколько головных уборов — разом, как будто по команде — так уж всегда происходит при встрече со знаменитой особой, чья значительность несомненна. Только одна роскошная меховая шапка помедлила, чтобы произвести сей обряд соло, причем улыбчиво-сладкая мимика мощного лица, украшенного буйными волосяными завесами, выразила глубокое чувство. Исполнив обряд, шапку водрузили обратно на эту гриву. Моур, стоя на приступке автомобиля, раскланивался на все стороны, затем, ткнув пальцем в направлении сольной шапки, соскочил на тротуар и двинулся к ее владельцу. Тот тоже кинулся навстречу Моуру. Казалось, оба торопятся обнять друг друга, они даже воздели уже руки, но последовало только очень церемонное приветствие с обоюдными бурными изъявлениями полного счастья. Всем было известно, что эти двое давно знакомы по Америке и что прославленный тенор, после турне по чешским поселениям в Северо-Американских Соединенных штатах возвращался на том же пароходе, что и Моур.
Выход обеих барышень из автомобиля получился довольно бесславным, другими словами, совершенно незамеченным — перед ними едва расступились. В руках Моура появились уже знакомые нам билеты из плотной бумаги, один был предложен прославленному тенору, но тот вытащил откуда-то изнутри шубы другой экземпляр, видимо, присланный по почте; тогда Моур без всякого замешательства освободился от ненужного билета, попросту сунув его в руку ближайшему из зевак. Еще три или четыре билета были розданы прочим солистам оперы, которых прославленный тенор Дёудера поспешил представить набобу.
То есть так полагала Тинда; но когда она со ступенек подъезда обернулась к замешкавшемуся кавалеру, то увидела — тот, вынув новую пачку билетов, толстую, как колода игральных карт, раздает их всем, кто протягивал за ними руку.
Но вот инженер Моур потопал вслед за дамами и, сверкая золотыми зубами, произнес:
— Сегодня вечером у меня будет очень много народу!
Поднимаясь по лестнице, барышня Тинда как-то сникла, заговорила шепотом, а перед дверью с надписью «Дирекция» перекрестилась. Всю открытую часть ее нежного лица залил румянец.
В комнате для ожидающих приема, самой безрадостной во всей Праге, все, на чем можно было сидеть, оказалось занятым. Служитель, по причине хронической болезни печени похожий на индийского факира, покашлял в знак приветствия вошедшей компании и коварно улыбнулся, подумав — куда же приткнутся новые посетители? Второй раз он покашлял с самым равнодушным видом, когда низенький американец разделся и, гордо подняв голову, понес шубу к вешалке, прямо под носом у факира в ливрее земских служителей. Да, Моуру пришлось самому обслужить себя и своих дам, после чего он, энергично вздернув подбородок, вручил факиру свою визитную карточку таким агрессивным боксерским жестом, что факир, по имени пан Харват, поспешил ее принять.
— Инженер Моур из Чикаго! — громко оповестил о себе набоб.
— А я знаю пана,— ответил Харват, уже обретший равновесие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59