В ходе битвы за казармы Легиона отдельные группы скальных
троллей уже взбирались на Внутреннюю Стену и врывались в сам город. На миг
он задумался, что сталось с упрямым Генделем и Менионом Лихом. Очевидно,
они обезопасили дворец от нападения с тыла, иначе город уже пал бы. Теперь
его жителям ничего не грозит до тех пор, пока отдельные группы врагов не
начнут преодолевать Внутреннюю Стену и прорываться к дворцу.
Гарь от клубящихся облаков маслянистого дыма жгла ему глаза, и он тер
их, пока не потекли слезы. Он быстро окинул взглядом укрепления стены, но
все вокруг тонуло в плотном сером мареве. Легион невероятным образом
удерживал оборону, пытаясь остановить противника столь могучего, что
потеря сотен воинов ничего для него не значила. Балинору вспомнилось, что
сказал Гендель после смерти его отца и брата. Последний из Буканнахов.
Родовое имя умрет вместе с ним, умрет, как умирает Тирсис и его жители. Из
глоток северян громогласным эхом вырвался знакомый рев, и они, словно не
думая о гибели, бросились на укрепления стены. Длинный шрам на щеке короля
налился кровью, и он угрожающе поднял свой широкий меч.
В то же мгновение первые разбросанные кучки троллей, уцелевших после
штурма, подступили к подножию Сендикского моста и остановились. Посередине
широкой каменной арки стояла цепочка решительных легионеров, преграждая им
проход к дворцу Буканнахов. Впереди стоял Янус Сенпре, по одну сторону от
него обеими руками сжимал меч Лиха Менион, по другую сторону стоял Даэль,
бледный, но решительный. За спинами скальных троллей клубился густой дым -
это пылали городские дома. С шумом сражения у Внутренней Стены смешивались
испуганные крики. Вдалеке на Тирсианской дороге суетились крошечные
фигурки, разбегающиеся по своим домам. Воины молча глядели друг на друга;
число троллей быстро росло, ибо их ряды пополняли новоприбывшие. Они
рассматривали южан холодным взглядом опытных солдат, уверенных, что их
отряду в подобных схватках нет равных. Защитников моста не насчитывалось и
пятидесяти.
Внезапно дневное небо почернело, и над армиями сгустилась
неестественная тишина. Откуда-то из горящего города до Мениона ясно
донесся слабый детский крик. Даэль, стоящий чуть левее, ощутил, как с
тихим шепотом, подобным вздоху, исчезает холодный северный ветер.
Громадные тролли выстраивали перед ними свои порядки, небрежно помахивая
чудовищными булавами; затем они единой группой двинулись вперед.
Посередине моста последняя линия обороны готовилась отразить натиск
северян.
Стоя на возвышенности к западу от города, Флик Омсфорд и маленький
отряд конных эльфов беспомощно наблюдали за разрушением Тирсиса. Стоя
между Эвентином и Джен Лин Сандором, и глядя, как орды исполинской армии
Севера, не встречая сопротивления, рвутся в проломленные ворота Внешней
Стены, юноша чувствовал, как гаснет его последняя надежда. Оборона города
рухнула. Он в ужасе глядел на черные силуэты Носителей Черепа, гордо
парящих над наступающим воинством, раскинув в темнеющем небе свои огромные
крылья. Случилось самое страшное, что только предвидел Алланон. Повелитель
Колдунов победил.
Затем всадник слева от него резко вскрикнул, и Эвентин торопливо
тронул своего коня, нетерпеливо оттолкнув юношу в сторону. На пустынных
просторах бескрайней равнины, во многих милях к западу, на серой полоске
горизонта появилась смутная темная черта. Издалека донесся низкий стук
грохочущих копыт, тающий в реве бешеного боя, кипящего в городе.
Темная черта быстро росла и вскоре превратилась в полки всадников,
тысячи коней, яркие знамена и сверкающие железные копья. Громкое и чистое
пение боевого рога возвестило об их приближении. Среди эльфов раздались
радостные возгласы; огромное воинство всадников мчалось по равнине, с
головокружительной скоростью направляясь к Тирсису. Заметив их
приближение, арьергард армии Севера уже начал смыкать ряды, готовясь
встретить надвигающуюся бурю. То летела через равнины эльфийская армия -
на помощь защитникам Тирсиса, на помощь народам трех земель, на помощь
всему человечеству и тому, что оно ценой своей крови отстояло в веках. Но,
судя по всему, было уже слишком поздно.
33
Одним плавным беззвучным движением Шеа вытащил древний клинок из его
потертых ножен. В слабом свете факелов металл блеснул тусклым синеватым
отсветом; его железная поверхность выглядела безупречно гладкой, словно
легендарный Меч не знал еще ни одной битвы. Он оказался неожиданно легким:
тонкий уравновешенный клинок, выкованный мастером оружейного искусства,
рукоять со знакомой четкой гравировкой - поднятая рука, держащая пылающий
факел. Шеа настороженно поднял оружие, бросил быстрый взгляд на Панамона
Крила и Кельцета, ища у них поддержки, внезапно испугавшись того, что
предстояло ему. Его угрюмые товарищи стояли неподвижно, лица их были пусты
и бесстрастны. Он крепко стиснул Меч обеими руками, резко взмахнул клинком
и направил его вверх. Ладони его покрылись обильным потом, и он
чувствовал, как во мраке камеры леденеет его тело. В стороне от него
что-то слабо закопошилось, и с уст Орл Фейна сорвался тихий стон. Текли
секунды. Шеа ощущал, как выпуклое изображение на рукояти вдавливает ладонь
его напряженной руки. Ничего не происходило.
...В сером неверном свете пустой каверны у вершины Горы Черепа темные
воды каменной чаши были спокойны и неподвижны. Сила, именующая себя
Повелителем Колдунов, дремала...
Внезапно Меч Шаннары в руках Шеа потеплел, из глубины темного железа
в ладони ошеломленному юноше хлынула волна странного, пульсирующего жара и
исчезла. Изумленный, он быстро попятился и чуть опустил клинок. В
следующий миг неожиданное тепло сменилось резким покалыванием в тех
местах, где его руки касались оружия. Ему не было больно, но внезапность
этого ощущения заставила его машинально поморщиться и напрячься. ОН
инстинктивно попытался выпустить Меч из рук; к своему ужасу, он обнаружил,
что не может этого сделать. Что-то проникло в самую глубину его души и не
позволяло так поступить, заставляя его руки крепко обхватывать древнюю
рукоять.
Покалывание пробежало по всему его телу, и теперь он ощутил обратный
поток энергии, увлекающий за собой его жизненную силу, втягивающий ее в
холодный металл Меча, и оружие стало частью его тела. Позолота,
покрывающая узорную рукоять, раскрошилась под пальцами юноши, и рукоять
сверкнула полированным серебром, пронизанным красноватыми прожилками
света, сияющими и извивающимися в металле подобно живым созданиям. Шеа
почувствовал, как начинает пробуждаться нечто, нечто, принадлежащее ему,
но все же чуждое всему, что он знал раньше. Эта сила затягивала его,
мягко, но неотвратимо, увлекая все глубже в себя.
В нескольких шагах от него Кельцет и Панамон Крил с растущей тревогой
смотрели, как юноша постепенно погружается в транс, веки его тяжело
опускаются, дыхание становится медленнее, как он застывает статуей в
тусклом факельном освещении камеры. Меч Шаннары он обеими руками держал
перед собой, подняв и нацелив клинок вверх; гладкая серебряная рукоять
ярко сверкала. Мгновение Панамон обдумывал, не стоит ли взять парня за
плечи и хорошенько тряхнуть, но что-то удержало его. Орл Фейн выбрался из
тени и пополз по гладким камням к своему бесценному мечу. Мгновение
Панамон помедлил, затем грубым пинком отшвырнул его обратно.
Шеа чувствовал, как его затягивает все глубже, словно кусок дерева в
водовороте. Все вокруг него начало тускнеть. Первыми пропали стены, пол и
потолок каменной комнатки, за ними - хнычущий и скулящий Орл Фейн; наконец
растаяли даже гранитные фигуры Панамона и Кельцета. Странное течение
захлестнуло его, и он обнаружил, что не в силах бороться с ним. Его
медленно затягивало в самые глубокие бездны своего существа, пока вокруг
не остался только мрак.
...В глубине пещеры у вершины одинокой мертвой головы, по неподвижной
воде чаши пробежала мгновенная рябь, и из укрытий в каменных стенах
поползли напуганные, искалеченные создания, служащие Хозяину. Повелитель
Колдунов начинал пробуждаться от своего неспокойного сна...
В глубине водоворота чувств и понятий, составляющих его самое
глубинное "я", носитель Меча Шаннары лицом к лицу встретился с самим
собой. На миг его охватил хаос размытых впечатлений; затем течение словно
повернуло вспять и понесло его в совершенно ином направлении. Перед ним
громоздились образы и впечатления. Внезапно брошенные ему в глаза, весь
мир, где он родился и жил, все прошлое и будущее разом открылись ему, не
искаженные бережно взращенными иллюзиями, и он увидел истину существования
человека во всей ее прямоте. Любимые мечты более не украшали открывшуюся
ему жизнь, красивые фантазии не скрывали жестокости ее ничем не
обусловленных трагедий, ложные надежды не смягчали суровости суждений. И
среди этих безграничных пространств мира он увидел себя, жалкую, еле
заметную искорку скоротечной жизни, которая была им.
Мысли Шеа словно взорвались в его голове, увиденное парализовало его.
Он безуспешно пытался вернуть прежнее видение своего "я", всю жизнь
поддерживавшее его, ограждавшее разум от гибели; старался избегнуть
ужасной картины непредставимого ничтожества и слабости того создания, в
котором был вынужден узнать себя.
Затем сила течения слегка уменьшилась. Шеа заставил себя приоткрыть
глаза, на миг оторвавшись от внутреннего видения. Перед ним поднимался
клинок Меча, пылающий слепящим белым огнем, стекающим по острию и рукояти.
За ним он разглядел Панамона и Кельцета, неподвижных и не сводящих с него
глаз. Затем взгляд громадного тролля чуть сдвинулся и упал на Меч. В его
глазах вспыхнуло странное понимание; Шеа вновь взглянул на Меч Шаннары и
увидел, что его пламя лихорадочно подрагивает. Торопливыми волнами оно
текло с клинка в его тело, но что-то преграждало ему путь.
Еще мгновение юноша пытался сопротивляться, но затем глаза его вновь
закрылись и внутреннее видение вернулось. Первое потрясение от увиденного
уже прошло, и он начал прилагать усилия, стараясь осмыслить происходящее.
Он сосредоточился на стоящих перед ним образах Шеа Омсфорда, полностью
погрузившись в те мысли, чувства, суждения и порывы, из которых состоял
его характер, такой знакомый и одновременно чужой.
Картина прояснилась, стала пугающе четкой, и внезапно он увидел и
вторую свою сторону, ту, которую никогда раньше не мог рассмотреть - или,
возможно, просто отказывался признать ее существование. Она открылась ему
в бесконечной цепочке событий, всех уродливых картин его памяти. Здесь
велся счет всем обидам, какие он когда-либо причинил людям, каждому уколу
зависти, всем его закоренелым предубеждениям, намеренным полуправдам,
слезливой жалости к себе, страхам - всему темному и глубоко скрытому.
Здесь жил Шеа Омсфорд, бежавший из Дола не ради семьи и друзей, но боясь
за свою жизнь, пытаясь найти оправдание для своей паники - Шеа Омсфорд,
легко впустивший Флика в свой личный кошмар и позволивший взять на себя
часть своей боли. Здесь жил юноша, ехидно высмеивающий моральные устои
Панамона Крила, в то время, как вор рисковал своей жизнью, спасая его.
Здесь...
Образы тянулись бесконечно. Шеа в ужасе отшатнулся от увиденного. Он
не мог примириться с этим. Он никогда не сможет с этим примириться!
Но все же, черпая силы из тайного колодца мудрости, его разум
открылся навстречу этим образам, готовый принять их, убеждая его в
справедливости увиденного, заставляя признать это. Здравый смысл не
позволял ему отрицать существование этой темной стороны своего характера;
как и ограниченный образ человека, который он всю жизнь считал собой, это
была лишь часть истинного Шеа Омсфорда - но то была неотъемлемая его
часть, как бы ни было трудно с этим согласиться.
Но он был вынужден согласиться. Это была правда.
...Охваченный кипящей неистовой яростью, Повелитель Колдунов наконец
проснулся...
Правда? Шеа вновь открыл глаза и взглянул на Меч Шаннары, сияющий
белым светом от острия до рукояти. По его телу быстро растекалось
пульсирующее тепло, приносящее с собой не новое видение себя, но глубокое
внутреннее самосознание.
Вдруг он понял, что постиг тайну Меча. Меч Шаннары обладал силой
открывать Правду - заставляя своего владельца узнать правду о самом себе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
троллей уже взбирались на Внутреннюю Стену и врывались в сам город. На миг
он задумался, что сталось с упрямым Генделем и Менионом Лихом. Очевидно,
они обезопасили дворец от нападения с тыла, иначе город уже пал бы. Теперь
его жителям ничего не грозит до тех пор, пока отдельные группы врагов не
начнут преодолевать Внутреннюю Стену и прорываться к дворцу.
Гарь от клубящихся облаков маслянистого дыма жгла ему глаза, и он тер
их, пока не потекли слезы. Он быстро окинул взглядом укрепления стены, но
все вокруг тонуло в плотном сером мареве. Легион невероятным образом
удерживал оборону, пытаясь остановить противника столь могучего, что
потеря сотен воинов ничего для него не значила. Балинору вспомнилось, что
сказал Гендель после смерти его отца и брата. Последний из Буканнахов.
Родовое имя умрет вместе с ним, умрет, как умирает Тирсис и его жители. Из
глоток северян громогласным эхом вырвался знакомый рев, и они, словно не
думая о гибели, бросились на укрепления стены. Длинный шрам на щеке короля
налился кровью, и он угрожающе поднял свой широкий меч.
В то же мгновение первые разбросанные кучки троллей, уцелевших после
штурма, подступили к подножию Сендикского моста и остановились. Посередине
широкой каменной арки стояла цепочка решительных легионеров, преграждая им
проход к дворцу Буканнахов. Впереди стоял Янус Сенпре, по одну сторону от
него обеими руками сжимал меч Лиха Менион, по другую сторону стоял Даэль,
бледный, но решительный. За спинами скальных троллей клубился густой дым -
это пылали городские дома. С шумом сражения у Внутренней Стены смешивались
испуганные крики. Вдалеке на Тирсианской дороге суетились крошечные
фигурки, разбегающиеся по своим домам. Воины молча глядели друг на друга;
число троллей быстро росло, ибо их ряды пополняли новоприбывшие. Они
рассматривали южан холодным взглядом опытных солдат, уверенных, что их
отряду в подобных схватках нет равных. Защитников моста не насчитывалось и
пятидесяти.
Внезапно дневное небо почернело, и над армиями сгустилась
неестественная тишина. Откуда-то из горящего города до Мениона ясно
донесся слабый детский крик. Даэль, стоящий чуть левее, ощутил, как с
тихим шепотом, подобным вздоху, исчезает холодный северный ветер.
Громадные тролли выстраивали перед ними свои порядки, небрежно помахивая
чудовищными булавами; затем они единой группой двинулись вперед.
Посередине моста последняя линия обороны готовилась отразить натиск
северян.
Стоя на возвышенности к западу от города, Флик Омсфорд и маленький
отряд конных эльфов беспомощно наблюдали за разрушением Тирсиса. Стоя
между Эвентином и Джен Лин Сандором, и глядя, как орды исполинской армии
Севера, не встречая сопротивления, рвутся в проломленные ворота Внешней
Стены, юноша чувствовал, как гаснет его последняя надежда. Оборона города
рухнула. Он в ужасе глядел на черные силуэты Носителей Черепа, гордо
парящих над наступающим воинством, раскинув в темнеющем небе свои огромные
крылья. Случилось самое страшное, что только предвидел Алланон. Повелитель
Колдунов победил.
Затем всадник слева от него резко вскрикнул, и Эвентин торопливо
тронул своего коня, нетерпеливо оттолкнув юношу в сторону. На пустынных
просторах бескрайней равнины, во многих милях к западу, на серой полоске
горизонта появилась смутная темная черта. Издалека донесся низкий стук
грохочущих копыт, тающий в реве бешеного боя, кипящего в городе.
Темная черта быстро росла и вскоре превратилась в полки всадников,
тысячи коней, яркие знамена и сверкающие железные копья. Громкое и чистое
пение боевого рога возвестило об их приближении. Среди эльфов раздались
радостные возгласы; огромное воинство всадников мчалось по равнине, с
головокружительной скоростью направляясь к Тирсису. Заметив их
приближение, арьергард армии Севера уже начал смыкать ряды, готовясь
встретить надвигающуюся бурю. То летела через равнины эльфийская армия -
на помощь защитникам Тирсиса, на помощь народам трех земель, на помощь
всему человечеству и тому, что оно ценой своей крови отстояло в веках. Но,
судя по всему, было уже слишком поздно.
33
Одним плавным беззвучным движением Шеа вытащил древний клинок из его
потертых ножен. В слабом свете факелов металл блеснул тусклым синеватым
отсветом; его железная поверхность выглядела безупречно гладкой, словно
легендарный Меч не знал еще ни одной битвы. Он оказался неожиданно легким:
тонкий уравновешенный клинок, выкованный мастером оружейного искусства,
рукоять со знакомой четкой гравировкой - поднятая рука, держащая пылающий
факел. Шеа настороженно поднял оружие, бросил быстрый взгляд на Панамона
Крила и Кельцета, ища у них поддержки, внезапно испугавшись того, что
предстояло ему. Его угрюмые товарищи стояли неподвижно, лица их были пусты
и бесстрастны. Он крепко стиснул Меч обеими руками, резко взмахнул клинком
и направил его вверх. Ладони его покрылись обильным потом, и он
чувствовал, как во мраке камеры леденеет его тело. В стороне от него
что-то слабо закопошилось, и с уст Орл Фейна сорвался тихий стон. Текли
секунды. Шеа ощущал, как выпуклое изображение на рукояти вдавливает ладонь
его напряженной руки. Ничего не происходило.
...В сером неверном свете пустой каверны у вершины Горы Черепа темные
воды каменной чаши были спокойны и неподвижны. Сила, именующая себя
Повелителем Колдунов, дремала...
Внезапно Меч Шаннары в руках Шеа потеплел, из глубины темного железа
в ладони ошеломленному юноше хлынула волна странного, пульсирующего жара и
исчезла. Изумленный, он быстро попятился и чуть опустил клинок. В
следующий миг неожиданное тепло сменилось резким покалыванием в тех
местах, где его руки касались оружия. Ему не было больно, но внезапность
этого ощущения заставила его машинально поморщиться и напрячься. ОН
инстинктивно попытался выпустить Меч из рук; к своему ужасу, он обнаружил,
что не может этого сделать. Что-то проникло в самую глубину его души и не
позволяло так поступить, заставляя его руки крепко обхватывать древнюю
рукоять.
Покалывание пробежало по всему его телу, и теперь он ощутил обратный
поток энергии, увлекающий за собой его жизненную силу, втягивающий ее в
холодный металл Меча, и оружие стало частью его тела. Позолота,
покрывающая узорную рукоять, раскрошилась под пальцами юноши, и рукоять
сверкнула полированным серебром, пронизанным красноватыми прожилками
света, сияющими и извивающимися в металле подобно живым созданиям. Шеа
почувствовал, как начинает пробуждаться нечто, нечто, принадлежащее ему,
но все же чуждое всему, что он знал раньше. Эта сила затягивала его,
мягко, но неотвратимо, увлекая все глубже в себя.
В нескольких шагах от него Кельцет и Панамон Крил с растущей тревогой
смотрели, как юноша постепенно погружается в транс, веки его тяжело
опускаются, дыхание становится медленнее, как он застывает статуей в
тусклом факельном освещении камеры. Меч Шаннары он обеими руками держал
перед собой, подняв и нацелив клинок вверх; гладкая серебряная рукоять
ярко сверкала. Мгновение Панамон обдумывал, не стоит ли взять парня за
плечи и хорошенько тряхнуть, но что-то удержало его. Орл Фейн выбрался из
тени и пополз по гладким камням к своему бесценному мечу. Мгновение
Панамон помедлил, затем грубым пинком отшвырнул его обратно.
Шеа чувствовал, как его затягивает все глубже, словно кусок дерева в
водовороте. Все вокруг него начало тускнеть. Первыми пропали стены, пол и
потолок каменной комнатки, за ними - хнычущий и скулящий Орл Фейн; наконец
растаяли даже гранитные фигуры Панамона и Кельцета. Странное течение
захлестнуло его, и он обнаружил, что не в силах бороться с ним. Его
медленно затягивало в самые глубокие бездны своего существа, пока вокруг
не остался только мрак.
...В глубине пещеры у вершины одинокой мертвой головы, по неподвижной
воде чаши пробежала мгновенная рябь, и из укрытий в каменных стенах
поползли напуганные, искалеченные создания, служащие Хозяину. Повелитель
Колдунов начинал пробуждаться от своего неспокойного сна...
В глубине водоворота чувств и понятий, составляющих его самое
глубинное "я", носитель Меча Шаннары лицом к лицу встретился с самим
собой. На миг его охватил хаос размытых впечатлений; затем течение словно
повернуло вспять и понесло его в совершенно ином направлении. Перед ним
громоздились образы и впечатления. Внезапно брошенные ему в глаза, весь
мир, где он родился и жил, все прошлое и будущее разом открылись ему, не
искаженные бережно взращенными иллюзиями, и он увидел истину существования
человека во всей ее прямоте. Любимые мечты более не украшали открывшуюся
ему жизнь, красивые фантазии не скрывали жестокости ее ничем не
обусловленных трагедий, ложные надежды не смягчали суровости суждений. И
среди этих безграничных пространств мира он увидел себя, жалкую, еле
заметную искорку скоротечной жизни, которая была им.
Мысли Шеа словно взорвались в его голове, увиденное парализовало его.
Он безуспешно пытался вернуть прежнее видение своего "я", всю жизнь
поддерживавшее его, ограждавшее разум от гибели; старался избегнуть
ужасной картины непредставимого ничтожества и слабости того создания, в
котором был вынужден узнать себя.
Затем сила течения слегка уменьшилась. Шеа заставил себя приоткрыть
глаза, на миг оторвавшись от внутреннего видения. Перед ним поднимался
клинок Меча, пылающий слепящим белым огнем, стекающим по острию и рукояти.
За ним он разглядел Панамона и Кельцета, неподвижных и не сводящих с него
глаз. Затем взгляд громадного тролля чуть сдвинулся и упал на Меч. В его
глазах вспыхнуло странное понимание; Шеа вновь взглянул на Меч Шаннары и
увидел, что его пламя лихорадочно подрагивает. Торопливыми волнами оно
текло с клинка в его тело, но что-то преграждало ему путь.
Еще мгновение юноша пытался сопротивляться, но затем глаза его вновь
закрылись и внутреннее видение вернулось. Первое потрясение от увиденного
уже прошло, и он начал прилагать усилия, стараясь осмыслить происходящее.
Он сосредоточился на стоящих перед ним образах Шеа Омсфорда, полностью
погрузившись в те мысли, чувства, суждения и порывы, из которых состоял
его характер, такой знакомый и одновременно чужой.
Картина прояснилась, стала пугающе четкой, и внезапно он увидел и
вторую свою сторону, ту, которую никогда раньше не мог рассмотреть - или,
возможно, просто отказывался признать ее существование. Она открылась ему
в бесконечной цепочке событий, всех уродливых картин его памяти. Здесь
велся счет всем обидам, какие он когда-либо причинил людям, каждому уколу
зависти, всем его закоренелым предубеждениям, намеренным полуправдам,
слезливой жалости к себе, страхам - всему темному и глубоко скрытому.
Здесь жил Шеа Омсфорд, бежавший из Дола не ради семьи и друзей, но боясь
за свою жизнь, пытаясь найти оправдание для своей паники - Шеа Омсфорд,
легко впустивший Флика в свой личный кошмар и позволивший взять на себя
часть своей боли. Здесь жил юноша, ехидно высмеивающий моральные устои
Панамона Крила, в то время, как вор рисковал своей жизнью, спасая его.
Здесь...
Образы тянулись бесконечно. Шеа в ужасе отшатнулся от увиденного. Он
не мог примириться с этим. Он никогда не сможет с этим примириться!
Но все же, черпая силы из тайного колодца мудрости, его разум
открылся навстречу этим образам, готовый принять их, убеждая его в
справедливости увиденного, заставляя признать это. Здравый смысл не
позволял ему отрицать существование этой темной стороны своего характера;
как и ограниченный образ человека, который он всю жизнь считал собой, это
была лишь часть истинного Шеа Омсфорда - но то была неотъемлемая его
часть, как бы ни было трудно с этим согласиться.
Но он был вынужден согласиться. Это была правда.
...Охваченный кипящей неистовой яростью, Повелитель Колдунов наконец
проснулся...
Правда? Шеа вновь открыл глаза и взглянул на Меч Шаннары, сияющий
белым светом от острия до рукояти. По его телу быстро растекалось
пульсирующее тепло, приносящее с собой не новое видение себя, но глубокое
внутреннее самосознание.
Вдруг он понял, что постиг тайну Меча. Меч Шаннары обладал силой
открывать Правду - заставляя своего владельца узнать правду о самом себе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102