– Ф-фууу, взопрела… Старовата кума по колдобинам пятки тесать…
– Ноги подними.
Я полезла с мокрой тряпкой под стол.
– Девка, ты че? Козюлька в зад ужалила?
– Грязно тут.
– Тю… – бабка огляделась. – И впрямь, козюлька. Дуреха-то моя казанец почистила. И печку… ты гляди! А ну-ка, – она пихнула под стол ногой, – э! Внучка-белоручка. Вылазь, ск а зывай, что стря с лось?
– Все отлично, – пробухтела я. – Все замечательно. Блеску только маловато, навожу вот.
– Блеску ей маловато. Зубы не заговаривай, ага? Че, с королевной своей чернявой п о цапалась? Погнали тебя?
– Не погнали.
– Оно и видно. Вылазь, когда с тобой бабка родная балакает!
– Ну чего тебе?
Я вылезла на четвереньках, недовольно хмурясь.
– Сказывай давай. Че стряслось. И огонька мне принеси, дурилка соломенная.
Я бросила тряпку, вытерла рукавом нос и пошла искать огниво. Левкоя развязала к и сет – по горнице поплыл душистый запах чернослива. Отборный табак из Лараи, лучший, к а кой я могла найти в городе.
– Да все в порядке, – сказала я, сама тому не веря. – У Каланды дела, я не нанималась за ней хвостом ходить. Понадоблюсь – она за мной пришлет.
– У тя, девка, нос не дорос гордыньку таку показывать. Не нанималась она. Еще как нанималась. Да, видать, кончился твой наем. Где ты шаришься, чучелка, вона кресало, на припечке лежит, на тебя смотрит.
Это не гордынька. Не альтивес грандиосо. Не знаю, почему меня так парит. Боюсь, н а верное…
– Левкоя, – сказала я. – Ну что ты пристаешь? Я и впрямь показала себя не лучшим о б разом. Меня никто не ругал, никто не выгонял. Я просто ушла.
Бабка щелкала кремешком, сосредоточенно шевеля косматыми бровями.
– Пх-пх-пх… Фууу… Ага. – Крапчатые совиные глаза уставились на меня. – Значить, все еще хужее, чем я думала. Значить, тебе еще всыпать могут. Каких таких делов ты там н а чудила, чудилка?
Я закусила губу. Ну вот режь меня – не скажу. Еще чего. Может, мне это вообще пр и снилось.
– Молчишь, ага. – Бабка, щурясь от дыма, еще раз оглядела комнату. – Знатных, зн а чит, делов… – Слыхали? – обратилась она к образкам, что украшали красный угол, воткнутые в прошлогодний вересковый букет. – Малая-то моя… дуреха скудоумная… внученька шелк о вая… Че с ей делать? А то как потащат девку в застенок, как поломают ручки-ножки – не тв о ри, чуфонь немытая, непотребства… Знай, шавка, свою веревку…
Я отвернулась к окну.
– А не скрала ли ты там чего, девонька?
– Нет.
– Уже лучшее. Нагрубила кому, гонор показала?
– Нет.
– Куда не след нос сунула?
– Нет! Левкоя! – Я вскочила. – Отстань от меня! Отстань! Отстань!
– Ах-ах, вертопрах. А вот за тобой солдатики придут? А вот потащат тебя, кошку о б лезлую? А вот вывалят в смоле и перьях, да на кобылу хромую, да по всему городу… Хошь в смолу?
– Пусть. Левкоя, тебя они не тронут, со мной пусть делают, что хотят. Все. Я больше об этом говорить не желаю.
– Ремнем бы тебя, внученька. Да с оттяжечкой. Да чтоб света белого не взвидела.
Я подобрала скребок, подобрала тряпку, окунула в ведро с водой и опять полезла под стол.
Говорят – хуже нет чем ждать и догонять. Неправда. Ждать – хуже. Когда гонишься – хоть что-то делаешь. А тут сидишь сиднем, только душа мечется, покоя не знает. Ыыы! Ве р нет меня Каланда или нет? Может, и впрямь, солдат пришлет?
Книжка! «Верхель кувьэрто», «Облачный сад». Тайны, волшебство, гении… "Когда же означенное свершится, и зов твой явит пред очи твои гения твоего, что отныне будет сопр и сущ тебе в делах твоих и помыслах твоих"… Неужели из-за минутной слабости я этого л и шусь?
Я стиснула пылающее лицо мокрой грязной рукой. Сама виновата.
– Хорош сопеть, дурилка.
Бабкина нога в крепком смазанном сапоге пнула меня в бедро. Я молчала, с остерв е нением скобля пол.
– К вечере в Торну Ходь пойдем, слышь? Сперва в церкву, а потом до Луши Габор о вой, она Гетинку свою замуж выдает. Будем девку отчитывать, от порчи, от сглазу, от вреду, от дурного ветру.
– Гета замуж выходит? – удивилась я. – Вот новость! За кого?
– За Тавени Дрозда. Тю, белоручка, все прозевала со своей прынцессой. Такого парня прохлопала! Рукастый, не драчливый, башка на плечах… Старый Дрозд им дом на выселках откупил. А ведь поглядывал на тебя Тавен, поглядывал. Да ты ж у нас за журавлем гоняеш ь ся, синицы-то тебе не надобно, приблуде. Вот Гетинка тебя и обошла.
– Дай им Бог счастья.
Скры-скры – шаркал скребок. Пфффф – пыхала трубка. Левкоин пыльный сапог к а чался у меня перед носом.
– Кабы все обошлось! – вздохнула Левкоя. – Отдам я тебя замуж, с глаз долой, ага. Пусть твой мужик за тобой хлопочет, стара я уже чудеса твои терпеть.
– Не хочу замуж.
– А кто тебя спрашивает, дурилка? Села бабке на шею, еще и погоняет. Драли тебя м а ло.
– Меня вообще не драли.
– Оно и видно. Ниче, будет у тебя хозяин, он с тебя шкуру спустит, ага. Отдохнет ст а рая бабка. Тока кто тебя такую возьмет, недоделанную?
– Никто. У меня приданого нет.
– Найдется кое-что, малая. Бабка в заначку припрятала. За Гетинку меньше дают. Вот Рох-вдовец еще весной про тебя спрашивал…
– Рох – кобель!
– Кобель, ага. Зато хозяин справный.
– Не пойду за Роха. Я лучше сбегу.
– Бегала уже. Ронька мой тоже бегал, где теперь тот Ронька!
Я решительно вылезла из-под стола.
– А куда он бегал, Левкоя? Как та страна называлась? Ирия?
– Ирея. Ирея Черная. Это, милая, по ту сторону Кадакара, у идолов поганых, что о г ненному черту молятся.
– Там волшебники живут?
– Почем мне знать. Можа, волшебники, можа, нахлебники. Неучен наш бродяга оттеда приехал. Как был дурак, так и остался.
– Ирея, – повторила я. – Черная Ирея.
Если Райнара и ее книга мне больше не доступны, поеду в Ирею. Как отец. И стану волшебницей. Стану. Стану!
– Тю… – Левкоя ткнула в меня трубкой. – Глаза-то как замаслились. Вижу, дурь тебе в башку пришла.
– Не хочу замуж, хочу стать магичкой. Как отец.
– Да кто ж тебе сказал, что он мажик? Видали мажика! Он там, небось, только в кости жулить и научился.
– Ты не знаешь, где он, Левкоя. Может он уже великий волшебник.
– Э! Где этот великий волшебник? Что ж евонная мамка в земле ковыряется да бол я щих пользует, вместо чтоб на перине пуховой лежать? Что ж евонная женка в скиту сидит, белый свет ненавидит? А дочка ево н ная – в девках, а скоро уж в перестарках?
Я надулась. Может, отца давным-давно и в живых-то нет…
– Не дури, внуча, – Левкоя понизила голос. Глаза у нее потемнели, и глянула из них т а кая усталость, что у меня голова поникла и кулаки разжались. Забытый скребок оставил на ладони глубокую ребристую вмятину. – Одна ты у меня. Я ж тебе добра хочу, негоднице. Найдем мы тебе парня пригожего, доброго. Плечо тебе надобно, плохо, знаешь ли, бобыл и хой жить. Уж поверь старухе. Мне немного осталось, а ты одна не выдюжишь. Кость у тебя тонкая, в ма м ку. А будешь за мужниным плечом, как за каменной стеной, тогда и книжки свои вумные читай. И никто те слова поперек не скажет, ага. Да и где это видано, чтоб девка во л шевать могла? Пока ты девка – никакой волшбы. Таков уж порядок. Так что забудь про кор о левну, про дурь ее заморскую, а лучше бабке своей помоги. У тебя ручки умелые, а сердце доброе, люди т а ких любят. Вот к вечере…
Грянули во дворе копыта, что-то залязгало, загремело. Окрик. Лошадиный всхрап.
Никогда я не видела, чтобы Левкоя так бледнела. Она стала ноздревато-белесой, как поплывшая по весне снежная баба. Пальцы у нее свело, трубка выпала, рассыпав по столе ш нице тлеющий табак.
В сенях грохнуло, простучали шаги. Я вскочила, сжимая словно оружие несчастный скребок. Дверь распахнулась, в горницу ворвалась Каланда. За ней ввалился еще кто-то. Звон мета л ла, скрип кожи, топот, голоса…
– Лехта! Араньика! Ахес эхперарте!
Она откинула плащ, сбив полой кочергу и совок для углей, протянула мне руки. За м шевые перчатки, в специальных разрезах на пальцах вспыхивают камни. Два золотых с эм а лью запястья прихватывают рукава. Сверкающие кудри, ясные глаза, улыбка как цв е ток. Еще шаг – рука в перчатке крепко ложится мне на пл е чо.
– Вамох а тода приса!
Уходя следом за принцессой, я оглянулась. Левкоя сидела бледная, будто соляной столб, а перед ней на столе дымился черный пепел.)
Чувство вины разрушает. Затягивает в топи прошлого, увлекает бесконечной игрой в упущенные возможности. «Если бы я тогда сделал то, если бы сказал это… если бы свернул направо, а не налево… если бы послушался старших…» Чувство вины – наркотик, такой же упо и тельный как жалость к себе, только, может, чуть более горький. Там рядышком еще одна пакостная трясина – самоунич и жение. Та, что пуще гордыни.
Гордынька?
Вот-вот. Она самая. Запомни их по именам, Лесс. Эти топи никогда не давали ни до б рых ростков, ни цветов, ни плодов – ничего живого. Это плесень и ржа, гниль и тлен. Это провалы в По л ночь.
Неправда. Это опыт. Вспоминая и размышляя, я делаю выводы. Чтобы потом не с о вершать подобных ошибок.
Вспоминая и размышляя – да. Но не упиваясь этим. Не щекоча воспоминаниями зас о хшие раны. Маг безжалостен, Лессандир. В первую очередь – к себе.
Не щекочу я ничего! Просто вспоминаю.
А теперь ты оправдываешься.
…
Тихий, переливающийся аккорд, словно дрогнула гроздь колокольцев.
– Малявка! – шепотом. Горячие пальцы принцессы стиснули мою руку.
Длинный, громоздкий, в чешуе огненных бликов – Эрайн выплыл из ночи как боевая галера. Звенящий шелест лезвий. Шаг тяжел, но бесшумен.
Лессандир. Ты звала. Рад тебя видеть.
Ты опять залез ко мне в голову без предупреждения, Эрайн.
Скрытность – та же гордынька, Лесс.
Руки его сложены на груди, голова опущена. Отсвет костра рыжим шелком кутает острия и зазубрины. Едва заметный поворот – свет располосован в мелкие клочья, осыпае т ся искрами с черных лезвий. В глазах у меня пляшут зигзаги тьмы и золотые вспышки. Эрайн прекрасен, как к о рабль под парусами. Как солнце. Как тысяча звезд.
Спасибо.
Что?
Тебе приятно на меня смотреть, Лесс. Как тому парнишке, твоему другу. Где он, кст а ти? И кто это с тобой?
Ратер в городе. А это Мораг, дочь Врана.
О!
Пауза. Мантикор глядит на принцессу глазами полными тьмы. Кромешной тьмы, в них даже огонь не отражается.
– Что он на меня так уставился? – Мораг положила ладонь на рукоять меча. – Если он кинется, я ему голову снесу.
– Не надо, миледи. Не кинется.
– Тогда говори с ним, что ты молчишь?
– Малыш, – попросила я. – Сядь, пожалуйста, там. За костром.
Скажи дочери Врана, что я ее не трону.
– Малыш говорит, что он не тронет ни тебя, ни меня.
– Скажи ему, что я его тоже не трону. Пока он пристойно себя ведет.
Мантикор по ту сторону костра со звоном тряхнул головой и ухмыльнулся. Двухдю й мовые клыки несомненно добавили ему блеска.
У Врана храбрая дочь. Похожа на него. Такая же задира.
– Ты ему нравишься, – сказала я. – Говорит, ты похожа на Врана.
– Он молчит.
– Я слышу его мысли, а он слышит мои. Ты можешь поговорить с ним, а отвечать он будет через меня.
Мораг убрала руку с меча и выпрямилась.
– Я хочу увидеть своего отца, слышишь, мантикор? Малявка хвасталась, что ты ко л дун и друг Врана. Позови его сюда или отведи меня к нему. Это моя просьба. Что ты хочешь за это?
Некоторое время Эрайн молчал. Было не понятно, куда он смотрит – то ли на Мораг, то ли на меня, то ли в огонь.
– Ты слышал? – не выдержала я.
Он медленно кивнул – колыхнулся сноп лезвий.
Слышал. Лесс, неужели ты думаешь, что Вран не знает о существовании собственной дочери? И только поэтому до сих пор не встретился с твоей подружкой?
Знает, конечно. Мало того, он ее видел и залечил жуткие раны, которые ты принцессе нанес.
Я? Разве мы встречались?
Еще как встречались. Чуть не прикончили друг друга. Ты и впрямь не помнишь что делаешь, когда на тебя находит?
Усмешка. Эрайн отрицательно качнул головой.
Не помню. Когда эта полуночная мразь берет верх… Впрочем, мы говорим о принце с се. Так значит, Вран приходил лечить ее…
Нет. Гаэт Ветер отвез ее в Сумерки. Мне… как-то удалось призвать Гаэта. Вообще-то я хотела затворить Мораг кровь, но Гаэт меня услышал.
Тогда почему ты привела принцессу ко мне? Обратитесь к Гаэту.
Но Гаэт – где-то, а ты – здесь! В чем дело, Эрайн? Ты не хочешь нам помочь?
Опять усмешка, опять покачивание головой.
Свои желания маг должен выполнять сам. Лесс, мы об этом уже говорили. Мне каз а лось, ты поняла.
– Он отказывается? – вскинулась Мораг. – Почему? Что он хочет?
– Хочет, чтобы я училась все делать сама.
– Может, он хочет, чтобы его получше попросили? Что тебе надо, мантикор? Говори свою цену.
Скажи ей – она не может дать мне то, что я хочу. А что я хочу, я возьму сам.
– Тогда сделай это просто так, Малыш! – выкрикнула я. – Даром. За красивые глаза. Просто потому, что тебя попросили о помощи две женщины.
– Каррахна! Мне на коленках поползать перед этой ящерицей? Под хвост его поцел о вать? Хватит, пропасть! Пойдем отсюда, м а лявка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104