Истиной они не являются в любом случае.
– Последнее высказывание тоже субъективно.
– Ага. Правильно мыслишь. Может, когда-нибудь из тебя выйдет толк.
Повозившись на нагретых солнцем, слежавшихся за века сокровищах, я кое-как поднялась на ноги и отряхнулась. Песок мгновенно ссыпался с платья, складки расправились. Амаргин искоса поглядел на меня и хмыкнул.
Я подошла поближе. Заглянула в котелок. Вернее, это был не котелок, а большая чаша-кратер с ручками в виде прыгающих львов, установленная прямо на угли. Чаша была явно выкопана Амаргином из кучи драгоценного барахла, но снаружи она уже закоптилась, а внутри вовсю бурлило варево, мелькали какие-то куски, сверху плавала пена. Выглядело все это устрашающе и донельзя аппетитно.
– Что там у тебя? Есть хочу смертельно.
– Не удивительно. Рыба осточертела, наверное?
– Я бы сейчас и рыбы целый воз съела… Слушай… – Меня вдруг пронизало догадкой, прошило наискосок, от левого плеча, через грудь, через лоно и вышло из правого колена. – Ты… когда… когда меня нашел?
В черных амаргиновых глазах проскочила искра. Нарочито медленно он встал, отошел к стене, где была свалена куча плавня, выбрал несколько окатанных водой досок и аккуратно подсунул их в костер. Потом сказал, явно провоцируя мой страх:
– Сегодня.
– А… какой сегодня день?
– Новолуние, разгар звездных дождей. Люди из города думают, что сегодня суббота, день Поминовения.
– Холера черная!
Я тяжело плюхнулась на кучу золотых монет. Амаргин усмехнулся:
– Ну и физиономия у тебя, Лесс! Столько пафоса, столько драматизма! Только слезы в голосе не хватает. Да и текст не годится для высокой трагедии. «Холера!» – это грубо и безыскусно. Ты бы еще сказала: «Лопнуть мне на этом месте, если не прошло четыре дня!»
– Так… провалиться мне, если не прошло!.. И не фыркай, пожалуйста. Мне надо как-то… осознать это, что ли… Черт! Я ведь по-правде утонула в этом проклятом озере!
Черпая дым широкими рукавами, Амаргин нагнулся через костер и крепко взял меня за плечи.
– Хватит переживать. Ты упала в воду, я тебя вытащил, какого рожна тебе еще надо?
Я шмыгала носом.
– И ведь тебе тонуть не впервой, разве нет? – продолжал волщебник. – Не принимай эту историю так близко к сердцу. Вытащили тебя – радуйся.
– Радуюсь изо всех сил, – я уныло вздохнула. – Ты сейчас сгоришь.
– Не сгорю. Давай, подбирай губу и прекращай хлюпать. Быть серьезным – значит считать себя слишком важной величиной, чрезвычайно ценной для мироздания, а наша с тобой ценность – вещь более чем сомнительная. Или ты другого мнения?
– Да нет, собственно… Хотя, сказать по правде, очень хочется быть ценным и незаменимым. Хоть для кого-то.
– Для кого-то? Заведи себе блоху. Здесь кроме тебя никого нет, будешь самой ценной и незаменимой. Возлюбите друг друга, но берегись, век блохи короток. Ибо мироздание вряд ли заинтересуют ваши душераздирающие страсти.
Я, неожиданно для себя, разозлилась:
– А мне плевать на мироздание!
– Не выйдет. – Амаргин воровато оглянулся, нагнулся еще ниже и шепнул: – С ним приходится считаться, с этим мирозданием. Точно тебе говорю. Поверь мне, как более опытному. Оно слишком большое, и характер у него сволочной. Эдакая здоровенная волосатая задница, которая висит у тебя над головой и никуда не девается.
Он выпрямился, строго поглядел на меня, задрав бровь, и подытожил:
– Угу. Никуда она не девается.
– Отстань, Амаргин, – взмолилась я. – Я есть хочу, а ты меня баснями кормишь.
– Это можно совмещать, – жизнерадостно заявил он, однако закатал широкие рукава, бесстрашно ухватил чашу голыми руками и вытащил ее из костра. – А что у нас с ложками?
Я глядела, как бледные длиннопалые руки ворочают раскаленную чашу, величиной с небольшой тазик, полную крутого кипятка, и размышляла: эта демонстрация необыкновенных способностей, способностей мага – аргумент в споре или просто хлопоты по хозяйству, которым этот невозможный человек не придает особого значения? С Амаргином никогда не знаешь, что он на самом деле имеет в виду.
– Ложек нет. – Сбитая с толку этим представлением, я окунула палец в похлебку, обожглась, – Уй! – и сунула палец в рот. – В кладах ложки не предусмотрены. Зато полно острого оружия приемлемой величины, всяких там кинжалов, стилетов и ритуальных ножей, их можно использовать в качестве столовых приборов.
– Ты же была в городе, – недовольно поморщился маг. – Купила бы себе ложку, миску нормальную… Одеяло, между прочим, теплое. Август за середину перевалил, скоро осень. А тебе тут жить. Что головой качаешь? У тебя другие планы? Ладно уж, горе мое, держи. – Он достал из-за голенища грубо вырезанную деревянную ложку. – А то с тебя станется встать на четвереньки и лакать суп по-собачьи.
– У меня пока никаких планов. Я вообще не очень понимаю, на каком свете нахожусь.
А похлебка оказалась крайне вкусной. Кроме рыбы, там плавали бобы, лук, морковка, кусочки колбасы. Она была горячей, душистой, соленой (в отсутствие Амаргина я жарила рыбу на прутиках, а вместо соли посыпала пеплом) и ее было много. И я не могла оторваться, пока не слопала почти половину, и только тогда сыто вздохнула.
– Чертов мантикор почти ничего не ест. – Я облизала ложку и вернула ее хозяину. – Ты хоть покормил его за эти четыре дня, пока я валялась в озере?
Амаргин кивнул, задумчиво вылавливая из супа куски покрупнее.
– Почему он у тебя глотает эту чертову рыбу, а у меня нет?
Амаргин пожал плечами, не отрываясь от трапезы.
– И к воде этой мертвой не могу привыкнуть. Не могу! Кажется, наоборот – с каждым разом все хуже и хуже. Теперь вот вообще в озеро свалилась…
Он недовольно посмотрел на меня:
– Ты хочешь отказаться? Тебе трудно управляться с мантикором? Так и скажи. Я найду еще кого-нибудь в сторожа, не так уж это и сложно. Только свирельку придется у тебя забрать.
– Да нет, я же не об этом… Я просто жалуюсь, мне трудно…
– Смотри. Мне героизм не нужен. Здесь не героизм требуется, а обыкновенная работа смотрителя зверинца. Ну, в несколько критических условиях.
– Да я справлюсь…
– Можешь взять золота, сколько унесешь. – Амаргин широким жестом указал на сокровища. – Перебирайся в город, купи там себе дом, заведи прислугу. Придумай легенду потрогательней, потаинственней, мол, ты – вынужденная скрываться дочь благородного семейства… из Ютта или Этарна… На ноблеску ты не тянешь, конечно. Хотя за байстрючку сойдешь. Ну, сама что-нибудь придумай! А дальше просто держи марку, глядишь, посватается к тебе нестарый купчик или чин из городской управы. А то и кто-нибудь из местных безденежных лорденышей…
Я не знала, всерьез ли говорит Амаргин или просто подначивает меня, но слова его ранили. Обдирали слух до кровавых ссадин, поворачивали в груди зазубренный гарпун – туда-сюда… туда-сюда…
Гарпун, который всадила мне в сердце Королева – Ты не можешь здесь дольше ост а ваться, девочка. Я должна отправить тебя в серединный мир. Сейчас же. Ирис взял свое поручительство обратно и я очень этим довольна. Ты знаешь, почему. И я не обязана отв е чать на твои вопросы. Где? Я отослала его по важному делу и не собираюсь призывать его обратно ради тебя. Нет, ты не можешь попрощаться. Что? Нет, я не могу ничего ему п е редать. И не надо за меня цепляться, ты помнешь мне платье. Амаргин! Выв е ди ее.
Зазубренный крючок, на который меня поймала та сторона . Светлое безвременье . Сиреневые Сумерки .
За что, Королева моя сереброокая, за что?
– Ну как, – подтолкнул Амаргин. – Решила что-нибудь? Ты не стесняйся, я же понимаю, как это тяжело. И если ты думаешь, что должна ухаживать за чудовищем в благодарность мне, то выкинь эти глупости из головы. Если хочешь уйти, то и тянуть нечего. Давай свирель и пойдем, я провожу тебя до Амалеры.
Он протянул ладонь над чашей с супом. Я непроизвольно отшатнулась, коснувшись висящего на поясе кошеля, где хранилась единственная дорогая мне вещица.
– Почему это я должна отдавать ее тебе? Не ты мне ее дарил, не тебе и требовать обратно.
– Зря злишься, – он пожал плечами. – Это ключ, который открывает двери тайного грота. Если здесь будет другой страж, я должен отдать свирельку ему. Я бы и дальше тут сидел, да у меня теперь времени нет за мантикором приглядывать. Так что, раз не ты – значит, другой.
– Здесь не будет другого стража, – стиснула я кулаки. – Свирелька – моя.
Моя свирелька, моя! Единственное, что мне осталось от Ириса. Ее он баюкал в ладонях, ее целовал, шепча заклинания в крохотные золотые губы. Ее узорный сверкающий стебель наполнял он своим дыханием, принуждая певучим криком ломать стены и раздвигать скалы. Ее, восьмидюймовую волшебную палочку, обломок лунного луча, золотое горлышко жар-птицы, ее он подарил мне – Не забывай меня, Лесса н дир. Дай-ка ладошку… Видишь? Да, это тебе. Она умеет петь. Она открывает запертое. Она развеселит и поможет. Она твоя.
Она – моя!
– Амаргин…
– Хм?
Он жевал без особого аппетита, поглядывая на меня сквозь поднимающийся от варева пар.
– Амаргин. Ты видел… его?
– Кого?
Он прекрасно знал, о ком я спрашиваю. Но все равно небрежно переспросил: кого? То ли ему и в самом деле было все равно, то ли он показывал, что все эти мои страдания не стоят и выеденного яйца.
– Ириса.
– А! Босоножку… видел мельком.
– Он… что-нибудь передал мне?
– Нет. Ничего не передавал. – Маг пошуровал ложкой в супе, поскреб пригоревшую на дне корку. – Если ему вздумается что-нибудь передать, я тебе тотчас скажу. А пока ему не вздумалось, передавать нечего.
Я опустила глаза. Равнодушие. Хуже не придумаешь. Хотите разбить кому-нибудь сердце? Зевните ему в лицо, деликатно прикрывшись ладонью – что бы он вам ни говорил, проклинал бы вас, оскорблял или признавался в любви – просто зевните и отвернитесь. Можете вежливо извиниться, для пущего эффекта.
И чье же это равнодушие больнее оцарапало – Амаргина или Ириса? На Амаргина – насмешливого, жесткого найла-северянина неопределенного возраста, с бледным лицом подземного жителя, мага в черном плаще, чья душа – абсолютные потемки – я возлагала какие-то надежды. Ну, на дальнейшее свое существование. Мне казалось, он не бросит меня просто так. Поможет, проследит, хотя бы на первых порах, пока я не осмотрюсь в этом мире… родном для меня, но чужом, неузнаваемом, неуютном… Хотя что-то подсказывало – зря я так на него надеюсь. Зря, зря, и лучше бы прекратить надеяться, потому что в один прекрасный момент надежды не оправдаются и, если я буду готова, это не размажет меня по полу, а всего лишь собьет с ног…
Впору пожалеть, что он вытащил меня из мертвого озера. И не потому, что кто-то должен ухаживать за спящим мантикором. Мантикор, в общем, и без меня не пропадет.
А вот Ирис… Ирис… О нем лучше совсем не думать. «Почему ты н а зываешь меня Лессандир? Меня зовут Леста.» – «Ты наполняешь свое имя, как вода наполняет кувшин. И изнутри твое имя выглядит иначе, чем снаружи. Тот, кого ты допускаешь внутрь себя, может увидеть твое имя и з нутри. Изнутри оно звучит как Лессандир.»
«Лесс» – называет меня Амаргин. Он-то почем знает, как я выгляжу с изнанки? Я не допускала его внутрь… или он залез без спросу? Не залез – он и не заметил моих замков и запоров – он просто походя заглянул, увидел, зевнул, прикрывшись ладошкой, и дальше пошел. И обижаться тут нечего.
– Лесс, – сказал Амаргин, облизывая ложку, – как ты насчет того, чтобы прогуляться по бережку? Пойдем, руки – ноги разомнешь. К тому же, я хочу тебе показать кое-что забавное.
– Поедем на лодке?
– Тебе лениво пройти пару миль пешком?
– Мне лениво оказаться без лодки перед двумя фарлонгами воды, когда ты вдруг вспомнишь про неотложные дела в самый неподходящий момент.
– В твоей лодке нет весел.
Я закусила губу. Весел нет, это верно. Кукушонок держал весла в сарае, он как раз пошел за ними, когда я отвязала лодку. Течение аккуратно снесло меня вниз, но до города теперь не добраться. Я все-таки была дура и балда. Не так надо было действовать, не так… Сама себя перехитрила.
– Что ж… пойдем пешком. Только обещай, что поможешь мне вернуться обратно. Я досыта наплавалась сегодня утром… то есть четыре дня назад.
Амаргин усмехнулся, покачал головой:
– Зря ты боишься воды. – Я мгновенно нахохлилась. Что он понимает в страхах! – Вода не сделала тебе ничего плохого.
– Я боюсь. Я… я тонула. Теперь уже два раза. Амаргин, ты знаешь что это такое, когда вода врывается в легкие?
Они словно из снега сделаны, легкие – они тают, когда их заливает вода.
– Ты лелеешь собственный страх, как ребенок лелеет куклу. А кукла – это муляж, подобие. Скорлупка, в ней нет души. Она ничто, – он щелкнул пальцами, – пустота.
Маг подобрал свой балахон и поднялся, по-стариковски растирая поясницу.
– Но ты также знаешь, Лесс, что куклы могут быть опасны. Любая пустота жаждет воплотиться. Хочешь породить какого-нибудь монстра собственным страхом?
Я стиснула зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Последнее высказывание тоже субъективно.
– Ага. Правильно мыслишь. Может, когда-нибудь из тебя выйдет толк.
Повозившись на нагретых солнцем, слежавшихся за века сокровищах, я кое-как поднялась на ноги и отряхнулась. Песок мгновенно ссыпался с платья, складки расправились. Амаргин искоса поглядел на меня и хмыкнул.
Я подошла поближе. Заглянула в котелок. Вернее, это был не котелок, а большая чаша-кратер с ручками в виде прыгающих львов, установленная прямо на угли. Чаша была явно выкопана Амаргином из кучи драгоценного барахла, но снаружи она уже закоптилась, а внутри вовсю бурлило варево, мелькали какие-то куски, сверху плавала пена. Выглядело все это устрашающе и донельзя аппетитно.
– Что там у тебя? Есть хочу смертельно.
– Не удивительно. Рыба осточертела, наверное?
– Я бы сейчас и рыбы целый воз съела… Слушай… – Меня вдруг пронизало догадкой, прошило наискосок, от левого плеча, через грудь, через лоно и вышло из правого колена. – Ты… когда… когда меня нашел?
В черных амаргиновых глазах проскочила искра. Нарочито медленно он встал, отошел к стене, где была свалена куча плавня, выбрал несколько окатанных водой досок и аккуратно подсунул их в костер. Потом сказал, явно провоцируя мой страх:
– Сегодня.
– А… какой сегодня день?
– Новолуние, разгар звездных дождей. Люди из города думают, что сегодня суббота, день Поминовения.
– Холера черная!
Я тяжело плюхнулась на кучу золотых монет. Амаргин усмехнулся:
– Ну и физиономия у тебя, Лесс! Столько пафоса, столько драматизма! Только слезы в голосе не хватает. Да и текст не годится для высокой трагедии. «Холера!» – это грубо и безыскусно. Ты бы еще сказала: «Лопнуть мне на этом месте, если не прошло четыре дня!»
– Так… провалиться мне, если не прошло!.. И не фыркай, пожалуйста. Мне надо как-то… осознать это, что ли… Черт! Я ведь по-правде утонула в этом проклятом озере!
Черпая дым широкими рукавами, Амаргин нагнулся через костер и крепко взял меня за плечи.
– Хватит переживать. Ты упала в воду, я тебя вытащил, какого рожна тебе еще надо?
Я шмыгала носом.
– И ведь тебе тонуть не впервой, разве нет? – продолжал волщебник. – Не принимай эту историю так близко к сердцу. Вытащили тебя – радуйся.
– Радуюсь изо всех сил, – я уныло вздохнула. – Ты сейчас сгоришь.
– Не сгорю. Давай, подбирай губу и прекращай хлюпать. Быть серьезным – значит считать себя слишком важной величиной, чрезвычайно ценной для мироздания, а наша с тобой ценность – вещь более чем сомнительная. Или ты другого мнения?
– Да нет, собственно… Хотя, сказать по правде, очень хочется быть ценным и незаменимым. Хоть для кого-то.
– Для кого-то? Заведи себе блоху. Здесь кроме тебя никого нет, будешь самой ценной и незаменимой. Возлюбите друг друга, но берегись, век блохи короток. Ибо мироздание вряд ли заинтересуют ваши душераздирающие страсти.
Я, неожиданно для себя, разозлилась:
– А мне плевать на мироздание!
– Не выйдет. – Амаргин воровато оглянулся, нагнулся еще ниже и шепнул: – С ним приходится считаться, с этим мирозданием. Точно тебе говорю. Поверь мне, как более опытному. Оно слишком большое, и характер у него сволочной. Эдакая здоровенная волосатая задница, которая висит у тебя над головой и никуда не девается.
Он выпрямился, строго поглядел на меня, задрав бровь, и подытожил:
– Угу. Никуда она не девается.
– Отстань, Амаргин, – взмолилась я. – Я есть хочу, а ты меня баснями кормишь.
– Это можно совмещать, – жизнерадостно заявил он, однако закатал широкие рукава, бесстрашно ухватил чашу голыми руками и вытащил ее из костра. – А что у нас с ложками?
Я глядела, как бледные длиннопалые руки ворочают раскаленную чашу, величиной с небольшой тазик, полную крутого кипятка, и размышляла: эта демонстрация необыкновенных способностей, способностей мага – аргумент в споре или просто хлопоты по хозяйству, которым этот невозможный человек не придает особого значения? С Амаргином никогда не знаешь, что он на самом деле имеет в виду.
– Ложек нет. – Сбитая с толку этим представлением, я окунула палец в похлебку, обожглась, – Уй! – и сунула палец в рот. – В кладах ложки не предусмотрены. Зато полно острого оружия приемлемой величины, всяких там кинжалов, стилетов и ритуальных ножей, их можно использовать в качестве столовых приборов.
– Ты же была в городе, – недовольно поморщился маг. – Купила бы себе ложку, миску нормальную… Одеяло, между прочим, теплое. Август за середину перевалил, скоро осень. А тебе тут жить. Что головой качаешь? У тебя другие планы? Ладно уж, горе мое, держи. – Он достал из-за голенища грубо вырезанную деревянную ложку. – А то с тебя станется встать на четвереньки и лакать суп по-собачьи.
– У меня пока никаких планов. Я вообще не очень понимаю, на каком свете нахожусь.
А похлебка оказалась крайне вкусной. Кроме рыбы, там плавали бобы, лук, морковка, кусочки колбасы. Она была горячей, душистой, соленой (в отсутствие Амаргина я жарила рыбу на прутиках, а вместо соли посыпала пеплом) и ее было много. И я не могла оторваться, пока не слопала почти половину, и только тогда сыто вздохнула.
– Чертов мантикор почти ничего не ест. – Я облизала ложку и вернула ее хозяину. – Ты хоть покормил его за эти четыре дня, пока я валялась в озере?
Амаргин кивнул, задумчиво вылавливая из супа куски покрупнее.
– Почему он у тебя глотает эту чертову рыбу, а у меня нет?
Амаргин пожал плечами, не отрываясь от трапезы.
– И к воде этой мертвой не могу привыкнуть. Не могу! Кажется, наоборот – с каждым разом все хуже и хуже. Теперь вот вообще в озеро свалилась…
Он недовольно посмотрел на меня:
– Ты хочешь отказаться? Тебе трудно управляться с мантикором? Так и скажи. Я найду еще кого-нибудь в сторожа, не так уж это и сложно. Только свирельку придется у тебя забрать.
– Да нет, я же не об этом… Я просто жалуюсь, мне трудно…
– Смотри. Мне героизм не нужен. Здесь не героизм требуется, а обыкновенная работа смотрителя зверинца. Ну, в несколько критических условиях.
– Да я справлюсь…
– Можешь взять золота, сколько унесешь. – Амаргин широким жестом указал на сокровища. – Перебирайся в город, купи там себе дом, заведи прислугу. Придумай легенду потрогательней, потаинственней, мол, ты – вынужденная скрываться дочь благородного семейства… из Ютта или Этарна… На ноблеску ты не тянешь, конечно. Хотя за байстрючку сойдешь. Ну, сама что-нибудь придумай! А дальше просто держи марку, глядишь, посватается к тебе нестарый купчик или чин из городской управы. А то и кто-нибудь из местных безденежных лорденышей…
Я не знала, всерьез ли говорит Амаргин или просто подначивает меня, но слова его ранили. Обдирали слух до кровавых ссадин, поворачивали в груди зазубренный гарпун – туда-сюда… туда-сюда…
Гарпун, который всадила мне в сердце Королева – Ты не можешь здесь дольше ост а ваться, девочка. Я должна отправить тебя в серединный мир. Сейчас же. Ирис взял свое поручительство обратно и я очень этим довольна. Ты знаешь, почему. И я не обязана отв е чать на твои вопросы. Где? Я отослала его по важному делу и не собираюсь призывать его обратно ради тебя. Нет, ты не можешь попрощаться. Что? Нет, я не могу ничего ему п е редать. И не надо за меня цепляться, ты помнешь мне платье. Амаргин! Выв е ди ее.
Зазубренный крючок, на который меня поймала та сторона . Светлое безвременье . Сиреневые Сумерки .
За что, Королева моя сереброокая, за что?
– Ну как, – подтолкнул Амаргин. – Решила что-нибудь? Ты не стесняйся, я же понимаю, как это тяжело. И если ты думаешь, что должна ухаживать за чудовищем в благодарность мне, то выкинь эти глупости из головы. Если хочешь уйти, то и тянуть нечего. Давай свирель и пойдем, я провожу тебя до Амалеры.
Он протянул ладонь над чашей с супом. Я непроизвольно отшатнулась, коснувшись висящего на поясе кошеля, где хранилась единственная дорогая мне вещица.
– Почему это я должна отдавать ее тебе? Не ты мне ее дарил, не тебе и требовать обратно.
– Зря злишься, – он пожал плечами. – Это ключ, который открывает двери тайного грота. Если здесь будет другой страж, я должен отдать свирельку ему. Я бы и дальше тут сидел, да у меня теперь времени нет за мантикором приглядывать. Так что, раз не ты – значит, другой.
– Здесь не будет другого стража, – стиснула я кулаки. – Свирелька – моя.
Моя свирелька, моя! Единственное, что мне осталось от Ириса. Ее он баюкал в ладонях, ее целовал, шепча заклинания в крохотные золотые губы. Ее узорный сверкающий стебель наполнял он своим дыханием, принуждая певучим криком ломать стены и раздвигать скалы. Ее, восьмидюймовую волшебную палочку, обломок лунного луча, золотое горлышко жар-птицы, ее он подарил мне – Не забывай меня, Лесса н дир. Дай-ка ладошку… Видишь? Да, это тебе. Она умеет петь. Она открывает запертое. Она развеселит и поможет. Она твоя.
Она – моя!
– Амаргин…
– Хм?
Он жевал без особого аппетита, поглядывая на меня сквозь поднимающийся от варева пар.
– Амаргин. Ты видел… его?
– Кого?
Он прекрасно знал, о ком я спрашиваю. Но все равно небрежно переспросил: кого? То ли ему и в самом деле было все равно, то ли он показывал, что все эти мои страдания не стоят и выеденного яйца.
– Ириса.
– А! Босоножку… видел мельком.
– Он… что-нибудь передал мне?
– Нет. Ничего не передавал. – Маг пошуровал ложкой в супе, поскреб пригоревшую на дне корку. – Если ему вздумается что-нибудь передать, я тебе тотчас скажу. А пока ему не вздумалось, передавать нечего.
Я опустила глаза. Равнодушие. Хуже не придумаешь. Хотите разбить кому-нибудь сердце? Зевните ему в лицо, деликатно прикрывшись ладонью – что бы он вам ни говорил, проклинал бы вас, оскорблял или признавался в любви – просто зевните и отвернитесь. Можете вежливо извиниться, для пущего эффекта.
И чье же это равнодушие больнее оцарапало – Амаргина или Ириса? На Амаргина – насмешливого, жесткого найла-северянина неопределенного возраста, с бледным лицом подземного жителя, мага в черном плаще, чья душа – абсолютные потемки – я возлагала какие-то надежды. Ну, на дальнейшее свое существование. Мне казалось, он не бросит меня просто так. Поможет, проследит, хотя бы на первых порах, пока я не осмотрюсь в этом мире… родном для меня, но чужом, неузнаваемом, неуютном… Хотя что-то подсказывало – зря я так на него надеюсь. Зря, зря, и лучше бы прекратить надеяться, потому что в один прекрасный момент надежды не оправдаются и, если я буду готова, это не размажет меня по полу, а всего лишь собьет с ног…
Впору пожалеть, что он вытащил меня из мертвого озера. И не потому, что кто-то должен ухаживать за спящим мантикором. Мантикор, в общем, и без меня не пропадет.
А вот Ирис… Ирис… О нем лучше совсем не думать. «Почему ты н а зываешь меня Лессандир? Меня зовут Леста.» – «Ты наполняешь свое имя, как вода наполняет кувшин. И изнутри твое имя выглядит иначе, чем снаружи. Тот, кого ты допускаешь внутрь себя, может увидеть твое имя и з нутри. Изнутри оно звучит как Лессандир.»
«Лесс» – называет меня Амаргин. Он-то почем знает, как я выгляжу с изнанки? Я не допускала его внутрь… или он залез без спросу? Не залез – он и не заметил моих замков и запоров – он просто походя заглянул, увидел, зевнул, прикрывшись ладошкой, и дальше пошел. И обижаться тут нечего.
– Лесс, – сказал Амаргин, облизывая ложку, – как ты насчет того, чтобы прогуляться по бережку? Пойдем, руки – ноги разомнешь. К тому же, я хочу тебе показать кое-что забавное.
– Поедем на лодке?
– Тебе лениво пройти пару миль пешком?
– Мне лениво оказаться без лодки перед двумя фарлонгами воды, когда ты вдруг вспомнишь про неотложные дела в самый неподходящий момент.
– В твоей лодке нет весел.
Я закусила губу. Весел нет, это верно. Кукушонок держал весла в сарае, он как раз пошел за ними, когда я отвязала лодку. Течение аккуратно снесло меня вниз, но до города теперь не добраться. Я все-таки была дура и балда. Не так надо было действовать, не так… Сама себя перехитрила.
– Что ж… пойдем пешком. Только обещай, что поможешь мне вернуться обратно. Я досыта наплавалась сегодня утром… то есть четыре дня назад.
Амаргин усмехнулся, покачал головой:
– Зря ты боишься воды. – Я мгновенно нахохлилась. Что он понимает в страхах! – Вода не сделала тебе ничего плохого.
– Я боюсь. Я… я тонула. Теперь уже два раза. Амаргин, ты знаешь что это такое, когда вода врывается в легкие?
Они словно из снега сделаны, легкие – они тают, когда их заливает вода.
– Ты лелеешь собственный страх, как ребенок лелеет куклу. А кукла – это муляж, подобие. Скорлупка, в ней нет души. Она ничто, – он щелкнул пальцами, – пустота.
Маг подобрал свой балахон и поднялся, по-стариковски растирая поясницу.
– Но ты также знаешь, Лесс, что куклы могут быть опасны. Любая пустота жаждет воплотиться. Хочешь породить какого-нибудь монстра собственным страхом?
Я стиснула зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104