Что весьма плохо, ибо ратеровы запасы мы подъели, а у меня в гроте, кроме остатков мантикоровой рыбы – шаром покати. А чего-нибудь горяченького было бы сейчас весьма недурно… И денежка у меня осталась – единственная золотая авра, да вот только…
Я пересекла пустую рыночную площадь, и начала спускаться к кварталам Козыреи. Ну, предположим, что мне мешает скромно зайти в какой-нибудь трактир и купить там поесть? Попросить хозяина сложить еду в корзинку, тихонечко с этой корзинкой выйти и быстренько исчезнуть с глаз долой? Не обязательно же меня там отследят, верно? Я не пойду в знакомый трактир, я пойду куда-нибудь… да вот хотя бы в тот, куда меня Пепел водил! Он, трактир этот, кстати, где-то здесь, в портовом районе. Только бы какая пьяная рожа не прицепилась…
А вот не сходить ли мне на площадь, к фонтану, где Пепел ублажает пением кумушек? Может, встречу его там, поблагодарю заодно… только поспешить надобно, а то ворота закроют, а Кукушонок и так меня заждался.
Ой! Я зазевалась, соображая, куда свернуть, и какой-то человек налетел на меня со спины.
– Прошу прощения, сударыня, не зашиб ненароком?
Пожилой мужчина, высокий, седой, в поношенной, но опрятной одежде. Я моргала, вглядываясь в его лицо.
– О, прошу прощения, барышня! Не зашиб, спрашиваю?
– Хелд! Хелд Черемной!
Я стянула капюшон. Мужчина улыбнулся, отступил на полшага чтобы оглядеть меня.
– Ну да, я Хелд и есть. А вот твоего личика я что-то, барышня, не припомню.
– А ты меня и не знаешь, Хелд. Я с твоим сыном знакома, с Ратером.
– Фьють! – присвистнул паромщик. – У пацана-то моего, значит, девушка завелась! Давно пора, не малец уже. Не к тебе ли он бегал кажный божий день всю эту неделю, а?
– А… ну, как бы ко мне. Правда, мы всего лишь друзья.
– Э, молодые все так сперва говорят. Только, слышь, уехал он. Сегодня и уехал. Слыхала небось, засудили парня. Выслали из Амалеры.
Я доверительно коснулась паромщикова рукава. Чуть понизила голос:
– Не уехал он, Хелд. Он здесь, за городом. Я просила его остаться.
– Во как! За городом, значит… А где ж ты живешь, барышня? И как вообще зовут тебя?
– Леста меня зовут. А живу я милях в семи отсюда. – Неопределенно махнула рукой в пространство. – Так что с сыном вы повидаться сможете, если только не в городе.
Хелд разулыбался.
– Эт хорошо, – сказал он. – Эт просто отлично. Я тут, в «Трех голубках» обретаюсь, бумагу свою на перевоз я ж продал. Вот пока думаю, к какому делу себя приспособить.
– А паром обратно выкупить не хочешь?
– Э… – он замялся. – Тебе парень, небось сказывал, что за него какой-то незнакомец залог заплатил? Бешеные деньги! Кто, откуда – непонятно. Сперва заходил ко мне, спрашивал про парня, а опосля полсотни золотых на стол судейский высыпал. В глаза его раньше не видел, чужака этого, он и сгинул потом, как сквозь землю.
– Я знаю.
– Ну так вот! – Хелд воровато оглянулся и склонился к моему уху. – Это не все еще! Вчера ввечеру ко мне монах какой-то подходил, узел с деньгами передал, огроменный такой узел! А в ем – золото какое-то ненашенское, такого я и не видел никогда. Узел передал, но велел деньги пока вход не пускать, обождать малехо. Ну, пока тут все не угомонятся. Я ж вот теперь и сижу на энтом узле как куркуль. Я думал, вообще надо отседова сваливать, чтоб никто не проведал… Ратер мой сказывал, вроде, в Галабру он собрался, я и удумал – туда же, следом за ним… Слышь! – Он склонился еще ниже. – А вы там как, не бедствуете? Я ж что, я ж парню хотел полный кошель отсыпать, а он, вообрази, не взял ни монетки. Тебе, говорит, батя, все нужнее, я, говорит, свое еще заработаю. Во какой пацан у меня! – Паромщик, гордый отпрыском, приосанился, выпрямился. – Золотое сердце у паренька, барышня хорошая! Последнюю рубашку снимет… и его еще, как вора… – Голос его окреп. – А теперь я че скажу? Теперь скажу – истинно! Бог все видит! Есть справедливость на земле, божий промысел, он невинного из-под топора выведет и из петли выймет. Правду говорю, барышня?
– Правду, Хелд. Только ты потише говори.
– А че скрывать? Мне скрывать нечего, я честный человек, и сын мой – честный человек. За то, что не крали и не лгали никогда Единый нас и наградил. Пусть всякий знает и на ус мотает. – Тут он все-таки сбавил громкость и снова наклонился ко мне. – Слышь, барышня, можа ты долю-то возьмешь из того узла, куда мне одному столько? Ратер-то мой парень работящий, да лишние грошики, они ж никому не помешают…
– У меня есть деньги, Хелд. – Вот он в кого, оказывается, Кукушонок. Другому бы кому и в голову не пришло предлагать золото чужой девице на улице, которая только болтает что сына его знакомица, а сама врет, поди… – Не беспокойся о нас. У меня просьба к тебе.
– Да что угодно, барышня хорошая!
– Мне надо купить еды, только лавки уже закрыты, а в трактиры я заходить не хочу. Вот тебе монетка, не купишь ли нам с Ратером хлеба, вина и мяска какого-нибудь копченого? Я тебя здесь подожду.
– Да почто мне деньги твои, у меня ж самого… – Хелд пригляделся к монетке и замолк.
– Да, – сказала я, складывая его ладонь в кулак и зажимая в нем монету. – Именно поэтому я не хочу заходить в кабак. Потом все объясню, не сейчас, сейчас торопиться надо, ворота закроют. Ты иди скорее, я тебя здесь подожду. Все вопросы – потом.
– Да, конечно… – пробормотал потрясенный паромщик. – Конечно, я скоренько, я сейчас, одна нога здесь…
Он повернулся и быстро зашагал вверх по улице. Прежде чем завернул за угол, пару раз оглянулся на меня.
Улица опустела. Я потихоньку побрела вслед за Хелдом, в ту сторону, откуда только что пришла. Потом попрошу, чтобы проводил меня. С мужчиной рядом как-то все-таки спокойнее идти. Пепла сегодня искать не буду, а то, действительно, не успею к воротам. А вот на кладбище можно зайти. С Эльго поговорить. Спасибо ему сказать. Может, он знает, где Амаргин…
Я прошла мимо подворотни и сзади что-то шелестнуло. Сейчас же меж лопаток обрушился удар, согнувший меня чуть ли не пополам, одновременно кто-то схватил и вывернул за спину обе руки. На краю зрения мелькнула черная фигура, горячая потная пятерня вцепилась в лицо, другая – в волосы. Я даже пикнуть не успела.
– Кляп, скорее! – хриплый шепот.
– Отрывай ее от земли! Подними, слышишь? Поднимай же ее, урод недоношенный!
Толкотня, суета где-то за спиной. Я ничего не видела кроме замусоренной брусчатки и метущего ее собственного подола. Изо всей силы лягнула кого-то в топчущиеся ноги.
– Уй, стерва! – Снова удар меж лопаток, аж позвоночник загудел. Кажется, это меня локтем саданули. – Ты спятил, как я ее подниму?
– Как угодно!
Веревка поспешно опутывала мои запястья. Я лягнула еще раз. Промазала.
– Мммм!
– Сука, кусается! Кост, заткни ей наконец пасть!
– Хееелд! – заорала я. В лицо с размаху пришел комок тряпья.
С меня сдернули плащ и замотали голову. Мир померк.
– Держи, урод! – Глухо, сквозь толстый слой хорошего сукна.
Я извивалась, пытаясь прожевать кляп.
– Надо было мешок взять…
– Да кто же знал… Оторви ее от земли, говорю! Не давай ей касаться земли!
Мостовая выпала из-под ног. Кто-то ухватил меня под колени, невидимый мир перевернулся. Меня сейчас же замутило.
– Дурак ты, Кост, – забубнил недовольный голос. – Надо было по темечку, и вся недолга. Вот ведь сука, тяпнула, пакость такая. До крови… заболею теперь…
– Сам ты дурак, урод, – отвечал хриплый. – Псоглавец строго наказывал: живою брать. А по темечку, знаешь, так можно треснуть, потом не откачаешь. Споймали же, что ты теперь злобишься?
– А ежели не она? Мало ли девок в белых платьях по улицам шляется? – В недовольном голосе, как ни странно, прорезалась надежда. – Тяпнула ведь, зараза…
– А ето не наша забота. Наша забота – хватать любого, кто с паромщиком перемолвится. А она ему что-то передала. К тому ж, с описанием схожа.
– Да дьявол разберет в темнотище, рыжая она или какая…
– Не поминай нечистого! Не рыжая, сказано, а рыжеватая. Патлы, сказано, цвета песка, блеклые такие. Я разглядел, светленькая она. И платье белое! Ты неси, неси давай, небось не тяжелая. Зато нам с тобою куш обломится, ежели тую ведьмищу споймали. Не зря мы за этим ханыгой чуть ли не в сортир ходили!
– Хорошо тебе болтать, тебе никто полруки не отъел… Кровит, мать! – Я почувствовала как мой носильщик вытирает ладонь об мою юбку. – Вон уже, кровь почернела. Гнилой огонь схвачу…
– Кончай ныть, урод! Псоглавец помашет над тобой кадилом, водичкой святой сбрызнет, все само отвалится, – хриплый Кост развеселился.
А я призадумалась, болтаясь вниз головой. Мне сперва показалось – грабители это, бандюки городские. Но, кажется, дело гораздо хуже. Шпионы перрогвардов. Смачно я попалась!
За Хелдом следили. Холера, ну конечно же за ним следили, и ждали, когда на него кто-нибудь выйдет! Ты и вышла, Лесс, паучонок безмозглый. Прямо-таки выскочила, как куропатка из травы. Хочешь – стрелой стреляй, хочешь – сокола выпускай…
Чеееерт… как нелепо…
– Сейчас-сейчас, – сказал веселый Кост. – Сейчас все и прознаем. Порасспросим у хозяйки, у прислуги, они должны помнить. Нюх, однако, у меня собачий, нюх мой говорит – знатную добычу споймали. Давай-ка, сворачивай сюда. Через залу не пойдем, неча народ пугать. Через кухонь давай.
Скрипнула дверь. Недовольный, который нес меня, пригнулся, по вывернутому плечу моему проехался косяк. Невдалеке зазвякала цепь, гавкнул пес.
– Цыть, Черноух, свои.
По двору, значит, идут. Ступеньки, опять скрипнула дверь. Опять косяк, опять ступеньки.
– К нему, что ли? – прогудел недовольный.
– А то. Ключ-то есть. Ща все устроим.
Загремел замок. Снова дверь, снова косяк.
– Давай сюда ее. Не, не сюда, нельзя, чтоб ногами пола касалась…
– Да второй же этаж!
– Береженого бог бережет.
Меня кулем свалили на какую-то широкую плоскость. Наверное, на стол. Вывернутые руки ожгло болью.
– Полежи пока тут, – сказал Кост. Кажется, это он мне сказал. – Давай, урод, беги за псоглавцем. Он сейчас на службе, но все равно, тащи его сюда.
– А ежели это не она? Святой отец нам головы пооткручивает, ежели не она енто окажется, а мы его от службы отвлекем.
– Верно, итить… Слышь, спустись тогда вниз, да позови кого-нить из прислуги. Ща сами дознание проведем.
– А чего с паромщиком-то делаем?
– А чего с ним делать?
– А сбежит ежели?
– Да он-то нам на что? Впрочем, опять верно. Еще какую нечисть с собой приведет или предупредит… Давай так, ежели он внизу, я его наверх приглашу, а ты чебурахни его по маковке чем-нить тяжелым.
– А не откачаем потом?
– А ну и хрен с ним.
– Чой-то ты закомандовался, Кост. А вот девка не та окажется, а паромщика мы ухайдокаем ненароком, как выпутываться собираешься?
– Ухайдокаешь его, держи карман. Он тебя скорее ухайдокает. Эт же девица хрупкая, барышня, хоть и ведьмища, у ей головка маленькая, слабенькая, а он – мужик неотесанный. Ему кочергу на темечке правь – только почешется. Давай, урод, без разговоров. Иди вниз, посмотри что там, веди сюды прислугу. С паромщиком опосля разберемся. Он же еще не знает, что ведьмищу споймали. Сюда его черт так и так занесет.
Ох, проклятье! Сама попалась, еще и хорошего человека к подлому этому делу примазала. Вот тебе и божья справедливость, Хелд!
Тот, кого называли Уродом, утопал. Над закутанной моей головой завозились, складки сползли с лица.
Я зажмурилась от света, отвернулась.
– Угу, – задумчиво пробормотал Кост. – Все как по писанному – рыжеватенькая, бледненькая, глазки… ну-ка, какие у тебя глазки?
Жестко зацепил волосы, заставил смотреть вверх. Лицо его плавало выше пятна света, я никак не могла разглядеть. Светильник Кост держал в опущенной руке.
– Хрен разберет, какие у тебя глазки… Чего ревешь, дура? У псоглавцев на дыбе наревешься. Сейчас-то чего реветь? А? А-а! Колдовать не могешь! – Кост расплылся в улыбке, пламечко светильника заиграло на желтых крепких зубах. – Вот как оно, дорогуша, не могешь ты колдовать, мы уж постарались. Не докличишься теперь до нечистого своего. Не дозовешься. Обидно, правда?
Зараза! Почему это не могу колдовать? А вот я сейчас как…
Дернулась, замычала. Во рту совершенно пересохло от тряпок. Снова скрипнула дверь, потянуло сквозняком.
– Во, – сказал вошедший. – Поди-ка к столу, девочка. Взгляни, знаешь ли ты эту женщину?
Простучали легкие шажки, надо мной склонилось знакомое конопатое личико.
– Ой! Госпожа хорошая…
Девочка запечатала рот ладошкой, стрельнула глазами вправо, влево… С обеих сторон над ней склонились мужские громоздкие тени.
– Признала?
– Это та, что золото колдовское разбрасывала? Которое золото потом в листву сухую обратилось? Отвечай, не юли.
– Ой, господа… Ой, господа! И впрямь похожа, да только не уверена я. Можа и не она это вовсе, а другая какая, у нас постояльцев много, всех не упомнишь…
– Хозяйка сказывала, ты прислуживала ей. Когда она с мальчишкой-воренком тут останавливалась. Отвечай, вертихвостка или мы тебя с собой заберем, у братьев ты быстро разговоришься, у братьев все такие разговорчивые делаются…
Девочка заморгала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Я пересекла пустую рыночную площадь, и начала спускаться к кварталам Козыреи. Ну, предположим, что мне мешает скромно зайти в какой-нибудь трактир и купить там поесть? Попросить хозяина сложить еду в корзинку, тихонечко с этой корзинкой выйти и быстренько исчезнуть с глаз долой? Не обязательно же меня там отследят, верно? Я не пойду в знакомый трактир, я пойду куда-нибудь… да вот хотя бы в тот, куда меня Пепел водил! Он, трактир этот, кстати, где-то здесь, в портовом районе. Только бы какая пьяная рожа не прицепилась…
А вот не сходить ли мне на площадь, к фонтану, где Пепел ублажает пением кумушек? Может, встречу его там, поблагодарю заодно… только поспешить надобно, а то ворота закроют, а Кукушонок и так меня заждался.
Ой! Я зазевалась, соображая, куда свернуть, и какой-то человек налетел на меня со спины.
– Прошу прощения, сударыня, не зашиб ненароком?
Пожилой мужчина, высокий, седой, в поношенной, но опрятной одежде. Я моргала, вглядываясь в его лицо.
– О, прошу прощения, барышня! Не зашиб, спрашиваю?
– Хелд! Хелд Черемной!
Я стянула капюшон. Мужчина улыбнулся, отступил на полшага чтобы оглядеть меня.
– Ну да, я Хелд и есть. А вот твоего личика я что-то, барышня, не припомню.
– А ты меня и не знаешь, Хелд. Я с твоим сыном знакома, с Ратером.
– Фьють! – присвистнул паромщик. – У пацана-то моего, значит, девушка завелась! Давно пора, не малец уже. Не к тебе ли он бегал кажный божий день всю эту неделю, а?
– А… ну, как бы ко мне. Правда, мы всего лишь друзья.
– Э, молодые все так сперва говорят. Только, слышь, уехал он. Сегодня и уехал. Слыхала небось, засудили парня. Выслали из Амалеры.
Я доверительно коснулась паромщикова рукава. Чуть понизила голос:
– Не уехал он, Хелд. Он здесь, за городом. Я просила его остаться.
– Во как! За городом, значит… А где ж ты живешь, барышня? И как вообще зовут тебя?
– Леста меня зовут. А живу я милях в семи отсюда. – Неопределенно махнула рукой в пространство. – Так что с сыном вы повидаться сможете, если только не в городе.
Хелд разулыбался.
– Эт хорошо, – сказал он. – Эт просто отлично. Я тут, в «Трех голубках» обретаюсь, бумагу свою на перевоз я ж продал. Вот пока думаю, к какому делу себя приспособить.
– А паром обратно выкупить не хочешь?
– Э… – он замялся. – Тебе парень, небось сказывал, что за него какой-то незнакомец залог заплатил? Бешеные деньги! Кто, откуда – непонятно. Сперва заходил ко мне, спрашивал про парня, а опосля полсотни золотых на стол судейский высыпал. В глаза его раньше не видел, чужака этого, он и сгинул потом, как сквозь землю.
– Я знаю.
– Ну так вот! – Хелд воровато оглянулся и склонился к моему уху. – Это не все еще! Вчера ввечеру ко мне монах какой-то подходил, узел с деньгами передал, огроменный такой узел! А в ем – золото какое-то ненашенское, такого я и не видел никогда. Узел передал, но велел деньги пока вход не пускать, обождать малехо. Ну, пока тут все не угомонятся. Я ж вот теперь и сижу на энтом узле как куркуль. Я думал, вообще надо отседова сваливать, чтоб никто не проведал… Ратер мой сказывал, вроде, в Галабру он собрался, я и удумал – туда же, следом за ним… Слышь! – Он склонился еще ниже. – А вы там как, не бедствуете? Я ж что, я ж парню хотел полный кошель отсыпать, а он, вообрази, не взял ни монетки. Тебе, говорит, батя, все нужнее, я, говорит, свое еще заработаю. Во какой пацан у меня! – Паромщик, гордый отпрыском, приосанился, выпрямился. – Золотое сердце у паренька, барышня хорошая! Последнюю рубашку снимет… и его еще, как вора… – Голос его окреп. – А теперь я че скажу? Теперь скажу – истинно! Бог все видит! Есть справедливость на земле, божий промысел, он невинного из-под топора выведет и из петли выймет. Правду говорю, барышня?
– Правду, Хелд. Только ты потише говори.
– А че скрывать? Мне скрывать нечего, я честный человек, и сын мой – честный человек. За то, что не крали и не лгали никогда Единый нас и наградил. Пусть всякий знает и на ус мотает. – Тут он все-таки сбавил громкость и снова наклонился ко мне. – Слышь, барышня, можа ты долю-то возьмешь из того узла, куда мне одному столько? Ратер-то мой парень работящий, да лишние грошики, они ж никому не помешают…
– У меня есть деньги, Хелд. – Вот он в кого, оказывается, Кукушонок. Другому бы кому и в голову не пришло предлагать золото чужой девице на улице, которая только болтает что сына его знакомица, а сама врет, поди… – Не беспокойся о нас. У меня просьба к тебе.
– Да что угодно, барышня хорошая!
– Мне надо купить еды, только лавки уже закрыты, а в трактиры я заходить не хочу. Вот тебе монетка, не купишь ли нам с Ратером хлеба, вина и мяска какого-нибудь копченого? Я тебя здесь подожду.
– Да почто мне деньги твои, у меня ж самого… – Хелд пригляделся к монетке и замолк.
– Да, – сказала я, складывая его ладонь в кулак и зажимая в нем монету. – Именно поэтому я не хочу заходить в кабак. Потом все объясню, не сейчас, сейчас торопиться надо, ворота закроют. Ты иди скорее, я тебя здесь подожду. Все вопросы – потом.
– Да, конечно… – пробормотал потрясенный паромщик. – Конечно, я скоренько, я сейчас, одна нога здесь…
Он повернулся и быстро зашагал вверх по улице. Прежде чем завернул за угол, пару раз оглянулся на меня.
Улица опустела. Я потихоньку побрела вслед за Хелдом, в ту сторону, откуда только что пришла. Потом попрошу, чтобы проводил меня. С мужчиной рядом как-то все-таки спокойнее идти. Пепла сегодня искать не буду, а то, действительно, не успею к воротам. А вот на кладбище можно зайти. С Эльго поговорить. Спасибо ему сказать. Может, он знает, где Амаргин…
Я прошла мимо подворотни и сзади что-то шелестнуло. Сейчас же меж лопаток обрушился удар, согнувший меня чуть ли не пополам, одновременно кто-то схватил и вывернул за спину обе руки. На краю зрения мелькнула черная фигура, горячая потная пятерня вцепилась в лицо, другая – в волосы. Я даже пикнуть не успела.
– Кляп, скорее! – хриплый шепот.
– Отрывай ее от земли! Подними, слышишь? Поднимай же ее, урод недоношенный!
Толкотня, суета где-то за спиной. Я ничего не видела кроме замусоренной брусчатки и метущего ее собственного подола. Изо всей силы лягнула кого-то в топчущиеся ноги.
– Уй, стерва! – Снова удар меж лопаток, аж позвоночник загудел. Кажется, это меня локтем саданули. – Ты спятил, как я ее подниму?
– Как угодно!
Веревка поспешно опутывала мои запястья. Я лягнула еще раз. Промазала.
– Мммм!
– Сука, кусается! Кост, заткни ей наконец пасть!
– Хееелд! – заорала я. В лицо с размаху пришел комок тряпья.
С меня сдернули плащ и замотали голову. Мир померк.
– Держи, урод! – Глухо, сквозь толстый слой хорошего сукна.
Я извивалась, пытаясь прожевать кляп.
– Надо было мешок взять…
– Да кто же знал… Оторви ее от земли, говорю! Не давай ей касаться земли!
Мостовая выпала из-под ног. Кто-то ухватил меня под колени, невидимый мир перевернулся. Меня сейчас же замутило.
– Дурак ты, Кост, – забубнил недовольный голос. – Надо было по темечку, и вся недолга. Вот ведь сука, тяпнула, пакость такая. До крови… заболею теперь…
– Сам ты дурак, урод, – отвечал хриплый. – Псоглавец строго наказывал: живою брать. А по темечку, знаешь, так можно треснуть, потом не откачаешь. Споймали же, что ты теперь злобишься?
– А ежели не она? Мало ли девок в белых платьях по улицам шляется? – В недовольном голосе, как ни странно, прорезалась надежда. – Тяпнула ведь, зараза…
– А ето не наша забота. Наша забота – хватать любого, кто с паромщиком перемолвится. А она ему что-то передала. К тому ж, с описанием схожа.
– Да дьявол разберет в темнотище, рыжая она или какая…
– Не поминай нечистого! Не рыжая, сказано, а рыжеватая. Патлы, сказано, цвета песка, блеклые такие. Я разглядел, светленькая она. И платье белое! Ты неси, неси давай, небось не тяжелая. Зато нам с тобою куш обломится, ежели тую ведьмищу споймали. Не зря мы за этим ханыгой чуть ли не в сортир ходили!
– Хорошо тебе болтать, тебе никто полруки не отъел… Кровит, мать! – Я почувствовала как мой носильщик вытирает ладонь об мою юбку. – Вон уже, кровь почернела. Гнилой огонь схвачу…
– Кончай ныть, урод! Псоглавец помашет над тобой кадилом, водичкой святой сбрызнет, все само отвалится, – хриплый Кост развеселился.
А я призадумалась, болтаясь вниз головой. Мне сперва показалось – грабители это, бандюки городские. Но, кажется, дело гораздо хуже. Шпионы перрогвардов. Смачно я попалась!
За Хелдом следили. Холера, ну конечно же за ним следили, и ждали, когда на него кто-нибудь выйдет! Ты и вышла, Лесс, паучонок безмозглый. Прямо-таки выскочила, как куропатка из травы. Хочешь – стрелой стреляй, хочешь – сокола выпускай…
Чеееерт… как нелепо…
– Сейчас-сейчас, – сказал веселый Кост. – Сейчас все и прознаем. Порасспросим у хозяйки, у прислуги, они должны помнить. Нюх, однако, у меня собачий, нюх мой говорит – знатную добычу споймали. Давай-ка, сворачивай сюда. Через залу не пойдем, неча народ пугать. Через кухонь давай.
Скрипнула дверь. Недовольный, который нес меня, пригнулся, по вывернутому плечу моему проехался косяк. Невдалеке зазвякала цепь, гавкнул пес.
– Цыть, Черноух, свои.
По двору, значит, идут. Ступеньки, опять скрипнула дверь. Опять косяк, опять ступеньки.
– К нему, что ли? – прогудел недовольный.
– А то. Ключ-то есть. Ща все устроим.
Загремел замок. Снова дверь, снова косяк.
– Давай сюда ее. Не, не сюда, нельзя, чтоб ногами пола касалась…
– Да второй же этаж!
– Береженого бог бережет.
Меня кулем свалили на какую-то широкую плоскость. Наверное, на стол. Вывернутые руки ожгло болью.
– Полежи пока тут, – сказал Кост. Кажется, это он мне сказал. – Давай, урод, беги за псоглавцем. Он сейчас на службе, но все равно, тащи его сюда.
– А ежели это не она? Святой отец нам головы пооткручивает, ежели не она енто окажется, а мы его от службы отвлекем.
– Верно, итить… Слышь, спустись тогда вниз, да позови кого-нить из прислуги. Ща сами дознание проведем.
– А чего с паромщиком-то делаем?
– А чего с ним делать?
– А сбежит ежели?
– Да он-то нам на что? Впрочем, опять верно. Еще какую нечисть с собой приведет или предупредит… Давай так, ежели он внизу, я его наверх приглашу, а ты чебурахни его по маковке чем-нить тяжелым.
– А не откачаем потом?
– А ну и хрен с ним.
– Чой-то ты закомандовался, Кост. А вот девка не та окажется, а паромщика мы ухайдокаем ненароком, как выпутываться собираешься?
– Ухайдокаешь его, держи карман. Он тебя скорее ухайдокает. Эт же девица хрупкая, барышня, хоть и ведьмища, у ей головка маленькая, слабенькая, а он – мужик неотесанный. Ему кочергу на темечке правь – только почешется. Давай, урод, без разговоров. Иди вниз, посмотри что там, веди сюды прислугу. С паромщиком опосля разберемся. Он же еще не знает, что ведьмищу споймали. Сюда его черт так и так занесет.
Ох, проклятье! Сама попалась, еще и хорошего человека к подлому этому делу примазала. Вот тебе и божья справедливость, Хелд!
Тот, кого называли Уродом, утопал. Над закутанной моей головой завозились, складки сползли с лица.
Я зажмурилась от света, отвернулась.
– Угу, – задумчиво пробормотал Кост. – Все как по писанному – рыжеватенькая, бледненькая, глазки… ну-ка, какие у тебя глазки?
Жестко зацепил волосы, заставил смотреть вверх. Лицо его плавало выше пятна света, я никак не могла разглядеть. Светильник Кост держал в опущенной руке.
– Хрен разберет, какие у тебя глазки… Чего ревешь, дура? У псоглавцев на дыбе наревешься. Сейчас-то чего реветь? А? А-а! Колдовать не могешь! – Кост расплылся в улыбке, пламечко светильника заиграло на желтых крепких зубах. – Вот как оно, дорогуша, не могешь ты колдовать, мы уж постарались. Не докличишься теперь до нечистого своего. Не дозовешься. Обидно, правда?
Зараза! Почему это не могу колдовать? А вот я сейчас как…
Дернулась, замычала. Во рту совершенно пересохло от тряпок. Снова скрипнула дверь, потянуло сквозняком.
– Во, – сказал вошедший. – Поди-ка к столу, девочка. Взгляни, знаешь ли ты эту женщину?
Простучали легкие шажки, надо мной склонилось знакомое конопатое личико.
– Ой! Госпожа хорошая…
Девочка запечатала рот ладошкой, стрельнула глазами вправо, влево… С обеих сторон над ней склонились мужские громоздкие тени.
– Признала?
– Это та, что золото колдовское разбрасывала? Которое золото потом в листву сухую обратилось? Отвечай, не юли.
– Ой, господа… Ой, господа! И впрямь похожа, да только не уверена я. Можа и не она это вовсе, а другая какая, у нас постояльцев много, всех не упомнишь…
– Хозяйка сказывала, ты прислуживала ей. Когда она с мальчишкой-воренком тут останавливалась. Отвечай, вертихвостка или мы тебя с собой заберем, у братьев ты быстро разговоришься, у братьев все такие разговорчивые делаются…
Девочка заморгала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104